Из запискок дипломата (С. В. Чиркин). 2. Генерал-губернатор Куропаткин. Февральский переворот
С. В. Чиркин. Двадцать лет службы на Востоке: Записки царского дипломата. - М., 2006.
Часть 1. Часть 2. Часть 3. Часть 4. Часть 5.
Приезд генерал-губернатора А. Н. Куропаткина в Ходжент. 1916
Я упоминал выше, что полковник Белов состоял при Великом князе Николае Константиновиче. Я думаю, что современный читатель, возможно, и не слышал об этом представителе нашей императорской фамилии, и для полноты моего рассказа хочу сказать несколько слов об этой интересной личности, тесно связанной с историей и жизнью Русского Туркестана. Великий князь Николай Константинович был братом поэта и заведующего военным образованием в России Великого князя Константина Константиновича. Еще молодым человеком он был замешан в каком-то серьезном семейном проступке в связи, как мне рассказывали, с пропажей фамильных драгоценностей его матери Великой княгини Александры Иосифовны. Об этом узнал строгий император Александр III, и молодой Великий князь был удален от двора и выслан на жительство во вновь присоединенный Туркестанский край. Опальный Великий князь быстро освоился со своим новым положением, проявив недюжинную деловитость и коммерческую жилку в самых разнообразных сферах. Он интересовался работами по орошению Голодной степи, в которых принял участие своими средствами, построил кинотеатры, служившие главным местом развлечений ташкентцев, собрал у себя во дворце музей туркестанских редкостей и имел несколько мелких первых предприятий. Недвижимую собственность Великого князя в Ташкенте можно было узнать по излюбленной им окраске оранжево-красного цвета - в нее были окрашены и его дворец, и оба кинотеатра. Женитьба его там была не совсем обычна для отпрыска царской фамилии - он был женат морганатическим браком на дочери ташкентского полицмейстера, получившей в браке фамилию Искандер.
Я лично не встречался ни в Великим князем, ни с его женой, так как при отъезде в Ташкент мне было сказано, что Великий князь не имеет никакого официального положения и я не должен ему представляться; в частных же кругах местного общества ни он, ни она никогда не появлялись. Я чаще всего видел князя на улице проезжающим в экипаже в сопутствии какого-то мужичка, одного или с женой. Он всегда носил шапку белого цвета и николаевский китель. По внешности он был бодрый высокий худощавый старик. Мне приходилось, однако, довольно часто встречаться в Ташкенте уже во время большевиков с его сыном Александром Николаевичем Искандером, офицером лейб-гвардии Кирасирского Ее Величества полка в Гатчине. Это был застенчивый, еще очень молодой, хотя уже и женатый человек. Он был одним из участников неудачного белого восстания в Ташкенте в январе 1918 года, после которого пропал без вести.
Великий князь Николай Константинович со своим советником - крестьянином Самарской губернии, 1898 г. Князь А. Н. Искандер (1887-1957)
Сам Великий князь был одним из первых туркестанцев, поднявших красный флаг над своим жилищем при начале революции и пославшим соответственное приветствие Временному правительству. При приходе к власти большевиков он серьезно заболел и вскоре умер. Он похоронен около ташкентского кафедрального собора. Его жена Елизавета Александровна Искандер осталась хранительницей музея во дворце, при котором она получила разрешение новых властей и жить.
О том впечатлении, которое произвела на наших союзников замена обаятельного человека и толкового дипломата С. Д. Сазонова Штюрмером, много писалось и говорилось, и я не считаю себя достаточно компетентным, дабы судить о размере вреда, нанесенного нашему общему с союзниками делу. Я напомню только о визите Штюрмера в министерство, когда всем чинам министерства, находящимся в Петрограде, было рекомендовано собраться в известное время для представления новому министру. Он никому не понравился, хотя видимо старался произвести благоприятное впечатление своей осведомленностью и разносторонностью.
ГЛАВА 7
Генерал-губернатор А. Н. Куропаткин.
Февральский переворот 1917 года.
Смена власти в Ташкенте. Командировка в Бухару
В Туркестане же при новом начальнике края генерал-адъютанте Куропаткине, назначенном с большими полномочиями и не предубежденного против МИД, открывалась перспектива интересной работы и надежного будущего.
Ввиду предстоящего приезда в Петроград бухарского эмира, возвращавшегося из Крыма, мне было предложено сопровождать Его Высочество в Бухару, что задерживало на несколько дней мой приезд в Ташкент, и я был представлен генералу Куропаткину в качестве состоящего при нем дипломатического чиновника на вокзале, при отбытии генерала со своей свитой в поступивший под его управление край. Генерал Куропаткин был очень приветлив и просил поторопиться возвращением к месту служения ввиду предстоящей сложной и большой работы.
Массандра. Эмир Бухары Сеид Алим-хан у входа в санаторий (Дом Ее Императорского Величества Государыни Императрицы Александры Феодоровны «Здравница»)
Во время непродолжительного пребывания эмира в Петрограде только что сменивший С. Д. Сазонова в МИД Штюрмер дал в честь Его Высочества завтрак, на котором должен был присутствовать и я. Со мной, однако, не было надевавшегося в подобных случаях вицмундира, и В. О. фон Клемм предложил мне облечься в полный мундир, но и его со мной не оказалось, так как я поехал в Петроград, не подозревая о возможности проезда эмира и связанных с ним приемов. Меня выручил Р., одолжив мне свой мундир.
Меж тем моему временному заместителю (по моей же рекомендации) в Ташкенте П. П. С., бывшему моему товарищу по гимназии и университету, роль дипломатического чиновника, видимо, пришлась по вкусу, и он уговаривал меня искать нового назначения. Мой же письмоводитель Зайко умолял меня скорее возвращаться и избавить всех оставшихся у меня на квартире от неистовства «Атиллы». Оказывается, П. П., славный малый, но, к сожалению, привычный алкоголик, произвел такой сумбур в моей домашней обстановке и ввел такой своеобразный режим в моем доме, не воздержавшись даже от водворения в нем представительницы прекрасного пола, что моя прислуга указывала на необходимость молитвы с водосвятием для очищения оскверненного вакханалиями моего скромного жилища.
К счастью, эмир уже делал прощальные визиты, и скоро мы двинулись в его собственном поезде в Бухару. Поезд этот состоял из обычного состава вагонов за исключением еще одного, подаренного Государем покойному отцу Его Высочества. Это был большой темно-красного цвета вагон, весь усыпанный по наружным стенам звездами по образцу бухарского ордена Золотой звезды. Внутри были салон, спальня, кабинет. На стоянках эмир обычно выходил с сопровождавшими его русскими в обыкновенный вагон столовой. После завтрака и обеда часто предлагали сыграть партию в шахматы, а иногда, чтобы занять всех, в какую-нибудь несложную игру в карты. Эмир в то время был человеком лет 35, среднего роста, с наклонностью к тучности. Он хорошо говорил по-русски, пройдя специальный курс Николаевского кадетского корпуса. Он был крайне приветлив в обращении с окружающими и импонировал приветливостью и прекрасными, полными достоинства манерами.
Четырехдневная поездка прошла незаметно, но за это время, особенно при остановках на больших станциях, меня осаждали просьбами о докладе Его Высочеству их заслуг чающие награждения бухарскими звездами, которые кое-кому из причастных к обслуживанию поездки эмира лиц и жаловались. Так, я помню, на одной из больших станций к поезду присоединился начальник движения, железнодорожный инженер В. Щ., которого я хорошо знал еще студентом. Он получил Золотую звезду 2-й степени, были выданы звезды и еще нескольким лицам. Вообще эмир был щедр на награды.
