Александр Елисеев. Метасоциальный аспект Русского эпоса (Часть III)
Часть I - https://a-eliseev.livejournal.com/2220544.html
Часть II - https://a-eliseev.livejournal.com/2220951.html
Глава 6. Вольга и Микула: трёхварновый уровень воссоединения
В предыдущей главе «богатырского цикла» упор был сделан на восстановлении единства Царской сверхварны («Хамса», «Лебедь») по линии «брахманы-кшатрии». Но есть ещё одна, важная линия - «брахманы-кшатрии-вайшьи» («хозяйственники»). Впрочем, можно представить данную линию и так: «высшие варны-вайшьи»; или: «элита-народ», «власть-земля».
Разберём былинные образы Вольги Святославовича (Волха Всеславьевича) и Микулы Селяниновича. Первый является, одновременно, и волхвом (Волх) - чародеем, и могучим воином. После успешного похода на некое «Индейское царство» Вольга становится царём, что указывает на соединение священнического и воинского.
Но для нашей темы более важно его взаимодействие с крестьянским богатырём Микулой Селяниновичем, который, несомненно, «персонифицирует» вайшьянское, «хозяйственное» начало. Былины повествуют о том, как Вольга собирал подати с городов Гурчевца и Ореховца. Во время данной «операции» он повстречал гурцевского сборщика податей, обдирающего мужиков. За это крестьянский богатырь отходил его плёткой. Вольга берёт Микулу с собой в дружину - именно сборщиком податей. Их они и собрали с двух городов, победив местные власти.
Перед нами этакий консервативно-революционный Миф, демонстрирующий единство Власти и Народа против корыстного Средостения («буржуазного», «аристократического» или «бюрократического»). Кроме того, союз Вольги и Микулы символизирует воссоединение «высших» варн с варной «низшей», которое есть вос-соединение прежде расколотого, изначального единства, вос-создание единой сверхварны гиперборейского Золотого Века. Происходит Консервативная, то есть, истинная, Революция. Как писал Юлиус Эвола: «Причудливая судьба слов: «революция» в своем изначальном этимологическом смысле и не означает ничего иного; она происходит от re-volvere, субстантива, который выражает движение, возвращающее к собственному истоку, к отправной точке». («Люди и руины») К слову, обратим внимание на то, что слово «вос-становление» одного корня со словом «вос-стание».
При этом, ни дружинники Вольги, ни сам князь не могут поднять Микулиной сохи. Сам же Микула поднимает соху играючи, одной рукой, после чего запускает её в небо. Здесь проводится мысль о том, что вайшьянские «низы» в чём-то и посильнее брахманско-кшатрийских «верхов». Или можно выразить суть Вольгиной «немощи» так - с распадом изначальной сверхварны произошло и разделение могущества. «Часть» его попала в руки «низам», что и демонстрирует Микула.
Сам Вольга родился от соития княжны Марфы и Змея. Здесь имеет место указание на ветхий аспект Мировой Души, которая подвергается воздействию Мировой Рептилии, космического Компа.
«Змеиное» в Князе Вольге - это некий особый изъян в особой, священной Крови. Те, кто выше - обладают как особыми достоинствами, так и особыми недостатками. Они подвержены самым, что ни на есть, ужасающим соблазнам. Среди ни - соблазн максимально разогреть душевное, «яростно-желательное», звериное начало, отличное от духовного, райско-ангелического. Такой разогрев гиперэлитарии считали (и считают) необходимым - с тем, чтобы обрести некое космическое могущество, «чреватое», в частности, и физическим бессмертием. («Мир Людей и мир животных6 инверсия и преображение» - https://a-eliseev.livejournal.com/2159639.html)
Вот и «змеиный» потомок Вольга оборачивается в разных животных (волка, сокола). Вместе с тем, он же и смиряет свою гиперэлитарную натуру, заключая союз с крестьянским богатырём Микулой.
Однако, далеко не все представители сакрального Рода сумели избежать таких соблазнов. И здесь стоит снова привести данные «Сказания о Славене и Русе» : «Болший сын оного князя Словена Волхов (Волхов предстаёт как некая тёмная сторона Волха Всеславьевича. - А. Е.) бесоугодный и чародей лют в людех тогда бысть, и бесовскими ухищренми и мечты творя и преобразуяся во образ лютаго зверя коркодела, и залегаше в той реце Волхове водный путь и непокланяющихся ему овых пожираше, овых изверзая потопляше; сего же ради люди, тогда невегласи, сущим богом окаяннаго того нарицаху и Грома его, или Перуна, нарекоша». Здесь всё, в высшей степени, архетипично и показательно - князь-змей, маг-оборотень, который преодолевает свою человеческую природу и жесточайшим образом подавляет людей, даже пожирает их - как упырь. И он же почитается как божество.
