Из воспоминаний натуралиста. 1. Семиречье. Верный
В. Н. Шнитников. Из воспоминаний натуралиста. - Алма-Ата: КазОГИЗ, 1943.
1. Семиречье. Верный. 2. Копал. 3. Верненское землетрясение. 4. По высокогорьям Тянь-Шаня. 5. Опасности настоящие и мнимые. 6. Сель 1921 года. Ленинград.
Пассажирская тройка-телега. Семиречье. Энтомологическая экспедиция А. Г. Якобсона. 1907
В этой книге нет ни одного слова выдуманного. Все было именно так, как здесь написано. Даже имена везде настоящие.
АВТОР
ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА
Доктор зоологических наук В. Н. Шнитников - один из первых исследователей фауны Казахстана. Его перу принадлежит ряд научных трудов, вышедших в издании Академии Наук СССР и других издательств.
Популярные книги о животных, написанные В. Н. Шнитниковым, сделались любимыми книгами детского читателя. Так, вполне заслуженной симпатией детей пользуется труд автора «Звери Казахстана» и другие.
Издательство надеется, что предлагаемая вниманию детей и юношества книга «Из воспоминаний натуралиста» будет также тепло встречена читателями.
В этой книге автор в увлекательной форме рассказывает о том, как он, начиная с детства, настойчиво преодолевая все препятствия на своем жизненном пути, занимался своим любимым делом - изучением природы. В этом отношении книга имеет большое воспитательное значение.
Выпуском в свет настоящей книги издательство отмечает недавно исполнившееся 35-летие научно-исследовательской работы В. Н. Шнитникова в Казахстане.
Несмотря на тяжелые условия военного времени, издательство находит необходимым издать настоящую книгу также в целях удовлетворения спроса на научно-популярную литературу для детей и юношества.
________________
Судьба идет навстречу тому, кто настойчиво стремится к достижению поставленной цели.
К. Экли
Если вам везет - продолжайте. Если вам не везет - все-таки продолжайте.
Т. Рузвельт
<…>
X. СЕМИРЕЧЬЕ. ВЕРНЫЙ
в 1907 году я попал в Среднюю Азию, в Семиречье, и был поражен богатством и разнообразием местной природы. Впрочем, еще раньше, чем добраться до места своего будущего жительства - города Верного, теперь столицы Казахстана - Алма-Ата, я знал о том, что найду в этом крае богатейший мир пернатых. По пути в Верный я заезжал в Ташкент, где в то время жил Н. А. Зарудный. Этот замечательный исследователь, уже много лет работавший в Азии, указал мне, на что именно надо будет обратить особенное внимание, и дал мне свою книгу, заключавшую самые последние данные о птицах Семиречья.
Впрочем, что же это такое - Семиречье, почему оно так называется, и что это за таинственные «семь рек», которых обычно даже и местные жители назвать не умеют?
Семиречьем называлась Семиреченская область - административная единица, приблизительно занимавшая территорию нынешней Алма-Атинской области и северной Киргизии. Когда русские занимали этот край, принадлежавший частью Китаю, частью Кокандскому хану, они сперва двигались с северо-востока, от Иртыша. При этом их продвижении им приходилось переходить ряд рек, а именно: Аягуз, Лепсу, Аксу, Биен, Каратал, Коксу и, наконец, Или. Эти-то семь рек и дали название новому краю, причем первоначально Семиречьем называлась только часть его к северо-востоку от Или, а территория к юго-западу от этой речки носила название Заилийского края. Отсюда теперешнее название одного из хребтов Тян-Шаня - Заилийский Алатау. Нынешний же Джунгарский Алатау назывался тогда Семиреченским.
В этом-то самом Семиречье мне и предстояло теперь поселиться и с тех пор работать в нем вот уже 35 лет.
В 1907 году город Верный, куда я должен был добираться, находился в 800 километрах от железной дороги. Эти 800 километров надо было ехать на лошадях. Я этим воспользовался, и так как ружье и все необходимое для набивки было у меня под руками, то я в пути охотился и затем препарировал добытых птиц. Таким образом, когда мы, наконец, после девятидневной езды добрались до Верного, у меня уже было собрано десятка три шкурок. Это было первоначальное ядро моей будущей коллекции семиреченских птиц. Среди этих трех десятков птиц большинство были новыми для меня, настолько отличалась здешняя фауна от знакомой мне до тех пор.
Горная трясогузка. Окр. Алматы, р. Большая Алматинка. Фото В. Л. Казенаса. (Казенас В. Л. Мои фотографии птиц. Серия «Животные Казахстана в фотографиях». Алматы, 2017.)
Помню, первой птицей, особенно привлекшей мое внимание, была туркестанская трясогузка, с очень большим количеством черного на груди, шее и голове. Этим она сразу бросалась в глаза после наших европейских трясогузок, и я поспешил застрелить ее и набить. Замечательными показались мне также желтоголовая и черноголовая трясогузки, которых я до тех пор никогда не видел. Но особенною радостью наполнила меня добыча на станции Маймак первой горной куропатки, или по-местному - кеклика. Впоследствии я увидел, что это одна из обыкновеннейших в новом крае птиц, но тогда она мне казалась замечательной редкостью и ценнейшей добычей, и я с гордостью ее показал жене и детям. Такою же «редкостью» оказались потом и туркестанская, и черноголовая трясогузки, но тогда я был в восторге от своих успехов.
Маскированная трясогузка. Окр. Алматы, р. Большая Алматинка. Фото В. Л. Казенаса. (Там же)
Кеклик (самец). Заилийский Алатау. Большое Алматинское ущ. Фото В. Л. Казенаса. (Там же)
Но как же это я умудрялся собирать и даже препарировать птиц в дороге? - подумают многие.
Теперь уже сравнительно мало осталось таких мест, где люди ездят «на почтовых», и очень многие и понятия не имеют о том, что это за «почтовые». В 1907 же году, и даже гораздо позже, сам главный город Семиреченской области, Верный, как уже упомянуто, отстоял от железной дороги в 800 километрах, а до него надо было как-то добираться. Вот на этих-то самых «почтовых» до него и добирались.
Через каждые 20-25 километров, а иногда и больше, стояли почтовые станции, на которых жили ямщики, содержалось несколько троек лошадей, а над всем этим неограниченно царил «староста» - верховный вершитель судеб проезжающих.
Теперь езда на почтовых многим, наверно, представляется чем-то изводящим - тоской зеленой. В действительности это было далеко не так. В хорошую погоду и при хорошей дороге, например, весною, когда грязь уже высохла, а пыли еще нет, езда на лошадях имеет свою, и немалую, прелесть. Вы не затиснуты в душный, переполненный вагон, а едете одни, на просторе и так, как вам самому хочется: быстро, медленно, сидя, лежа. Останавливаетесь тогда, когда вам вздумается, там, где вам нравится, и на столько времени, на сколько захотите. Вся природа - к вашим услугам, и вы можете ею насладиться в полной мере и даже при желании делать наблюдения и коллектировать, а не довольствоваться видами через окно вагона, когда перед вами только мелькает что-то. Да и само пребывание в течение нескольких суток на чистом воздухе доставляет огромное наслаждение, не говоря уже о том, что оно, конечно, много полезнее для здоровья, чем томление в душном вагоне… Я знаю случаи, когда больные люди резко поправлялись за 6-7 суток езды на лошадях, что вряд ли случается в поезде.