В Ташкенте эмиру была оказана соответственная встреча с почетным караулом генералом Куропаткиным, после чего Его Высочество немедленно проследовал в Бухару. На память о нашем совместном путешествии эмир подарил мне золотые часы, служащие мне верой и правдой по сие время.
П. П. С. моих дел не сдавал, оставив всю канцелярию моему письмоводителю, и мы с ним встретились за несколько станций до Ташкента, куда он выехал для встречи эмира. Он очень жалел, что мне не удалось «повыситься», а ему занять мое место, на котором он обсиделся. Мы с ним расстались в Ташкенте на станции, так как он сопровождал эмира до места своей службы - Бухары. А. Н. Куропаткин произвел на меня впечатление доброго, сильного, еще не старого человека-крепыша. Каждый день между завтраком и поздним обедом он принимал доклады и работал в своем кабинете, ложась спать по возможности рано. Он был гостеприимным хозяином и обычно собирал у себя по воскресеньям к обеду небольшой круг более или менее близко к нему стоящих людей. По военному времени обед был невелик - всего два блюда и без вин, которые, однако, появлялись на столе при его жене - очень милой, любезной и словоохотливой даме, которая не разделяла отвращения своего супруга к вину.
Генерал-губернатор Туркестанского края А. Н. Куропаткин. 1916
Он умел ладить с туземцами, которые относились к нему с большим уважением, и во всех запутанных туземных делах искал содействия влиятельных туземцев, успешно насаждая порядок в крае.
Он привлекал к себе в сотрудники многих влиятельных туземцев из разных частей края, но привезенный им с собою русский антураж поражал своей слабостью и ничтожеством: так, например, его адъютант, поручик С., был рядовой армейский офицер, видимо, очень невысокого класса, недалекий и лишенный всякого лоска и манер. Несколько более воспитанным представлялся дежурный штаб-офицер поручик У., личность совершенно незаметная. Все старое он заменял своей креатурой. Так, по его желанию был смещен сырдарьинский губернатор генерал-лейтенант Галкин, замененный известным во время русско-японской войны налетами в Корею генералом Мадритовым, не имевшим никакого административного стажа. По его же настоянию был смещен начальник Ферганской области генерал Гиппиус, правда, как говорили, не лишенный странностей. Каким-то чудом удержался и. д. начальника Закаспийской области генерал-майор Колмаков, человек несколько низших дарований и образования, чем Галкин и Гиппиус. Казалось, Куропаткин не терпел близ себя людей, которые чем-нибудь могли с ним равняться. Говорили, что он даже вез с собой на место управляющего своей канцелярией одного из генералов Азиатской части Главного штаба Д. Н. В. Ефремов уже готовился к отставке или перемещению, но его деловитость и независимый характер превозмогли, и Куропаткин не только оставил его на месте, но сделал одним из ближайших своих советников.
Единственным приятным исключением из импортированных А. Н. Куропаткиным сотрудников был генерал-лейтенант Сиверс, заменивший генерал-лейтенанта Воронца, которого Куропаткин не терпел еще по Дальнему Востоку, когда генерал Воронец был начальником Владивостокской крепости. Последний был всесторонне образованный и интересный человек, но пригодный только на посту вдали от фронта. Он был забывчив и неуверен в себе и на доклады возил обычно с собою всех офицеров, заведовавших отдельными частями штаба. Сиверс был довольно молодой, сдержанный, видимо, знающий свое дело и крайне симпатичный человек, не любивший шума от разных мелких мероприятий вроде обедов, приемов и пр. Жена его, молодящаяся веселая живая женщина, была ему полной противоположностью, бывая везде и принимая у себя. За ней обычно волочился хвост военной молодежи, любящей потанцевать, выпить и закусить. После большевистской революции Сиверс, высланный из Ташкента большевиками вместе с Куропаткиным, принужден был служить в Красной Армии и умер в вагоне от сыпного тифа, возвращаясь в Ташкент на побывку для свидания с семьей после более чем годичного отсутствия. Генерал-адъютант А. Н. Куропаткин был последним генерал-губернатором в Туркестане.
* * *
Революция 1917 года застала меня в Ташкенте, где я с самого начала Великой войны занимал должность дипломатического чиновника при туркестанском генерал-губернаторе. Генерал-губернатором был генерал-адъютант А. Н. Куропаткин. Это назначение осенью 1916 года, когда испытанное этой забытой за время войны отдаленной окраиной потрясение заставило вспомнить о ней правящие круги и послать в Ташкент администратора на смену временным и случайным лицам.
Ташкентское восстание 1916 г. Последствия нападения на почтовую повозку
Я имею в виду восстание туземцев края, вызванное решением из Петрограда о призыве на тыловые работы туземного населения Туркестана. Освобожденные со времени занятия русскими края от военной службы туземцы, подстрекаемые духовенством, не усвоив сущности принимаемых правительством ввиду тяжелых условий войны чрезвычайных мер и отстаивая свои, казалось им, незыблемые привилегии, подняли бунт в тех местах, где или непродуманность и крутость администрации и влияние мулл оказались особенно чувствительны, или местные условия, вследствие недостатка путей сообщения, были особенно благоприятны.
Беспорядки с исключительной силой проявились в отдаленных уездах Семиречья, где киргизы неистовствовали над беззащитными русскими поселенцами. Дома их сжигались, имущество расхищалось, мужское население беспощадно вырезалось, а женщины и дети уводились в горы, где подвергались всяческим надругательствам со стороны потерявших голову полудикарей. Обширные материалы по киргизскому восстанию были собраны в нашем консульстве в Кашгаре, куда устремилась волна русских беженцев, ускользнувших от неистовства киргизов, перекочевавших со своими пленниками на китайскую территорию после разгрома русских поселений. Уже после революции, в мае 1917 года, мне пришлось присутствовать на обстоятельном докладе по этому поводу, сделанном драгоманом консульства в Кашгаре Т. Ф. Стефановичем Туркестанскому комитету Временного правительства, изыскивавшему способы к возвращению перебежчиков на свои кочевья.
Манап Мохуш Шабданов, один из главарей киргизского восстания 1916 г.
Возвращаясь к кратковременному пребыванию на посту генерал-губернатора А. Н. Куропаткина, я должен сказать, что военная карьера его в то время уже была, видимо, бесповоротно закончена. Он командовал где-то на германском фронте армией или корпусом, и деятельность его как стратега протекала совершенно незаметно. Высших назначений в действующей армии он не искал, а возможно, и не мог на них рассчитывать как не выдержавший «экзамена» в русско-японскую войну и не оправдавший возлагавшихся на него надежд «на переэкзаменовку» при европейском конфликте. Так, по крайней мере, болтали досужие умы в Ташкенте, со слов якобы самого Алексея Николаевича.
Во всяком случае, назначение в Туркестан в переживаемый краем трудный момент было, несомненно, почетным и наиболее соответствующим природным склонностям, дарованиям и предыдущему опыту по Туркестану Алексея Николаевича, оставившего о себе память как о выдающемся деятеле по должности начальника Закаспийской области. Говорили, что генерал едет в Ташкент с большими полномочиями и крупными задачами по оживлению несколько заснувшего в своем развитии богатейшего края.
