Парус, Сотканный Из Огня (часть 1)
Я уже давно создаю некий цикл прозы, который повествует о некотором мире, где живут люди и птицы. Обычно я рассказываю про этот мир языком, который мне кажется своеременным тому миру, о котором я рассказываю. Теперь я решил рассказать о том, что происходит в этом мире языком, который современен мне и моим читателям. То, что я думал, что будет просто некоей попыткой написать понятнее и доступнее, вряд ли получилось. Я не умею писать просто и понятно, доступно и для широкой аудотории. Но зато получилось, как мне кажется, самостоятельное исследование о том, что происходит с нами. Для чего ещё пишут фентези? Конечно же, чтобы отвлечься, но наверное, и для того, чтобы увидеть привычное глазами ребёнка, который видит какие-то вещи впервые.
Потому что какие-то вещи могут быть увидены только то, когда их видят впервые. Я надеюсь, что вам будет интересно читать.
Разделение на три части немного условно. Текст не помещается в один пост.
(Я буду ещё редактировать этот текст)
Холодный дом • (1)
«Сердце каждой звезды - это парус, сотканный из пламени. Всем смертным видно то, как этот парус горит. Так поют сердца звёзд. Каждую ночь, грешники и праведники, все живущие радуются тому, как пламенеют сердца и крылья звёзд. Но те, кто знают истинные слова и их тайну - тем открыто знание пламени. От этого знания зажигаются их сердца. Сердца знающих тайну охвачены отблеском пламени звёзд. Отблеском, но не пламенем, ибо невозможно живому сердцу человека стать огнём, быть как звезда и оставаться живым. И вот эта тайна…»
Утто, сын Рида остановился, внезапно пронзённый словами, которые знал наизусть. Он закрыл глаза и захлопнул книгу, которую читал. Утто знал, что когда он будет читать дальше, и книга будет говорить о Тайне, его дыхание станет глубже, его зрение оставит видимое, и обратится на то, чего нет поблизости. Всё будет точно так же, как было, когда ему было пять или шесть лет, и он впервые услышал эти слова.
Высокий и злой мужчина, который был его отцом, медленно пропевал священные слова: «…ибо невозможно живому сердцу человека пламенеть…» Когда Рид, сын Имади произнёс эти слова сорок лет назад, Утто увидел.
Он увидел ясные языки пламени, которые сжигали сердца всех живых, и он захотел, чтобы его сердце не было холодным и злым, а чтобы оно горело.
- Твоё сердце - всё ещё пустышка и падаль, - сказал Рид, - но, если ты выучишь слова этой книги, оно наполнится и оживёт.
Так обещал папа, и Утто понял тем осенним утром: вот его задача, вот зачем он живёт: сделать так, чтобы все сердца наполнились светоносным пламенем звёзд.
И теперь Утто знал, он знал наперёд, что когда он продолжит читать, то он увидит языки пламени, а его сердце станет вновь ярким и чистым, оно будет гореть ярче и чище всех прочих сердец. И через минуту это видение оставит его, и он снова будет один в комнате, а потом он будет один перед собранием, ещё один раз останется один - вместе со своей женой и детьми. Один со всеми своими учениками. Один со своей тайной. Он закрыл глаза, пробитый насквозь горькой и ледяной стрелой и просидел так несколько минут. Ту, самую долгую минуту пламени, и остальные, пустые и остывшие минуты.
«Что же это за тайна?» - думал Утто. - «Я вижу, как крылья пламени раскрываются и наполняют меня; и я знаю, что мне дана власть говорить об этом с другими; но откуда этот лёд? Откуда эта горечь? Зачем это всё в одном сердце? Как мне рассказать об этой тайне другим?»
Утто взял книгу, которую читал, бережно прижал её к груди и встал из-за стола. Нехотя он открыл дверь и стал спускаться вниз, тревожно ожидая то мгновение, когда он увидит жену, слуг и сына - слишком много живых людей, которым невозможно рассказать о языках звёздного пламени.
В большой комнате, кроме молодой Инари и её сына Зинана, его ждал худой и невысокий человек. Это был его ученик Ринн, сын Илимо.
- Утто, мой учитель, - сказал Ринн, - настало время молитвы и урока.
Ринн видел, что Утто, такой же высокий и статный, как Рид, с силой сжимает руки и дышит глубже, чем обычно. И что его глаза испуганно смотрят на дневной свет, потому что только что они видели то, что предшествовало этому свету, было его причиной и песней. Как после этого не быть напуганным этим грубым светом дня?
«Да, он видит то, что никто другой не может увидеть. Если бы я только мог краем глаза узреть то, что видит он, - думал Ринн, - я стал бы самым счастливым на этой земле.»
- Да, да, - сказал Утто, - нам надо идти, нас ждут в Доме Собрания.
«Он так редко рассказывает о Тайне, - подумал Ринн. - Только значения слов, только то, что написано в книгах. Но у него настолько больше в сердце; как же мне добраться до того, что он не говорит?»
Перед тем, как выйти из дома Утто благочестиво встретил жену и обнял своего сына. «Папа умнее их всех,» - думал Зинан - «Я вырасту, и буду такой же умный как он. Все будут меня слушать, а я женюсь на маме и у меня будет триста учеников.»
- «Так говорит Тей Герой Юга: дом, наполненный светом - там, где сыновья и жена,» - сказал Утто - Я должен идти и молиться перед собранием.
Утто не звал всех своих учеников к себе домой. Когда вглядывающийся в невидимое постигает тайны, он перестаёт приглашать к себе всех и каждого. Определённая тяжесть свойственна словам тех, кто видит то, что нельзя увидеть, и наступает день, когда эта тяжесть становится видна и вглядывающемуся, и его друзьям. Утто, как и Рид, пришёл к этой тяжести много раньше других.
Когда эта тяжесть становится очевидной, близкие друзья вдруг становятся ближе, а приятели отходят на три шага назад. Не все ученики остаются, но те, кто остаются, начинают учиться этой тяжести. Прийти в будний день к такому домой считается честью. Не прийти к такому в праздник считается глупостью. Эта тяжесть - глина, из которой слуги звёзд замешивают благословения.
Дом Собрания • (2)
После полуденного славословия простые люди вернулись к своим делам, мечники и лучники остались на благословение железа, а те, кто вглядываются в невидимое, стали ждать своего часа: того часа, когда их учитель останется с ними и будет объяснять книги и до часа косых лучей, никто не будет им мешать.
Асари, сын Тагари, муж, собирающий тысячу мечников, и его помощники подошли к Утто наклонили головы, достали мечи и положили их перед собой на длинный деревянный стол.
- Муж, молящийся перед собранием, Утто, сын Рида, благослови наше железо, - сказал Асари, - пусть служит оно лишь значимому.
Таков был обычай, и Утто был доволен, что Асари каждую неделю приходит в Дом Собрания, чтобы обновить благословения железа. Утто подошёл к ним и поднял правую руку:
- Да будет воля Тея-Героя - по велению Ни, Высокопревознесённого и по его разрешению, - чтобы ваше служение было достойным. Да опустится вас роса Гад-Ваддар и крылья птицы Ваддару пусть осенят вас. Да будет ваше сердце, как парус, сотканный из полыхающего огня.
Эти слова были словами из старой книги, но Асари каждый раз чувствовал, что его сердца касается сияющий белым огнём меч Тея. «Только Утто, ну и старый Рид умели так делать,» рассказывал он своим друзьям.
Утто опустил руку, коснулся лезвия меча, лежавшего ближе к нему, и продолжил:
- Вот Тей-Герой и его войско смотрят на вас, и в ужасающем крике его да будет вам отрада, днём и ночью, во время служения и во время отдохновения. И пусть ваши глаза, когда они закрыты, увидят его свет.
Невольно Асари увидел и Тея, и всё его войско. Асари вспомнил: двадцать лет назад, однажды оказался в столице, в Нитарах, и видел всё царское войско, и слышал как кричит муж, собирающий царское войско, и как ему отвечают трубы и барабаны, а мечи всех воинов нестерпимо сияют под солнцем. Только войско Тея было на небе, и всё небо было огонь, Тей был и огнём, и звуком. Его окружали звёзды, парящие в боевом порядке, и каждая звезда пела яростную песнь. Видение промелькнуло и забылось. Асари сложил руки, поклонился и сказал:
- На то воля звёзд, Утто. Да вернутся к тебе твои слова добром и светом.
Как и Утто, Асари не придумывал эти слова, но следовал обычаю. Сразу после благословения железа, Асари и его люди взяли мечи, отошли на три шага назад поклонились, и, повернувшись, пошли к выходу. Утто и его ученики оставались неподвижными: в этой неподвижности было и почтение к царским людям и тугое ожидание того момента, когда они останутся одни.
Как только Асари и мечники вышли во двор, Утто повернулся к Ринну, Ауфи и Гадли, натянуто улыбнулся и сказал:
- Теперь настало время учения.
С улицы всё ещё доносились обрывки разговора мечников, которые, выйдя на свежий воздух, решили остановиться:
- …и тогда, Асари, я ему говорю: что же ты мне, гад, отдал? Я тебе сказал: чёрное железо, как для плугов, а ты мне бронзу в мешки насыпал? Мне, царскому человеку? А он мне говорит: а что мне ещё делать? Больше нет у нас железа, а в болото мы не пойдём, пока его не благословят, а этого тебе ждать до весны. Ты будешь бронзу брать или так пойдёшь?