А мчаться на хороших лошадях с Курдайского или Долонского перевала, любуясь ловкостью и уверенностью, с которыми ямщик правит своей упряжкой на бесчисленных «вавилонах» [Так семиреченские казаки называют крутые повороты, характерные для горных троп и дорог.], которые порой так неожиданно делает в таких местах живописная дорога!.. Когда-то я не понимал того восторга, с которым Гоголь пишет о «птице-тройке». Теперь, немало поколесив на этой самой «птице-тройке», я хорошо понимаю переживания Гоголя!.. Но для большинства моих читателей они, конечно, так и останутся навсегда непонятными, а может быть, и странными. Теперь ведь даже в самых глухих углах былые тройки заменены автомобилями…
[Более подробное описание езды на почтовых см. во втором издании книги (1958). - rus_turk.]
За время моей работы в Семиречье мне пришлось провести на станциях или в экипаже на почтовых трактах в общей сложности немало месяцев. Не меньше 20 тысяч километров сделал я за это время по этим трактам, и немало во время этих поездок было собрано в пути и самых различных птиц.
В первую мою поездку мне более или менее посчастливилось, и ждать лошадей на станциях почти не приходилось. Но я нарочно останавливался на ночлег рано и выезжал довольно поздно именно для того, чтобы иметь больше времени и для охоты, и для препарирования.
С. М. Дудин. Семиречье. Почтовая тройка. 1899
По приезде в Верный я продолжал начатое в дороге собирание птиц, благо в те патриархальные времена на окраине, где я поселился, можно было стрелять и в самом городе.
А вскоре по приезде я принял и свое «боевое крещение»: совершил под руководством старшего сослуживца, не скажу - экспедицию, но поездку для осмотра земель под переселение. Со мною было, конечно, ружье, и тут я впервые начал по-настоящему знакомиться с великолепной и богатейшей местной природой, жизнь и изучение которой впоследствии целиком захватили меня. Но должен сознаться, что это первое крещение долго было памятно мне. Раньше мне хоть и случалось не раз ездить верхом, но 17 километров от нашего дома до деревни Тимоха и столько же обратно были самым большим расстоянием, которое я одолевал в один день, да и то с 10-12-часовым отдыхом в лодке на охоте. А тут мой руководитель решил сразу по-настоящему ввести меня в курс того, как работают в Азии. Сам он ехал на великолепном коне со стремительной иноходью и особым, очень быстрым шагом («джол-джурга» - по-местному) и сидел спокойно, как в кресле. Мне же подсунул рядовую захудалую лошаденку и проманежил меня на ней с раннего утра до самого вечера. Мы сделали за день 55 километров и только один раз слезали с лошади минут на пятнадцать. Когда я, наконец, стал вечером на землю, то не мог разогнуть колен и долго простоял на месте, прежде чем в состоянии был сделать хоть шаг. Впрочем, никаких дальнейших последствий не было, а на следующий день мой ментор нашел мне и лошадь получше, и ехал более медленным темпом, и сделали мы с ним уже гораздо меньший путь. Оказалось, что все пакости первого дня были устроены им нарочно, чтобы сразу показать мне оборотную сторону медали. А еще за два-три следующих дня я уже действительно освоился с местными условиями и затем быстро привык к верховой езде. Впоследствии же бывали случаи, когда я делал верхом уже не 55, а 70 и даже 90 километров и уставал меньше, чем в памятный мне первый день.
Следующая моя служебная поездка была уже настоящей маленькой экспедицией, хотя и оборудованной более чем скромно, вполне по-спартански. Я поехал вдвоем с проводником, стариком казахом, причем с нами были только вьючные сумы с хлебом, чаем и сахаром, мое летнее пальто, сачок для насекомых, охотничья сумка с морилкой, банка со спиртом для ящериц и ружье. На ночь я расстилал прямо на земле пальто, казах свой халат, и ночлег был готов. Но в эту поездку мне впервые пришлось попасть в настоящие пески, и она осталась для меня еще более памятной, чем мой первый дебют верхом…
Впоследствии я мало-помалу привык к пребыванию среди дикой, нетронутой природы. Но тогда я был знаком только с жизнью в более или менее культурной обстановке, и ощущение, что ты только вдвоем с бессильным стариком ночуешь под открытый небом, где-то вдали от всяких других людей и населенные пунктов, в настоящей пустыне, рядом с какими-то неведомыми животными, производило неизгладимое впечатление. Позже такие же яркие переживания я испытывал во время своей первой экспедиции на Балхаш в 1908 году, когда со мною тоже был только один спутник, и уже в меньшей степени в 1912 году - в экспедиции в дебри Тян-Шаня. Здесь впечатление было не таким сильным, благодаря тому, что я был не вдвоем, а руководил целой многолюдной экспедицией. В какой бы дикой глуши мы ни останавливались, она сразу превращалась как бы в населенный пункт…
Скакун джунгарский - Cicindela songorica Motsch. (Казенас В. Л. и др. Жесткокрылые. Серия «Животные Казахстана в фотографиях». Алматы, 2014.)
В эту свою первую поездку я начал знакомиться с совершенно неведомым мне до того животным миром песков. А мир этот - совсем особенный, приспособленный к жизни на безводной, жестоко накаляемой солнцем сыпучей поверхности с редкой, такой же своеобразной растительностью. Тут меня поразили странные, необычайно длинноногие песчаные жуки, жуки-шарокаты, особенные, бледно-желтоватые, почти бесцветные, стремительно носящиеся туда и сюда по песку муравьи, главный же образом - песчаные ящерицы.
Ушастая круглоголовка. Фото М. В. Пестова. (Чирикова М. А., Казенас В. Л. Амфибии и рептилии. Серия «Животные Казахстана в фотографиях». Алматы, 2015.)
Большая неуклюжая ушастая круглоголовка стоит где-нибудь на вершине барханчика, высоко поднявшись на ногах и загнув кверху хвост, который она все время то скручивает, то раскручивает, как пружинку… Если я подходил к ней, она принимала угрожающую позу, разевала рот, выпускала и расправляла околоушные складки кожи, которые при этом принимали яркую окраску, и не только делала вид, что хочет броситься на меня, но и действительно с шипением подпрыгивала по направленно ко мне. При этом она имела такой, буквально страшный, вид, что впоследствии мне случалось видеть, как ее пугались и в страхе отскакивали в сторону люди и даже наша большая собака; последняя, ловившая и поедавшая змей и разных других ящериц, несколько раз пыталась завладеть и ушастой круглоголовкой, но при прыжке ящерицы каждый раз отступала перед своим крошечным, но, очевидно, внушавшим ей ужас врагом. Собака, в конце концов, признала себя побежденной и позорно ретировалась.
Ушастая круглоголовка в позе угрозы. Фото М. В. Пестова. (Там же)
Если же круглоголовка решала не защищаться, а скрыться, она делала на месте несколько незаметных боковых движений и мгновенно исчезала из глаз, погружаясь в песок, как в воду. Казахи называют эту ящерицу «батпат», что значит «тони» (ящерица как бы тонет в песке).
Другая песчаная ящерица, сетчатая скаптейра, останавливала на себе внимание своей необыкновенно совершенной защитной окраской, изяществом и быстротой движений. Неподвижно сидящую скаптейру заметить на песке почти невозможно.
Сетчатая ящурка. Фото М. В. Пестова. (Там же)
Однако по части изящества неподвижности ее далеко оставляет за собой скаптейра полосатая. Эта прелестная, тоненькая, необыкновенно стройная маленькая ящерица до того ловка и подвижна, а движения ее так стремительны и неожиданны, что, не видевши, трудно составить себе о них понятие. Мне случалось, соблюдая величайшую осторожность, приблизиться к полосатой скаптейре вплотную и поднести к ней руку на расстояние 25 сантиметров. И когда я затем мгновенно опускал руку, чтобы схватить ящерицу, обычно оказывалось, что под ладонью пусто, а скаптейра исчезла, причем я даже понятия не имел, в каком направлении она умчалась. В мою первою встречу с полосатой скаптейрой мне так и не удалось поймать ни одной, и мне оставалось только любоваться и восхищаться этими удаленькими молниями песков. Но впоследствии я научился ловить и их, хотя большого места в моей коллекции они все-таки не заняли - настолько труднее было их ловить, чем всех других наших ящериц.