Волхов выдаёт себя за бога Грозы, сражающегося со змеевидным Велесом, и здесь уже указывается на контр-инициатическую Пародию. Чёрный воин-маг выдаёт себя за Громовержца. При этом происходит искажение самой Традиции, змеиное начало символически подчиняет себе Громовое - оно как бы побеждает его, тогда как в соответствии с реконструированным «Основным Мифом» индоевропейцев - победу одерживает именно Перун. («Пленённый Велес» - https://a-eliseev.livejournal.com/1874220.html)
В этом плане крайне любопытен рассказ новгородского жителя, записанный собирателем фольклора П. И. Якушкиным 16 января 1859 года: «Был зверь-змияка, этот зверь-змияка жил на этом самом месте, вот где теперь этот самый скит святой стоит Перюньской. Кажинную ночь этот зверь-змияка ходил спать в Ильмень-Озеро с Волховскою Коровницей. Перешел змияка жить в самый Новгород; а на ту пору и народился Володимер - князь в Киеве; тот самый Володимер князь, что привел Руссею в веру Крещеную. Сказал Володимер князь: «Всей земле Русской - креститься. Ну и Новгороду - тожь. Новгород окрестился. Черту с Богом не жить. Новый город схватил змияку Перюна, да и Бросил в Волхов. Черт силен: поплыл он не вниз по реке, а в гору, к Ильмень-озеру; подплыл к старому своему жилью - да и на берег! Володимер князь веле на том месте церковь рубить, а дьявола опять в воду. Срубили церковь: Перюну и ходу нет! От того эта церковь называется Перюнской, да и скит тоже Перюнский». Показательно, что о «змеиности» Перуна рассказано в контексте Крещения Руси, которое явилось окончательным отказом славенороссов от язычества. Тем самым язычество перестало быть традицией, которая, хоть и с «помехами», выражало Истину. С тех пор оно становится угасшей традицией, «психическими остатками» (Рене Генон), вместилищем пародийной контр-инициации.
Итак, былины «предлагают» два пути восстановления изначальной, гиперборейской сверхварны. Первый путь - воссоединение брахманского и кшатрийского. Второй - воссоединение брахманского, кшатрийского и вайшьянского. Возможно, что для второго вначале необходим первый, то есть, соединяются уже брахмано-кшатрии и вайшьи. Безусловно, восстановление сверхварны, в таком виде, в каком она существовала во времена Золотого Века, невозможно. Но возможно достижение некоторых состояний, которые близки к состоянию изначальному. Таково состояния «союза» разных варновых типов. Наивысшая же точка - состояние Царя, который есть и священник, и воин, и хозяйственник - «Хозяин всей Земли», верховный собственник всех земель (шире - ресурсов), организатор хозяйственной деятельности в масштабах всей страны.
Глава 7. Консервативная революция Егория Храброго.
Егорий Храбрый - герой русских сказаний. Считается, что под этим именем почитался один из величайших христианских святых - Георгий Победоносец. Это был выдающийся воин - храбрый и богатый. Он исповедовал христианство и раздал своё имущество бедным. Император Диоклетиан сначала приблизил к себе Георгия, но потом подверг его ужасающим мучениям. Ему наносили тяжелейшие раны, но все они были чудесным образом исцелены.
Егорий Храбрый народных сказаний воспроизводит чудеса Георгия Победоносца, но всё же не может быть отождествлён с ним полностью. Многие его деяния не совпадают с византийскими сказаниями и являются результатом сугубо русского творчества. Мы имеем дело с очень сложным образом, в котором совмещены и сам Георгий, и некий субъект древнерусской «мифологии», и архетипический образ Царя и Героя.
К слову, подобное совмещение характерно для персонажей русских былин. Так, былинный Илья Муромец являет собой многоуровневый образ, в котором одноимённый древнерусский воин и святой является только «частью». Другой же «частью» является бог Грозы Перун, чей образ в народном сознании был тесно связан с образом ветхозаветного Ильи. Существовало поверье, что Илья разъезжает по небу на колеснице и пускает молнии в Змея. Любопытно, что в договоре с византийцами одни знатные русы клянутся Перуном, а другие приносят присягу в соборной церкви пророка Ильи.
Еще одна «часть» - архетип Героя, который максимально реализовал в себе Царское начало. Данный Герой выступает как консервативный революционер, который преодолевает ветхость в Царском начале и помогает Царю вернуть его изначальное, гиперборейское могущество времен Золотого Века.
Егорий Храбрый выполняет такую же консервативно-революционную миссию, о чём ещё будет сказано ниже. Пока же отметим, что указанные выше многоуровневые образы вовсе не стоит сводить к пресловутому «двоеверию». Здесь русское национальное сознание пыталось интегрировать в Христианство «языческие» образы, очистив последние от ветхости паганизма и даже демонической «нагрузки».
В данном плане весьма показателен следующий сюжет. На восьмой день своих мучений Георгий просит отнести его в храм Аполлона. Там он встаёт перед каменной статуей этого божества и вопрошает его: «Неужели ради тебя я иду на заклание? И можешь ли ты принять от меня эту жертву как Бог?» Далее он осенил себя крестным знамением, вынудив беса, находящегося в статуе признать во всеуслышание свой демонический «статус». После этого разрушились все идолы, находящиеся в храме.