Утто почувствовал ярость, которая холоднее железа, которая ярче бронзы: к Асари и всем мечникам, которые смеют говорить о смертном железе и тленной бронзе, когда настало время учения, и им следовало просить о том, чтобы они могли остаться и постигать волю звёзд, а не говорить о пустом.
Эта ярость наполнила его, и он неожиданно для себя не стал открывать «Книгу Малых Славословий» или «Книгу Тысячи Старых Имён», а посмотрел на своих учеников и сказал:
- Ринн, сын Илимо, ты всегда хотел знать про тайны. Хорошо. Сегодня мы будем говорить о людях и их тайне. Ауфи и Гадли, кто из вас помнит, что такое яркая искра?
Ауфи, самый младший, испуганно посмотрел и быстро проговорил:
- От века, когда звёзды победили других, старых звёзд, Ау, сокрытый, вложил в сердце каждого человека частичку огня новых звёзд, чтобы не вернулись люди к путям старых звёзд, и морской воде. У них не было сердец, а вместо крови была солёная вода.
Мечники не уходили, а смеялись и говорили о своём.
- …а я ему говорю, чего тебе ещё нужно? Мы с тобой пойдём. Мы днём с тобой пойдём! У нас мечи и копья, какие, к ежу, перекатыши? А он мне отвечает: да хоть убей меня вот этим мечом прямо сейчас! А я ему: ну чего ты? Ты же мой шурин.
Огненный парус ярости поднимался в Утто, он снова и снова вспоминал, как отец учил об огне и его Тайне:
- Да, Ауфи. Но ты говоришь и не говоришь. Эти слова суть правда, если ты веришь в них, и они суть пустое, если ты говоришь испугано. Посмотри мне в глаза и скажи их вновь, но скажи их из той яркой искры, которая в тебе.
Ауфи вжал голову в плечи, как ребёнок, который опасается удара:
- Что ты такое говоришь? И как это?
- …он у тебя совсем дурак, что ли? Так нам легче самим на болото пойти. Он, ты меня прости, хоть и твой шурин, но в голове у него камыши пошуршали.
Утто закрыл глаза. Он закрыл глаза, поднёс ладони к лицу и резко сжал их в кулаки с отчаяньем человека, которого никто никогда не слышал. Ринн, Гадли и Ауфи поняли, что сейчас он гневается на мечников, на их пустой и бессмысленный разговор. Утто отступил из своего тела на три шага назад и увидел себя со спины и посмотрел на свой гнев и его яркое пламя. Он немного расслабил своё тело, разжал ладони, и не открывая глаз, сказал:
- Ауфи, закрой глаза.
- …ладно, пойдём к Стене, а то Гуднар скажет нам, что мы опять по улицам шлялись и с воробьями говорили.
Мечники наконец ушли и их разговор перестал быть слышен. Утто повторил:
- Ауфи, закрой глаза. Не открывая глаза, посмотри: у тебя в сердце есть небольшое пламя. Оно, это пламя, светит внутри тебя, и потому, что оно светит, ты жив.
Утто, сын Рида подождал где-то полминуты, и продолжил, говоря медленнее и глубже:
-Свет этого пламени, наполняет тебя, и ты радуешься, ты злишься, ты совершаешь добро и зло. Такова воля Ау. Посмотри, не открывая глаз, взгляни и увидь, как на востоке небес, светит Ау, и как он вечно говорит слова Тайны.
Ауфи увидел. Его сердце забилось сильнее, потому что он увидел и огонёк-искру внутри, и Ау, во славу которого он был назван, и все звёзды, с их крыльями и клювами, всё пламенеющее войнство, служащее своему господину. Утто открыл глаза, подошёл к нему и взял его правую руку в свою.
- Не открывай глаза. Ты должен смотреть и видеть.
Испуганный и восхищённый, Ауфи сжал руку Утто.
- Не бойся Ау, Сокрытого. Ты пришёл постичь тайну, и ты готов сердцем. Ау раскроет тебе тайну. Дыши.
Так продолжалось с минуту. Ринн и Гадли смотрели на Ауфи, они знали, что происходит с ним. Ринн завидовал, потому что понимал: сейчас Ауфи впервые видит яркую искру. Он впервые видит себя самого. «Вот он впервые проснулся и понял, что он больше не спит,» - подумал Ринн. - «Я хочу быть как Утто, я хочу пробуждать людей. Эта власть слаще всякой другой.» Ринн давно знал тайну, и знал, что Утто она была открыта раньше и дольше других. Ринн хотел знать эту тайну, как знает её Утто.
Утто положил свою руку на плечо Ауфи и сказал:
- Повтори слова тайны яркой Искры!
Ауфи раскрыл глаза, но он то ли не видел ничего, то ли видел всё сразу, и каждая травинка, все дома, всё железо всех мечей и корон было неважно - или было важнее всего? - одновременно. Он заново сказал слова, которые были ему слишком хорошо известны, но говорил их как в самый первый раз, как если бы он сам их сказал, а не прочитал в старой книге:
- Ау, Сокрытый, нам даровал яркую искру, каждому, мне, тебе, им, мечникам, всем, кто только жив! Я вижу, как она горит и говорит, и как каждое моё слово, каждая мысль… Они все из-горают из этого пламени. Я из-гораю из пламени, а это пламя как бы капля огня Ау… И его пламя, это Пламя Ни, который выше всех вознёсся, а он есть Тьма, избравшая свет…
Ринн и Утто вздрогнули, когда услышали это новое слово: «из-горать»; нечто новое требовало слова, которого у него не было. И это новое всегда было вместе с Ауфи.
Продолжая держать руку Ауфи в своей, Утто сказал:
- Теперь ты знаешь тайну, Ауфи, да, мы из-гораем, и это и есть заповедь ярких звёзд и созвездий. И те, кто не знают эту тайну, лишены себя, потому что они спят.
Вдруг он горько усмехнулся и тихо сказал:
- Им не зачем идти на болото, потому что они уже давно утонули в болоте.
Ученики не ожидали этих слов. Утто, промолчав, добавил:
- Они родились по горло в трясине и умрут, захлебнувшись холодной водой. И под водой будут светит их неугасимые искры. Но мы увидели яркую искру, и потому мы нашли последнее железо.
Он с силой отбросил руку Ауфи. Ауфи поднялся с колен, он стал другим. Он продолжил видеть все прожилки дерева, из которого был построен дом собрания. Он продолжил видеть злые косые лучи солнца и трепещущие былинки в воздухе. Неожиданно, так, как это было очень давно - раннем детстве? - он почувствовал запах благовоний и ощутил ткань одежды, которая касалась его тела. «Неужели это всё всегда было со мной?» Эта пробуждённость медленно рассеивалась, и сменялась привычным ощущением будней, но всё ещё была с Ауфи.
Ринн снова подумал: «Я хочу быть как Утто. Вот власть, что слаще всякой другой. Я заплачу любую цену.»
То, Что Не Нужно Видеть • (3)
В тот день Утто завершил свой урок раньше, сказав, что теперь Ауфи, Ринн и Гадли должны сами продолжить вглядываться в то невидимое, что они увидели. «Слишком много моего зрения,» - сказал он, - «и ваши глаза не научатся видеть сами. Так говорили мне, так и вы скажете своим ученикам».
Это была отговорка. Утто не стал говорить своим учениками, ему не хотелось сейчас быть с учениками. Всё что он хотел - это заплакать и закричать.
Тот, кто молится перед собранием и тот, кто вглядывается в невидимое, всегда имеет возможность убежать от других людей. Стоит лишь сказать, что теперь настало время учения, или что нечто, что должно быть увидено, властно требует увидеть себя, и другие поймут и отпустят. Именно этим Утто и воспользовался.
Он взял один из факелов в руки и пошёл домой. Звёзды уже были видны, но последние лучи Утука-Солнца ещё отражались от алмазной тверди на западе. Осенний воздух был гулким и тяжёлым, что предвещало пасмурный день; облачные башни медленно плыли с севера на юг, и между ними сияли звёзды. Их холодные вершины были всё ещё освещены оголоском солнечного света. Огромный Ни, самая яркая звезда неба ночью, светил с небес - праведникам и грешникам, для него и его учеников, и для мечников, которым есть только дело до болотного железа, - и Утто почти слышал его глубокий и властный голос, приказывающий живым жить; приказание, которое живые отказывались слышать, потому что их сердца как были, так и оставались падалью. Падалью, в которой копошатся черви пустых мыслей.
Из некоторых домов всё ещё лился свет: не все ещё потушили лампады и свечи, и много кто работал или ужинал. Обрывки разговоров доносились до Утто: он чувствовал, что люди, которые сидят внутри своих домов совершают ошибку. «Они смотрят на свет лампады, забывая, что снаружи Ариво, Звезда Запада, выводит всё небесное воинство. Они не видят, что снаружи творится чудо; глупцы, как они могут жить? Они считают чудом, когда я исцеляю их детей или нахожу пропажу. Но это мелочь, суета. Вот, вот, чудо. Каждый день, каждый вечер.»
