Балаклава. Часть 2: город
Осмотрев в прошлой части берег между Яшмовым и Серебряным пляжами, войдём теперь в морские "ворота" Балаклавы, одного из самых необычных постсоветских городов с уникальными пейзажем и историей. В конце концов, не так уж много городов, удостоенных собственного памятника в русской литературе, а старая Балаклава так колоритно показана в "Листригонах" Александра Куприна...
Собственно, её историю я рассказывал в прошлых частях не раз: про дельфинов ("морских свиней"), оценивших балаклавскую бухту задолго до людей и загонявших туда косяки рыбы; про мифических великанов-людоедов листригонов и вполне реальных пиратов тавров с их человеческими жертвоприношениями на мысе Фиолент, про сходство балаклавской бухты с бухтой листриганова Ламоса, куда занесло Одиссея; про смены названий - Сюмболон (Символьная), превратившееся в Ямболи и Чембало, и Балаклава или Балыкая - "рыбий мешок" или "рыбья скала" по-турецки; про генуэзскую факторию Чембало, про английскую военную базу с небольшой железной дорогой к позициям у Севастополя; про советский ЗАТО с подземной базой подлодок, из-за которого тысячелетний городок в 1957 году упразднили и включили в состав Севастополя. Но была у всего этого и связующая нить - греки, населявшие её с незапамятных времён. Говорят, свою родословную они возводили ещё к эллинам, но мне в это не верится - учитывая разницу древнегреческого с новогреческим, здесь должен был сложиться отдельный язык, да и не жили в этой бухте никогда древние греки - во времена вольного Херсонеса тут продолжала стоять деревушка тавров, из пиратов переквалифицировавшихся в рыбаки, а прогнали их после очередного восстания римляне и поселились там сами. Так что эти балаклавские греки - потомки в крайнем случае византийцев, хотя в шутку их уже сто лет назад называли листригонами. В той Балаклаве, что описывал Куприн, жило 2200 человек, из которых 79% составляли греки... но той Балаклавы уже нет. В Севастополе очень сдержанно смотрят на горе крымских татар, потому что для севастопольцев главные жертвы депортации - балаклавские греки, и в отличие от татар, они в Крым уже не вернулись, рассеявшись по России и Средней Азии. Ныне в людях Балаклавы ничего специфического нет - но никуда не денешь этот уникальный пейзаж с узкими "воротами" укромной бухты и диагональную средневековых башен на скале:
2.
Колонизация крымского берега прото-итальянцами, то есть венецианцами и генуэзцами, шла потихоньку с 13 века, и как ни странно, на Чёрном море Генуя переиграла Венецию, став в 15 веку хозяином Южного берега Крыма, коим оставалась вплоть до османского вторжения - генуэзские владения тогда перешли не Крымскому ханству, а непосредственно Турции. Сам Крым генуэзцы называли Газарией, свою колонию - капитанством Готия, а в Чембало впервые обосновались в 1343 году, что не понравилось ордынскому хану Джанибеку, совершвшему по татарскому обычаю набег. В 1357 году генуэзцы вернулись сюда основательнее и начали строить крепость, которую татары атаковать не решались и наконец в 1382 году признали право Генуи владеть Чембало, и здешняя крепость "при жизни" была едва ли не самой мощной в Газарии и единственной имевшей на вооружении тяжёлую артиллерию. В 1433 против генуэзцев взбунтовались греки, им на помощь пришло опять же греческое княжество Феодоро, византийский осолок в Крымских горах, и ненадолго они овладели Чембало... но затем из Генуи подошло подкрепление, отбившее у феодоритов не только Чембало, но и Авлиту и Каламиту (Инкерман) на Севастопольской бухте, окончательно загнав их в горы... а через каких-то 40 лет и тех, и других смели турки.
3.