Обращает на себя внимание то, что Георгий просит отнести его именно к Аполлону, а не к какому-либо другому божеству. Солнечный Аполлон почитался как покровитель гипербореев - народа Золотого Века. Некий северный народ посылал дары в его Дельфийский храм. Эллины сопоставляли и даже отождествляли скифов и гипербореев. А позднее уже византийские авторы именовали русов как скифами, так и гипербореями.
Русским аналогом Аполлона являлся солнечный Даждьбог, чьими внуками именовались в «Слове о полку Игореве» русские князья. А исследователь Т. Зуева в работе «Древнеславянская версия
сказки «Чудесные дети» (https://russkayarech.ru/ru/archive/2000-3/91-102) утверждала, что в народном сознании образ Георгий Победоносца соединился с образом Даждьбога.
Как бы то ни было, но Егорий Храбрый, вне всякого сомнения, выступает как солнечный Герой. А Георгий Победоносец, в сюжете со статуей, указывает на вырождение, исчерпание «языческой» традиции, в которой исчезает все духовное и солнечное, а остаётся лишь лунное, душевное и даже демоническое. В солнечном образе Егория Храброго образ Дажьдьбога как бы очищается от психического и демонического, он, если так можно сказать, присоединяется к Святому. Необходимо также заметить, что в образе Егория могли находиться и образы других солнечных богов - Ярилы и Хорса.
В корпусе русских духовных стихов «Голубиная книга» (ГК) рассказывается о духовно-героическом подвиге Егория. О его происхождении там сообщается следующее:
«Во граде было в Иерусалиме
При царе было при Федоре,
Жила царица благоверная
Святая София Перемудрая.
Породила она себе три дочери,
Три дочери да три любимые,
Четвертого сына Егория,
Егория, света, Храброго:
По колена ноги в чистом серебре,
По локоть руки в красном золоте,
Голова у Егория вся жемчужная,
По всем Егорие часты звезды».
Под Софией здесь следует понимать образ Матери(и)-Земли, которая просветлена и преображена духовной мощью Царственного супруга - Царя Фёдора (о высшем аспекте Матери-Земли, как о проекции Царя-Мира сказано выше). Здесь также имеет место многоуровневый символизм. Мать Егория - это мат-ерия, которая превращается (по воле Царя Небесного) из «безвидной» и «пустой» земли «Книги творения» в мир оформленных «вещей», то есть в нечто осмысленное («премудрое», «софийное») и близкое к личности. На метасоциальном уровне «Землей» является «Народ» («общество»), который персонифицируется во взаимодействии с Царской Властью. Земля становится соборной Личностью, входя в плерому Царя. («Метаполитика Царя» - https://a-eliseev.livejournal.com/2228083.html) Это личностное преображение символически происходит во время венчания Монарха на Царство. По сути, речь идёт о союзе Власти с Народом, с Землёй. Егорий Храбрый - самое совершенное порождение союза Царя Мира и Земли-Материи. Он - Царский сын, но в ГК ведёт себя, скорее, как Герой, чему есть свои основания, о коих будет сказано ниже.
«Не бывало на Иерусалим-град
Никакой беды, ни погибели;
Наслал Господь наслание
На Иерусалим-град:
Напустил Господь царища Демьянища,
Безбожного пса бусурманища.
Победил злодей Иерусалим-город,
Сечет и рубит и огнем палит,
Царя Федора в полон берет,
В полон берет, в столб закладывает».
Царище (не-Царь) Демьянище - ещё один многоуровневый образ. Здесь, безусловно, содержится «исторический» император Диоклетиан - гонитель христиан и радетель угасшей языческой традиции, превращающейся из духовного делания в душевные, психические остатки. Но это, опять же, одна из «частей» русского мифологического образа. Демьянище - «безбожный пёс». И это указывает на сказочного Собаку Калин-а-царя. Имя самого Калина этимологизировали на самый разный лад, наиболее популярна «тюркская версия». Его же следует, скорее, связать его с Калин-овым мостом, который находится над огненной рекой Смородиной. Ведёт этот мост в Навь (сама Смородина именуется ещё и Невой-рекой) - царство теней, славянский Аид. И там обитает змеевидное Чудо-Юдо, которое противостоит русским богатырям на Калиновом мосту. Это «морской царь» - (Навь ближе всего к стихии вод), Анти-Царь, пародирующий Царя Мира - Земного Царя. И как Царь Мира есть бытийный полюс нашей реальности, абсолютный Субъект, тотальный Центр, так Калин-царь есть «полюс» небытийный, абсолютный Объект, тотальная Периферия. Это Мировой Змей, Ермунганд. Вселенский Робот, космический Компьютер
Калин - именно «собака-царь», и это заставляет вспомнить змее-пса Кербера, сторожащего вход в Аид. В эллинской традиции Кербер - хтонический пёс, охраняющий Аид - царство теней. Его обычно представляют, прежде всего, именно псом, но он является одновременно и змеем. Кербер - сын драконоголового Тифона, волосы на голове и спине у него состоят из змей, он обладает хвостом-драконом, которым жалит. Кроме того, у охранника Аида три головы, что роднит его с драконами, а из пасти у него капает ядовитая слюна.