Из домов лился свет и доносились разговоры. Душное тепло земного счастья капало как воск, как гной, и Утто хотел отойти в тень. «Неужели всё, что лишено выгоды или смысла, который для завтра, не интересно этим людям? Как так случилось, что они не хотят читать книгу облаков, в которой нет слов, но лишь очертания величия Тея? Как так, что они не хотят вслушиваться в сладчайшее молчание света звёзд, что вечно яростно восклицают, горя, как паруса, сотканные из правдивого пламени?»
Эти мысли неизменно приходили к нему после заката. Он не мог бы вспомнить о них в другое время. Точно так же он не смог бы подумать о чём-то ином.
Наконец, он дошёл до своего дома и постучал в дверь.
Пожилой слуга окликнул:
- Хозяин Утто, вы ли это?
- Да, Ул, это я. Утто поёжился от холода. - Открой поскорее.
Ул открыл дверь и Утто торопливо зашёл внутрь.
- Я вижу, что мои домочадцы уже спят. Я нескоро пойду спать. Я буду у себя наверху, и пусть никто не беспокоит меня.
Ул наклонил седую голову и что-то пробормотал. Утто знал, что он может доверять старику и поднялся к себе. Всё было готово к его приходу. Небольшая свеча стояла на столе, свитки лежали на столе и были открыты согласно правилу недели, месяца и года. Старый Ул знал своё дело. «Слуги в доме вглядывающихся в невидимое, сами видят сквозь тьму»
Утто закрыл за собой дверь и зажёг от маленькой свечи две других, побольше, чтобы было больше света и открыл Книгу Славословий. Он посмотрел невидящими глазами на слова, которые вдруг вызвали у него отвращение и кровоточащую горечь. «Сколько можно славить звёзды старыми словами?» - подумал Утто. - «Но где взять новые?»
Он надавил ладонями себе на глаза. Серебряно-золотая поволока закрыла собой видимые и невидимые вещи. Утто медленно вздохнул и встал из-за стола. Он подошёл к полке, на которой лежали свитки, наклонился и достал старый свиток. Свиток был перевязан чёрным шнурком, что означало, что те, кто не вглядывается в невидимое, не должны его открывать.
Подойдя к столу, Утто сказал сам себе:
- Да, да. Сейчас как раз почти новолуние, и завтра я поговорю с Ринном.
Свиток раскрылся на том месте, где Утто оставил его в прошлый раз:
«Гадару, сын Гиза спросил: где слышна молитва? Сараггу, сын Зулну ответил: в доме собрания, когда те, кто вглядываются в невидимое, вместе славят звёзды и созвездия. Карху, сын Кьольму отвечал: там, где тот, кто вглядывается в невидимое, там дом собрания, а не там, где пустые стены и длинный стол. Гадару, сын Гиза поднялся в тот день и закричал, растопырив пальцы. Он заплакал и сказал: «горе тем, кто не знает: есть невидимое и есть другое невидимое!» Лугг, сын Кьольму, брат Карху спросил: «что хочет сказать Гадару?» Гадару ответил: «Есть невидимое пламя, что вечно разгорается и гаснет вечна, и все сыновья и дочери этого пламени. Аффану и Айфа имена отца и матери их. Два дома на небесах есть у них. И есть невидимая тьма, что вечно копошится и ковыряет себя, как гнилую рану. И все потомство её: Узну и Маймарру имена отца и матери их. Звёзды и нечистые духи, единица дня и частица ночи. Но светят ночью звёзды и побеждают гнусных детей Маймарру».
Гадару, сын Гиза сказал: «Если хочешь увидеть нечистых духов, сделай так: найди помещение, в котором нет никакого света, запасись едой и питьём, и сиди там семь дней. Если хоть один луч солнца, луны или звезды попадёт к тебе, начинай всё сначала. Если увидишь свет факела, свечи, или светильника, начинай всё сначала. После того, как пройдут семь дней, возьми пергамент из кожи чёрной овцы, не знавшей барана, и напиши на нём в полной темноте: «Я хочу видеть нечистых духов, Ау, Сокрытый, я сделал всё, как ты сказал.» Выйди ночью из своего укрытия при свете стареющего месяца, и ты их увидишь. Ты увидишь, как их много, что они везде. Если не сойдёшь с ума, будешь видеть их, пока не поменяешь своё имя. Гирим из Гунгу сделал так, увидел это и сошёл с ума.»
Сердце Утто забилось сильнее. Теперь он знал, как всё сделать. Нечистые духи, крадущие лица и имена, они точно должны знать, как передавать знание другим, как сделать так, чтобы другие увидели то, что видит видящий, но не на мгновение, не на день, а навсегда. Он отважно украдёт их власть, чтобы даровать её звёздам.
«У Ринна такая жидкая бородёнка,» думал Утто, «зачем он вглядывается в невидимое? Человек с такой бородёнкой точно не может обладать властью. Но он исправно приходит ко мне и он вглядывается и видит то, что вижу я. Может быть, от него и будет прок. Я завтра поговорю с ним, и он мне поможет».
Поднявшись ещё один раз, Утто подошёл к другой стене, и достал с полки другой свёрток. Он положил его на стол и бережно развернул. Это была выделанная для письма чёрная овечья кожа.
Пасмурное Утро • (4)
Утто проснулся раньше прочих других домочадцев. Он вышел во двор, омылся холодной водой и посмотрел на тяжёлые облака, быстро бежавшие с севера на юг. «Если ты будешь долго смотреть на облака, ты научишься читать то, что пишет Зи,» - так в детстве говорил Рид, и маленький Утто часами вглядывался в облака, но так и не научился читать на облачном языке. Однажды он и правда увидел, что каждое облако - это слово в долгом рассказе. Был ли он о том, как лёд становится водой, и как вода снова становится льдом? Наверное. Но, когда Утто пытался разобрать слова, он чувствовал, что спит и не находится здесь. Он рассказал об этом своему отцу, Риду, и тот улыбнулся и обрадованно сказал: «Ты всё делаешь правильно. Ты можешь читать то, что пишет Зи, но ты никогда не поймёшь его язык. Он не дам нам, смертным».
«Это правда, чудо, отец?» - спросил тогда Утто. «Да, сын,» - ответил Рид. В его голосе была радость и гордость. - «И теперь тебе известна ещё одна Тайна. «Но зачем она, Рид, если я никогда не смогу прочитать и понять, что же написано в облаках?» Тут Рид неожиданно поднялся и схватил Утто за шкирку, тряхнул его, и поставил перед собой. Он посмотрел ему в глаза, а потом с силой ударил его кулаком по щеке. Утто упал и даже не начал плакать, так это было неожиданно, горько и страшно; он только начал отползать. Медленно Рид поднялся и тихим угрожающим голосом медленно сказал: «Никогда, никогда не будь как коробейник или торговец. У чудес не смысла. Чудеса выше смысла. Если бы ты не был ребёнком, я бы приказал тебя убить, как того, кто узнал тайну - и поглумился над тайной.»
Так и сейчас Утто снова видел облака и читал их язык, который никогда не получится выучить, их рассказ, который никто не сможет постичь. Радостно и просторно было снова видеть эти облака, и прочитывать их слова, от которых знающий впадает в сон-не-сон, и становится близок к Зи и его тайнам. Быстрее и просторнее забилось сердце. Утто знал, что ему нужно будет сделать.
Когда он пришёл домой, его жена и Зинан уже проснулись, а Ул растопил печь. «Я знал, что я буду делать ещё очень давно,» - подумал Утто, - «Я не зря назвал этого ребёнка самым обычным именем. Сколько этих Зинанов в Нитарах? Три на пятак, три на пятак.» Ул ставил на стол завтрак, а жена помогала ему; Утто сел во главе стола и сказал:
- Инари, звёзды открыли мне, что нашему сыну угрожает опасность, и мне нужно будет открыть ему вторые глаза. Ринн, сын Илимо поможет мне. Случайное проклятие упало на нашего сына. Но я точно знаю, как его спасти.
Инари опустила глаза и сказала:
- На всё воля Ни, высокого.
Она села поближе к Утто и спросила его:
- Что надо будет делать?
Утто не ответил ей, но позвал Зинана. Тот закричал и прибежал из другой комнаты, в его руках были человечки: старый Ул вырезал ему из дерева мечников и копейщиков, и Зинан играл с ними. У них были имена, но Утто не помнил, как их звали. Кому есть дело до глупостей невзрослых мальчиков?
- Зинан, сегодня вечером тебе надо будет спуститься в подвал и тебе надо будет просидеть там с Ринном семь дней и семь ночей. Ты не сможешь видеть свет всё это время, но зато я сделаю тебе подарки. Это важно.
Мальчик улыбнулся и спросил:
- Папа, я смогу взять с собой Ари, Ори и Иллиса?
- Это твои деревянные мечники? Да, да. Конечно. - Утто раскрыл руки и улыбнулся; Зинан побежал и обнял отца.
«Если так нужно, и, если это важно для моего отца, я просижу семьдесят семь лет без света».
«Я не сойду с ума. Я не сойду с ума, потому что не я увижу нечистых духов. Я узнаю, как зажечь сердца смертных. Я, Утто, сын Рида, сын Имади, из нитарского царского рода, господин тайн, тот, чьё сердце живо».