Но кто бы ни был хозяином, балаклавские греки всё так же держались за свою бухту и в отличие от феодоритских греков, даже не откликнулись на призыв Екатерины II к переселению на Азовское море. Однако когда Россия пришла к ним сама - как минимум были не против. В первые же годы был сформирован Греческий батальон, включавший церемониальную Амазонскую роту (разумеется, идю предложил ловелас-Потёмкин) - с невероятно красотой гречанок я познакомился ещё в Ессентуках, и думаю, на высоких гостей балаклавские "амазонки" действительно производили неизгладимое впечатление. А вот крупным портом, несмотря на всё удобство своей бухты, Балаклава так и не стала, видимо просто не выдерживая соперничества с Севастополем. Звёздный час её наступил, как ни странно, в Крымскую войну, когда она стала главной базой англо-французской коалиации, которую те обустроили под себя, в сущности превратив Балаклаву в маленький колониальный городок с променадом, увесилительными заведениями, портом и железной дорогой, так что молва окрестила её "Маленький Лондон". О крушении "Чёрного Принца" и ещё 10 кораблей, разбитых штормом о балаклавские ворота, я уже писал, равно как и о том, что не привезённые вовремя зимние вещи вынудили солдат изобрести шапку-балаклаву, а поиски мифического золота, которое он якобы вёз то ли на жалование, то ли на подкуп, привлекли несколько экспедиций (в том числе описанную у Курпина экспедицибю Рестуччи) и по известной легенде сподвигли СССР создать в 1924 году ЭПРОН (Экспедиция подводных работ особого назначения) - профессиональную водолазную службу (хотя, на самом деле, конечно, поднимать собирались не "Принца", а более актуальные корабли Черноморского флота, затопленные в Гражданскую войну при отступлении)... Удержание Балаклавы англичанам далось нелегко - после Балаклавское сражения в октябре 1854 года (где была и "тонкая красная линия", и "атака лёгкой кавалерии", ставшие нарицательными) прилегающую долину англичане стали называть Долиной смерти. В итоге, как мы знаем, разрушен был Севастополь, а коалиция ушла отсюда лишь летом 1856 года - но на Англию Балаклава повлияла больше, чем Англия на Балаклаву...
4.
До революции городок развивался как курорт (ох и не любили, судя по Куприну, греки здешних дачников... но квартиры летом сдавали, ибо за деньги), причём судя по всему - курорт достаточно бюджетный, так как роскошные виллы в ней можно пересчитать по пальцам. Основное место их концентрации - Новая набережная на кадре выше, ныне закрытая для простых смертных (при Украине её называли в шутку набережной имени Януковича), дома на ней при всей своей новодельности вполне исторические: справа дом врача (вернее, владельца электролечебницы) Педькова (1900), по центру - актрисы Соколовой, у которой как-то гостила Леся Украинка. А напротив них (на кадре ниже) - Охотничий дворец князя Юсупова:
5.
Всего в Балаклаве три набережных: Новая - на мысу за Чембало; Таврическая (она же Мраморная улица) - на западной стороне бухты, под горой Таврос; Назукина - на восточной, и главной считается именно последняя. Увы, по Таврической набережной мы так и не прогулялись, лишь полюбовавшись ей с воды. На ней и зданий-то почти нет - лишь пара дореволюционных развалин, многоэтажный отель да входы в " Объект 825" - музеефицированную в 2003 году подземную базу подлодок, куда мы также не попали.
6.
У окончания бухты - промзона. Восточнее - судоремонтный завод (виден справа на кадре выше), западнее - причал береговой охраны, а за ним Балаклавское рудоуправление, куда поступают флюсовые известняки из Псилерахского карьера за горой. Туда сейчас подходит железная дорога, и погрузка располагается примерно на месте английской станции времён Крымской войны.
7.
Военное и курортное в Балаклаве переплетены ещё теснее, чем в Севастополе. Вот например на весёлой набережной угрюмое серое здание экспериментальной базы ВМФ СССР, где обучали боевых дельфинов (а это, вопреки расхожему мнению, были не "живые торпеды", а сапёры - учили их ставить и находить мины)... хотя сам дельфинарий, видимо, был в другом месте.
8.