Собака анти-Царь максимально близок к психоэмоциональному региону Души (не Духа), миру тонких форм, где содержится инферно. Он пленяет Царя Федора, что символизирует некую повреждённость внутри Царского начала, сообщение ему определённой ветхости. Сугубо личное становится в некую оппозицию к сверхличному, которое символизирует могущество Царя Мира. Монарх вмещает в себя всех поданных, поэтому, кстати, и величает себя - «Мы». Он символически воспроизводит некогда единый Тотальный Субъект, соединяя разрозненные личности в некую Сверхличность. Это не столько личность, имеющая мандат, сколько личность, символизирующая реальности высшего уровня - и, в силу этого, становящаяся сверхличностью. При этом, речь идёт о «двухуровневом» символизме. Царь символизирует как трансцендентный (Абсолют), так и имманентный принцип.
В рамках данного очерка нас интересует именно второй. Это - бытийный полюс - Царь Мира. Его, собственно, и символизируют земные монархи, причем, надо иметь ввиду, что символ реально содержит в себе содержимое, хотя и не тождественен ему.
Внутри монарха находятся два начала - личностное и сверхличностное. (Второе вовсе не означает безличностность, имеется ввиду переход с уровня отдельной личности - «одной из многих» - на уровень всеохватывающей, соборной личности, которая «только одна».) И между этими двумя начала происходит перманентный, хотя и часто скрытый, конфликт.
Монарх осознает всю недостаточность (и даже ущербность) одного, личностного, начала и пытается, так или иначе, пробудить в себе начало другое - сверхличностное. С этой целью он поднимает сверхличностное восстание против себя же самого, точнее, против своей «человеческой, слишком человеческой» половины. Ярчайший пример такого восстания явил Иван Васильевич Грозный.
«Полонил злодей три отроцы,
Три отроцы и три дочери,
А четвертого чудного отроца
Святого Егория Храброго.
Увозил Егорья во свою землю,
Во свою землю во неверную.
Он и стал пытать, крепко спрашивать».
Собака анти-Царь желает пленить и навязать ветхость также и Царскому сыну. При этом, он пытается понять его метасоциальный статус.
«А скажи, Егорий, какова роду,
Какова роду, какова чину?
Царского роду, аль боярского,
Аль того чину княжевинского?
Ты которой вере веруешь?
Ты которому Богу молишься?
Ты поверуй веру ты ко мне царю,
Ко мне царю, к моим идолам!»
Святой Егорий, свет, глаголует:
«Ты, злодей царище бусурманище!
Я не верую веры твоей неверныей,
Ни твоим богам, ко идолам,
Ни тебе, царищу бусурманищу!
Верую в веру крещеную,
Во крещеную, богомольную,
Самому Христу, Царю Небесному,
Во Мать Пресвятую Богородицу,
Еще в Троицу неразделимую!»
Показательно, что Егорий умалчивает о том, какого он «роду». Сейчас важна не столько его родовая (социальная) принадлежность, сколько необходимость духовно-героического, консервативно-революционного сопротивления лже-Царю. И оно является прообразом сопротивления антихристу, который также будет лже-Царём. Поэтому, Егорий твердо и отважно признаётся в исповедовании подлинной Веры. Далее, как и в отношении Георгия Победоносца следуют ужасающие мучения. И среди них особенно выделяется одно:
«Повелел Егорья, света, мучити
Он и муками разноличными.
Повелел Егорья во пилы пилить»
Попытка распилить Егория воспроизводит изначальную катастрофу расчленения райского Адама, Первочеловека, Пуруши. Именно эта катастрофа и привела к выпадению Земли из Рая, к разрушению тотального Субъекта и возникновению вселенной «осколков». Метакосмическую катастрофу Грехопадения усугубила катастрофа метасоциальная, обернувшаяся крушением Золотого Века и рассечением Царского начала. Согласно старинному иранскому памятнику «Шахнаме», Царь Золотого Века Джамшид был именно распилен, власть захвачена змееобразным Заххаком-узурпатором - лже-царём. То же самое, лже-царь Собака-Калин пытается сделать и с Царским сыном Егорием Храбрым. Однако, мучения не сломали Героя. По Божьему велению он выходит на свободу:
«Выходил Егорий на святую Русь.
Завидел Егорий свету белого,
Услышал звону колокольного,
Обогрело его солнце красное.
И пошел Егорий по святой Руси,
По святой Руси, по сырой земле
Ко тому граду к Иерусалиму».
Егорий возвращается в разрушенный Иерусалим, где сообщает своей матери о желании утвердить Веру во всей земле «светлорусской». Он получает её благословение и отправляется в путь, взяв Евангелие. В сказаниях под данной землей понимается весь мир, «белый свет». Русь предстаёт как земля, которая адекватна и соразмерна всей Земле. (У Владимира Даля читаем: «Русь - в значении: мир, белсвет. Светорусье (святорусье) - мир, земля, белый, вольный свет на Руси».) А Егорий выступает как образ Царя Мира.
«Наезжал на леса на дремучие.