Назначение А. Н. Куропаткина главным начальником Туркестанского края нельзя было не признать крайне своевременным и удачным. Он был уже по прежней своей деятельности очень популярен среди всех народностей, населяющих Туркестан. Он любил туземцев, был доступен для них и внимательно входил во все их нужды, зная хорошо их быт. Менее чем через два месяца по прибытии в Ташкент рядом мягких мер при посредстве преданных ему влиятельных туземцев он добился не только того, что вызванное вышеуказанными распоряжениями брожение среди населения прекратилось, но даже своевременно без ропота формировались этапные тыловые рабочие отряды и отправлялись на фронт. Вообще же делам туземцев он уделял много времени и заботы, и приходилось даже слышать мнение, что А. Н. Куропаткин благоволит туркменам, сартам и киргизам в ущерб русскому населению.
Ташкент, гостиница «Регина», август 1916 г. Банкет в честь приезда депутата IV Государственной Думы, председателя фракции трудовиков, «старого туркестанца» А. Ф. Керенского. А. Н. Куропаткин присутствует
В области пограничной политики генерал-губернатор успел провести два больших дела по своей собственной инициативе и, так сказать, за свой страх предполагал представить их на одобрение в Петроград уже в законченном виде. Первое - перенесение нашей государственной границы с Персией за Аракс на Хорасанский хребет явочным порядком, не входя в какие-либо по этому вопросу переговоры с персидским правительством. Для осуществления этого плана представлялись широкие возможности ввиду введения наших войск в Хорасанскую и Астрабадскую провинции для обслуживания пограничной полосы с целью недопущения проникновения в наши, а особенно афганские пределы эмиссаров находившихся с нами в войне государств. Желательность перенесения границы за Аракс объяснялась, главным образом, двумя причинами: 1) необходимостью упрочить положение наших колонистов в Гюргиском районе, терпевших большие неудобства от произвола персидских властей и своеволия кочевников-туркмен и 2) желательностью уничтожить крайне неудобное «двуданничество» туркмен, перекочевывавших, смотря по сезону, с русской на персидскую территорию и наоборот.
Сознавая, что изменение границы есть акт международный, Алексей Николаевич хотел придать задуманной им операции характер карательной экспедиции для наказания разбойников-туркмен, а затем передвинуть для охраны безопасности района наши пограничные посты к Хорасанскому хребту, предоставив впоследствии дипломатии зафиксировать существующее положение. Начальствование над этой и без того рискованной экспедицией попало, к сожалению, в сомнительные руки одного из любимцев и ставленников Куропаткина - генерала Мадритова. Человек, несомненно, неглупый и энергичный, но неразборчивый в средствах и хищный по наклонностям, он быстро разгромил мятежников-туркмен, взяв с них немалую контрибуцию. Подвигам его положила предел революция, когда он принужден был покинуть отряд и бежать в Россию.
Заключение нового договора с хивинским ханом было другим крупным делом. Поводом к нему послужили не прекращавшиеся беспорядки в Хиве, вызванные новыми раздорами между коренным узбекским населением и кочевыми туркменами, особенно усилившиеся во время войны и потребовавшие введения русского отряда для охраны русских подданных и поддержки ханского правительства. Договор имел целью поставить ханство под больший русский контроль путем создания в Хиве должности нашего представителя, которому вменялось в обязанность быть советником и руководителем хана во всех его действиях и начинаниях. С этой целью хан был вызван в конце 1916 года в Ташкент, обласкан Алексеем Николаевичем и подписал представленный ему уже в готовом виде договор, ставивший его в еще более тесную связь с Россией. Договор этот был отправлен при докладе на Высочайшее имя в Петроград в конце января 1917 года и не получил осуществления ввиду февральской революции.
Туркмены, повешенные карательным отрядом генерала Галкина за учатие в восстании против хивинского хана. Январь 1916 г.
Сведения о происшедшем в Петрограде перевороте пришли в Ташкент с некоторым опозданием. В среду вечером я был в Военном собрании на концерте симфонического оркестра, составленного из военнопленных австрийцев, водворенных в Туркестане после падения Перемышля. Против обыкновения начало концерта затянулось, так как ожидали прибытия генерал-губернатора, аккуратно посещавшего эти концерты, происходившие два раза в неделю по средам и субботам. Бродя по залам Собрания, я столкнулся с начальником Туркестанского почтово-телеграфного округа Орловым, который, отведя меня в сторону, сказал, что, вероятно, генерала не будет на концерте, так как имеются странные тревожные телеграммы из Петрограда о будто бы произошедшем там аресте правительства. Слухи эти понемногу начали распространяться среди публики. А. Н. Куропаткин прибыл на концерт только после первого отделения. Он выглядел несколько озабоченным и не был так приветлив с окружающими, как обычно. Вероятно, он и на концерт прибыл лишь для того, чтобы своим присутствием показать, что не произошло ничего такого, что могло бы нарушить обычное течение жизни. Тем не менее, он не мог избежать расспросов со стороны бывших на концерте представителей ташкентского официального мира, и вскоре слухи о происшедшем перевороте получили подтверждение. В разговоре со своими собеседниками генерал сохранял наружное полное спокойствие, говорил, что следует терпеливо выжидать дальнейшего развития событий, высказывая свои предположения о возможных политических комбинациях.
На следующий день телеграмма сообщила об отречении Государя за себя и наследника-цесаревича и передаче престола Великому князю Михаилу. Сообщение это при всей своей неожиданности не возбуждало еще особой тревоги за будущее. Однако распространившиеся затем известия об обстоятельствах переворота, отказе Великого князя принять корону, образовании Временного правительства и об организации в Петрограде Совета солдатских и рабочих депутатов заставляли думать, что и Туркестану не миновать потрясений от катящейся волны революции.
Вначале местный правительственный аппарат работал как будто по-прежнему. Немедленно сорганизовавшиеся Исполнительный комитет и Совет солдатских и рабочих депутатов, вошедшие сразу же в контакт с генерал-губернатором, считали, что все идет нормально и ничто не угрожает благополучию края. Мне приходилось неоднократно встречаться с ним в это время как на обычных докладах, так и во внеслужебное время. Генерал был бодр и оптимистично настроен, особенно после получения телеграммы Временного правительства о подтверждении всех его полномочий. Он рассказывал мне о своей первой встрече с представителями Исполнительного комитета, когда он очаровал депутатов своей обходительностью, облобызавшись с председателем комитета стариком Наливкиным, членом I Государственной Думы от Туркестана. По его словам, он мирно побеседовал с ним на животрепещущие темы, удачно обходя вопрос о своей работе впредь при новых условиях указаниями на необходимость неуклонного следования распоряжениям Временного правительства в переживаемое время, когда все должны быть на местах и работать не за страх, а за совесть, и отпустил представителей новой революционной власти так, как он отпускал различные общественные депутации в старое время.
В это время была получена телеграмма военного министра Гучкова с подтверждением прав Куропаткина как командующего войсками с указанием на скорое прибытие в Ташкент члена Государственной Думы князя Васильчикова для облегчения работы по управлению краем в новых условиях. Телеграмма эта чрезвычайно ободрила генерала. Он в интимном кружке выражал уверенность, что при известном умении власти примениться к моменту (и ее энергии) переходное время пройдет благополучно для Туркестана, масса населения которого - туземцы, живущие своей особенной жизнью, не готовые к восприятию социалистических идей и не способные к поднятию каких-либо волнений на этой почве. Несмотря на справедливость этих соображений, генерал ошибался, предполагая, что мирное течение жизни в крае не будет нарушено. Опасность пришла, но с другой стороны.
Ташкент. Манифестация по случаю революции. Март 1917 г.
В ближайшее за государственным переворотом воскресенье в Ташкенте на Соборной площади в ознаменование петроградских событий состоялось народное празднество с парадом войск гарнизона. С раннего утра на площадь начали стекаться громадные толпы народа и депутации от разных слоев населения, правительственных и общественных учреждений, учебных заведений и т. д. Депутации несли революционные флаги, все участники празднества были украшены красными знаменами и бантиками, военные и гражданские чины имели на фуражках обтянутые красной материей кокарды.