И сразу в Балаклаве становится просторно, свежо, уютно и по-домашнему деловито, точно в комнатах после отъезда нашумевших, накуривших, насоривших непрошеных гостей. Выползает на улицу исконное, древнегреческое население, до сих пор прятавшееся по каким-то щелям и задним каморкам. На набережной, поперек ее, во всю ширину, расстилаются сети. На грубых камнях мостовой они кажутся нежными и тонкими, как паутина, а рыбаки ползают по ним на четвереньках, подобно большим черным паукам, сплетающим разорванную воздушную западню. Другие сучат бечевку на белугу и на камбалу и для этого с серьезным, деловитым видом бегают взад и вперед по мостовой с веревкой через плечи, беспрерывно суча перед собой клубок ниток. Атаманы баркасов оттачивают белужьи крючки - иступившиеся медные крючки, на которые, по рыбачьему поверью, рыба идет гораздо охотнее, чем на современные, английские, стальные. На той стороне залива конопатят, смолят и красят лодки, перевернутые вверх килем. У каменных колодцев, где беспрерывно тонкой струйкой бежит и лепечет вода, подолгу, часами, судачат о своих маленьких хозяйских делах худые, темнолицые, большеглазые, длинноносые гречанки, так странно и трогательно похожие на изображение богородицы на старинных византийских иконах. И все это совершается неторопливо, по-домашнему, по-соседски, с вековечной привычной ловкостью и красотой, под нежарким осенним солнцем на берегах синего, веселого залива, под ясным осенним небом, которое спокойно лежит над развалиной покатых плешивых гор, окаймляющих залив. - здесь и далее (если без пояснений) цитирую Куприна.
Но прежде, чем выйти на набережную, поднимемся в Чембало, чей донжон в цитадели Святого Николая буквально парит над городком:
9.
В прошлой части, как вы помните, мы пришли сюда по тропам с Серебряного пляжа. Подъём в крепость с обратной стороны, вдоль рельсов, по которым реставраторы поднимали материалы:
10.
Цитадель Святого Николая (она же Верхний город) была построена в 1460-е годы, имела 8 башен (в том числе 2 отдельно стоящих), а стены окружали её лишь с трёх сторон - с четвёртой был обрыв к морю. Располагавшаяся в Городе Святого Николая администрация включала двух казначеев, судью-викария, епископа, старейшин, рассыльного и трубачей. Гарнизон крепости к XV веку состоял из сорока стрелков (причём в их число входили цирюльник, два трубача и полицейский пристав). Семеро из них во главе с комендантом осуществляли постоянную охрану Верхнего города Святого Николая (с) Википедия. В принципе такое устройство - обширная Нижняя крепость и нависающая над ней цитадель - характерна и для Судака, и для Феодосии.
11.
У донжона не видна "юбка" - цоколь с наклонными стенами, уклон которых гасил таранные удары. Часть башни обрушилась в 2008 году, и над её воссозданием и работают реставраторы, но судя по виду этих лесов, "деньги кончались" внезапно и не раз. Донжон служил ещё и водонапоркой - из источника в горах по керамическим трубам вода поступала в цистерну под башней, откуда распределялась по крепости. В принципе, до обвала донжон можно было и изнутри осмотреть, и с его площадки городом полюбоваться. Что за сооружение за донжоном - увы, так и не разобрался, но возможно, ворота. Крепость состояла из трёх частей - цитадель, Нижний город Святого Георгия и Консульский замок на мысу, который с цитаделью часто путают. Там, на уровне фундаментов, сохранились руины церкви, таможни, ещё одной цистерны, башни-маяка на краю и собственно консульского дворца (а консул назначался в каждую факторию на 1 год из Генуи, дож которой был официальным правителем)... но мы как-то забыли туда сходить, возможно просто спешили на маршрутку. На самом деле жалко... Вот всё-таки сколько у меня было подобных упущений?
12.
Но в общем-то в нынешнем виде когда-то достойное Судакской крепости Чембало не очень-то впечатляет, а издалека башни смотрятся интереснее, чем вблизи. Но ради чего стоит сюда забраться - это виды на Балаклавскую бухту. Вот он, Рыбий Мешок, во всей красе, со своими плавными изгибами и кишащими лодками. Объекты все уже знакомы, на горизонте - Федюхины высоты, к которым (но совсем до них не доходя) вела английская железная дорога.