Леса с лесами совивалися,
Ветья по земле расстилалися -
Ни пройдтить Егорью, ни проехати.
Святой Егорий глаголует:
«Вы лесы, лесы дремучие!
Встаньте и расшатнитеся,
Расшатнитеся, раскачнитеся.
Порублю из вас церкви соборные,
Соборные да богомольные!
В вас будет служба Господняя.
Зароститеся вы, леса,
По всей земле светлорусской,
По крутым горам по высокиим!»
По Божьему все повелению,
По Егорьеву все молению
Разрослись леса по всей земле,
По всей земле светлорусской,
По крутым горам по высокиим;
Растут леса, где им Господь повелел».
Егорий явно прибывает на Периферию Мира, где находится Собака анти-Царь, который, собственно, и является данной Периферией. Дремучие леса символизируют хаотические влияния, которые проходят через Периферию - из Нави, где расположено Тридевятое «дремуче-лесное». Он преодолевает данные влияния, преображает их и заставляет выполнять высшую Волю («где Господь повелел»)
«Наезжал Егорий на реки быстрые,
На быстрые, на текучие,-
Нельзя Егорью проехати,
Нельзя святому подумати.
«Ой вы еси, реки быстрые,
Реки быстрые, текучие!
Протеките вы, реки, по всей земли,
По всей земли святорусскией,
По крутым горам по высокиим,
По темным лесам, по дремучиим;
Теките вы, реки, где вам Господь
повелел!»
Данные реки также выступают в качестве проводников хаотического влияния. Это проявления Навьей реки Смородины, символизирующей «высшие воды». «Низшие» же воды - изначальная первоматерия, недобытие: Егорий и здесь выступает как Герой, преодолевающий и преображающий хаос. Преображает он и «горы толкучие», которые из символов деформации круглой Земли превращаются в вертикально устремлённые символы.
«Наезжал Егорий на стадо звериное,
На серых волков на рыскучиих.
И пастят стадо три пастыря,
Три пастыря да три девицы,
Егорьевы родные сестрицы.
На них тела, яко еловая кора, -
Влас на них, как ковыл-трава, -
Ни пройдтить Егорью, ни проехати?
Егорий святой проглаголывал:
«Вы волки, волки рыскучие!
Разойдитеся, разбредитеся,
По два, по три, до единому
По глухим степям, по темным лесам,
А ходите вы повременно,
Пейте вы, ешьте повеленное
От свята Егория благословления!»
По Божьему все повелению,
По Егориеву молению
Разбегалися звери по всей земли,
По всей земли светлорусскией.
Они пьют, едят повеленное,
Повеленное, благословленное
От Егория Храброго».
Если Мать-София выражает собой благой аспект Земли-Материи, то образ монструозных сестёр указывает на её ветхий, деградационный аспект. Волки же полнее всего символизируют «звериное», «яростно-желательное», душевное (не духовное), психоэнергетическое начало. Егорий подчиняет волков высшему Промыслу. Тем самым он подчиняет душевное - духовному, просветляя и преображая его. Любопытно, что славянский обряд инициации предполагал символическое превращение посвящаемого юноши в волка. (См. Балушок В. Г. «Инициации древних славян: попытка реконструкции» // «Этнографическое обозрение». № 4. 1993)
Безусловно, тут некий двойной аспект, который требует отдельного рассмотрения. Сам Егорий именовался «волчьим пастырем», что указывает на его онтологическую функцию - подчинять яростно-желательное начало души - сверхрациональному духу.
Чем дальше Егорий проникает на Периферию, тем больше проявляется змеиное. Ведь сама Периферия и есть Мировой Змей-Ермунганд, опоясывающий Мидгард - мир людей.
«Наезжал Егорий на стадо на змеиное -
Ни пройдтить Егорью, ни проехати.
Егорий святой проглаголывал:
«Ой вы, гой еси, змеи огненные!
Рассыпьтесь, змеи, по сырой земле
В мелкие дробные череньицы.
Пейте и ешьте из сырой земли!»
Святой Егорий поезжаючи,
Святую веру утверждаючи,
Приезжал Егорий»
Герой и здесь преодолевает хаос - даже в его наиболее сильном, змеином обличье.
«Приезжал Егорий
К тому ко городу Киеву.
На тех вратах на Херсонскиих
Сидит Черногар-птица,
Держит в когтях Осетра-рыбу -
Святому Егорью не проехать будет.
Святой Егорий глаголует:
«Ох ты, Черногар-птица!
Возвейся под небеса,
Полети на океан-море.
Ты и пей и ешь в океан-море,
И детей производи на океан-море!»
По Божьему повелению,
По Егорьеву молению
Подымалась Черногар-птица под небеса,
Полетела она на океан-море;
Она пьет и ест в океан-море
И детей выводит на океан-море».
Здесь Егорий встречается уже с небесным проявлением животного - с птичьим образом. Птица устремлена вертикально, что имеет огромный мистический смысл. Итак, в глубинах Периферии заметны и её вершины.
А далее Егорий Храбрый сходится в схватке с самим Змеем.