Полосатая ящурка. Фото М. А. Чириковой. (Там же)
Первые пойманные мною песчаные ящерицы - ушастая и крючкохвостая круглоголовки и сетчатая скаптейра - так заинтересовали меня, что с этого момента я решил начать как следует собирать пресмыкающихся, на которых до того времени я внимания не обращал. Впрочем, и обращать-то было не на что, так как в тех местах, где мне приходилось жить до того времени, только и было пресмыкающихся, что гадюка, уж, да живородящая и прыткая ящерицы и веретеница. А теперь вслед за первыми новыми знакомыми мне начали попадаться один за другим другие интереснейшие представители этого класса: степной удав, стрела-змея, такырная круглоголовка, сцинковый геккон, алайский аблефар и разные другие.
Песчаная круглоголовка хвостом сигнализирует об опасности. Фото А. В. Коваленко. (Там же)
Степной удав - толстое, неуклюжее, малоподвижное создание, очень короткое по сравнению с толщиною и замечательное тем, что у него оба конца тела так похожи один на другой, что на расстоянии не всегда сразу разберешь, где у этой змеи хвост и где - голова. Меня некоторые даже уверяли, что в Семиречье водится змея с двумя головами: одна голова на одном конце тела, а другая - на другом, и клялись, что они видели ее собственными глазами. Степной удав, если его потревожить и ему некуда уйти, иногда прибегает к неожиданному и совершенно необычайному приему самозащиты: он вдруг придает своему телу странную форму - раздвигает широко в стороны ребра, так что тело его становится посредине совершенно плоским и очень широким. В таком виде удав кажется гораздо больше, чем он есть в действительности, и всей своей фигурой становится похожим на некоторых очень ядовитых африканских гадюк. Возможно, что в Африке это сходство помогает ему спасаться от врагов, знающих и боящихся этих гадюк.
Когда я первый раз увидел степного удава в таком преображенном виде, то даже не узнал его: мне показалось, что это какая-то совершенно новая, еще неизвестная мне змея, притом что-то весьма подозрительная с виду; хотя я к тому времени уже прекрасно знал и удава, да и всех остальных наших змей, и все они много раз перебывали у меня в руках.
Неповоротливый и медлительный на поверхности земли, удав очень ловко и даже довольно быстро передвигается в толще песка, куда он мгновенно уходит, как в воду. «Нырнув» в песок, удав двигается там совершенно свободно, легко меняя направление и неожиданно делая крутые повороты. Пока он не ушел глубоко, за всеми его движениями легко можно следить по колебаниям поверхности песка. Для более успешной ловли добычи степной удав и подстерегает ее, совсем зарывшись в песок и оставив на поверхности только глаза и крошечный кусочек головы. Удивительна при этом необычайная быстрота, с которой бросается на добычу эта, такая медлительная обычно, змея: от нее не спасаются даже быстроногие песчаные тушканчики, если им случится неосторожно приблизиться к предательской засаде.
Песчаный удавчик заглатывает разноцветную ящурку. Фото М. В. Пестова. (Там же)
Полную противоположность этому ленивому увальню представляет стрела-змея. Длинная, тоненькая, с маленькой головкой; изящная по фигуре и окраске, она отличается очень большой быстротой движений. Спасающуюся бегством крупную стрелу-змею на ровном месте с трудом может догнать даже и быстро бегающий человек. Застигнутая врасплох, стрела часто взбирается на куст и делает попытку защищаться, вернее - напугать человека угрожающими движениями. Она обвивается вокруг ветвей задней половиной тела, а переднюю резкими порывистыми движениями выбрасывает вперед по направлению к врагу, как бы собираясь прыгнуть на него. Мне никогда не случалось видеть, чтобы стрела-змея действительно прыгала. Но думаю, что при ее ловкости, легкости, подвижности и при стремительности описанных движений она и действительно может сделать прыжок и даже, может быть, довольно большой, если во время такого выбрасывания вперед половины тела змея сорвется с ветки или нарочно отпустит ее. Во всяком случае от этого движения получается полное впечатление, что змея и в самом деле бросается на вас. А остальное дополнят воображение и свойственный большинству людей страх перед змеями.
Казахи страшно боятся стрелки, уверяя, что она с быстротой молнии бросается на человека, пробивает его насквозь, как стрелой, и в этот момент еще успевает укусить его, причем укус ее якобы смертелен. Отсюда и ее казахское название «ок-джилан», что значит стрела-змея. В действительности эта змея, конечно, никого не пробивает, да и укус ее для человека совершенно безвреден: она при мне кусала людей, и на месте укуса оставалась только небольшая краснота, как от любого раздражения кожи ничтожными уколами.
Стрела-змея. Фото М. В. Пестова. (Там же)
Такырная круглоголовка - пребезобразное существо с круглой головой, широким, раздутым в стороны плоским телом, напоминающим тело жабы, и довольно коротким, быстро утончающимся к концу хвостом. Кроме обычных для ящериц мелких чешуек, она покрыта еще более крупными, острыми бугорками. Неповоротливая, довольно медленно бегающая, такырная круглоголовка является очень легкой добычей. В этом отношении, как и по части стройности и изящества, она представляет полную противоположность полосатой скаптейре. Во всяких сборах пресмыкающихся она обыкновенно составляет весьма солидный процент. Но у нее есть другое средство защиты, хотя и не такое верное, как быстрота скаптейры: очень совершенная покровительственная окраска. Такырная круглоголовка встречается в довольно разнообразных по природе полупустынных и даже пустынных местностях: и на такырах, но не гладких, как пол, а усыпанных мелкими обломками твердого верхнего слоя растрескавшейся от жары почвы, и в галечниковой полынной степи, и на щебневатых, почти лишенных растительности местах. Все эти разные типы местности очень различаются и по общей окраске своей поверхности - от почти белого такыра до нередко почти черного сланцевого щебня, иногда сплошь покрывающего почву каменистой пустыни.
Такырная круглоголовка на глинистом грунте. Фото М. А. Чириковой. (Там же)
Как известно, все пресмыкающееся обладают свойством приспособляться по своей окраске к окружающей обстановке, но у нас нет ни одной змеи и ящерицы, которая сравнялась бы в этом отношении с такырной круглоголовкой. Даже в небольшой коллекции этих ящериц, но собранных в разных местах, всегда найдутся экземпляры настолько непохожие друг на друга, что они кажутся совсем разными ящерицами: одни - однообразно бледно-серые, другие - ярко-пестрые с белыми, красноватыми, черно-бурыми и даже голубыми пятнами на сером фоне, третьи - почти черные.
Такырная круглоголовка на каменистом грунте. Фото М. А. Чириковой. (Там же)
Такырная круглоголовка, подобно ушастой, имеет очень забавный вид, когда она взберется на какой-нибудь большой булыжник и сидит на нем, подняв голову, прекомично вертя ею из стороны в сторону, как-то бочком поглядывая на вас и закрутив кверху хвост. Особенно забавен ее вид, если вы застанете ее за пиршеством и она держит во рту большую кобылку, которую только что поймала. Фигурка получается до того смешная, что на нее трудно смотреть без улыбки.
