продолжение
Уйти-то ушел, да куда только податся сироте горемычному? Дороги-то они только начало имеют, а конца ихнего никто и не видел. А за деревней родной - чисто поле без конца и края, за полем тем - лес дремучий, за лесом … Да кто видал, что там за лесом делается? Поди лешаки да ведьмы болотные живьем не выпустят…
И так и сел в раздумьях на перекрестке двух дорог - одна в деревню, к батюшке названному вела, а другая прямиком в лес.
Кто не слыхал про силу бесовскую, что в нужный день на перекрестки дорог высыпает, да душу грешную в обиход берет? И Ярик слыхал, да сам не верил, нет , говорил батюшка, леших никаких да русалок, все это бесы промышляют. Вот зимой этой пошли девушки гадать на церковную паперть. Только и успели что круг ножом ржавым на земле очертить , да Отче Наш задом наперед прочитать, как нечесть их и сцапала - одну косой удавила, другую всю ночь за волосья по полу тягала, да там и кинула, избитую всю… А крест ее нательный расплавился и в кожу прямиком впечатался, как есть. Вся деревня смотреть ходила, и Ярик ходил - страшные они были обе, глаза повылазили… Бррр!
А вот еще вспомнилось ему тем вечером на перекрестке двух дорог - когда баба в баню пошла, а банника не улестила, не умаслила, добром не попросила. Ладно бы, просто угорела, с кем не бывает, таких случаев он много припомнить мог. Так, говаривали, обдириха кожу с нее всю как есть сорвала,и на и на печку кинула, а тела ейного так никто и не сыскал - видать, точно, под пол в щели забила… Ой, люто, люто!
К вечеру, когда солнце сокрылось за деревьями, стало Ярику совсем страшно. Бежать бы назад, покаятся, глядишь, пожалеет батюшка, назад примет, ан нет, ноги совсем отказали, словно пригвоздил кто к сырой земле горемыку. И сидеть бы ему сиднем так до самого утречка, ан нет - шел кто-то тем временем дорогой. Сумерки стали уже, лица-то и не разглядеть, а есть у прохожего человека хвост или копыта - и вовсе не видать.
Приблизился к Ярику, встал неподалече.
- Здравствуй, мил человек, отчего сидишь на земле в неурочный час? Или дома у тебя нет, голову преклонить некуда? Или дорогу потерял, куда путь держать не ведаешь? Или ждешь кого? Друга - недруга?
Помолчал, пытаясь разглядеть незнакомца, да так ничего и не увидел. Сказал, однако:
- Из дома ушел, от батюшки. А путь я держу на север, туда, где у моря серого скалы гранитные высятся и колдун в тереме на уступе скальном живет.
Так много в детстве прошлось ему про колдуна россказней выслушать, и так мало мест повидать, окромя деревни родной, что и рассказать-то прохожему человеку, куда путь держит, было нечего…
- А то, - говорит, - пойдем со мной!
- А куда пойдем-то?
- а туда, недалече тут. - и рукой в сторону леса машет. - недалече…
- а как звать-то тебя? И кто ты будешь?
- а звать меня… А вот как любо тебе будет, так и зови.
- а кто ты таков? -насторожился Ярик .
- Атаман я, - говорит, - разбойников тутошних. Что, веришь, олух деревенский?
Ярик задумался. Атамана разбойников он другим представлял - волосатым, до бровей заросшим бородой мужичиной, с топором за поясом, глаза горящие, зубы кривые, что не слово - то рык звериный…
- да не робей, деревенщина, не боись, я мяса человечьего не ем!
И было тогда Ярику все равно, с кем и куда скитатся отправится. Поднялся он на ноги и путником следом поплелся.
Ночь опустилась, когда путники в лес вошли. Мрак непроглядный опустился, звездочек на небе и том не видно, будто ослеп мигом Ярик, и, чтобы с пути не сбится, уцепился незнакомцу за пояс . А тот шел легко, словно во тьме видел как кошка или птица лесная филин.
А когда Ярик окончательно с пути сбился и потерял себя в лесу мрачном, человек остановился и сказал:
- пришли.
А что пришли? Куда пришли? Мрак и темень, хоть глаз выколи, не видать ничего!
Заскрипела дверь, треснулся лбом горемыка наш о притолку, а потом и огонь запалился в глуби - был он в избе. Указал незнакомец на лавку под окном, куда Ярик спать и завалился.
Да что за жизнь у меня такая! Да за что муки мне эти терпеть! Да неужто нет в мире этом людей простых , ласковых , к свету тянущихся! Да так и скитатся мне от ведьмы к колдуну, минуя людей добрых, причитал с утра Ярик, сидя на завалинке у стены черной. Хотел батюшка меня к свету Божьему вывести, на путь поставить, вразумить головушку мою буйную, ан нет, не стал я слушать его, неслух поганый!