«Святой Егорий проезжаючи,
Святую веру утверждаючи,
Наезжал палаты белокаменны,
Да где же пребывает царище Демьянище,
Безбожный пес бусурманище.
Увидел его царище Демьянище,
Безбожный пес бусурманище,
Выходил он из палаты белокаменной,
Кричит он по-звериному,
Визжит он по-змеиному».
Егорий побеждает Собаку лже-Царя. И это открывает его инверсивным сёстрам путь к освобождению, очищению и преображению.
«Он берет свои три родных сестры,
Приводит к Иордань-реке:
«Ой вы, мои три родных сестры!
Вы умойтеся, окреститеся,
Ко Христову гробу приложитеся!
Набралися вы духу нечистого,
Нечистого, бусурманского:
На вас кожа, как еловая кора,
На вас власы, как камыш-трава!
Вы поверуйте веру самому Христу,
Самому Христу, Царю Небесному,
Владычице Богородице,
Святой Троице неразделимые!»
Умывалися, окрещалися,
Камыш-трава с них свалилася,
И еловая кора опустилася».
Итак, Егорий Храбрый осуществляет самую настоящую Консервативную Революцию, направленную против лже-Царя. Судя по всему, данный духовный стих указывает и на некоторое историческое событие - даже на несколько похожих событий. Обращает внимание - сам Царь Фёдор упомянут только два раза и никак себя не проявляет. Это указывает на то, что имеет место быть случай вопиющего ослабления собственно Царского начала. (В былинах, посвященных «восстанию» Ильи Муромца, примерно тоже происходит с Князем Владимиром.) В данном «фрагменте» ГК всё сконцентрировано на Героя, который помогает это повреждение устранить.
Глава 8. Царь Мира Емеля и священная Щука.
Данный цикл, начаты с Илья Муромца, будет окончен рассмотрением казалось бы гораздо менее серьёзного персонажа - «бездельника» Емели. Между тем, эти фигуры весьма схожи. Герой известной русской сказки пребывает в некоем Покое, он находится на печи, которая и совершает Движение. Здесь имеет место образ Царя Мира. Это неподвижный бытийный полюс, символизирующий неизменную Вечность, находящуюся вне из-мен-ы, об-мен-а и об-ман-а. Вокруг этого неподвижного полюса наша вселенная осуществляет круговое вращение и, тем самым, циклически воспроизводится. (Круговому движению противостоит движение линейное, инволюционное, которое выдаётся за «прогресс». См. «Линейное время» и глобальная антисистема» - https://zavtra.ru/blogs/linejnoe_vremya_i_global_naya_antisistema)
Печь, в этой оптике, может символизировать славяно-русский алтарь бога Огня - аналога индоарийского Агни, который, в данной традиции, и является Вайшванарой, Царем Мира. Славенороссы почитали Агни как Огня Сварожича - одного из двух сыновей Сварога (другим сыном был солнечный Даждьбог). Одновременно, он выступал и как ипостасть одного из Триглавов. («Тайны русской Троицы» - - http://zavtra.ru/blogs/tajnyi-russkoj-troitsyi)
Емеля показан как некий бездельник, который чурается даже простого домашнего труда. При этом, само имя «Емельян» означает «трудолюбивый», в чём видят некую иронию. Однако, Емеля как раз и воплощает собой истинное трудолюбие. Труд - предполагает, в первую очередь, круговое воспроизводство бытия, предполагающее наличие неподвижного, вечного полюса. Когда же в центр всего ставится из-мен-ение (из-мен-а-об-ман-об-мен), - приумножение и накопление, то имеет место безблагодатная Работа, превращающая человека в раба вещей (ср. «раб-ство» и «раб-ота»).
Показательно, что в старорусской артеле имелось особое место, где располагалась артельная икона. Это место именовалось «У Образа», и каждый трудовой день начинался с общего молебна. Если работник не являлся на молебен, то его лишали суточного заработка - даже в том случае, если он отработал «полную норму». Тем самым его труд признавался лишённым Благодати, отчуждённым от сакральных энергий.
И в данном плане стоит разграничить из-мен-ение (прогресс) и пре-ображ(образ)-ение. Прогресс направлен, в первую очередь, горизонтально. Преображение устремлено Вертикально, оно ставит своей целью соединить человека с высшими реалиями. В конечном итоге, речь идёт о соединении с нетварными энергиями Абсолюта.
Емеля находится в сложных и довольно-таки конфликтных отношениях с царём «локальной сказки». Однако, последний всё-таки примиряется с Емелей и даже признаёт его Царское достоинство. Тут налицо уже упомянутое «противостояние» внутри Царского - ветхого, «слишком человеческого» Я и сверхличностного Я, присущего Царю Мира.
Емеля получает своё могущество от волшебной Щуки, которая выводит нас на образ чудесной Рыбы. Характерно, что щука «ловится» (обретается) в проруби, и это явно указывает на полярно-гиперборейские истоки Емелиного могущества. Незримая Гиперборея сокрыты льдами, лёд же есть символ укрощение водной стихии, фиксации хаотической недобытийности. Емеля обретает Щуку из глубины вод, добывая её в проруби, которая есть окружность, а, следовательно, символизирует круговое, циклическое движение.