Сцинковый геккон - странное созданье с большой головой, приспособленными к ночной жизни огромными глазами и похожей на рыбью чешуей, покрывающей его тело наподобие черепицы. Бледный, почти телесного цвета с темный рисунком, геккон этот ведет строго ночной образ жизни, день проводя в норах. Тело его отличается необыкновенной нежностью: достаточно малейшего неосторожного прикосновения чем-нибудь, например, веточкой растения при ловле ящерицы, и чешуя его уже оказывается поврежденной. Хвост же ломается даже еще легче, чем у серого геккона, у которого он тоже отличается крайней ломкостью. Поэтому очень трудно бывает получить для коллекции хороший, совсем неповрежденный экземпляр этой ящерицы, если не знать или забыть при ловле эту ее особенность. Ловить сцинкового геккона приходится ночью, с фонарем. Застигнутый неожиданно лучом света, он останавливается неподвижно, поднявшись на ногах и вытянув кверху хвост, который он держит при этом прямым, как палка, а не закрученным, как у круглоголовки. Так, замерев на месте, он стоит несколько мгновений, так что схватить его не трудно, тем более, что и бегает он очень медленно. Скорее, пожалуй, даже не бегает, а ходит…
Сцинковый геккон. Фото М. В. Пестова. (Там же)
Все ящерицы и змеи, о которых я здесь рассказал, живут на низменности и высоко в горы не поднимаются. В семиреченских горах змей и ящериц вообще несравненно меньше, чем внизу. Но зато есть среди них и такие, которые у нас встречаются только в горах, например, алайский аблефар. Все здешние ящерицы, живущие внизу, откладывают яйца, из которых без всякого участия матери, под влиянием одного лишь солнечного тепла, вылупляются ящерички. Но как быть алайскому аблефару и глазчатой ящурке, которые живут только в горах, причем забираются даже очень высоко? Ведь на их родине климат такой, что настоящего тепла они никогда и не видят, так что ни о какой помощи солнца и думать нечего. Чуть набегут тучи - а они здесь иногда набегают поминутно - как становится совсем холодно; холодный дождь сплошь и рядом переходит в град или снег, мгновенно покрывающие почву слоем в несколько сантиметров. В разгар лета, в июле месяце, нередко поднимается снежный буран с сильнейшим ветром, пронизывающим вас насквозь. В ясную погоду днем, правда, иногда бывает почти жарко, но зато в ясную ночь вода замерзает в лужах, а в своей палатке вы утром находите кусок льда вместо чая в стакане или чайнике; земля же промерзает настолько основательно, что утром не так скоро и оттаивает. Какое уж тут развитие яйца вне тела матери, когда оно ежедневно и ежеминутно рискует замерзнуть… Не может быть, чтобы ящерицы тут размножались яйцами. Меня этот вопрос заинтересовал, и я занялся его исследованием. Оказалось, что и глазчатая ящурка и алайский аблефар яиц, действительно, вовсе не кладут, а у них родятся живые детеныши…
Алайский гололаз (самка). Фото В. Л. Казенаса. (Там же)
Глазчатая ящурка. Фото А. В. Коваленко. (Там же)
Так постепенно я все больше и больше знакомился с пресмыкающимися и заинтересовывался ими; коллекция моя все росла и росла. В конце концов я изучил пресмыкающихся достаточно хорошо, и в результате появилась моя книжка «Пресмыкающиеся Семиречья».
В горах мне пришлось встретиться еще с одним весьма замечательным животным. После того как я поселился в Копале и стало известно, что я интересуюсь местным животным миром, мне разные люди стали рассказывать о какой-то «саламандре», которая будто бы водится в тамошних горах. Уверяли, что китайцы очень ценят ее в своей медицине, что в некоторых местах ее специально ловят для продажи в Китай и что порошок из высушенных саламандр, будто бы, действительно хорошо способствует срастанию переломов. Из местных казахов тоже многие ее знали; она имела даже казахское название «аякты балык», что значит «рыба с ногами».
Раз около казахской юрты я увидел на веревке какую-то скрюченную черную сухую палочку, и мне сказали, что это и есть «аякты балык», который сушится на лекарство. Теперь уже мне надо было во что бы то ни стало увидеть живую «саламандру» на воле и посмотреть самому, что это за штука.
Что она действительно существует, а не является фантазией, как легендарная птица «феникс» или «гамаюн - птица вещая», я теперь не сомневался, так как сам видел ее, хотя и в форме сухого консерва. Расспросив, где легче всего найти интересного зверя, я добрался до перевала Юган-Тас и там в ключах действительно нашел «саламандру».
Оказалось, что это особенный, очень крупный горный тритон, известный в науке под названием семиреченского тритона. Он гораздо крупнее наших обыкновенных тритонов, но не имеет яркой брачной окраски (у самцов), а окрашен в скромные серовато-бурые тона.
Семиреченский лягушкозуб. Фото А. В. Коваленко. (Там же)
На Юган-Тасе я нашел не только много взрослых тритонов, но и их крошечных, только что вылупившихся личинок и их икру. Ни личинки, ни икра до тех пор не были известны. Икра эта похожа на лягушечью, но откладывается в виде длинных гроздей, вроде ледяных сосулек, и замечательна тем, что прикрепляют ее тритоны к камням в самых быстрых местах горных ручьев, где ее сильным течением непрерывно треплет и бьет о соседние острые камни. Но нежные яички нисколько не страдают от такого варварского обращения с ними, благодаря тому, что заключены в общий мешок, который хотя и сделан из прозрачной слизи, но настолько прочен, что вполне предохраняет их от повреждений.
Свои наблюдения над тритоном, который и до сих пор не найден нигде, кроме одного из хребтов Тян-Шаня - Джунгарского Алатау, - я описал в особой, посвященной ему статье.
Личинка семиреченского лягушкозуба имеет жабры. Фото А. И. Корнелюка. (Там же)
В первый год моей жизни в Семиречье мне ездить приходилось еще довольно мало, особенно пока я жил в Верном, т. е. до осени 1907 года. Поэтому и птицам я не мог уделять достаточно внимания: город, как-никак, место для занятия птицами не особенно подходящее. И тут я впервые обратил свое внимание на насекомых, которых даже в детстве никогда не собирал, так как всегда был занят птицами и к насекомым относился с пренебрежением.
Великолепные теплые, но не жаркие и не душные, как в Севастополе, верненские летние ночи, когда на лампу на террасе летят разнообразнейшие насекомые, толкнули меня на собирание бабочек. Случалось, что я просиживал целые ночи напролет, почти до восхода солнца, причем бабочки нередко летели в таком множестве, что я едва успевал справляться с обильной добычей и рассаживать ее по морилкам… К концу лета зоологический музей Академии Наук получил большую коллекцию ночных бабочек Верного.
Совка Autophila glebicolor (Erschov). Фото В. Л. Казенаса. (Казенас В. Л., Егоров П. В. Бабочки: пяденицы и совки. Серия «Животные Казахстана в фотографиях». Алматы, 2014.)
Днем я занимался другим: в камышинках, покрывавших глинобитный забор в саду брата Вячеслава, где я жил, устраивали свои гнезда разнообразные осы-охотники. Тут же дежурили, подстерегая удобный момент для своих бандитских налетов, еще более разнообразные паразитные осы. Те и другие давали мне большую добычу, притом уже не как обычный коллекционный материал по фауне насекомых, а интереснейший материал по их биологии. Материал из камышинок я дополняя разным другим, разыскивая всевозможные гнезда насекомых, коконы и т. д. Здесь, как и всегда, я старался использовать каждый момент и всякую обстановку, чтобы пополнить свою биологическую коллекцию.
Chrysis exsulans (места обитания - степные участки, лессовые обрывы; личинки паразитируют на многих видах ос и пчел). Фото В. Л. Казенаса. (Казенас В. Л. Осы Казахстана. Алматы, 2016.)