Теперь оставалось только понять, как заставить Ринна просидеть с Зинаном в подвале, который Утто подготовил ещё задолго до рождения Зинана, на следующий год, после того как старый Рид угрюмо закрыл свой рот в последний раз и умер. Утто уже не помнил, как умер высокий старик.
Инари сидела оцепенев, пока Утто не сказал ей:
- Что же ты не ешь? На тебя что, Айфа посмотрела?
«Я знаю, как заставить Ринна и его жидкую бородёнку. Он всё сделает для того, чтобы обрести власть. Я пообещаю ему власть, а получит он её или нет, это уже будет его, Ринна вопрос. Его сердце просто как мелкая монетка, пусть он и думает, что знает тайны.»
Смягчившись, Утто ещё раз посмотрел на Инари и сказал ей:
- Не бойся, дорогая, теперь Зинану больше не грозит опасность. Мы отвратим большую беду.
Чашка Кислого Молока • (5)
Скоро должен был начаться дождь, и Утто спешил в дом собрания. Но, на полпути он резко остановился и задумался. «Ринн ещё не в доме собрания, мне будет лучше поговорить с ним у него дома», решил Утто. «Это не так далеко, и мне будет много, много лучше поговорить с ним». Людей на улице было мало: те, кто работали в поле, были далеко, а ремесленники сидели у себя в мастерских и занимались своими делами. Когда Утто дошёл до улицы, где жил Ринн, было ещё утро.
Ринн сидел у окна и читал книгу, и Утто был рад прилежанию своего ученика, но почему-то к этому прилежанию было примешано лёгкое отвращение. Несмотря на ежедневное старание, Утто всё равно не думал о Ринне как о стоящем человеке и считал этого ученика наказанием за своё непламенеющее, ленное сердце. «Если бы я был поистине великим человеком, у меня были бы ученики, подобные Кару, сыну Вираки, подобные Мадари, сыну Лугга, а не этот Ринн-жидкая-бородёнка, Ауфи-бездарь и Гальду-не-считай-ворон», думал Утто. «Гадли, а не Гальди, - поправил он себя. - Впрочем, кому может быть важно, как зовут этого прыща?»
Когда Утто уже хотел открыть калитку двора, где жил Ринн, как его окликнули. Он обернулся и перед ним стояла незнакомая женщина. Её лицо было заплакано, и она была растеряна.
- Утто, сын Рида! - закричала она. - Я искала тебя в доме собрания, но тебя не было нигде, и я пошла спросить твоих учеников.
- Мир тебе, женщина, - растерянно сказал Утто, - я надеюсь, что ты и твой дом счастливы.
Лицо женщины оставалось напряжённым. На руках она держала маленького ребёнка, который вцепился в неё и дрожал. Ринн, услышав крик женщины посмотрел на улицу, и увидел, как Утто и женщина разговаривают у его калитки. Его сердце забилось от неожиданности. «Мой учитель пришёл ко мне домой! Не может быть! Зачем он здесь?»
- Ни дом мой, ни я, не счастливы, но Утук-Солнце отвернулся от нас. Мой муж ушёл работать в поле, а мой ребёнок замер и почти не дышит.
- Покажи мне лицо твоего ребёнка, - сказал Утто. - И скажи, как зовут тебя и его.
Женщина поглаживала ребёнка, и старалась повернуть его лицом к Утто.
- Меня зовут Ойна из Больших Дворов, а мою дочь зовут Ройва, дочь Гира-Молотильщика. - Ойна замолчала, а потом, всхлипывая, сказала - у неё как будто нет лица.
Утто оглянулся и увидел, что прямо за ним стоит Ринн. Он обернулся к нему и сказал:
- Ринн! Беги и сломай мне три больших рябиновых ветки, и принеси чан горячей воды! Ойна, замолчи и сядь на землю, если ты скажешь ещё хоть одно слово, твоя дочь потеряет лицо и имя!
Ринн побежал к соседям и стал громко стучать в ворота. Люди начали собираться, и те, кто слышали разговор Ойны и Утто, поняли в чём дело. Старая женщина, причитая, бежала с лопатой, на которой были положены угли, а за ней шёл старик с чаном воды.
- Господин Утто, мы слышали, что тебе нужно, и несём всё, что тебе надо. Спаси девочку, не дай её духам!
Не сводя глаз с ребёнка, Утто кивнул и хмыкнул, показывая, что он услышал то о чём, говорят люди. Ойна развернула Ройву лицом к Утто, и Утто увидел, что у неё и есть лицо и его нет; и через черты детского лица проглядывает пустота, неприсутствие; как если бы окно, которое всегда было открыто, вдруг на мгновение обернулось стеной, мелькнуло, а затем снова стало окном.
- Лицо и имя твоей дочери похищает нечистых дух. Я не знаю, кто это, но я тебе помогу.
Он взял Ройву в свои руки, встряхнул и громко закричал.
- Ройва, Ройва, Ройва! По приказанию Ау, по велению Ариво, вернись ко мне! Я запрещаю твоему лицу покидать меня.
Ройва смотрела на него глазами-не-глазами, высокий и злой чужой дядя говорил через толстое стекло или воду. Его худое лицо пламенело. Другой чужой дядя, ещё более худой, но маленький как закорючка и остывший, прибежал с ветками рябины. У него была жиденькая бородка. Ветки рябины были из другой картинки; лица, небо и стены расплывались и становились лишёнными красок, но ветки рябины были яркими. Красные ягоды и зелёные листья сохраняли чёткость. Ройва хотела протянуть к ним руку. И хотела, чтобы их унесли, и она могла бы наконец раствориться в придорожной земле, которая становилась всё более и более бесцветной.
Вода в чане дымилась и пар из чана сметало ветром; Ринн бросил одну из веток рябины в воду, и лицо ребёнка вздрогнуло. Дым, который до этого был, как и всё остальное, вдруг стал цвета листьев и ягод и он звал её к маме, куклам, прочь от придорожной земли.
Утто посадил Ройву на левую руку и почувствовал, как его правая кисть становится горячей. «Вот моё сердце горит к живым, и я дышу, чтобы нести жизнь,» - Утто смотрел на свои пальцы; он видел другим зрением, как они начинают светиться резким жёлтым светом.
- Вот мои пальцы, - громко сказал Утто, - сложены, как учил нас Ау, когда даровал нам славословия, и вот они светятся. Пусть каждый живущий увидит свет, а нечистые духи уйдут, и не вернутся!
Ройва, которая до этого была почти неподвижна, начала смотреть на пальцы Утто. Она увидела, что его пальцы светятся. Или это ей показалось? «Почему светит солнце, если на небе облака?» -подумала она. «Наверное, я сплю, и в этом сне меня больше никак не зовут». Было больно смотреть на эти пальцы, на ветки, на дым воды. Хихикающий голос позвал её изнутри:
- Ройва, Ройва! Меня зовут Аганор, и у меня для тебя есть подарки.
Утто коснулся горячим пальцем лба девочки, и та вдруг начала горько плакать.
- Не слушай голос, которой звал тебя по имени, которое больше не твоё!
Девочка, которая была Ройвой посмотрела в глаза Утто и, плача, спросила:
- Как меня зовут? Как меня зовут? - кричала она.
- Теперь тебя зовут Айвис, - сказал Утто - это твоё новое имя.
Вода в чане стала тёплой, но из-за того, что на улице было холодно, из котла шёл густой пар. Утто бережно опустил Айвис в котёл, а Ринн стоял напротив Утто с двумя рябиновыми ветками, закрывая ребёнка от ветра.
- Нечистый дух! - закричал Утто, сын Рида, - не будет тебе сегодня радости! Лицо Ройвы не украл ты, а имя, которое ты схватил, больше ничьё! Убирайся на свои болота, и не смей показываться там, где Утто, сын Рида славит звёзды!
Подул резкий ветер и чуть было не опрокинул Ринна, но тот устоял на ногах. Айвис достали из воды, старая женщина, которая принесла огонь держала рёбенка на груди и качала её. Айвис тихо плакала. Она боялась открывать глаза, потому что тот человечек, который оказался не человечком, мог снова прийти к ней.
- Всё хорошо, всё хорошо, Айвис, больше они не придут, и твоё лицо будет твоим. - Утто наклонился и погладил Айвис. - Не бойся, всё прошло.
Ветер перестал дуть так же резко как и начал.
- Как же это случилось, Ойна, - сказала старая женщина, - как же это случилось? Вроде бы мы и город, и железо на каждой улице, не в деревне живём и не на болоте, чтобы духи крали лица и имена!
- Всякое бывает, - ответил Утто. - Возвращайтесь по домам, а Айвис пусть не выходит из дома семь дней и ни за что не остаётся одна ещё месяц. Дух может вернуться.
Теперь уже и Ойна плакала и благодарила Утто.
- Ты моего ребёнка спас, да будет твоё сердце благословлено, - плакала Ойна, - пусть благословения умастят твой дом и твоих домашних.
Утто закрыл глаза вдохнул воздух и ответил:
- Спасибо, Ойна из Больших Дворов. Да будет по слову твоему.
Он помедлил и сказал:
- Что вы стоите? Идите по домам. Будьте осторожны: на этой улице у всех скисло молоко, а хлеб в печи заплесневел.
Люди начали расходиться, а Ринн сказал:
- Зачем Утто пришёл навестить своего ученика?