13.
Индустриальный конец бухты поближе:
14.
У Балаклавы есть свой Новый город - при Советах она "выплеснулась" в долину, поглотив бывшую Кадыковку, где при англичанах находились всякие увесилительные заведения для военных. Классический сталинский ДК на переднем плане - это бывший Дом офицеров, а изначально и вовсе Дом культуры ЭПРОНа (1932), проще говоря ДК водолазов (сразу представляется зал, полный шлепающих ластами зрителей в гидрокостюмах). За ним улица Калича ведёт к городскому парку с братской могилой на опушке, а за парком и скалистым склоном горы Спилия видны крыши уже общегородского ДК и администрации 1950-х годов, построенной видимо накануне упразднения города:
15.
Теперь посмотрим в другую сторону. К горловине бухты спускаются ещё две башни крепости Святого Георгия. Повыше - "башня с обручами" (изначально имела три стены, раскрываясь внутрь крепости, четвёртая стена достроена в 15 веке), пониже башня Бернабо Грилла - генуэзцы часто называли башни в честь консулов, помечая их геральдическими досками, и Грилла правил здесь в 1463 году. Помимо самих башен, как видите, сохранились и огрызки других укреплений - эта стена, державшая широкую сторону мыса, была самой мощной. Точно не знаю, когда крепость была заброшена, может уже при турках, но на камень исправно растаскивалась все эти века - на момент присоединения к России в ней было 13 башен.
16.
Ближе к выходу из бухты - штольня подземной базы, через которую, незамеченные американским спутником-шпионом, выходили подводные лодки. Вход на "объет" - с другой стороны:
17.
Сами "ворота". На той стороне гора Метелино и отвалы Псилерахского карьера. В принципе действительно похоже на описание Ламоса в "Одиссее":
В гавань прекрасную там мы вошли. Её окружают
Скалы крутые с обеих сторон непрерывной стеною.
Около входа высоко вздымаются друг против друга
Два выбегающих мыса, и узок вход в эту гавань.
А примерно в той выемке слева и стоял Консульский замок:
18.
Спускаемся вдоль стены в город:
19.
Однажды ранним утром повсюду - по домам, по кофейным, по улицам - разносится, как молния, слух:
- Рыба пошла, рыба идет! Макрель зашла в заводы к Ивану Егоровичу, к Коте, к Христо, к Спиро и к Капитанаки. И уж конечно, к Юре Паратино.
Все артели уходят на своих баркасах в море.
Остальные жители поголовно на берегу: старики, женщины, дети, и оба толстых трактирщика, и седой кофейщик Иван Адамович, и аптекарь, занятой человек, прибежавший впопыхах на минутку, и добродушный фельдшер Евсей Маркович, и оба местных доктора.
Особенно важно то обстоятельство, что первый баркас, пришедший в залив, продает свою добычу по самой дорогой пене, - таким образом, для дожидающих на берегу соединяются вместе и интерес, и спорт, и самолюбие, и расчет.
Наконец в том месте, где горло бухты сужается за горами, показывается, круто огибая берег, первая лодка.
- Это Юра.
- Нет, Коля.
- Конечно, это Генали.
У рыбаков есть свой особенный шик. Когда улов особенно богат, надо не войти в залив, а прямо влететь на веслах, и трое гребцов мерно и часто, все как один, напрягая спину и мышцы рук, нагнув сильно шеи, почти запрокидываясь назад, заставляют лодку быстрыми, короткими толчками мчаться по тихой глади залива. Атаман, лицом к нам, гребет стоя; он руководит направлением баркаса. Конечно, это Юра Паратино!
До самых бортов лодка наполнена белой, серебряной рыбой, так что ноги гребцов лежат на ней вытянутыми прямо и попирают ее. Небрежно, на ходу, в то время когда гребцы почти еще не замедляют разгона лодки, Юра соскакивает на деревянную пристань.
Тотчас начинается торг со скупщиками.
20.