ПРОДОЛЖЕНИЕ
1. Семиречье. Верный. 2. Копал. 3. Верненское землетрясение. 4. По высокогорьям Тянь-Шаня. 5. Опасности настоящие и мнимые. 6. Сель 1921 года. Ленинград.
Пассажирская тройка-телега. Семиречье. Энтомологическая экспедиция А. Г. Якобсона. 1907
В этой книге нет ни одного слова выдуманного. Все было именно так, как здесь написано. Даже имена везде настоящие.
АВТОР
ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА
Доктор зоологических наук В. Н. Шнитников - один из первых исследователей фауны Казахстана. Его перу принадлежит ряд научных трудов, вышедших в издании Академии Наук СССР и других издательств.
Популярные книги о животных, написанные В. Н. Шнитниковым, сделались любимыми книгами детского читателя. Так, вполне заслуженной симпатией детей пользуется труд автора «Звери Казахстана» и другие.
Издательство надеется, что предлагаемая вниманию детей и юношества книга «Из воспоминаний натуралиста» будет также тепло встречена читателями.
В этой книге автор в увлекательной форме рассказывает о том, как он, начиная с детства, настойчиво преодолевая все препятствия на своем жизненном пути, занимался своим любимым делом - изучением природы. В этом отношении книга имеет большое воспитательное значение.
Выпуском в свет настоящей книги издательство отмечает недавно исполнившееся 35-летие научно-исследовательской работы В. Н. Шнитникова в Казахстане.
Несмотря на тяжелые условия военного времени, издательство находит необходимым издать настоящую книгу также в целях удовлетворения спроса на научно-популярную литературу для детей и юношества.
________________
Судьба идет навстречу тому, кто настойчиво стремится к достижению поставленной цели.
К. Экли
Если вам везет - продолжайте. Если вам не везет - все-таки продолжайте.
Т. Рузвельт
<…>
X. СЕМИРЕЧЬЕ. ВЕРНЫЙ
в 1907 году я попал в Среднюю Азию, в Семиречье, и был поражен богатством и разнообразием местной природы. Впрочем, еще раньше, чем добраться до места своего будущего жительства - города Верного, теперь столицы Казахстана - Алма-Ата, я знал о том, что найду в этом крае богатейший мир пернатых. По пути в Верный я заезжал в Ташкент, где в то время жил Н. А. Зарудный. Этот замечательный исследователь, уже много лет работавший в Азии, указал мне, на что именно надо будет обратить особенное внимание, и дал мне свою книгу, заключавшую самые последние данные о птицах Семиречья.
Впрочем, что же это такое - Семиречье, почему оно так называется, и что это за таинственные «семь рек», которых обычно даже и местные жители назвать не умеют?
Семиречьем называлась Семиреченская область - административная единица, приблизительно занимавшая территорию нынешней Алма-Атинской области и северной Киргизии. Когда русские занимали этот край, принадлежавший частью Китаю, частью Кокандскому хану, они сперва двигались с северо-востока, от Иртыша. При этом их продвижении им приходилось переходить ряд рек, а именно: Аягуз, Лепсу, Аксу, Биен, Каратал, Коксу и, наконец, Или. Эти-то семь рек и дали название новому краю, причем первоначально Семиречьем называлась только часть его к северо-востоку от Или, а территория к юго-западу от этой речки носила название Заилийского края. Отсюда теперешнее название одного из хребтов Тян-Шаня - Заилийский Алатау. Нынешний же Джунгарский Алатау назывался тогда Семиреченским.
В этом-то самом Семиречье мне и предстояло теперь поселиться и с тех пор работать в нем вот уже 35 лет.
В 1907 году город Верный, куда я должен был добираться, находился в 800 километрах от железной дороги. Эти 800 километров надо было ехать на лошадях. Я этим воспользовался, и так как ружье и все необходимое для набивки было у меня под руками, то я в пути охотился и затем препарировал добытых птиц. Таким образом, когда мы, наконец, после девятидневной езды добрались до Верного, у меня уже было собрано десятка три шкурок. Это было первоначальное ядро моей будущей коллекции семиреченских птиц. Среди этих трех десятков птиц большинство были новыми для меня, настолько отличалась здешняя фауна от знакомой мне до тех пор.
Горная трясогузка. Окр. Алматы, р. Большая Алматинка. Фото В. Л. Казенаса. (Казенас В. Л. Мои фотографии птиц. Серия «Животные Казахстана в фотографиях». Алматы, 2017.)
Помню, первой птицей, особенно привлекшей мое внимание, была туркестанская трясогузка, с очень большим количеством черного на груди, шее и голове. Этим она сразу бросалась в глаза после наших европейских трясогузок, и я поспешил застрелить ее и набить. Замечательными показались мне также желтоголовая и черноголовая трясогузки, которых я до тех пор никогда не видел. Но особенною радостью наполнила меня добыча на станции Маймак первой горной куропатки, или по-местному - кеклика. Впоследствии я увидел, что это одна из обыкновеннейших в новом крае птиц, но тогда она мне казалась замечательной редкостью и ценнейшей добычей, и я с гордостью ее показал жене и детям. Такою же «редкостью» оказались потом и туркестанская, и черноголовая трясогузки, но тогда я был в восторге от своих успехов.
Маскированная трясогузка. Окр. Алматы, р. Большая Алматинка. Фото В. Л. Казенаса. (Там же)
Кеклик (самец). Заилийский Алатау. Большое Алматинское ущ. Фото В. Л. Казенаса. (Там же)
Но как же это я умудрялся собирать и даже препарировать птиц в дороге? - подумают многие.
Теперь уже сравнительно мало осталось таких мест, где люди ездят «на почтовых», и очень многие и понятия не имеют о том, что это за «почтовые». В 1907 же году, и даже гораздо позже, сам главный город Семиреченской области, Верный, как уже упомянуто, отстоял от железной дороги в 800 километрах, а до него надо было как-то добираться. Вот на этих-то самых «почтовых» до него и добирались.
Через каждые 20-25 километров, а иногда и больше, стояли почтовые станции, на которых жили ямщики, содержалось несколько троек лошадей, а над всем этим неограниченно царил «староста» - верховный вершитель судеб проезжающих.
Теперь езда на почтовых многим, наверно, представляется чем-то изводящим - тоской зеленой. В действительности это было далеко не так. В хорошую погоду и при хорошей дороге, например, весною, когда грязь уже высохла, а пыли еще нет, езда на лошадях имеет свою, и немалую, прелесть. Вы не затиснуты в душный, переполненный вагон, а едете одни, на просторе и так, как вам самому хочется: быстро, медленно, сидя, лежа. Останавливаетесь тогда, когда вам вздумается, там, где вам нравится, и на столько времени, на сколько захотите. Вся природа - к вашим услугам, и вы можете ею насладиться в полной мере и даже при желании делать наблюдения и коллектировать, а не довольствоваться видами через окно вагона, когда перед вами только мелькает что-то. Да и само пребывание в течение нескольких суток на чистом воздухе доставляет огромное наслаждение, не говоря уже о том, что оно, конечно, много полезнее для здоровья, чем томление в душном вагоне… Я знаю случаи, когда больные люди резко поправлялись за 6-7 суток езды на лошадях, что вряд ли случается в поезде.