- Идём, Ринн, - ответил Утто, - нам нужно поговорить.
Они зашли в дом к Ринну, и Утто от измождения, не думая, протянул руку к чашке с молоком и хотел её выпить, но поднеся к лицу почувствовал ужасный запах. Молоко скисло.
[ Первая часть (1 - 5) | Вторая часть (6 - 10) | Третья часть (11 - 14) ]
Потому что какие-то вещи могут быть увидены только то, когда их видят впервые. Я надеюсь, что вам будет интересно читать.
Разделение на три части немного условно. Текст не помещается в один пост.
(Я буду ещё редактировать этот текст)
Холодный дом • (1)
«Сердце каждой звезды - это парус, сотканный из пламени. Всем смертным видно то, как этот парус горит. Так поют сердца звёзд. Каждую ночь, грешники и праведники, все живущие радуются тому, как пламенеют сердца и крылья звёзд. Но те, кто знают истинные слова и их тайну - тем открыто знание пламени. От этого знания зажигаются их сердца. Сердца знающих тайну охвачены отблеском пламени звёзд. Отблеском, но не пламенем, ибо невозможно живому сердцу человека стать огнём, быть как звезда и оставаться живым. И вот эта тайна…»
Утто, сын Рида остановился, внезапно пронзённый словами, которые знал наизусть. Он закрыл глаза и захлопнул книгу, которую читал. Утто знал, что когда он будет читать дальше, и книга будет говорить о Тайне, его дыхание станет глубже, его зрение оставит видимое, и обратится на то, чего нет поблизости. Всё будет точно так же, как было, когда ему было пять или шесть лет, и он впервые услышал эти слова.
Высокий и злой мужчина, который был его отцом, медленно пропевал священные слова: «…ибо невозможно живому сердцу человека пламенеть…» Когда Рид, сын Имади произнёс эти слова сорок лет назад, Утто увидел.
Он увидел ясные языки пламени, которые сжигали сердца всех живых, и он захотел, чтобы его сердце не было холодным и злым, а чтобы оно горело.
- Твоё сердце - всё ещё пустышка и падаль, - сказал Рид, - но, если ты выучишь слова этой книги, оно наполнится и оживёт.
Так обещал папа, и Утто понял тем осенним утром: вот его задача, вот зачем он живёт: сделать так, чтобы все сердца наполнились светоносным пламенем звёзд.
И теперь Утто знал, он знал наперёд, что когда он продолжит читать, то он увидит языки пламени, а его сердце станет вновь ярким и чистым, оно будет гореть ярче и чище всех прочих сердец. И через минуту это видение оставит его, и он снова будет один в комнате, а потом он будет один перед собранием, ещё один раз останется один - вместе со своей женой и детьми. Один со всеми своими учениками. Один со своей тайной. Он закрыл глаза, пробитый насквозь горькой и ледяной стрелой и просидел так несколько минут. Ту, самую долгую минуту пламени, и остальные, пустые и остывшие минуты.
«Что же это за тайна?» - думал Утто. - «Я вижу, как крылья пламени раскрываются и наполняют меня; и я знаю, что мне дана власть говорить об этом с другими; но откуда этот лёд? Откуда эта горечь? Зачем это всё в одном сердце? Как мне рассказать об этой тайне другим?»
Утто взял книгу, которую читал, бережно прижал её к груди и встал из-за стола. Нехотя он открыл дверь и стал спускаться вниз, тревожно ожидая то мгновение, когда он увидит жену, слуг и сына - слишком много живых людей, которым невозможно рассказать о языках звёздного пламени.
В большой комнате, кроме молодой Инари и её сына Зинана, его ждал худой и невысокий человек. Это был его ученик Ринн, сын Илимо.
- Утто, мой учитель, - сказал Ринн, - настало время молитвы и урока.
Ринн видел, что Утто, такой же высокий и статный, как Рид, с силой сжимает руки и дышит глубже, чем обычно. И что его глаза испуганно смотрят на дневной свет, потому что только что они видели то, что предшествовало этому свету, было его причиной и песней. Как после этого не быть напуганным этим грубым светом дня?
«Да, он видит то, что никто другой не может увидеть. Если бы я только мог краем глаза узреть то, что видит он, - думал Ринн, - я стал бы самым счастливым на этой земле.»
- Да, да, - сказал Утто, - нам надо идти, нас ждут в Доме Собрания.
«Он так редко рассказывает о Тайне, - подумал Ринн. - Только значения слов, только то, что написано в книгах. Но у него настолько больше в сердце; как же мне добраться до того, что он не говорит?»
Перед тем, как выйти из дома Утто благочестиво встретил жену и обнял своего сына. «Папа умнее их всех,» - думал Зинан - «Я вырасту, и буду такой же умный как он. Все будут меня слушать, а я женюсь на маме и у меня будет триста учеников.»
- «Так говорит Тей Герой Юга: дом, наполненный светом - там, где сыновья и жена,» - сказал Утто - Я должен идти и молиться перед собранием.
Утто не звал всех своих учеников к себе домой. Когда вглядывающийся в невидимое постигает тайны, он перестаёт приглашать к себе всех и каждого. Определённая тяжесть свойственна словам тех, кто видит то, что нельзя увидеть, и наступает день, когда эта тяжесть становится видна и вглядывающемуся, и его друзьям. Утто, как и Рид, пришёл к этой тяжести много раньше других.
Когда эта тяжесть становится очевидной, близкие друзья вдруг становятся ближе, а приятели отходят на три шага назад. Не все ученики остаются, но те, кто остаются, начинают учиться этой тяжести. Прийти в будний день к такому домой считается честью. Не прийти к такому в праздник считается глупостью. Эта тяжесть - глина, из которой слуги звёзд замешивают благословения.
Дом Собрания • (2)
После полуденного славословия простые люди вернулись к своим делам, мечники и лучники остались на благословение железа, а те, кто вглядываются в невидимое, стали ждать своего часа: того часа, когда их учитель останется с ними и будет объяснять книги и до часа косых лучей, никто не будет им мешать.
Асари, сын Тагари, муж, собирающий тысячу мечников, и его помощники подошли к Утто наклонили головы, достали мечи и положили их перед собой на длинный деревянный стол.
- Муж, молящийся перед собранием, Утто, сын Рида, благослови наше железо, - сказал Асари, - пусть служит оно лишь значимому.
Таков был обычай, и Утто был доволен, что Асари каждую неделю приходит в Дом Собрания, чтобы обновить благословения железа. Утто подошёл к ним и поднял правую руку:
- Да будет воля Тея-Героя - по велению Ни, Высокопревознесённого и по его разрешению, - чтобы ваше служение было достойным. Да опустится вас роса Гад-Ваддар и крылья птицы Ваддару пусть осенят вас. Да будет ваше сердце, как парус, сотканный из полыхающего огня.
Эти слова были словами из старой книги, но Асари каждый раз чувствовал, что его сердца касается сияющий белым огнём меч Тея. «Только Утто, ну и старый Рид умели так делать,» рассказывал он своим друзьям.
Утто опустил руку, коснулся лезвия меча, лежавшего ближе к нему, и продолжил:
- Вот Тей-Герой и его войско смотрят на вас, и в ужасающем крике его да будет вам отрада, днём и ночью, во время служения и во время отдохновения. И пусть ваши глаза, когда они закрыты, увидят его свет.
Невольно Асари увидел и Тея, и всё его войско. Асари вспомнил: двадцать лет назад, однажды оказался в столице, в Нитарах, и видел всё царское войско, и слышал как кричит муж, собирающий царское войско, и как ему отвечают трубы и барабаны, а мечи всех воинов нестерпимо сияют под солнцем. Только войско Тея было на небе, и всё небо было огонь, Тей был и огнём, и звуком. Его окружали звёзды, парящие в боевом порядке, и каждая звезда пела яростную песнь. Видение промелькнуло и забылось. Асари сложил руки, поклонился и сказал:
- На то воля звёзд, Утто. Да вернутся к тебе твои слова добром и светом.
Как и Утто, Асари не придумывал эти слова, но следовал обычаю. Сразу после благословения железа, Асари и его люди взяли мечи, отошли на три шага назад поклонились, и, повернувшись, пошли к выходу. Утто и его ученики оставались неподвижными: в этой неподвижности было и почтение к царским людям и тугое ожидание того момента, когда они останутся одни.
Как только Асари и мечники вышли во двор, Утто повернулся к Ринну, Ауфи и Гадли, натянуто улыбнулся и сказал:
- Теперь настало время учения.
С улицы всё ещё доносились обрывки разговора мечников, которые, выйдя на свежий воздух, решили остановиться:
- …и тогда, Асари, я ему говорю: что же ты мне, гад, отдал? Я тебе сказал: чёрное железо, как для плугов, а ты мне бронзу в мешки насыпал? Мне, царскому человеку? А он мне говорит: а что мне ещё делать? Больше нет у нас железа, а в болото мы не пойдём, пока его не благословят, а этого тебе ждать до весны. Ты будешь бронзу брать или так пойдёшь?
Утто почувствовал ярость, которая холоднее железа, которая ярче бронзы: к Асари и всем мечникам, которые смеют говорить о смертном железе и тленной бронзе, когда настало время учения, и им следовало просить о том, чтобы они могли остаться и постигать волю звёзд, а не говорить о пустом.