На стыке набережных Новой и Назукина - небольшая лодочная пристань у заброшенной водолечебницы Генали (1906):
21.
Набережная, переименованная при Советах в честь севастопольского революционера Ивана Назукина, ныне выглядит так - в общем-то, обычный крымский променад с сувенирными лавками, посредственными кафешками и сомнительными развлечениями.
22.
Самые, пожалуй, характерные особенности - во-первых, в том, что набережная почти на уровне воды (ведь в бухте не бывает волн), а во-вторых - толстый слой лодок на причалах, от яхты до баркаса. Ялики, катающие туристов к окрестным пляжам, я уже показывал в прошлых частях, равно как и выполняющий те же задачи крупный катер. А эти баркасики может быть и рыбацкие, как в старые добрые времена.
Балаклавскую бухту, узкогорлую, извилистую и длинную, кажется, со времен Крымской кампании не заходил ни один пароход, кроме разве миноносок на маневрах. Да и что, по правде сказать, делать пароходам в этом глухом рыбачьем полупоселке-полугородке? Единственный груз - рыбу - скупают на месте перекупщики и везут на продажу за тринадцать верст, в Севастополь; из того же Севастополя приезжают сюда немногие дачники на мальпосте за пятьдесят копеек. Маленький, но отчаянной храбрости паровой катеришка "Герой", который ежедневно бегает между Ялтой и Алупкой, пыхтя, как зарьявшая собака, и треплясь, точно в урагане, в самую легкую зыбь, пробовал было установить пассажирское сообщение и с Балаклавой. Но из этой попытки, повторенной раза три-четыре, ничего путного не вышло: только лишняя трата угля и времени. В каждый рейс "Герой" приходил пустым и возвращался пустым. А балаклавские греки, отдаленные потомки кровожадных гомеровских листригонов, встречали и провожали его, стоя на пристани и заложив руки в карманы штанов, меткими словечками, двусмысленными советами и язвительными пожеланиями.
23.
По известной легенде, набережную построили англичане, но всё-таки не будем понимать цивилизованность превратно: бухта была в первую очередь портом, куда привозили подкрепления и грузы, вывозили раненных и трофеи, и думается, прогулочную набережную для офицеров с бакенбардам тут воткнуть было попросту некуда - при англичанах она выглядела так:
24.
А нынешний вид она приобрела в 1890-е годы, но как уже говорилось, Балаклава была курортом довольно бюджетным, и виллы на набережной весьма скромны. Вот самая симпатичная в этой части вилла Мерецкой:
25.
А в основном застройка набережной весьма невзрачна, и дома с интересной историей лучше выискивать, вооружившись списком адресов, чего я по причине курортной беспечности не сделал. В итоге проходил и мимо "Гранд-отеля", где останавливался Куприн, и мимо первого в Крыму кинотеатра "Монепос" (1910, ныне "Родина"), и доходного дома Христопуло - местного грека-подрядчика, строившего набережную, но ничего не заснял. Вот ещё одна бывшая гостиница "Россия". Такое - белое и минималистичное - тут почти всё:
26.
Выше набережной - колоритные улочки с совершенно вневременной застройкой. Впрочем, на старых фотографиях подножье Спилии в основном облеплено глинобитными лачугами с красными крышами, так что видимо значительная часть этих зданий всё же советские. Но - далеко не все:
27.
И на другой день еще приходят баркасы с моря.
Кажется, вся Балаклава переполнилась рыбой. Ленивые, объевшиеся рыбой коты с распухнувшими животами валяются поперек тротуаров, и когда их толкнешь ногой, то они нехотя приоткрывают один глаз и опять засыпают. И домашние гуси, тоже сонные, качаются посредине залива, и из клювов у них торчат хвосты недоеденной рыбы. В воздухе еще много дней стоит крепкий запах свежей рыбы и чадный запах жареной рыбы. И легкой, клейкой рыбьей чешуей осыпаны деревянные пристани, и камни мостовой, и руки и платья счастливых хозяек, и синие воды залива, лениво колышущегося под осенним солнцем.