Генерал Куропаткин прибыл на парад в сопровождении своего помощника генерала Ерофеева, начальника штаба генерала Сиверса и большой свиты, но порядок на площади поддерживался уже не полицией, устраненной от исполнения обязанностей в первые дни революции, а народной милицией под начальством еврея-выкреста Бройдо, впоследствии при большевиках игравшего большую роль в составе так называемой Туркомиссии. Бройдо, по профессии присяжный поверенный, был юрисконсультом Чуйской ирригационной организации в Ташкенте, удачно уклоняясь от призыва на военную службу. Привлеченный все же в конце концов в ряды, он попал в запасный батальон одного из расквартированных в Ташкенте стрелковых полков. Прекрасный оратор и ловкий человек, он сразу же занял место в ряду вожаков революционного гарнизона и был в первую голову выбран начальником милиции города Ташкента. Странно было видеть эту неумело сидящую на лошади фигуру в солдатской форме, разъезжавшую по площади и отдававшую распоряжения наравне с высшими представителями власти.
Настроение толпы было приподнятое, но спокойное, порядок соблюдался образцовый. После молебствия тут же на площади о благоденствии державы Российской и панихиды по жертвам революции генерал обратился с речью к народу, обрисовывая важность переживаемых событий и призывая народ к спокойствию и поддержке Временного правительства, ведущего Россию к Учредительному собранию, которое установит образ правления по воле народа. Речь Алексея Николаевича была встречена очень сочувственно, при многочисленных знаках одобрения. После его выступления начались речи рядовых ораторов, осуждавших какой бы то ни было режим, кроме демократической республики. Речи эти вызвали возражения генерала, говорившего, что на собрании отдельных групп граждан недопустимо предрешать тот или иной образ правления и таким образом сеять беспокойство в умах и подрывать веру во Временное правительство. И на этот раз поле сражения осталось за генералом, имевшим на своей стороне сочувствие всех присутствовавших на празднике, за исключением рабочих организаций.
Для того чтобы положить конец митинговым выступлениям, генерал немедленно после своих последних слов отдал распоряжение к началу парада. Прохождение войск под звуки марша происходило в полном порядке. Не распропагандированные еще солдаты стройно ответили на приветствие Алексея Николаевича, титулуя его по-новому господином генералом. Затем началось прохождение депутаций. Порядок ничем не был нарушен до самого конца празднества. После парада бодрое настроение генерала еще более окрепло. Видимо, и он сам, и многие верили, что, благодаря большому административному опыту и знакомству с краем, ему удастся путем умеренно либеральной политики избавить Туркестан от потрясений революции и благополучно довести край до времени общего усиления страны.
Приблизительно в это время была получена телеграмма о возвращении хана Хивинского из поездки с лечебной целью в Крым, куда он выехал сразу после подписания договора, о котором я говорил выше. Признавая какую-либо помпу при проезде хана через Ташкент не соответствующей переживаемым обстоятельствам и способной вызвать не только нежелательные толки среди некоторых классов населения, но даже и активное противодействие встрече генерал-губернатора, хотя и с незначительным, но все же монархом, Алексей Николаевич вызвал меня к себе в день получения телеграммы и поручил мне встретить хана на вокзале от его имени совместно с начальником штаба генералом Сиверсом как представителем командующего войсками. Он поручил мне разъяснить хану, почему, по изменившимся политическим условиям, никак не возможна встреча по обычному церемониалу, и просить его проехать в генерал-губернаторский дом для личного свидания с генералом. В самый последний момент Алексей Николаевич отменил свое распоряжение о поездке на вокзал генерала Сиверса и дал мне в спутники лишь молодого прапорщика-ординарца.
Асфандияр-хан. Санкт-Петербург, 1913
Встретив экстренный хивинский поезд, я вошел в вагон хана, где застал последнего и его спутника генерал-майора Асфендиарова, служившего хану переводчиком во время поездки. Передав Его Высочеству приветствие генерал-губернатора и объяснив причины, по которым не могла состояться обычная торжественная встреча, я передал ему приглашение генерал-губернатора. Хан ответил мне через переводчика, что за время своего пребывания на Кавказе и пути оттуда он вполне ознакомился с переживаемыми Россией событиями и прекрасно понимает, что остановку его в Ташкенте и дальнейшую поездку надлежит сделать возможно более незаметными. После этого мы оставили вагон и вчетвером, то есть хан, генерал Асфендиаров, ординарец и я, отправились на автомобиле в генерал-губернаторский дом.
Алексей Николаевич принял нас немедленно в своем большом рабочем кабинете. Он вышел на середину комнаты навстречу хану и после обмена приветствиями занял свое обычное место за письменным столом, предложив Его Высочеству кресло напротив себя. Переводчик Асфендиаров сел по правую руку хана, я - по левую. После кратковременной беседы о поездке хана разговор перешел к событиям революции. Хан сообщил, между прочим, что на Кавказе в дни революции он лично не испытал никаких неудобств и на свою приветственную телеграмму Временному правительству получил очень любезный и теплый ответ. После этого генерал-губернатор счел необходимым ближе ознакомить собеседника со значением и смыслом революции и особенно положением Туркестана и ханства, а равным образом и успокоить хотя и старавшегося владеть собой, но заметно растерянного хана, для чего обратился к нему с краткой соответствующей речью.
Тут произошел курьезный случай, который я не могу обойти молчанием. Алексей Николаевич, стараясь говорить как можно проще и понятнее для хана, сказал, между прочим, что февральская революция, кажущаяся обывательскому глазу большой катастрофой, кроет в себе семена блестящего будущего для России и населяющих ее народов. Мы любили нашего Государя, говорил генерал, и он был отцом для своих подданных, но, увы, его окружали недостойные люди, ведшие государство к разрухе и унижению. Нам всем, верным подданным Государя, тяжело слышать о страданиях его, но мы не можем не признать ошибок самодержавия и должны верить, что очень скоро под покровом свободы, равенства и братства всем в России будет легче, а страна достигнет величия и могущества. «Переведите эти слова Его Высочеству», - обратился А. Н. к генералу Асфендиарову. Старый переводчик склонился к уху хана и начал нашептывать ему по-узбекски. Хан лишь покачивал от времени до времени головой. «Ну что же говорит Его Высочество?» - спросил Алексей Николаевич генерала Асфендиарова после наступившего краткого молчания. Переводчик передал хану вопрос генерал-губернатора. Со своим непроницаемым безучастным выражением лица хан ответил несколькими словами по-узбекски. И тут можно было видеть, как старый дисциплинированный солдат, дослужившийся до генеральского чина из юнкеров былого времени, забыв, что он сидит перед главным начальником края, не удержался, прыснув от смеха, и, указывая пальцем на хана, мог только сказать, захлебываясь: «Он говорит - раньше лючше было».
Генерал не любил возражений в тех случаях, когда он того не предлагал собеседникам, а развязности в своем присутствии не терпел, но времена переменчивы, а он, видимо, умел применяться к обстоятельствам. Быстро справившись с собой, он добродушно рассмеялся и сказал, что время покажет хану справедливость его слов. После этого он распрощался со своим гостем, который в этот же день уехал из Ташкента. Недалекое будущее показало, что хан был бо́льшим провидцем, чем А. Н. Куропаткин. Сеид-Асфендиар, хан Хивинский, спустя приблизительно год был убит при восстании туркмен, взявших в свои руки власть в ханстве.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Материалы о Ташкенте и других населенных пунктах Сырдарьинской области:
https://rus-turk.livejournal.com/539147.html
Часть 1. Часть 2. Часть 3. Часть 4. Часть 5.