Эта ярость наполнила его, и он неожиданно для себя не стал открывать «Книгу Малых Славословий» или «Книгу Тысячи Старых Имён», а посмотрел на своих учеников и сказал:
- Ринн, сын Илимо, ты всегда хотел знать про тайны. Хорошо. Сегодня мы будем говорить о людях и их тайне. Ауфи и Гадли, кто из вас помнит, что такое яркая искра?
Ауфи, самый младший, испуганно посмотрел и быстро проговорил:
- От века, когда звёзды победили других, старых звёзд, Ау, сокрытый, вложил в сердце каждого человека частичку огня новых звёзд, чтобы не вернулись люди к путям старых звёзд, и морской воде. У них не было сердец, а вместо крови была солёная вода.
Мечники не уходили, а смеялись и говорили о своём.
- …а я ему говорю, чего тебе ещё нужно? Мы с тобой пойдём. Мы днём с тобой пойдём! У нас мечи и копья, какие, к ежу, перекатыши? А он мне отвечает: да хоть убей меня вот этим мечом прямо сейчас! А я ему: ну чего ты? Ты же мой шурин.
Огненный парус ярости поднимался в Утто, он снова и снова вспоминал, как отец учил об огне и его Тайне:
- Да, Ауфи. Но ты говоришь и не говоришь. Эти слова суть правда, если ты веришь в них, и они суть пустое, если ты говоришь испугано. Посмотри мне в глаза и скажи их вновь, но скажи их из той яркой искры, которая в тебе.
Ауфи вжал голову в плечи, как ребёнок, который опасается удара:
- Что ты такое говоришь? И как это?
- …он у тебя совсем дурак, что ли? Так нам легче самим на болото пойти. Он, ты меня прости, хоть и твой шурин, но в голове у него камыши пошуршали.
Утто закрыл глаза. Он закрыл глаза, поднёс ладони к лицу и резко сжал их в кулаки с отчаяньем человека, которого никто никогда не слышал. Ринн, Гадли и Ауфи поняли, что сейчас он гневается на мечников, на их пустой и бессмысленный разговор. Утто отступил из своего тела на три шага назад и увидел себя со спины и посмотрел на свой гнев и его яркое пламя. Он немного расслабил своё тело, разжал ладони, и не открывая глаз, сказал:
- Ауфи, закрой глаза.
- …ладно, пойдём к Стене, а то Гуднар скажет нам, что мы опять по улицам шлялись и с воробьями говорили.
Мечники наконец ушли и их разговор перестал быть слышен. Утто повторил:
- Ауфи, закрой глаза. Не открывая глаза, посмотри: у тебя в сердце есть небольшое пламя. Оно, это пламя, светит внутри тебя, и потому, что оно светит, ты жив.
Утто, сын Рида подождал где-то полминуты, и продолжил, говоря медленнее и глубже:
-Свет этого пламени, наполняет тебя, и ты радуешься, ты злишься, ты совершаешь добро и зло. Такова воля Ау. Посмотри, не открывая глаз, взгляни и увидь, как на востоке небес, светит Ау, и как он вечно говорит слова Тайны.
Ауфи увидел. Его сердце забилось сильнее, потому что он увидел и огонёк-искру внутри, и Ау, во славу которого он был назван, и все звёзды, с их крыльями и клювами, всё пламенеющее войнство, служащее своему господину. Утто открыл глаза, подошёл к нему и взял его правую руку в свою.
- Не открывай глаза. Ты должен смотреть и видеть.
Испуганный и восхищённый, Ауфи сжал руку Утто.
- Не бойся Ау, Сокрытого. Ты пришёл постичь тайну, и ты готов сердцем. Ау раскроет тебе тайну. Дыши.
Так продолжалось с минуту. Ринн и Гадли смотрели на Ауфи, они знали, что происходит с ним. Ринн завидовал, потому что понимал: сейчас Ауфи впервые видит яркую искру. Он впервые видит себя самого. «Вот он впервые проснулся и понял, что он больше не спит,» - подумал Ринн. - «Я хочу быть как Утто, я хочу пробуждать людей. Эта власть слаще всякой другой.» Ринн давно знал тайну, и знал, что Утто она была открыта раньше и дольше других. Ринн хотел знать эту тайну, как знает её Утто.
Утто положил свою руку на плечо Ауфи и сказал:
- Повтори слова тайны яркой Искры!
Ауфи раскрыл глаза, но он то ли не видел ничего, то ли видел всё сразу, и каждая травинка, все дома, всё железо всех мечей и корон было неважно - или было важнее всего? - одновременно. Он заново сказал слова, которые были ему слишком хорошо известны, но говорил их как в самый первый раз, как если бы он сам их сказал, а не прочитал в старой книге:
- Ау, Сокрытый, нам даровал яркую искру, каждому, мне, тебе, им, мечникам, всем, кто только жив! Я вижу, как она горит и говорит, и как каждое моё слово, каждая мысль… Они все из-горают из этого пламени. Я из-гораю из пламени, а это пламя как бы капля огня Ау… И его пламя, это Пламя Ни, который выше всех вознёсся, а он есть Тьма, избравшая свет…
Ринн и Утто вздрогнули, когда услышали это новое слово: «из-горать»; нечто новое требовало слова, которого у него не было. И это новое всегда было вместе с Ауфи.
Продолжая держать руку Ауфи в своей, Утто сказал:
- Теперь ты знаешь тайну, Ауфи, да, мы из-гораем, и это и есть заповедь ярких звёзд и созвездий. И те, кто не знают эту тайну, лишены себя, потому что они спят.
Вдруг он горько усмехнулся и тихо сказал:
- Им не зачем идти на болото, потому что они уже давно утонули в болоте.
Ученики не ожидали этих слов. Утто, промолчав, добавил:
- Они родились по горло в трясине и умрут, захлебнувшись холодной водой. И под водой будут светит их неугасимые искры. Но мы увидели яркую искру, и потому мы нашли последнее железо.
Он с силой отбросил руку Ауфи. Ауфи поднялся с колен, он стал другим. Он продолжил видеть все прожилки дерева, из которого был построен дом собрания. Он продолжил видеть злые косые лучи солнца и трепещущие былинки в воздухе. Неожиданно, так, как это было очень давно - раннем детстве? - он почувствовал запах благовоний и ощутил ткань одежды, которая касалась его тела. «Неужели это всё всегда было со мной?» Эта пробуждённость медленно рассеивалась, и сменялась привычным ощущением будней, но всё ещё была с Ауфи.
Ринн снова подумал: «Я хочу быть как Утто. Вот власть, что слаще всякой другой. Я заплачу любую цену.»
То, Что Не Нужно Видеть • (3)
В тот день Утто завершил свой урок раньше, сказав, что теперь Ауфи, Ринн и Гадли должны сами продолжить вглядываться в то невидимое, что они увидели. «Слишком много моего зрения,» - сказал он, - «и ваши глаза не научатся видеть сами. Так говорили мне, так и вы скажете своим ученикам».
Это была отговорка. Утто не стал говорить своим учениками, ему не хотелось сейчас быть с учениками. Всё что он хотел - это заплакать и закричать.
Тот, кто молится перед собранием и тот, кто вглядывается в невидимое, всегда имеет возможность убежать от других людей. Стоит лишь сказать, что теперь настало время учения, или что нечто, что должно быть увидено, властно требует увидеть себя, и другие поймут и отпустят. Именно этим Утто и воспользовался.
Он взял один из факелов в руки и пошёл домой. Звёзды уже были видны, но последние лучи Утука-Солнца ещё отражались от алмазной тверди на западе. Осенний воздух был гулким и тяжёлым, что предвещало пасмурный день; облачные башни медленно плыли с севера на юг, и между ними сияли звёзды. Их холодные вершины были всё ещё освещены оголоском солнечного света. Огромный Ни, самая яркая звезда неба ночью, светил с небес - праведникам и грешникам, для него и его учеников, и для мечников, которым есть только дело до болотного железа, - и Утто почти слышал его глубокий и властный голос, приказывающий живым жить; приказание, которое живые отказывались слышать, потому что их сердца как были, так и оставались падалью. Падалью, в которой копошатся черви пустых мыслей.
Из некоторых домов всё ещё лился свет: не все ещё потушили лампады и свечи, и много кто работал или ужинал. Обрывки разговоров доносились до Утто: он чувствовал, что люди, которые сидят внутри своих домов совершают ошибку. «Они смотрят на свет лампады, забывая, что снаружи Ариво, Звезда Запада, выводит всё небесное воинство. Они не видят, что снаружи творится чудо; глупцы, как они могут жить? Они считают чудом, когда я исцеляю их детей или нахожу пропажу. Но это мелочь, суета. Вот, вот, чудо. Каждый день, каждый вечер.»
Из домов лился свет и доносились разговоры. Душное тепло земного счастья капало как воск, как гной, и Утто хотел отойти в тень. «Неужели всё, что лишено выгоды или смысла, который для завтра, не интересно этим людям? Как так случилось, что они не хотят читать книгу облаков, в которой нет слов, но лишь очертания величия Тея? Как так, что они не хотят вслушиваться в сладчайшее молчание света звёзд, что вечно яростно восклицают, горя, как паруса, сотканные из правдивого пламени?»