А дело было вот как: продрал глаза с утреца , да в свете сереньком, из окна струящемся , разглядел жилище: добрые люди здесь жить никак не могли. Грязь на полу и столе, паутина многолетняя густыми хвостами с потолка свисала, вдоль печи - пучки трав бесовских сушились - их-то Ярик распознал быстро, недаром бабка научила. В горшках да кринках на полке - пакость сушеная лежит, жабьи головы да ящерки мелкие. Плюнул, не полез дальше смотреть. Печь давненько не топлена, сыро, словно и не жил никто в доме том давно, чугуны грязные в углу свалены, ухватом придавлены, чтобы не расползались дальше, в бадье для воды кошка котят народила, копошились они там и пищали тихонько.
Вышел на воздух, пробрало холодком утренним. Снег еще не сошел, лежал сугробами стылыми , а вокруг, куда глаза хватает - лес поганый: елки да осины серые, лишайником обвитые. В глуши такой только зверье дикое обитает, а хозяина избы не видно.
Поскреб в голове, пошел вокруг дрова искать - нашел. Нарубленные поленья березовые под елью свалены, тут же и топор приткнут. А вокруг избы - и где это только глазоньки раньше были - колья воткнуты, а на них черепа человечьи насажены!
Вот после этой находки так и сел на завалинку, горевать принялся.
Сидел, однако, недолго, холодом пробрало. Подобрал поленьев охапку, печь затопил, за водой под горку наведался - там ручеек вытекал из-под камня замшелого. Студеная водица в брюхе пустом заворочалась, заурчала. Эх, а в избушке хоть шаром покати, ни крошки съедобного не наблюдалось!
Помело у стены стояло, принялся паутину с потолка да стен сметать, потом избу подмел, половики пыльные выбил, горшки заплесневелые собрал, на улицу выволок да и сел на пороге песком чистить.
А хозяин все не возвращался.
Вечерело, когда внезапно поднялся ветер. Пронесся по вершинам елей, застонали, зашумели елки, закряхтели. Застучало где-то над головой, загрохотало, аж вздрогнул Ярик, подскочил на ноги и онемел: на крыше дерновой стояла ступа черная, трухлявая, а в ступе - баба сидела, страшная, не приведи Господь! Серые патлы по ветру развеялись, нос крючком свисал над губищами синими, лохмотья ветхие едва тело старческое прикрывали… В одной ручище - метла поганая, в другой - нога человечья высохшая!
Рука так и потянулась совершить знамение крестное, однако, не дошла , рыкнула баба:
- ну. кто таков?
http://seremyaga.livejournal.com/43884.html 1
http://seremyaga.livejournal.com/44187.html 2
http://seremyaga.livejournal.com/44534.html 3
http://seremyaga.livejournal.com/44783.html 4
http://seremyaga.livejournal.com/45125.html 5
И так и сел в раздумьях на перекрестке двух дорог - одна в деревню, к батюшке названному вела, а другая прямиком в лес.
Кто не слыхал про силу бесовскую, что в нужный день на перекрестки дорог высыпает, да душу грешную в обиход берет? И Ярик слыхал, да сам не верил, нет , говорил батюшка, леших никаких да русалок, все это бесы промышляют. Вот зимой этой пошли девушки гадать на церковную паперть. Только и успели что круг ножом ржавым на земле очертить , да Отче Наш задом наперед прочитать, как нечесть их и сцапала - одну косой удавила, другую всю ночь за волосья по полу тягала, да там и кинула, избитую всю… А крест ее нательный расплавился и в кожу прямиком впечатался, как есть. Вся деревня смотреть ходила, и Ярик ходил - страшные они были обе, глаза повылазили… Бррр!
А вот еще вспомнилось ему тем вечером на перекрестке двух дорог - когда баба в баню пошла, а банника не улестила, не умаслила, добром не попросила. Ладно бы, просто угорела, с кем не бывает, таких случаев он много припомнить мог. Так, говаривали, обдириха кожу с нее всю как есть сорвала,и на и на печку кинула, а тела ейного так никто и не сыскал - видать, точно, под пол в щели забила… Ой, люто, люто!
К вечеру, когда солнце сокрылось за деревьями, стало Ярику совсем страшно. Бежать бы назад, покаятся, глядишь, пожалеет батюшка, назад примет, ан нет, ноги совсем отказали, словно пригвоздил кто к сырой земле горемыку. И сидеть бы ему сиднем так до самого утречка, ан нет - шел кто-то тем временем дорогой. Сумерки стали уже, лица-то и не разглядеть, а есть у прохожего человека хвост или копыта - и вовсе не видать.
Приблизился к Ярику, встал неподалече.
- Здравствуй, мил человек, отчего сидишь на земле в неурочный час? Или дома у тебя нет, голову преклонить некуда? Или дорогу потерял, куда путь держать не ведаешь? Или ждешь кого? Друга - недруга?
Помолчал, пытаясь разглядеть незнакомца, да так ничего и не увидел. Сказал, однако:
- Из дома ушел, от батюшки. А путь я держу на север, туда, где у моря серого скалы гранитные высятся и колдун в тереме на уступе скальном живет.