Приезд генерал-губернатора А. Н. Куропаткина в Ходжент. 1916
Я упоминал выше, что полковник Белов состоял при Великом князе Николае Константиновиче. Я думаю, что современный читатель, возможно, и не слышал об этом представителе нашей императорской фамилии, и для полноты моего рассказа хочу сказать несколько слов об этой интересной личности, тесно связанной с историей и жизнью Русского Туркестана. Великий князь Николай Константинович был братом поэта и заведующего военным образованием в России Великого князя Константина Константиновича. Еще молодым человеком он был замешан в каком-то серьезном семейном проступке в связи, как мне рассказывали, с пропажей фамильных драгоценностей его матери Великой княгини Александры Иосифовны. Об этом узнал строгий император Александр III, и молодой Великий князь был удален от двора и выслан на жительство во вновь присоединенный Туркестанский край. Опальный Великий князь быстро освоился со своим новым положением, проявив недюжинную деловитость и коммерческую жилку в самых разнообразных сферах. Он интересовался работами по орошению Голодной степи, в которых принял участие своими средствами, построил кинотеатры, служившие главным местом развлечений ташкентцев, собрал у себя во дворце музей туркестанских редкостей и имел несколько мелких первых предприятий. Недвижимую собственность Великого князя в Ташкенте можно было узнать по излюбленной им окраске оранжево-красного цвета - в нее были окрашены и его дворец, и оба кинотеатра. Женитьба его там была не совсем обычна для отпрыска царской фамилии - он был женат морганатическим браком на дочери ташкентского полицмейстера, получившей в браке фамилию Искандер.
Я лично не встречался ни в Великим князем, ни с его женой, так как при отъезде в Ташкент мне было сказано, что Великий князь не имеет никакого официального положения и я не должен ему представляться; в частных же кругах местного общества ни он, ни она никогда не появлялись. Я чаще всего видел князя на улице проезжающим в экипаже в сопутствии какого-то мужичка, одного или с женой. Он всегда носил шапку белого цвета и николаевский китель. По внешности он был бодрый высокий худощавый старик. Мне приходилось, однако, довольно часто встречаться в Ташкенте уже во время большевиков с его сыном Александром Николаевичем Искандером, офицером лейб-гвардии Кирасирского Ее Величества полка в Гатчине. Это был застенчивый, еще очень молодой, хотя уже и женатый человек. Он был одним из участников неудачного белого восстания в Ташкенте в январе 1918 года, после которого пропал без вести.
Великий князь Николай Константинович со своим советником - крестьянином Самарской губернии, 1898 г. Князь А. Н. Искандер (1887-1957)
Сам Великий князь был одним из первых туркестанцев, поднявших красный флаг над своим жилищем при начале революции и пославшим соответственное приветствие Временному правительству. При приходе к власти большевиков он серьезно заболел и вскоре умер. Он похоронен около ташкентского кафедрального собора. Его жена Елизавета Александровна Искандер осталась хранительницей музея во дворце, при котором она получила разрешение новых властей и жить.
О том впечатлении, которое произвела на наших союзников замена обаятельного человека и толкового дипломата С. Д. Сазонова Штюрмером, много писалось и говорилось, и я не считаю себя достаточно компетентным, дабы судить о размере вреда, нанесенного нашему общему с союзниками делу. Я напомню только о визите Штюрмера в министерство, когда всем чинам министерства, находящимся в Петрограде, было рекомендовано собраться в известное время для представления новому министру. Он никому не понравился, хотя видимо старался произвести благоприятное впечатление своей осведомленностью и разносторонностью.
ГЛАВА 7
Генерал-губернатор А. Н. Куропаткин.
Февральский переворот 1917 года.
Смена власти в Ташкенте. Командировка в Бухару
В Туркестане же при новом начальнике края генерал-адъютанте Куропаткине, назначенном с большими полномочиями и не предубежденного против МИД, открывалась перспектива интересной работы и надежного будущего.
Ввиду предстоящего приезда в Петроград бухарского эмира, возвращавшегося из Крыма, мне было предложено сопровождать Его Высочество в Бухару, что задерживало на несколько дней мой приезд в Ташкент, и я был представлен генералу Куропаткину в качестве состоящего при нем дипломатического чиновника на вокзале, при отбытии генерала со своей свитой в поступивший под его управление край. Генерал Куропаткин был очень приветлив и просил поторопиться возвращением к месту служения ввиду предстоящей сложной и большой работы.
Массандра. Эмир Бухары Сеид Алим-хан у входа в санаторий (Дом Ее Императорского Величества Государыни Императрицы Александры Феодоровны «Здравница»)
Во время непродолжительного пребывания эмира в Петрограде только что сменивший С. Д. Сазонова в МИД Штюрмер дал в честь Его Высочества завтрак, на котором должен был присутствовать и я. Со мной, однако, не было надевавшегося в подобных случаях вицмундира, и В. О. фон Клемм предложил мне облечься в полный мундир, но и его со мной не оказалось, так как я поехал в Петроград, не подозревая о возможности проезда эмира и связанных с ним приемов. Меня выручил Р., одолжив мне свой мундир.
Меж тем моему временному заместителю (по моей же рекомендации) в Ташкенте П. П. С., бывшему моему товарищу по гимназии и университету, роль дипломатического чиновника, видимо, пришлась по вкусу, и он уговаривал меня искать нового назначения. Мой же письмоводитель Зайко умолял меня скорее возвращаться и избавить всех оставшихся у меня на квартире от неистовства «Атиллы». Оказывается, П. П., славный малый, но, к сожалению, привычный алкоголик, произвел такой сумбур в моей домашней обстановке и ввел такой своеобразный режим в моем доме, не воздержавшись даже от водворения в нем представительницы прекрасного пола, что моя прислуга указывала на необходимость молитвы с водосвятием для очищения оскверненного вакханалиями моего скромного жилища.
К счастью, эмир уже делал прощальные визиты, и скоро мы двинулись в его собственном поезде в Бухару. Поезд этот состоял из обычного состава вагонов за исключением еще одного, подаренного Государем покойному отцу Его Высочества. Это был большой темно-красного цвета вагон, весь усыпанный по наружным стенам звездами по образцу бухарского ордена Золотой звезды. Внутри были салон, спальня, кабинет. На стоянках эмир обычно выходил с сопровождавшими его русскими в обыкновенный вагон столовой. После завтрака и обеда часто предлагали сыграть партию в шахматы, а иногда, чтобы занять всех, в какую-нибудь несложную игру в карты. Эмир в то время был человеком лет 35, среднего роста, с наклонностью к тучности. Он хорошо говорил по-русски, пройдя специальный курс Николаевского кадетского корпуса. Он был крайне приветлив в обращении с окружающими и импонировал приветливостью и прекрасными, полными достоинства манерами.
Четырехдневная поездка прошла незаметно, но за это время, особенно при остановках на больших станциях, меня осаждали просьбами о докладе Его Высочеству их заслуг чающие награждения бухарскими звездами, которые кое-кому из причастных к обслуживанию поездки эмира лиц и жаловались. Так, я помню, на одной из больших станций к поезду присоединился начальник движения, железнодорожный инженер В. Щ., которого я хорошо знал еще студентом. Он получил Золотую звезду 2-й степени, были выданы звезды и еще нескольким лицам. Вообще эмир был щедр на награды.