Эти мысли неизменно приходили к нему после заката. Он не мог бы вспомнить о них в другое время. Точно так же он не смог бы подумать о чём-то ином.
Наконец, он дошёл до своего дома и постучал в дверь.
Пожилой слуга окликнул:
- Хозяин Утто, вы ли это?
- Да, Ул, это я. Утто поёжился от холода. - Открой поскорее.
Ул открыл дверь и Утто торопливо зашёл внутрь.
- Я вижу, что мои домочадцы уже спят. Я нескоро пойду спать. Я буду у себя наверху, и пусть никто не беспокоит меня.
Ул наклонил седую голову и что-то пробормотал. Утто знал, что он может доверять старику и поднялся к себе. Всё было готово к его приходу. Небольшая свеча стояла на столе, свитки лежали на столе и были открыты согласно правилу недели, месяца и года. Старый Ул знал своё дело. «Слуги в доме вглядывающихся в невидимое, сами видят сквозь тьму»
Утто закрыл за собой дверь и зажёг от маленькой свечи две других, побольше, чтобы было больше света и открыл Книгу Славословий. Он посмотрел невидящими глазами на слова, которые вдруг вызвали у него отвращение и кровоточащую горечь. «Сколько можно славить звёзды старыми словами?» - подумал Утто. - «Но где взять новые?»
Он надавил ладонями себе на глаза. Серебряно-золотая поволока закрыла собой видимые и невидимые вещи. Утто медленно вздохнул и встал из-за стола. Он подошёл к полке, на которой лежали свитки, наклонился и достал старый свиток. Свиток был перевязан чёрным шнурком, что означало, что те, кто не вглядывается в невидимое, не должны его открывать.
Подойдя к столу, Утто сказал сам себе:
- Да, да. Сейчас как раз почти новолуние, и завтра я поговорю с Ринном.
Свиток раскрылся на том месте, где Утто оставил его в прошлый раз:
«Гадару, сын Гиза спросил: где слышна молитва? Сараггу, сын Зулну ответил: в доме собрания, когда те, кто вглядываются в невидимое, вместе славят звёзды и созвездия. Карху, сын Кьольму отвечал: там, где тот, кто вглядывается в невидимое, там дом собрания, а не там, где пустые стены и длинный стол. Гадару, сын Гиза поднялся в тот день и закричал, растопырив пальцы. Он заплакал и сказал: «горе тем, кто не знает: есть невидимое и есть другое невидимое!» Лугг, сын Кьольму, брат Карху спросил: «что хочет сказать Гадару?» Гадару ответил: «Есть невидимое пламя, что вечно разгорается и гаснет вечна, и все сыновья и дочери этого пламени. Аффану и Айфа имена отца и матери их. Два дома на небесах есть у них. И есть невидимая тьма, что вечно копошится и ковыряет себя, как гнилую рану. И все потомство её: Узну и Маймарру имена отца и матери их. Звёзды и нечистые духи, единица дня и частица ночи. Но светят ночью звёзды и побеждают гнусных детей Маймарру».
Гадару, сын Гиза сказал: «Если хочешь увидеть нечистых духов, сделай так: найди помещение, в котором нет никакого света, запасись едой и питьём, и сиди там семь дней. Если хоть один луч солнца, луны или звезды попадёт к тебе, начинай всё сначала. Если увидишь свет факела, свечи, или светильника, начинай всё сначала. После того, как пройдут семь дней, возьми пергамент из кожи чёрной овцы, не знавшей барана, и напиши на нём в полной темноте: «Я хочу видеть нечистых духов, Ау, Сокрытый, я сделал всё, как ты сказал.» Выйди ночью из своего укрытия при свете стареющего месяца, и ты их увидишь. Ты увидишь, как их много, что они везде. Если не сойдёшь с ума, будешь видеть их, пока не поменяешь своё имя. Гирим из Гунгу сделал так, увидел это и сошёл с ума.»
Сердце Утто забилось сильнее. Теперь он знал, как всё сделать. Нечистые духи, крадущие лица и имена, они точно должны знать, как передавать знание другим, как сделать так, чтобы другие увидели то, что видит видящий, но не на мгновение, не на день, а навсегда. Он отважно украдёт их власть, чтобы даровать её звёздам.
«У Ринна такая жидкая бородёнка,» думал Утто, «зачем он вглядывается в невидимое? Человек с такой бородёнкой точно не может обладать властью. Но он исправно приходит ко мне и он вглядывается и видит то, что вижу я. Может быть, от него и будет прок. Я завтра поговорю с ним, и он мне поможет».
Поднявшись ещё один раз, Утто подошёл к другой стене, и достал с полки другой свёрток. Он положил его на стол и бережно развернул. Это была выделанная для письма чёрная овечья кожа.
Пасмурное Утро • (4)
Утто проснулся раньше прочих других домочадцев. Он вышел во двор, омылся холодной водой и посмотрел на тяжёлые облака, быстро бежавшие с севера на юг. «Если ты будешь долго смотреть на облака, ты научишься читать то, что пишет Зи,» - так в детстве говорил Рид, и маленький Утто часами вглядывался в облака, но так и не научился читать на облачном языке. Однажды он и правда увидел, что каждое облако - это слово в долгом рассказе. Был ли он о том, как лёд становится водой, и как вода снова становится льдом? Наверное. Но, когда Утто пытался разобрать слова, он чувствовал, что спит и не находится здесь. Он рассказал об этом своему отцу, Риду, и тот улыбнулся и обрадованно сказал: «Ты всё делаешь правильно. Ты можешь читать то, что пишет Зи, но ты никогда не поймёшь его язык. Он не дам нам, смертным».
«Это правда, чудо, отец?» - спросил тогда Утто. «Да, сын,» - ответил Рид. В его голосе была радость и гордость. - «И теперь тебе известна ещё одна Тайна. «Но зачем она, Рид, если я никогда не смогу прочитать и понять, что же написано в облаках?» Тут Рид неожиданно поднялся и схватил Утто за шкирку, тряхнул его, и поставил перед собой. Он посмотрел ему в глаза, а потом с силой ударил его кулаком по щеке. Утто упал и даже не начал плакать, так это было неожиданно, горько и страшно; он только начал отползать. Медленно Рид поднялся и тихим угрожающим голосом медленно сказал: «Никогда, никогда не будь как коробейник или торговец. У чудес не смысла. Чудеса выше смысла. Если бы ты не был ребёнком, я бы приказал тебя убить, как того, кто узнал тайну - и поглумился над тайной.»
Так и сейчас Утто снова видел облака и читал их язык, который никогда не получится выучить, их рассказ, который никто не сможет постичь. Радостно и просторно было снова видеть эти облака, и прочитывать их слова, от которых знающий впадает в сон-не-сон, и становится близок к Зи и его тайнам. Быстрее и просторнее забилось сердце. Утто знал, что ему нужно будет сделать.
Когда он пришёл домой, его жена и Зинан уже проснулись, а Ул растопил печь. «Я знал, что я буду делать ещё очень давно,» - подумал Утто, - «Я не зря назвал этого ребёнка самым обычным именем. Сколько этих Зинанов в Нитарах? Три на пятак, три на пятак.» Ул ставил на стол завтрак, а жена помогала ему; Утто сел во главе стола и сказал:
- Инари, звёзды открыли мне, что нашему сыну угрожает опасность, и мне нужно будет открыть ему вторые глаза. Ринн, сын Илимо поможет мне. Случайное проклятие упало на нашего сына. Но я точно знаю, как его спасти.
Инари опустила глаза и сказала:
- На всё воля Ни, высокого.
Она села поближе к Утто и спросила его:
- Что надо будет делать?
Утто не ответил ей, но позвал Зинана. Тот закричал и прибежал из другой комнаты, в его руках были человечки: старый Ул вырезал ему из дерева мечников и копейщиков, и Зинан играл с ними. У них были имена, но Утто не помнил, как их звали. Кому есть дело до глупостей невзрослых мальчиков?
- Зинан, сегодня вечером тебе надо будет спуститься в подвал и тебе надо будет просидеть там с Ринном семь дней и семь ночей. Ты не сможешь видеть свет всё это время, но зато я сделаю тебе подарки. Это важно.
Мальчик улыбнулся и спросил:
- Папа, я смогу взять с собой Ари, Ори и Иллиса?
- Это твои деревянные мечники? Да, да. Конечно. - Утто раскрыл руки и улыбнулся; Зинан побежал и обнял отца.
«Если так нужно, и, если это важно для моего отца, я просижу семьдесят семь лет без света».
«Я не сойду с ума. Я не сойду с ума, потому что не я увижу нечистых духов. Я узнаю, как зажечь сердца смертных. Я, Утто, сын Рида, сын Имади, из нитарского царского рода, господин тайн, тот, чьё сердце живо».
Теперь оставалось только понять, как заставить Ринна просидеть с Зинаном в подвале, который Утто подготовил ещё задолго до рождения Зинана, на следующий год, после того как старый Рид угрюмо закрыл свой рот в последний раз и умер. Утто уже не помнил, как умер высокий старик.
Инари сидела оцепенев, пока Утто не сказал ей:
- Что же ты не ешь? На тебя что, Айфа посмотрела?