В ранней христианской литературе Христос часто называется «рыбой», само греческое слово «рыба» (Ichtus, пять букв, являющихся первыми буквами пяти слов: Iesous Christos Theou Vios Soter) расшифровывались как «Иисус Христос, божий сын, спаситель». Царство Божие уподоблялось сети, полной рыбы. Евангельский же сюжет насыщения рыбой и хлебом свидетельствует о том, что рыба рассматривалась как символический (но не ритуальный) «заместитель» вина в евхаристическом действе познания Бога. Совершенно очевидно, что у ранних христиан рыба выступала в качестве символа спасения - сохранения и приумножения онтологической значимости в условиях хаотической агрессии небытия (вода, крайне слабо фиксированное начало, часто связывается с хаосом, но в христианской традиции освящённая вода становится символом укрощённой стихии).
Таким же символизмом, правда, в иной религиозной перспективе, обладает и индоарийский миф о Ману Вайвасвате (прародителе людей в седьмую, настоящую манвантару), чудесно спасшемся от Всемирного потопа. Он привязал корабль к рогу огромной рыбы, которая и доставила его к Северной горе, единственному месту, не скрытому водами. Эта рыба была аватарой (причём, первой) Вишну, который считается богом, поддерживающим существование мира, тогда как Брахма - творцом, а Рудра - разрушителем.
В мифологии зороастризма первозданная рыба Кара несёт на себе огромного быка - опору мира и охраняет Мировое Древо, растущее посреди озера Воурукаша.
У славян рыба выступает как опора земли. Сама земля покоится на спинах огромных, великанских рыб. Часто водная среда отождествляется с небом, а тучи описываются как небесные рыбы. Тут имеет место указание на высшие «воды» - тонкий мир, регион стихийной Души. Впрочем, можно также увидеть идею преображения душевности, её подчинение небесной Духовности.
Таковой рыбой обычно считается кит, в частности, об этом сообщают русские духовные стихи («Голубиная книга»). Мировой Кит именуется «огнеродным», а землетрясения объяснятся движением его хвоста. Начало движения всего Кита будет означать гибель мира. В стихе о Федоре Тироне утверждается, что земля стоит на Тит Рыбе и Кытре-рыбе. Обращает внимание, что Кытр - «мамонт», древнейший слон, чьей родиной является гиперборейская Русь.
Образ Кита имеет огромнейшее значение в оптике Христианства. Здесь имеется ввиду библейский рассказ о том, как пророк Иона находился во чреве кита и был освобождён оттуда. Иисус Христос утверждает, что: «как Иона был во чреве кита три дня и три ночи, так и Сын Человеческий будет в сердце земли три дня и три ночи» (Мф.12:39-40). Он сравнивал Себя с Ионой: «Ниневитяне восстанут на суд с родом сим и осудят его, ибо они покаялись от проповеди Иониной; и вот, здесь больше Ионы». (Мф.12:41). Считается, что этот пророк прообразовал смерть, воскресение и проповедь Иисуса Христа.
Что касается священной Рыбы (в нашем случае - Щуки), то здесь налицо некий аспект Царя Мира, который символизирует преображение животного, звериного начала, подчиняющегося бытийному полюсу. Рыба - символ охранения людей от стихий нашего искаженного, падшего мира. Сами эти стихии символически выражают воды первобытного, изначального хаоса. Сдерживая своё животное начало, подчиняя его Царю Мира и райскому Духу, люди находятся внутри спасительной Рыбы. Да они и сами являются «рыбками», способными плавать в водах хаоса. Таким образом, Царь Мира Емеля и Щука есть одно целое - вторая есть аспект первого.
И в этом она подобна Земле - женской проекции Царя Мира, его Супруги. В русской свадебной обрядности брак представляется как ловля женихом невесты-рыбы. В некоторых ситуациях женщина или девушка копировали поведение рыбы (например, ползали, извиваясь). Зафиксированы случай, когда девушка, в знак согласия на брак, прыгала в ваятель - особый рыболовный снаряд. Как представляется, в данном случае налицо символическое преображения «женской» стихийной душевности, подчинение «мужской» райско-ангелической духовности.
Однако, душевно-животное (в нашем случае, рыбье - начало) может брать верх над духовностью. Тогда происходит зверочеловеческая «мутация». Сказочные русалки как раз и представляют собой человеко-животных. Впрочем, возможно и духовное преображение даже таких падших существ. («Святая русалка» - https://a-eliseev.livejournal.com/1902392.html)
В одной русской сказке повествуется о приключениях семилетнего мальчика-дровосека. Во время перехода через мост (символ путешествия в иной, навий мир) он был проглочен китом (как вариант - щукой). Для того, чтобы освободиться паренёк развёл огонь (снова символизм огня) во чреве гигантской рыбины. «Дровосечество», так или иначе, символизирует ликвидацию Древа, символа Мировой нетварной Оси. Поэтому, налицо аспект опасной попытки удалиться от духовного Неба - в сторону душевного, воздушно-тонкого мира.