В Ташкенте эмиру была оказана соответственная встреча с почетным караулом генералом Куропаткиным, после чего Его Высочество немедленно проследовал в Бухару. На память о нашем совместном путешествии эмир подарил мне золотые часы, служащие мне верой и правдой по сие время.
П. П. С. моих дел не сдавал, оставив всю канцелярию моему письмоводителю, и мы с ним встретились за несколько станций до Ташкента, куда он выехал для встречи эмира. Он очень жалел, что мне не удалось «повыситься», а ему занять мое место, на котором он обсиделся. Мы с ним расстались в Ташкенте на станции, так как он сопровождал эмира до места своей службы - Бухары. А. Н. Куропаткин произвел на меня впечатление доброго, сильного, еще не старого человека-крепыша. Каждый день между завтраком и поздним обедом он принимал доклады и работал в своем кабинете, ложась спать по возможности рано. Он был гостеприимным хозяином и обычно собирал у себя по воскресеньям к обеду небольшой круг более или менее близко к нему стоящих людей. По военному времени обед был невелик - всего два блюда и без вин, которые, однако, появлялись на столе при его жене - очень милой, любезной и словоохотливой даме, которая не разделяла отвращения своего супруга к вину.
Генерал-губернатор Туркестанского края А. Н. Куропаткин. 1916
Он умел ладить с туземцами, которые относились к нему с большим уважением, и во всех запутанных туземных делах искал содействия влиятельных туземцев, успешно насаждая порядок в крае.
Он привлекал к себе в сотрудники многих влиятельных туземцев из разных частей края, но привезенный им с собою русский антураж поражал своей слабостью и ничтожеством: так, например, его адъютант, поручик С., был рядовой армейский офицер, видимо, очень невысокого класса, недалекий и лишенный всякого лоска и манер. Несколько более воспитанным представлялся дежурный штаб-офицер поручик У., личность совершенно незаметная. Все старое он заменял своей креатурой. Так, по его желанию был смещен сырдарьинский губернатор генерал-лейтенант Галкин, замененный известным во время русско-японской войны налетами в Корею генералом Мадритовым, не имевшим никакого административного стажа. По его же настоянию был смещен начальник Ферганской области генерал Гиппиус, правда, как говорили, не лишенный странностей. Каким-то чудом удержался и. д. начальника Закаспийской области генерал-майор Колмаков, человек несколько низших дарований и образования, чем Галкин и Гиппиус. Казалось, Куропаткин не терпел близ себя людей, которые чем-нибудь могли с ним равняться. Говорили, что он даже вез с собой на место управляющего своей канцелярией одного из генералов Азиатской части Главного штаба Д. Н. В. Ефремов уже готовился к отставке или перемещению, но его деловитость и независимый характер превозмогли, и Куропаткин не только оставил его на месте, но сделал одним из ближайших своих советников.
Единственным приятным исключением из импортированных А. Н. Куропаткиным сотрудников был генерал-лейтенант Сиверс, заменивший генерал-лейтенанта Воронца, которого Куропаткин не терпел еще по Дальнему Востоку, когда генерал Воронец был начальником Владивостокской крепости. Последний был всесторонне образованный и интересный человек, но пригодный только на посту вдали от фронта. Он был забывчив и неуверен в себе и на доклады возил обычно с собою всех офицеров, заведовавших отдельными частями штаба. Сиверс был довольно молодой, сдержанный, видимо, знающий свое дело и крайне симпатичный человек, не любивший шума от разных мелких мероприятий вроде обедов, приемов и пр. Жена его, молодящаяся веселая живая женщина, была ему полной противоположностью, бывая везде и принимая у себя. За ней обычно волочился хвост военной молодежи, любящей потанцевать, выпить и закусить. После большевистской революции Сиверс, высланный из Ташкента большевиками вместе с Куропаткиным, принужден был служить в Красной Армии и умер в вагоне от сыпного тифа, возвращаясь в Ташкент на побывку для свидания с семьей после более чем годичного отсутствия. Генерал-адъютант А. Н. Куропаткин был последним генерал-губернатором в Туркестане.
* * *
Революция 1917 года застала меня в Ташкенте, где я с самого начала Великой войны занимал должность дипломатического чиновника при туркестанском генерал-губернаторе. Генерал-губернатором был генерал-адъютант А. Н. Куропаткин. Это назначение осенью 1916 года, когда испытанное этой забытой за время войны отдаленной окраиной потрясение заставило вспомнить о ней правящие круги и послать в Ташкент администратора на смену временным и случайным лицам.
Ташкентское восстание 1916 г. Последствия нападения на почтовую повозку
Я имею в виду восстание туземцев края, вызванное решением из Петрограда о призыве на тыловые работы туземного населения Туркестана. Освобожденные со времени занятия русскими края от военной службы туземцы, подстрекаемые духовенством, не усвоив сущности принимаемых правительством ввиду тяжелых условий войны чрезвычайных мер и отстаивая свои, казалось им, незыблемые привилегии, подняли бунт в тех местах, где или непродуманность и крутость администрации и влияние мулл оказались особенно чувствительны, или местные условия, вследствие недостатка путей сообщения, были особенно благоприятны.
Беспорядки с исключительной силой проявились в отдаленных уездах Семиречья, где киргизы неистовствовали над беззащитными русскими поселенцами. Дома их сжигались, имущество расхищалось, мужское население беспощадно вырезалось, а женщины и дети уводились в горы, где подвергались всяческим надругательствам со стороны потерявших голову полудикарей. Обширные материалы по киргизскому восстанию были собраны в нашем консульстве в Кашгаре, куда устремилась волна русских беженцев, ускользнувших от неистовства киргизов, перекочевавших со своими пленниками на китайскую территорию после разгрома русских поселений. Уже после революции, в мае 1917 года, мне пришлось присутствовать на обстоятельном докладе по этому поводу, сделанном драгоманом консульства в Кашгаре Т. Ф. Стефановичем Туркестанскому комитету Временного правительства, изыскивавшему способы к возвращению перебежчиков на свои кочевья.
Манап Мохуш Шабданов, один из главарей киргизского восстания 1916 г.
Возвращаясь к кратковременному пребыванию на посту генерал-губернатора А. Н. Куропаткина, я должен сказать, что военная карьера его в то время уже была, видимо, бесповоротно закончена. Он командовал где-то на германском фронте армией или корпусом, и деятельность его как стратега протекала совершенно незаметно. Высших назначений в действующей армии он не искал, а возможно, и не мог на них рассчитывать как не выдержавший «экзамена» в русско-японскую войну и не оправдавший возлагавшихся на него надежд «на переэкзаменовку» при европейском конфликте. Так, по крайней мере, болтали досужие умы в Ташкенте, со слов якобы самого Алексея Николаевича.
Во всяком случае, назначение в Туркестан в переживаемый краем трудный момент было, несомненно, почетным и наиболее соответствующим природным склонностям, дарованиям и предыдущему опыту по Туркестану Алексея Николаевича, оставившего о себе память как о выдающемся деятеле по должности начальника Закаспийской области. Говорили, что генерал едет в Ташкент с большими полномочиями и крупными задачами по оживлению несколько заснувшего в своем развитии богатейшего края.
Назначение А. Н. Куропаткина главным начальником Туркестанского края нельзя было не признать крайне своевременным и удачным. Он был уже по прежней своей деятельности очень популярен среди всех народностей, населяющих Туркестан. Он любил туземцев, был доступен для них и внимательно входил во все их нужды, зная хорошо их быт. Менее чем через два месяца по прибытии в Ташкент рядом мягких мер при посредстве преданных ему влиятельных туземцев он добился не только того, что вызванное вышеуказанными распоряжениями брожение среди населения прекратилось, но даже своевременно без ропота формировались этапные тыловые рабочие отряды и отправлялись на фронт. Вообще же делам туземцев он уделял много времени и заботы, и приходилось даже слышать мнение, что А. Н. Куропаткин благоволит туркменам, сартам и киргизам в ущерб русскому населению.