А мчаться на хороших лошадях с Курдайского или Долонского перевала, любуясь ловкостью и уверенностью, с которыми ямщик правит своей упряжкой на бесчисленных «вавилонах» [Так семиреченские казаки называют крутые повороты, характерные для горных троп и дорог.], которые порой так неожиданно делает в таких местах живописная дорога!.. Когда-то я не понимал того восторга, с которым Гоголь пишет о «птице-тройке». Теперь, немало поколесив на этой самой «птице-тройке», я хорошо понимаю переживания Гоголя!.. Но для большинства моих читателей они, конечно, так и останутся навсегда непонятными, а может быть, и странными. Теперь ведь даже в самых глухих углах былые тройки заменены автомобилями…
[Более подробное описание езды на почтовых см. во втором издании книги (1958). - rus_turk.]
За время моей работы в Семиречье мне пришлось провести на станциях или в экипаже на почтовых трактах в общей сложности немало месяцев. Не меньше 20 тысяч километров сделал я за это время по этим трактам, и немало во время этих поездок было собрано в пути и самых различных птиц.
В первую мою поездку мне более или менее посчастливилось, и ждать лошадей на станциях почти не приходилось. Но я нарочно останавливался на ночлег рано и выезжал довольно поздно именно для того, чтобы иметь больше времени и для охоты, и для препарирования.
С. М. Дудин. Семиречье. Почтовая тройка. 1899
По приезде в Верный я продолжал начатое в дороге собирание птиц, благо в те патриархальные времена на окраине, где я поселился, можно было стрелять и в самом городе.
А вскоре по приезде я принял и свое «боевое крещение»: совершил под руководством старшего сослуживца, не скажу - экспедицию, но поездку для осмотра земель под переселение. Со мною было, конечно, ружье, и тут я впервые начал по-настоящему знакомиться с великолепной и богатейшей местной природой, жизнь и изучение которой впоследствии целиком захватили меня. Но должен сознаться, что это первое крещение долго было памятно мне. Раньше мне хоть и случалось не раз ездить верхом, но 17 километров от нашего дома до деревни Тимоха и столько же обратно были самым большим расстоянием, которое я одолевал в один день, да и то с 10-12-часовым отдыхом в лодке на охоте. А тут мой руководитель решил сразу по-настоящему ввести меня в курс того, как работают в Азии. Сам он ехал на великолепном коне со стремительной иноходью и особым, очень быстрым шагом («джол-джурга» - по-местному) и сидел спокойно, как в кресле. Мне же подсунул рядовую захудалую лошаденку и проманежил меня на ней с раннего утра до самого вечера. Мы сделали за день 55 километров и только один раз слезали с лошади минут на пятнадцать. Когда я, наконец, стал вечером на землю, то не мог разогнуть колен и долго простоял на месте, прежде чем в состоянии был сделать хоть шаг. Впрочем, никаких дальнейших последствий не было, а на следующий день мой ментор нашел мне и лошадь получше, и ехал более медленным темпом, и сделали мы с ним уже гораздо меньший путь. Оказалось, что все пакости первого дня были устроены им нарочно, чтобы сразу показать мне оборотную сторону медали. А еще за два-три следующих дня я уже действительно освоился с местными условиями и затем быстро привык к верховой езде. Впоследствии же бывали случаи, когда я делал верхом уже не 55, а 70 и даже 90 километров и уставал меньше, чем в памятный мне первый день.
Следующая моя служебная поездка была уже настоящей маленькой экспедицией, хотя и оборудованной более чем скромно, вполне по-спартански. Я поехал вдвоем с проводником, стариком казахом, причем с нами были только вьючные сумы с хлебом, чаем и сахаром, мое летнее пальто, сачок для насекомых, охотничья сумка с морилкой, банка со спиртом для ящериц и ружье. На ночь я расстилал прямо на земле пальто, казах свой халат, и ночлег был готов. Но в эту поездку мне впервые пришлось попасть в настоящие пески, и она осталась для меня еще более памятной, чем мой первый дебют верхом…
Впоследствии я мало-помалу привык к пребыванию среди дикой, нетронутой природы. Но тогда я был знаком только с жизнью в более или менее культурной обстановке, и ощущение, что ты только вдвоем с бессильным стариком ночуешь под открытый небом, где-то вдали от всяких других людей и населенные пунктов, в настоящей пустыне, рядом с какими-то неведомыми животными, производило неизгладимое впечатление. Позже такие же яркие переживания я испытывал во время своей первой экспедиции на Балхаш в 1908 году, когда со мною тоже был только один спутник, и уже в меньшей степени в 1912 году - в экспедиции в дебри Тян-Шаня. Здесь впечатление было не таким сильным, благодаря тому, что я был не вдвоем, а руководил целой многолюдной экспедицией. В какой бы дикой глуши мы ни останавливались, она сразу превращалась как бы в населенный пункт…
Скакун джунгарский - Cicindela songorica Motsch. (Казенас В. Л. и др. Жесткокрылые. Серия «Животные Казахстана в фотографиях». Алматы, 2014.)
В эту свою первую поездку я начал знакомиться с совершенно неведомым мне до того животным миром песков. А мир этот - совсем особенный, приспособленный к жизни на безводной, жестоко накаляемой солнцем сыпучей поверхности с редкой, такой же своеобразной растительностью. Тут меня поразили странные, необычайно длинноногие песчаные жуки, жуки-шарокаты, особенные, бледно-желтоватые, почти бесцветные, стремительно носящиеся туда и сюда по песку муравьи, главный же образом - песчаные ящерицы.
Ушастая круглоголовка. Фото М. В. Пестова. (Чирикова М. А., Казенас В. Л. Амфибии и рептилии. Серия «Животные Казахстана в фотографиях». Алматы, 2015.)
Большая неуклюжая ушастая круглоголовка стоит где-нибудь на вершине барханчика, высоко поднявшись на ногах и загнув кверху хвост, который она все время то скручивает, то раскручивает, как пружинку… Если я подходил к ней, она принимала угрожающую позу, разевала рот, выпускала и расправляла околоушные складки кожи, которые при этом принимали яркую окраску, и не только делала вид, что хочет броситься на меня, но и действительно с шипением подпрыгивала по направленно ко мне. При этом она имела такой, буквально страшный, вид, что впоследствии мне случалось видеть, как ее пугались и в страхе отскакивали в сторону люди и даже наша большая собака; последняя, ловившая и поедавшая змей и разных других ящериц, несколько раз пыталась завладеть и ушастой круглоголовкой, но при прыжке ящерицы каждый раз отступала перед своим крошечным, но, очевидно, внушавшим ей ужас врагом. Собака, в конце концов, признала себя побежденной и позорно ретировалась.
Ушастая круглоголовка в позе угрозы. Фото М. В. Пестова. (Там же)
Если же круглоголовка решала не защищаться, а скрыться, она делала на месте несколько незаметных боковых движений и мгновенно исчезала из глаз, погружаясь в песок, как в воду. Казахи называют эту ящерицу «батпат», что значит «тони» (ящерица как бы тонет в песке).
Другая песчаная ящерица, сетчатая скаптейра, останавливала на себе внимание своей необыкновенно совершенной защитной окраской, изяществом и быстротой движений. Неподвижно сидящую скаптейру заметить на песке почти невозможно.
Сетчатая ящурка. Фото М. В. Пестова. (Там же)
Однако по части изящества неподвижности ее далеко оставляет за собой скаптейра полосатая. Эта прелестная, тоненькая, необыкновенно стройная маленькая ящерица до того ловка и подвижна, а движения ее так стремительны и неожиданны, что, не видевши, трудно составить себе о них понятие. Мне случалось, соблюдая величайшую осторожность, приблизиться к полосатой скаптейре вплотную и поднести к ней руку на расстояние 25 сантиметров. И когда я затем мгновенно опускал руку, чтобы схватить ящерицу, обычно оказывалось, что под ладонью пусто, а скаптейра исчезла, причем я даже понятия не имел, в каком направлении она умчалась. В мою первою встречу с полосатой скаптейрой мне так и не удалось поймать ни одной, и мне оставалось только любоваться и восхищаться этими удаленькими молниями песков. Но впоследствии я научился ловить и их, хотя большого места в моей коллекции они все-таки не заняли - настолько труднее было их ловить, чем всех других наших ящериц.