Гусей и греков-хозяев теперь тут не найти, а рабыцкие коты - всех переживут:
28.
Почти у каждого грека, славного капитана-листригона, есть хоть крошечный кусочек виноградника, - там, наверху, в горах, в окрестностях итальянского кладбища, где скромным белым памятником увенчаны могилы нескольких сотен безвестных иноземных храбрецов. Виноградники запущены, одичали, разрослись, ягоды выродились, измельчали. Пять-шесть хозяев,
правда, выводят и поддерживают дорогие сорта вроде "Чаус", "Шашля" или "Наполеон", продавая их за целебные курортной публике (...). Остальные владельцы ходят в свой виноградник, или, как здесь говорят, - "в сад" только два раза в год: в начале осени - для сбора ягод, а в конце - для обрезки, производимой самым варварским образом.
Всякий, кто может, поодиночке или в складчину, жмут и давят виноград теми первобытными способами, к которым, вероятно, прибегал наш прародитель Ной или хитроумный Улисс, опоивший такого крепкого мужика, как Полифем. Давят прямо ногами, и когда давильщик выходит из чана, то его голые ноги выше колен кажутся вымазанными и забрызганными свежей кровью. И это делается под открытым небом в горах, среди древнего виноградника, обсаженного вокруг миндальными деревьями и трехсотлетними грецкими орехами.
(...) Вино и месяца не постоит в бочке, как его уже разливают в бутылки и несут в город. Оно еще бродит, оно еще не успело "опомниться", как характерно выражаются виноделы: оно мутно и грязновато на свет, со слабым розовым или яблочным оттенком; но все равно пить его легко и приятно. Оно пахнет свежераздавленным виноградом и оставляет на зубах терпкую, кисловатую оскомину. Зато оно замечательно по своим последствиям. Выпитое в большом количестве, молодое вино не хочет опомниться и в желудке и продолжает там таинственный процесс брожения, начатый еще в бочке. Оно заставляет людей танцевать, прыгать, болтать без удержу, кататься по земле, пробовать силу, подымать невероятные тяжести, целоваться, плакать, хохотать, врать чудовищные небылицы. У него есть и еще одно удивительное свойство, какое присуще и китайской водке ханджин: если на другой день после попойки выпить поутру стакан простой холодной воды, то молодое вино опять начинает бродить, бурлить и играть в желудке и в крови, а сумасбродное его действие возобновляется с прежней силой. Оттого-то и называют это молодое вино - "бешеным вином".
29.
По гостям, как и всегда в консервативной Балаклаве, ходят редко. Встречаются в кофейнях, в столовых и на открытом воздухе, за городом, где плоско и пестро начинается роскошная Байдарская долина. Каждый рад похвастаться своим молодым вином, а если его и не хватит, то разве долго послать какого-нибудь бездомного мальчишку к себе на дом за новой порцией? Жена посердится, побранится, а все-таки пришлет две-три четвертных бутыли мутно-желтого или мутно-розового полупрозрачного вина.
Кончились запасы - идут, куда понесут ноги: на ближайший хутор, в деревню, в лимонадную лавочку на 9-ю или на 5-ю версту Балаклавского шоссе. Сядут в кружок среди колючих ожинков кукурузы, хозяин вынесет вина прямо в большом расширяющемся кверху эмалированном ведре с железной дужкой, по которой ходит деревянная муфточка, - а ведро полно верхом. Пьют чашками, учтиво, с пожеланиями и непременно - чтобы все разом. Один подымает чашку и скажет: "стани-ясо", а другие отвечают: "си-ийя".
Потом запоют. Греческих песен никто не знает: может быть, они давно позабыты, может быть, укромная, молчаливая Балаклавская бухта никогда не располагала людей к пению. Поют русские южные рыбачьи песни, поют в унисон страшными каменными, деревянными, железными голосами, из которых каждый старается перекричать другого.
29а.