Ташкент, гостиница «Регина», август 1916 г. Банкет в честь приезда депутата IV Государственной Думы, председателя фракции трудовиков, «старого туркестанца» А. Ф. Керенского. А. Н. Куропаткин присутствует
В области пограничной политики генерал-губернатор успел провести два больших дела по своей собственной инициативе и, так сказать, за свой страх предполагал представить их на одобрение в Петроград уже в законченном виде. Первое - перенесение нашей государственной границы с Персией за Аракс на Хорасанский хребет явочным порядком, не входя в какие-либо по этому вопросу переговоры с персидским правительством. Для осуществления этого плана представлялись широкие возможности ввиду введения наших войск в Хорасанскую и Астрабадскую провинции для обслуживания пограничной полосы с целью недопущения проникновения в наши, а особенно афганские пределы эмиссаров находившихся с нами в войне государств. Желательность перенесения границы за Аракс объяснялась, главным образом, двумя причинами: 1) необходимостью упрочить положение наших колонистов в Гюргиском районе, терпевших большие неудобства от произвола персидских властей и своеволия кочевников-туркмен и 2) желательностью уничтожить крайне неудобное «двуданничество» туркмен, перекочевывавших, смотря по сезону, с русской на персидскую территорию и наоборот.
Сознавая, что изменение границы есть акт международный, Алексей Николаевич хотел придать задуманной им операции характер карательной экспедиции для наказания разбойников-туркмен, а затем передвинуть для охраны безопасности района наши пограничные посты к Хорасанскому хребту, предоставив впоследствии дипломатии зафиксировать существующее положение. Начальствование над этой и без того рискованной экспедицией попало, к сожалению, в сомнительные руки одного из любимцев и ставленников Куропаткина - генерала Мадритова. Человек, несомненно, неглупый и энергичный, но неразборчивый в средствах и хищный по наклонностям, он быстро разгромил мятежников-туркмен, взяв с них немалую контрибуцию. Подвигам его положила предел революция, когда он принужден был покинуть отряд и бежать в Россию.
Заключение нового договора с хивинским ханом было другим крупным делом. Поводом к нему послужили не прекращавшиеся беспорядки в Хиве, вызванные новыми раздорами между коренным узбекским населением и кочевыми туркменами, особенно усилившиеся во время войны и потребовавшие введения русского отряда для охраны русских подданных и поддержки ханского правительства. Договор имел целью поставить ханство под больший русский контроль путем создания в Хиве должности нашего представителя, которому вменялось в обязанность быть советником и руководителем хана во всех его действиях и начинаниях. С этой целью хан был вызван в конце 1916 года в Ташкент, обласкан Алексеем Николаевичем и подписал представленный ему уже в готовом виде договор, ставивший его в еще более тесную связь с Россией. Договор этот был отправлен при докладе на Высочайшее имя в Петроград в конце января 1917 года и не получил осуществления ввиду февральской революции.
Туркмены, повешенные карательным отрядом генерала Галкина за учатие в восстании против хивинского хана. Январь 1916 г.
Сведения о происшедшем в Петрограде перевороте пришли в Ташкент с некоторым опозданием. В среду вечером я был в Военном собрании на концерте симфонического оркестра, составленного из военнопленных австрийцев, водворенных в Туркестане после падения Перемышля. Против обыкновения начало концерта затянулось, так как ожидали прибытия генерал-губернатора, аккуратно посещавшего эти концерты, происходившие два раза в неделю по средам и субботам. Бродя по залам Собрания, я столкнулся с начальником Туркестанского почтово-телеграфного округа Орловым, который, отведя меня в сторону, сказал, что, вероятно, генерала не будет на концерте, так как имеются странные тревожные телеграммы из Петрограда о будто бы произошедшем там аресте правительства. Слухи эти понемногу начали распространяться среди публики. А. Н. Куропаткин прибыл на концерт только после первого отделения. Он выглядел несколько озабоченным и не был так приветлив с окружающими, как обычно. Вероятно, он и на концерт прибыл лишь для того, чтобы своим присутствием показать, что не произошло ничего такого, что могло бы нарушить обычное течение жизни. Тем не менее, он не мог избежать расспросов со стороны бывших на концерте представителей ташкентского официального мира, и вскоре слухи о происшедшем перевороте получили подтверждение. В разговоре со своими собеседниками генерал сохранял наружное полное спокойствие, говорил, что следует терпеливо выжидать дальнейшего развития событий, высказывая свои предположения о возможных политических комбинациях.
На следующий день телеграмма сообщила об отречении Государя за себя и наследника-цесаревича и передаче престола Великому князю Михаилу. Сообщение это при всей своей неожиданности не возбуждало еще особой тревоги за будущее. Однако распространившиеся затем известия об обстоятельствах переворота, отказе Великого князя принять корону, образовании Временного правительства и об организации в Петрограде Совета солдатских и рабочих депутатов заставляли думать, что и Туркестану не миновать потрясений от катящейся волны революции.
Вначале местный правительственный аппарат работал как будто по-прежнему. Немедленно сорганизовавшиеся Исполнительный комитет и Совет солдатских и рабочих депутатов, вошедшие сразу же в контакт с генерал-губернатором, считали, что все идет нормально и ничто не угрожает благополучию края. Мне приходилось неоднократно встречаться с ним в это время как на обычных докладах, так и во внеслужебное время. Генерал был бодр и оптимистично настроен, особенно после получения телеграммы Временного правительства о подтверждении всех его полномочий. Он рассказывал мне о своей первой встрече с представителями Исполнительного комитета, когда он очаровал депутатов своей обходительностью, облобызавшись с председателем комитета стариком Наливкиным, членом I Государственной Думы от Туркестана. По его словам, он мирно побеседовал с ним на животрепещущие темы, удачно обходя вопрос о своей работе впредь при новых условиях указаниями на необходимость неуклонного следования распоряжениям Временного правительства в переживаемое время, когда все должны быть на местах и работать не за страх, а за совесть, и отпустил представителей новой революционной власти так, как он отпускал различные общественные депутации в старое время.
В это время была получена телеграмма военного министра Гучкова с подтверждением прав Куропаткина как командующего войсками с указанием на скорое прибытие в Ташкент члена Государственной Думы князя Васильчикова для облегчения работы по управлению краем в новых условиях. Телеграмма эта чрезвычайно ободрила генерала. Он в интимном кружке выражал уверенность, что при известном умении власти примениться к моменту (и ее энергии) переходное время пройдет благополучно для Туркестана, масса населения которого - туземцы, живущие своей особенной жизнью, не готовые к восприятию социалистических идей и не способные к поднятию каких-либо волнений на этой почве. Несмотря на справедливость этих соображений, генерал ошибался, предполагая, что мирное течение жизни в крае не будет нарушено. Опасность пришла, но с другой стороны.
Ташкент. Манифестация по случаю революции. Март 1917 г.
В ближайшее за государственным переворотом воскресенье в Ташкенте на Соборной площади в ознаменование петроградских событий состоялось народное празднество с парадом войск гарнизона. С раннего утра на площадь начали стекаться громадные толпы народа и депутации от разных слоев населения, правительственных и общественных учреждений, учебных заведений и т. д. Депутации несли революционные флаги, все участники празднества были украшены красными знаменами и бантиками, военные и гражданские чины имели на фуражках обтянутые красной материей кокарды.