Так много в детстве прошлось ему про колдуна россказней выслушать, и так мало мест повидать, окромя деревни родной, что и рассказать-то прохожему человеку, куда путь держит, было нечего…
- А то, - говорит, - пойдем со мной!
- А куда пойдем-то?
- а туда, недалече тут. - и рукой в сторону леса машет. - недалече…
- а как звать-то тебя? И кто ты будешь?
- а звать меня… А вот как любо тебе будет, так и зови.
- а кто ты таков? -насторожился Ярик .
- Атаман я, - говорит, - разбойников тутошних. Что, веришь, олух деревенский?
Ярик задумался. Атамана разбойников он другим представлял - волосатым, до бровей заросшим бородой мужичиной, с топором за поясом, глаза горящие, зубы кривые, что не слово - то рык звериный…
- да не робей, деревенщина, не боись, я мяса человечьего не ем!
И было тогда Ярику все равно, с кем и куда скитатся отправится. Поднялся он на ноги и путником следом поплелся.
Ночь опустилась, когда путники в лес вошли. Мрак непроглядный опустился, звездочек на небе и том не видно, будто ослеп мигом Ярик, и, чтобы с пути не сбится, уцепился незнакомцу за пояс . А тот шел легко, словно во тьме видел как кошка или птица лесная филин.
А когда Ярик окончательно с пути сбился и потерял себя в лесу мрачном, человек остановился и сказал:
- пришли.
А что пришли? Куда пришли? Мрак и темень, хоть глаз выколи, не видать ничего!
Заскрипела дверь, треснулся лбом горемыка наш о притолку, а потом и огонь запалился в глуби - был он в избе. Указал незнакомец на лавку под окном, куда Ярик спать и завалился.
Да что за жизнь у меня такая! Да за что муки мне эти терпеть! Да неужто нет в мире этом людей простых , ласковых , к свету тянущихся! Да так и скитатся мне от ведьмы к колдуну, минуя людей добрых, причитал с утра Ярик, сидя на завалинке у стены черной. Хотел батюшка меня к свету Божьему вывести, на путь поставить, вразумить головушку мою буйную, ан нет, не стал я слушать его, неслух поганый!
А дело было вот как: продрал глаза с утреца , да в свете сереньком, из окна струящемся , разглядел жилище: добрые люди здесь жить никак не могли. Грязь на полу и столе, паутина многолетняя густыми хвостами с потолка свисала, вдоль печи - пучки трав бесовских сушились - их-то Ярик распознал быстро, недаром бабка научила. В горшках да кринках на полке - пакость сушеная лежит, жабьи головы да ящерки мелкие. Плюнул, не полез дальше смотреть. Печь давненько не топлена, сыро, словно и не жил никто в доме том давно, чугуны грязные в углу свалены, ухватом придавлены, чтобы не расползались дальше, в бадье для воды кошка котят народила, копошились они там и пищали тихонько.
Вышел на воздух, пробрало холодком утренним. Снег еще не сошел, лежал сугробами стылыми , а вокруг, куда глаза хватает - лес поганый: елки да осины серые, лишайником обвитые. В глуши такой только зверье дикое обитает, а хозяина избы не видно.
Поскреб в голове, пошел вокруг дрова искать - нашел. Нарубленные поленья березовые под елью свалены, тут же и топор приткнут. А вокруг избы - и где это только глазоньки раньше были - колья воткнуты, а на них черепа человечьи насажены!
Вот после этой находки так и сел на завалинку, горевать принялся.
Сидел, однако, недолго, холодом пробрало. Подобрал поленьев охапку, печь затопил, за водой под горку наведался - там ручеек вытекал из-под камня замшелого. Студеная водица в брюхе пустом заворочалась, заурчала. Эх, а в избушке хоть шаром покати, ни крошки съедобного не наблюдалось!
Помело у стены стояло, принялся паутину с потолка да стен сметать, потом избу подмел, половики пыльные выбил, горшки заплесневелые собрал, на улицу выволок да и сел на пороге песком чистить.
А хозяин все не возвращался.
Вечерело, когда внезапно поднялся ветер. Пронесся по вершинам елей, застонали, зашумели елки, закряхтели. Застучало где-то над головой, загрохотало, аж вздрогнул Ярик, подскочил на ноги и онемел: на крыше дерновой стояла ступа черная, трухлявая, а в ступе - баба сидела, страшная, не приведи Господь! Серые патлы по ветру развеялись, нос крючком свисал над губищами синими, лохмотья ветхие едва тело старческое прикрывали… В одной ручище - метла поганая, в другой - нога человечья высохшая!
Рука так и потянулась совершить знамение крестное, однако, не дошла , рыкнула баба:
- ну. кто таков?
http://seremyaga.livejournal.com/43884.html 1
http://seremyaga.livejournal.com/44187.html 2
http://seremyaga.livejournal.com/44534.html 3
http://seremyaga.livejournal.com/44783.html 4
http://seremyaga.livejournal.com/45125.html 5