«Я знаю, как заставить Ринна и его жидкую бородёнку. Он всё сделает для того, чтобы обрести власть. Я пообещаю ему власть, а получит он её или нет, это уже будет его, Ринна вопрос. Его сердце просто как мелкая монетка, пусть он и думает, что знает тайны.»
Смягчившись, Утто ещё раз посмотрел на Инари и сказал ей:
- Не бойся, дорогая, теперь Зинану больше не грозит опасность. Мы отвратим большую беду.
Чашка Кислого Молока • (5)
Скоро должен был начаться дождь, и Утто спешил в дом собрания. Но, на полпути он резко остановился и задумался. «Ринн ещё не в доме собрания, мне будет лучше поговорить с ним у него дома», решил Утто. «Это не так далеко, и мне будет много, много лучше поговорить с ним». Людей на улице было мало: те, кто работали в поле, были далеко, а ремесленники сидели у себя в мастерских и занимались своими делами. Когда Утто дошёл до улицы, где жил Ринн, было ещё утро.
Ринн сидел у окна и читал книгу, и Утто был рад прилежанию своего ученика, но почему-то к этому прилежанию было примешано лёгкое отвращение. Несмотря на ежедневное старание, Утто всё равно не думал о Ринне как о стоящем человеке и считал этого ученика наказанием за своё непламенеющее, ленное сердце. «Если бы я был поистине великим человеком, у меня были бы ученики, подобные Кару, сыну Вираки, подобные Мадари, сыну Лугга, а не этот Ринн-жидкая-бородёнка, Ауфи-бездарь и Гальду-не-считай-ворон», думал Утто. «Гадли, а не Гальди, - поправил он себя. - Впрочем, кому может быть важно, как зовут этого прыща?»
Когда Утто уже хотел открыть калитку двора, где жил Ринн, как его окликнули. Он обернулся и перед ним стояла незнакомая женщина. Её лицо было заплакано, и она была растеряна.
- Утто, сын Рида! - закричала она. - Я искала тебя в доме собрания, но тебя не было нигде, и я пошла спросить твоих учеников.
- Мир тебе, женщина, - растерянно сказал Утто, - я надеюсь, что ты и твой дом счастливы.
Лицо женщины оставалось напряжённым. На руках она держала маленького ребёнка, который вцепился в неё и дрожал. Ринн, услышав крик женщины посмотрел на улицу, и увидел, как Утто и женщина разговаривают у его калитки. Его сердце забилось от неожиданности. «Мой учитель пришёл ко мне домой! Не может быть! Зачем он здесь?»
- Ни дом мой, ни я, не счастливы, но Утук-Солнце отвернулся от нас. Мой муж ушёл работать в поле, а мой ребёнок замер и почти не дышит.
- Покажи мне лицо твоего ребёнка, - сказал Утто. - И скажи, как зовут тебя и его.
Женщина поглаживала ребёнка, и старалась повернуть его лицом к Утто.
- Меня зовут Ойна из Больших Дворов, а мою дочь зовут Ройва, дочь Гира-Молотильщика. - Ойна замолчала, а потом, всхлипывая, сказала - у неё как будто нет лица.
Утто оглянулся и увидел, что прямо за ним стоит Ринн. Он обернулся к нему и сказал:
- Ринн! Беги и сломай мне три больших рябиновых ветки, и принеси чан горячей воды! Ойна, замолчи и сядь на землю, если ты скажешь ещё хоть одно слово, твоя дочь потеряет лицо и имя!
Ринн побежал к соседям и стал громко стучать в ворота. Люди начали собираться, и те, кто слышали разговор Ойны и Утто, поняли в чём дело. Старая женщина, причитая, бежала с лопатой, на которой были положены угли, а за ней шёл старик с чаном воды.
- Господин Утто, мы слышали, что тебе нужно, и несём всё, что тебе надо. Спаси девочку, не дай её духам!
Не сводя глаз с ребёнка, Утто кивнул и хмыкнул, показывая, что он услышал то о чём, говорят люди. Ойна развернула Ройву лицом к Утто, и Утто увидел, что у неё и есть лицо и его нет; и через черты детского лица проглядывает пустота, неприсутствие; как если бы окно, которое всегда было открыто, вдруг на мгновение обернулось стеной, мелькнуло, а затем снова стало окном.
- Лицо и имя твоей дочери похищает нечистых дух. Я не знаю, кто это, но я тебе помогу.
Он взял Ройву в свои руки, встряхнул и громко закричал.
- Ройва, Ройва, Ройва! По приказанию Ау, по велению Ариво, вернись ко мне! Я запрещаю твоему лицу покидать меня.
Ройва смотрела на него глазами-не-глазами, высокий и злой чужой дядя говорил через толстое стекло или воду. Его худое лицо пламенело. Другой чужой дядя, ещё более худой, но маленький как закорючка и остывший, прибежал с ветками рябины. У него была жиденькая бородка. Ветки рябины были из другой картинки; лица, небо и стены расплывались и становились лишёнными красок, но ветки рябины были яркими. Красные ягоды и зелёные листья сохраняли чёткость. Ройва хотела протянуть к ним руку. И хотела, чтобы их унесли, и она могла бы наконец раствориться в придорожной земле, которая становилась всё более и более бесцветной.
Вода в чане дымилась и пар из чана сметало ветром; Ринн бросил одну из веток рябины в воду, и лицо ребёнка вздрогнуло. Дым, который до этого был, как и всё остальное, вдруг стал цвета листьев и ягод и он звал её к маме, куклам, прочь от придорожной земли.
Утто посадил Ройву на левую руку и почувствовал, как его правая кисть становится горячей. «Вот моё сердце горит к живым, и я дышу, чтобы нести жизнь,» - Утто смотрел на свои пальцы; он видел другим зрением, как они начинают светиться резким жёлтым светом.
- Вот мои пальцы, - громко сказал Утто, - сложены, как учил нас Ау, когда даровал нам славословия, и вот они светятся. Пусть каждый живущий увидит свет, а нечистые духи уйдут, и не вернутся!
Ройва, которая до этого была почти неподвижна, начала смотреть на пальцы Утто. Она увидела, что его пальцы светятся. Или это ей показалось? «Почему светит солнце, если на небе облака?» -подумала она. «Наверное, я сплю, и в этом сне меня больше никак не зовут». Было больно смотреть на эти пальцы, на ветки, на дым воды. Хихикающий голос позвал её изнутри:
- Ройва, Ройва! Меня зовут Аганор, и у меня для тебя есть подарки.
Утто коснулся горячим пальцем лба девочки, и та вдруг начала горько плакать.
- Не слушай голос, которой звал тебя по имени, которое больше не твоё!
Девочка, которая была Ройвой посмотрела в глаза Утто и, плача, спросила:
- Как меня зовут? Как меня зовут? - кричала она.
- Теперь тебя зовут Айвис, - сказал Утто - это твоё новое имя.
Вода в чане стала тёплой, но из-за того, что на улице было холодно, из котла шёл густой пар. Утто бережно опустил Айвис в котёл, а Ринн стоял напротив Утто с двумя рябиновыми ветками, закрывая ребёнка от ветра.
- Нечистый дух! - закричал Утто, сын Рида, - не будет тебе сегодня радости! Лицо Ройвы не украл ты, а имя, которое ты схватил, больше ничьё! Убирайся на свои болота, и не смей показываться там, где Утто, сын Рида славит звёзды!
Подул резкий ветер и чуть было не опрокинул Ринна, но тот устоял на ногах. Айвис достали из воды, старая женщина, которая принесла огонь держала рёбенка на груди и качала её. Айвис тихо плакала. Она боялась открывать глаза, потому что тот человечек, который оказался не человечком, мог снова прийти к ней.
- Всё хорошо, всё хорошо, Айвис, больше они не придут, и твоё лицо будет твоим. - Утто наклонился и погладил Айвис. - Не бойся, всё прошло.
Ветер перестал дуть так же резко как и начал.
- Как же это случилось, Ойна, - сказала старая женщина, - как же это случилось? Вроде бы мы и город, и железо на каждой улице, не в деревне живём и не на болоте, чтобы духи крали лица и имена!
- Всякое бывает, - ответил Утто. - Возвращайтесь по домам, а Айвис пусть не выходит из дома семь дней и ни за что не остаётся одна ещё месяц. Дух может вернуться.
Теперь уже и Ойна плакала и благодарила Утто.
- Ты моего ребёнка спас, да будет твоё сердце благословлено, - плакала Ойна, - пусть благословения умастят твой дом и твоих домашних.
Утто закрыл глаза вдохнул воздух и ответил:
- Спасибо, Ойна из Больших Дворов. Да будет по слову твоему.
Он помедлил и сказал:
- Что вы стоите? Идите по домам. Будьте осторожны: на этой улице у всех скисло молоко, а хлеб в печи заплесневел.
Люди начали расходиться, а Ринн сказал:
- Зачем Утто пришёл навестить своего ученика?
- Идём, Ринн, - ответил Утто, - нам нужно поговорить.
Они зашли в дом к Ринну, и Утто от измождения, не думая, протянул руку к чашке с молоком и хотел её выпить, но поднеся к лицу почувствовал ужасный запах. Молоко скисло.
[ Первая часть (1 - 5) | Вторая часть (6 - 10) | Третья часть (11 - 14) ]