Генерал Куропаткин прибыл на парад в сопровождении своего помощника генерала Ерофеева, начальника штаба генерала Сиверса и большой свиты, но порядок на площади поддерживался уже не полицией, устраненной от исполнения обязанностей в первые дни революции, а народной милицией под начальством еврея-выкреста Бройдо, впоследствии при большевиках игравшего большую роль в составе так называемой Туркомиссии. Бройдо, по профессии присяжный поверенный, был юрисконсультом Чуйской ирригационной организации в Ташкенте, удачно уклоняясь от призыва на военную службу. Привлеченный все же в конце концов в ряды, он попал в запасный батальон одного из расквартированных в Ташкенте стрелковых полков. Прекрасный оратор и ловкий человек, он сразу же занял место в ряду вожаков революционного гарнизона и был в первую голову выбран начальником милиции города Ташкента. Странно было видеть эту неумело сидящую на лошади фигуру в солдатской форме, разъезжавшую по площади и отдававшую распоряжения наравне с высшими представителями власти.
Настроение толпы было приподнятое, но спокойное, порядок соблюдался образцовый. После молебствия тут же на площади о благоденствии державы Российской и панихиды по жертвам революции генерал обратился с речью к народу, обрисовывая важность переживаемых событий и призывая народ к спокойствию и поддержке Временного правительства, ведущего Россию к Учредительному собранию, которое установит образ правления по воле народа. Речь Алексея Николаевича была встречена очень сочувственно, при многочисленных знаках одобрения. После его выступления начались речи рядовых ораторов, осуждавших какой бы то ни было режим, кроме демократической республики. Речи эти вызвали возражения генерала, говорившего, что на собрании отдельных групп граждан недопустимо предрешать тот или иной образ правления и таким образом сеять беспокойство в умах и подрывать веру во Временное правительство. И на этот раз поле сражения осталось за генералом, имевшим на своей стороне сочувствие всех присутствовавших на празднике, за исключением рабочих организаций.
Для того чтобы положить конец митинговым выступлениям, генерал немедленно после своих последних слов отдал распоряжение к началу парада. Прохождение войск под звуки марша происходило в полном порядке. Не распропагандированные еще солдаты стройно ответили на приветствие Алексея Николаевича, титулуя его по-новому господином генералом. Затем началось прохождение депутаций. Порядок ничем не был нарушен до самого конца празднества. После парада бодрое настроение генерала еще более окрепло. Видимо, и он сам, и многие верили, что, благодаря большому административному опыту и знакомству с краем, ему удастся путем умеренно либеральной политики избавить Туркестан от потрясений революции и благополучно довести край до времени общего усиления страны.
Приблизительно в это время была получена телеграмма о возвращении хана Хивинского из поездки с лечебной целью в Крым, куда он выехал сразу после подписания договора, о котором я говорил выше. Признавая какую-либо помпу при проезде хана через Ташкент не соответствующей переживаемым обстоятельствам и способной вызвать не только нежелательные толки среди некоторых классов населения, но даже и активное противодействие встрече генерал-губернатора, хотя и с незначительным, но все же монархом, Алексей Николаевич вызвал меня к себе в день получения телеграммы и поручил мне встретить хана на вокзале от его имени совместно с начальником штаба генералом Сиверсом как представителем командующего войсками. Он поручил мне разъяснить хану, почему, по изменившимся политическим условиям, никак не возможна встреча по обычному церемониалу, и просить его проехать в генерал-губернаторский дом для личного свидания с генералом. В самый последний момент Алексей Николаевич отменил свое распоряжение о поездке на вокзал генерала Сиверса и дал мне в спутники лишь молодого прапорщика-ординарца.
Асфандияр-хан. Санкт-Петербург, 1913
Встретив экстренный хивинский поезд, я вошел в вагон хана, где застал последнего и его спутника генерал-майора Асфендиарова, служившего хану переводчиком во время поездки. Передав Его Высочеству приветствие генерал-губернатора и объяснив причины, по которым не могла состояться обычная торжественная встреча, я передал ему приглашение генерал-губернатора. Хан ответил мне через переводчика, что за время своего пребывания на Кавказе и пути оттуда он вполне ознакомился с переживаемыми Россией событиями и прекрасно понимает, что остановку его в Ташкенте и дальнейшую поездку надлежит сделать возможно более незаметными. После этого мы оставили вагон и вчетвером, то есть хан, генерал Асфендиаров, ординарец и я, отправились на автомобиле в генерал-губернаторский дом.
Алексей Николаевич принял нас немедленно в своем большом рабочем кабинете. Он вышел на середину комнаты навстречу хану и после обмена приветствиями занял свое обычное место за письменным столом, предложив Его Высочеству кресло напротив себя. Переводчик Асфендиаров сел по правую руку хана, я - по левую. После кратковременной беседы о поездке хана разговор перешел к событиям революции. Хан сообщил, между прочим, что на Кавказе в дни революции он лично не испытал никаких неудобств и на свою приветственную телеграмму Временному правительству получил очень любезный и теплый ответ. После этого генерал-губернатор счел необходимым ближе ознакомить собеседника со значением и смыслом революции и особенно положением Туркестана и ханства, а равным образом и успокоить хотя и старавшегося владеть собой, но заметно растерянного хана, для чего обратился к нему с краткой соответствующей речью.
Тут произошел курьезный случай, который я не могу обойти молчанием. Алексей Николаевич, стараясь говорить как можно проще и понятнее для хана, сказал, между прочим, что февральская революция, кажущаяся обывательскому глазу большой катастрофой, кроет в себе семена блестящего будущего для России и населяющих ее народов. Мы любили нашего Государя, говорил генерал, и он был отцом для своих подданных, но, увы, его окружали недостойные люди, ведшие государство к разрухе и унижению. Нам всем, верным подданным Государя, тяжело слышать о страданиях его, но мы не можем не признать ошибок самодержавия и должны верить, что очень скоро под покровом свободы, равенства и братства всем в России будет легче, а страна достигнет величия и могущества. «Переведите эти слова Его Высочеству», - обратился А. Н. к генералу Асфендиарову. Старый переводчик склонился к уху хана и начал нашептывать ему по-узбекски. Хан лишь покачивал от времени до времени головой. «Ну что же говорит Его Высочество?» - спросил Алексей Николаевич генерала Асфендиарова после наступившего краткого молчания. Переводчик передал хану вопрос генерал-губернатора. Со своим непроницаемым безучастным выражением лица хан ответил несколькими словами по-узбекски. И тут можно было видеть, как старый дисциплинированный солдат, дослужившийся до генеральского чина из юнкеров былого времени, забыв, что он сидит перед главным начальником края, не удержался, прыснув от смеха, и, указывая пальцем на хана, мог только сказать, захлебываясь: «Он говорит - раньше лючше было».
Генерал не любил возражений в тех случаях, когда он того не предлагал собеседникам, а развязности в своем присутствии не терпел, но времена переменчивы, а он, видимо, умел применяться к обстоятельствам. Быстро справившись с собой, он добродушно рассмеялся и сказал, что время покажет хану справедливость его слов. После этого он распрощался со своим гостем, который в этот же день уехал из Ташкента. Недалекое будущее показало, что хан был бо́льшим провидцем, чем А. Н. Куропаткин. Сеид-Асфендиар, хан Хивинский, спустя приблизительно год был убит при восстании туркмен, взявших в свои руки власть в ханстве.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Материалы о Ташкенте и других населенных пунктах Сырдарьинской области:
https://rus-turk.livejournal.com/539147.html