Теперь времена изменились: нравы пали, и люди обеднели, рыба ушла куда-то в Трапезунд, оскудела природа. Теперь потомки отважных листригонов, легендарных разбойников-рыболовов, катают за пятачок по заливу детей и нянек и живут сдачей своих домиков внаймы приезжим. (...) Так рассуждают между собой старики, сидя в спокойные осенние сумерки около своих побеленных оград, на каменных скамьях, вросших в течение столетий в землю.
30.
Позади - скучное лето с крикливыми, заносчивыми, требовательными дачниками, впереди - суровая зима, свирепые норд-осты, ловля белуги за тридцать - сорок верст от берега, то среди непроглядного тумана, то в бурю, когда смерть висит каждую минуту над головой и никто в баркасе не знает, куда их несут зыбь, течение и ветер!
31.
Нигде во всей России, - а я порядочно ее изъездил по всем направлениям, - нигде я не слушал такой глубокой, полной, совершенной тишины, как в Балаклаве.
Выходишь на балкон - и весь поглощаешься мраком и молчанием. Черное небо, черная вода в заливе, черные горы. Вода так густа, так тяжела и так спокойна, что звезды отражаются в ней, не рябясь и не мигая. Тишина не нарушается ни одним звуком человеческого жилья. Изредка, раз в минуту, едва расслышишь, как хлюпнет маленькая волна о камень набережной. И этот одинокий, мелодичный звук еще больше углубляет, еще больше настораживает тишину. Слышишь, как размеренными толчками шумит кровь у тебя в ушах. Скрипнула лодка на своем канате. И опять тихо. Чувствуешь, как ночь и молчание слились в одном черном объятии. (...) Раздаются замедленные, ленивые шаги ночного сторожа, и я различаю не только каждый удар его кованых, тяжелых рыбачьих сапогов о камни тротуара, но слышу также, как между двумя шагами он чиркает каблуками. Так ясны эти звуки среди ночной тиши, что мне кажется, будто я иду вместе с ним, хотя до него - я знаю наверное - более целой версты. Но вот он завернул куда-то вбок, в мощеный переулок, или, может быть, присел на скамейку: шаги его смолкли. Тишина. Мрак.
32.
А вот такие вот в Балаклаве подъезды - и без "европейского выбора" их можно, оказыается, содержать в чистоте и порядке:
33.
Где-то в этих улочках затеряна церковь Двенадцати Апостолов - в основе её генуэзский костёл, освящённый в 1357 году, что и считается датой основания Балаклавы; при этом, возможно, и сами генуэзцы перестроили её из византийской церкви. Нынешний облик - 1794 года, а изначальное посвящение неизвестно:
34.
В Балаклаве 4 горизонтальных улицы: Назукина (набережная), Калича, Рубцова и Кирова, к коим ещё добавляется Башенная не во всю длину бухты. А вот вертикальных улочек немного - в основном лестницы или непроезжией подъёмы, те же тропы в городской застройке, только вместо лачуг ныне хрущовки и виллы.
35.
А все горизонтальные улицы сходятся к площади Первого Мая с уже упомянутым Домом культуры и лежбищем маршруток в Севастополь:
36.
Здесь же памятник Лесе Украинке:
37.
За площадью, приняв в себя остальные улицы, продолжается улица Калича между судозаводом и какими-то зданиями разных эпох:
38.
Это "бутылочное горлышко", за домами - скала:
39.
Электростанция (1910) с домиком конторы:
40.
Взгляд назад. Афишами байк-шоу на горе Гасфорта был увешан весь Севастополь, и самым интригующим пунктом значилось "реконструкция недавних событий". Байк-мистерия "Крым наш!" - звучит?
41.
В здании с афишей обитает столовая с советским интерьером, ассортиментом и ценами, и так как я был в компании 3 завзятых АВПшников, мы тут же пошли её тестировать. Вот интересно, остались ли подобные заведения в Краснодарском крае? Да и тут, как видите, курортники предпочитают рыбные ресторанчики и пиццерии на набережной:
42.
За столовой улица Рубцова (в данном случае не поэт, а герой войны Герасим Рубцов) переходит в серпантин, ведущий к фортам на Спилии 1910-х годов - Северной Балаклаве и Южной Балаклаве с её "Бочкой Смерти" (тут см. прошлую часть).