Полосатая ящурка. Фото М. А. Чириковой. (Там же)
Первые пойманные мною песчаные ящерицы - ушастая и крючкохвостая круглоголовки и сетчатая скаптейра - так заинтересовали меня, что с этого момента я решил начать как следует собирать пресмыкающихся, на которых до того времени я внимания не обращал. Впрочем, и обращать-то было не на что, так как в тех местах, где мне приходилось жить до того времени, только и было пресмыкающихся, что гадюка, уж, да живородящая и прыткая ящерицы и веретеница. А теперь вслед за первыми новыми знакомыми мне начали попадаться один за другим другие интереснейшие представители этого класса: степной удав, стрела-змея, такырная круглоголовка, сцинковый геккон, алайский аблефар и разные другие.
Песчаная круглоголовка хвостом сигнализирует об опасности. Фото А. В. Коваленко. (Там же)
Степной удав - толстое, неуклюжее, малоподвижное создание, очень короткое по сравнению с толщиною и замечательное тем, что у него оба конца тела так похожи один на другой, что на расстоянии не всегда сразу разберешь, где у этой змеи хвост и где - голова. Меня некоторые даже уверяли, что в Семиречье водится змея с двумя головами: одна голова на одном конце тела, а другая - на другом, и клялись, что они видели ее собственными глазами. Степной удав, если его потревожить и ему некуда уйти, иногда прибегает к неожиданному и совершенно необычайному приему самозащиты: он вдруг придает своему телу странную форму - раздвигает широко в стороны ребра, так что тело его становится посредине совершенно плоским и очень широким. В таком виде удав кажется гораздо больше, чем он есть в действительности, и всей своей фигурой становится похожим на некоторых очень ядовитых африканских гадюк. Возможно, что в Африке это сходство помогает ему спасаться от врагов, знающих и боящихся этих гадюк.
Когда я первый раз увидел степного удава в таком преображенном виде, то даже не узнал его: мне показалось, что это какая-то совершенно новая, еще неизвестная мне змея, притом что-то весьма подозрительная с виду; хотя я к тому времени уже прекрасно знал и удава, да и всех остальных наших змей, и все они много раз перебывали у меня в руках.
Неповоротливый и медлительный на поверхности земли, удав очень ловко и даже довольно быстро передвигается в толще песка, куда он мгновенно уходит, как в воду. «Нырнув» в песок, удав двигается там совершенно свободно, легко меняя направление и неожиданно делая крутые повороты. Пока он не ушел глубоко, за всеми его движениями легко можно следить по колебаниям поверхности песка. Для более успешной ловли добычи степной удав и подстерегает ее, совсем зарывшись в песок и оставив на поверхности только глаза и крошечный кусочек головы. Удивительна при этом необычайная быстрота, с которой бросается на добычу эта, такая медлительная обычно, змея: от нее не спасаются даже быстроногие песчаные тушканчики, если им случится неосторожно приблизиться к предательской засаде.
Песчаный удавчик заглатывает разноцветную ящурку. Фото М. В. Пестова. (Там же)
Полную противоположность этому ленивому увальню представляет стрела-змея. Длинная, тоненькая, с маленькой головкой; изящная по фигуре и окраске, она отличается очень большой быстротой движений. Спасающуюся бегством крупную стрелу-змею на ровном месте с трудом может догнать даже и быстро бегающий человек. Застигнутая врасплох, стрела часто взбирается на куст и делает попытку защищаться, вернее - напугать человека угрожающими движениями. Она обвивается вокруг ветвей задней половиной тела, а переднюю резкими порывистыми движениями выбрасывает вперед по направлению к врагу, как бы собираясь прыгнуть на него. Мне никогда не случалось видеть, чтобы стрела-змея действительно прыгала. Но думаю, что при ее ловкости, легкости, подвижности и при стремительности описанных движений она и действительно может сделать прыжок и даже, может быть, довольно большой, если во время такого выбрасывания вперед половины тела змея сорвется с ветки или нарочно отпустит ее. Во всяком случае от этого движения получается полное впечатление, что змея и в самом деле бросается на вас. А остальное дополнят воображение и свойственный большинству людей страх перед змеями.
Казахи страшно боятся стрелки, уверяя, что она с быстротой молнии бросается на человека, пробивает его насквозь, как стрелой, и в этот момент еще успевает укусить его, причем укус ее якобы смертелен. Отсюда и ее казахское название «ок-джилан», что значит стрела-змея. В действительности эта змея, конечно, никого не пробивает, да и укус ее для человека совершенно безвреден: она при мне кусала людей, и на месте укуса оставалась только небольшая краснота, как от любого раздражения кожи ничтожными уколами.
Стрела-змея. Фото М. В. Пестова. (Там же)
Такырная круглоголовка - пребезобразное существо с круглой головой, широким, раздутым в стороны плоским телом, напоминающим тело жабы, и довольно коротким, быстро утончающимся к концу хвостом. Кроме обычных для ящериц мелких чешуек, она покрыта еще более крупными, острыми бугорками. Неповоротливая, довольно медленно бегающая, такырная круглоголовка является очень легкой добычей. В этом отношении, как и по части стройности и изящества, она представляет полную противоположность полосатой скаптейре. Во всяких сборах пресмыкающихся она обыкновенно составляет весьма солидный процент. Но у нее есть другое средство защиты, хотя и не такое верное, как быстрота скаптейры: очень совершенная покровительственная окраска. Такырная круглоголовка встречается в довольно разнообразных по природе полупустынных и даже пустынных местностях: и на такырах, но не гладких, как пол, а усыпанных мелкими обломками твердого верхнего слоя растрескавшейся от жары почвы, и в галечниковой полынной степи, и на щебневатых, почти лишенных растительности местах. Все эти разные типы местности очень различаются и по общей окраске своей поверхности - от почти белого такыра до нередко почти черного сланцевого щебня, иногда сплошь покрывающего почву каменистой пустыни.
Такырная круглоголовка на глинистом грунте. Фото М. А. Чириковой. (Там же)
Как известно, все пресмыкающееся обладают свойством приспособляться по своей окраске к окружающей обстановке, но у нас нет ни одной змеи и ящерицы, которая сравнялась бы в этом отношении с такырной круглоголовкой. Даже в небольшой коллекции этих ящериц, но собранных в разных местах, всегда найдутся экземпляры настолько непохожие друг на друга, что они кажутся совсем разными ящерицами: одни - однообразно бледно-серые, другие - ярко-пестрые с белыми, красноватыми, черно-бурыми и даже голубыми пятнами на сером фоне, третьи - почти черные.
Такырная круглоголовка на каменистом грунте. Фото М. А. Чириковой. (Там же)
Такырная круглоголовка, подобно ушастой, имеет очень забавный вид, когда она взберется на какой-нибудь большой булыжник и сидит на нем, подняв голову, прекомично вертя ею из стороны в сторону, как-то бочком поглядывая на вас и закрутив кверху хвост. Особенно забавен ее вид, если вы застанете ее за пиршеством и она держит во рту большую кобылку, которую только что поймала. Фигурка получается до того смешная, что на нее трудно смотреть без улыбки.