43.
На опушке парка, о который улица Калича разбивается на улицы Новикова и Крестовского - та самая Братская могила, которую мы видели с горы. Есть всё-таки в советских монументах Великой Отечественной что-то языческое, погребённые на площадях и перекрёстках герои словно становятся духами-хранителями мест, за которые пали.
44.
Дальше мы не ходили, Новую Балаклаву я видел лишь из окна маршрутки. По улице Новикова за забором погранчасти видно красивое дореволюционное здание, может быть какой-нибудь штаб местых фортов? А в 1854-56 примерно на его месте был английский вокзал:
45.
Рассказывая про Большую Крымскую Центральную железную дорогу (а так, ни больше ни меньше, её называли саму англичане!) в посте о транспорте Крыма я умудрился сделать в паре предложений несколько действительно грубых ошибок. Во-первых, она не была первой - ещё в 1843 году конно-рельсовая дорога километровой длины связывала Инкерманские карьеры и пристань, откуда камень везли на стройки Севастополя. Во-вторых, она не была узкоколейной, и даже наоборот - имела "индийскую колею" 1676мм, самую широкую из массовых, и видимо к тому времени уже опробованную англичанами в колониях (ныне на неё приходится 78 тыс. километров железных дорог, или 6% мировой сети, но на территории бывшего СССР та линия так и осталась единственной). В-третьих, она не была конной, работали на ней 5 целых паровозов - три грузовых и два пассажирских, при этом кое-где составы приходилось подтягивать по склону лебёдкой. Построили дорогу под руководством инженера-подрядчика Самуэля Мортона Пето всего за 7 недель, но объём материала впечатляет: 1800 тонн рельсов, 6000 шпал, 300 тонн досок и около 2000 тонн оборудования, включая подъемные краны, вагоны-платформы, вагонетки и машины для забивания свай - всё это доставляли морем. В общем, такой размах вкупе с громким названием видимо свидетельствовал о том, что со временем сеть таких дорог должна была связать Себастополис, Симферополис, Керч-Бей и другие города в британской колонии Кримея. Как видно на французской карте, дорога начиналась двумя ветками по обе стороны бухты, сходилась к основной станции и далее вела на позиции, где станций как таковых уже не было - её общую протяжённость оценивают от 11 до 32 километров. Фотография станции, вместе с британским флотом на заднем плане, даже сохранилась:
46.
Причём как сверху, так и прямо с путей:
46а.
Какую роль сыграла эта дорога в осаде - сказать сложно. С одной стороны - регулярный подвоз боеприпасов, стройматериалов для укреплений, быстрая ротация солдат между передовой и лагерем, первый в истории санитарный поезд (тут уж не Куприна я бы процтировал, а Ремарка - но у него описана совсем другая война). С другой - Севастополь всё равно держался почти год; с третьей - а может, без этой дороги его бы в принципе не взяли? Как бы то ни было, по окончании войны рельсы продали на металлолом туркам (причём неизвестно - наши или британцы), технику и оборудование вывезли восвояси и продали в 1880-х Аргентине, на железных дорогах которой эти паровозы закончили свой век:
47.
В общем, странный город Балаклава, редко у маленького городка бывает столь неповторимое лицо. И теоретически, в следующий приезд я мог бы набрать материала ещё на пару постов - о фортах на горах и о подземной базе подлодок. В следующей же части - сборная солянка из окружающих Севастополь предгорий, частью уже на территории Республики Крым.
Севастополь
Город-эпос. Общий колорит.
Николаевский мыс.
Уцелевшие. Осколки старины.
Наследие Первой обороны.
Наследие Второй обороны.
Городской холм.
Южная бухта и вокзал.
Корабельная сторона.
Северная сторона.
Херсонес.
Окрестности Севастополя.
Инкерман. По воде и по рельсам.
Инкерман. Монастырь, крепость и карьер.
Фиолент.
Балаклавский берег.
Балаклава.
Севастопольские предгорья.
День Черноморского флота
Севастопольская бухта. Суда и корабли.
Парад кораблей Черноморского флота.