Сцинковый геккон - странное созданье с большой головой, приспособленными к ночной жизни огромными глазами и похожей на рыбью чешуей, покрывающей его тело наподобие черепицы. Бледный, почти телесного цвета с темный рисунком, геккон этот ведет строго ночной образ жизни, день проводя в норах. Тело его отличается необыкновенной нежностью: достаточно малейшего неосторожного прикосновения чем-нибудь, например, веточкой растения при ловле ящерицы, и чешуя его уже оказывается поврежденной. Хвост же ломается даже еще легче, чем у серого геккона, у которого он тоже отличается крайней ломкостью. Поэтому очень трудно бывает получить для коллекции хороший, совсем неповрежденный экземпляр этой ящерицы, если не знать или забыть при ловле эту ее особенность. Ловить сцинкового геккона приходится ночью, с фонарем. Застигнутый неожиданно лучом света, он останавливается неподвижно, поднявшись на ногах и вытянув кверху хвост, который он держит при этом прямым, как палка, а не закрученным, как у круглоголовки. Так, замерев на месте, он стоит несколько мгновений, так что схватить его не трудно, тем более, что и бегает он очень медленно. Скорее, пожалуй, даже не бегает, а ходит…
Сцинковый геккон. Фото М. В. Пестова. (Там же)
Все ящерицы и змеи, о которых я здесь рассказал, живут на низменности и высоко в горы не поднимаются. В семиреченских горах змей и ящериц вообще несравненно меньше, чем внизу. Но зато есть среди них и такие, которые у нас встречаются только в горах, например, алайский аблефар. Все здешние ящерицы, живущие внизу, откладывают яйца, из которых без всякого участия матери, под влиянием одного лишь солнечного тепла, вылупляются ящерички. Но как быть алайскому аблефару и глазчатой ящурке, которые живут только в горах, причем забираются даже очень высоко? Ведь на их родине климат такой, что настоящего тепла они никогда и не видят, так что ни о какой помощи солнца и думать нечего. Чуть набегут тучи - а они здесь иногда набегают поминутно - как становится совсем холодно; холодный дождь сплошь и рядом переходит в град или снег, мгновенно покрывающие почву слоем в несколько сантиметров. В разгар лета, в июле месяце, нередко поднимается снежный буран с сильнейшим ветром, пронизывающим вас насквозь. В ясную погоду днем, правда, иногда бывает почти жарко, но зато в ясную ночь вода замерзает в лужах, а в своей палатке вы утром находите кусок льда вместо чая в стакане или чайнике; земля же промерзает настолько основательно, что утром не так скоро и оттаивает. Какое уж тут развитие яйца вне тела матери, когда оно ежедневно и ежеминутно рискует замерзнуть… Не может быть, чтобы ящерицы тут размножались яйцами. Меня этот вопрос заинтересовал, и я занялся его исследованием. Оказалось, что и глазчатая ящурка и алайский аблефар яиц, действительно, вовсе не кладут, а у них родятся живые детеныши…
Алайский гололаз (самка). Фото В. Л. Казенаса. (Там же)
Глазчатая ящурка. Фото А. В. Коваленко. (Там же)
Так постепенно я все больше и больше знакомился с пресмыкающимися и заинтересовывался ими; коллекция моя все росла и росла. В конце концов я изучил пресмыкающихся достаточно хорошо, и в результате появилась моя книжка «Пресмыкающиеся Семиречья».
В горах мне пришлось встретиться еще с одним весьма замечательным животным. После того как я поселился в Копале и стало известно, что я интересуюсь местным животным миром, мне разные люди стали рассказывать о какой-то «саламандре», которая будто бы водится в тамошних горах. Уверяли, что китайцы очень ценят ее в своей медицине, что в некоторых местах ее специально ловят для продажи в Китай и что порошок из высушенных саламандр, будто бы, действительно хорошо способствует срастанию переломов. Из местных казахов тоже многие ее знали; она имела даже казахское название «аякты балык», что значит «рыба с ногами».
Раз около казахской юрты я увидел на веревке какую-то скрюченную черную сухую палочку, и мне сказали, что это и есть «аякты балык», который сушится на лекарство. Теперь уже мне надо было во что бы то ни стало увидеть живую «саламандру» на воле и посмотреть самому, что это за штука.
Что она действительно существует, а не является фантазией, как легендарная птица «феникс» или «гамаюн - птица вещая», я теперь не сомневался, так как сам видел ее, хотя и в форме сухого консерва. Расспросив, где легче всего найти интересного зверя, я добрался до перевала Юган-Тас и там в ключах действительно нашел «саламандру».
Оказалось, что это особенный, очень крупный горный тритон, известный в науке под названием семиреченского тритона. Он гораздо крупнее наших обыкновенных тритонов, но не имеет яркой брачной окраски (у самцов), а окрашен в скромные серовато-бурые тона.
Семиреченский лягушкозуб. Фото А. В. Коваленко. (Там же)
На Юган-Тасе я нашел не только много взрослых тритонов, но и их крошечных, только что вылупившихся личинок и их икру. Ни личинки, ни икра до тех пор не были известны. Икра эта похожа на лягушечью, но откладывается в виде длинных гроздей, вроде ледяных сосулек, и замечательна тем, что прикрепляют ее тритоны к камням в самых быстрых местах горных ручьев, где ее сильным течением непрерывно треплет и бьет о соседние острые камни. Но нежные яички нисколько не страдают от такого варварского обращения с ними, благодаря тому, что заключены в общий мешок, который хотя и сделан из прозрачной слизи, но настолько прочен, что вполне предохраняет их от повреждений.
Свои наблюдения над тритоном, который и до сих пор не найден нигде, кроме одного из хребтов Тян-Шаня - Джунгарского Алатау, - я описал в особой, посвященной ему статье.
Личинка семиреченского лягушкозуба имеет жабры. Фото А. И. Корнелюка. (Там же)
В первый год моей жизни в Семиречье мне ездить приходилось еще довольно мало, особенно пока я жил в Верном, т. е. до осени 1907 года. Поэтому и птицам я не мог уделять достаточно внимания: город, как-никак, место для занятия птицами не особенно подходящее. И тут я впервые обратил свое внимание на насекомых, которых даже в детстве никогда не собирал, так как всегда был занят птицами и к насекомым относился с пренебрежением.
Великолепные теплые, но не жаркие и не душные, как в Севастополе, верненские летние ночи, когда на лампу на террасе летят разнообразнейшие насекомые, толкнули меня на собирание бабочек. Случалось, что я просиживал целые ночи напролет, почти до восхода солнца, причем бабочки нередко летели в таком множестве, что я едва успевал справляться с обильной добычей и рассаживать ее по морилкам… К концу лета зоологический музей Академии Наук получил большую коллекцию ночных бабочек Верного.
Совка Autophila glebicolor (Erschov). Фото В. Л. Казенаса. (Казенас В. Л., Егоров П. В. Бабочки: пяденицы и совки. Серия «Животные Казахстана в фотографиях». Алматы, 2014.)
Днем я занимался другим: в камышинках, покрывавших глинобитный забор в саду брата Вячеслава, где я жил, устраивали свои гнезда разнообразные осы-охотники. Тут же дежурили, подстерегая удобный момент для своих бандитских налетов, еще более разнообразные паразитные осы. Те и другие давали мне большую добычу, притом уже не как обычный коллекционный материал по фауне насекомых, а интереснейший материал по их биологии. Материал из камышинок я дополняя разным другим, разыскивая всевозможные гнезда насекомых, коконы и т. д. Здесь, как и всегда, я старался использовать каждый момент и всякую обстановку, чтобы пополнить свою биологическую коллекцию.
Chrysis exsulans (места обитания - степные участки, лессовые обрывы; личинки паразитируют на многих видах ос и пчел). Фото В. Л. Казенаса. (Казенас В. Л. Осы Казахстана. Алматы, 2016.)
ПРОДОЛЖЕНИЕ