Но, опять-таки, есть у этого и другая сторона. Огонь также уничтожает дерево, но Агни-Вайшванара отождествляется с Мировым Древом (одно из его имен - «Ванаспати», т. е. «Повелитель деревьев»). Можно предположить, что сказочный мальчик восстанавливает, при помощи Агни, связь с Вертикалью Древа. Огонь здесь не губит, но именно преображает, устремляя мальчика вертикально вверх. Щука здесь служит пристанищем, она помогает осуществить Спасение. Затем следует вертикальная Богореализация, Об-о-жение. (И освобождение происходит не от Рыбы, но от того состояния, которое заставляет искать прибежища.)
Здесь можно увидеть некую связь с образом «Неопалимой Купины», горящего, но не сгорающего куста (образ Великого Растения, Древа), в котором Бог явился Моисею. Христианство видит в Неопалимой Купине прообраз Богоматери, родившей Иисуса Христа. Иеромонах Филадельф говорил о ней, что она могла «Своей чистотою привлечь, принять, вместить, удержать Божественную молнию, не быв опалена огнем Божества...» (Иеромонах Филадельф. «Заступница Усердная».)
Часть II - https://a-eliseev.livejournal.com/2220951.html
Глава 6. Вольга и Микула: трёхварновый уровень воссоединения
В предыдущей главе «богатырского цикла» упор был сделан на восстановлении единства Царской сверхварны («Хамса», «Лебедь») по линии «брахманы-кшатрии». Но есть ещё одна, важная линия - «брахманы-кшатрии-вайшьи» («хозяйственники»). Впрочем, можно представить данную линию и так: «высшие варны-вайшьи»; или: «элита-народ», «власть-земля».
Разберём былинные образы Вольги Святославовича (Волха Всеславьевича) и Микулы Селяниновича. Первый является, одновременно, и волхвом (Волх) - чародеем, и могучим воином. После успешного похода на некое «Индейское царство» Вольга становится царём, что указывает на соединение священнического и воинского.
Но для нашей темы более важно его взаимодействие с крестьянским богатырём Микулой Селяниновичем, который, несомненно, «персонифицирует» вайшьянское, «хозяйственное» начало. Былины повествуют о том, как Вольга собирал подати с городов Гурчевца и Ореховца. Во время данной «операции» он повстречал гурцевского сборщика податей, обдирающего мужиков. За это крестьянский богатырь отходил его плёткой. Вольга берёт Микулу с собой в дружину - именно сборщиком податей. Их они и собрали с двух городов, победив местные власти.
Перед нами этакий консервативно-революционный Миф, демонстрирующий единство Власти и Народа против корыстного Средостения («буржуазного», «аристократического» или «бюрократического»). Кроме того, союз Вольги и Микулы символизирует воссоединение «высших» варн с варной «низшей», которое есть вос-соединение прежде расколотого, изначального единства, вос-создание единой сверхварны гиперборейского Золотого Века. Происходит Консервативная, то есть, истинная, Революция. Как писал Юлиус Эвола: «Причудливая судьба слов: «революция» в своем изначальном этимологическом смысле и не означает ничего иного; она происходит от re-volvere, субстантива, который выражает движение, возвращающее к собственному истоку, к отправной точке». («Люди и руины») К слову, обратим внимание на то, что слово «вос-становление» одного корня со словом «вос-стание».
При этом, ни дружинники Вольги, ни сам князь не могут поднять Микулиной сохи. Сам же Микула поднимает соху играючи, одной рукой, после чего запускает её в небо. Здесь проводится мысль о том, что вайшьянские «низы» в чём-то и посильнее брахманско-кшатрийских «верхов». Или можно выразить суть Вольгиной «немощи» так - с распадом изначальной сверхварны произошло и разделение могущества. «Часть» его попала в руки «низам», что и демонстрирует Микула.
Сам Вольга родился от соития княжны Марфы и Змея. Здесь имеет место указание на ветхий аспект Мировой Души, которая подвергается воздействию Мировой Рептилии, космического Компа.
«Змеиное» в Князе Вольге - это некий особый изъян в особой, священной Крови. Те, кто выше - обладают как особыми достоинствами, так и особыми недостатками. Они подвержены самым, что ни на есть, ужасающим соблазнам. Среди ни - соблазн максимально разогреть душевное, «яростно-желательное», звериное начало, отличное от духовного, райско-ангелического. Такой разогрев гиперэлитарии считали (и считают) необходимым - с тем, чтобы обрести некое космическое могущество, «чреватое», в частности, и физическим бессмертием. («Мир Людей и мир животных6 инверсия и преображение» - https://a-eliseev.livejournal.com/2159639.html)
Вот и «змеиный» потомок Вольга оборачивается в разных животных (волка, сокола). Вместе с тем, он же и смиряет свою гиперэлитарную натуру, заключая союз с крестьянским богатырём Микулой.
Однако, далеко не все представители сакрального Рода сумели избежать таких соблазнов. И здесь стоит снова привести данные «Сказания о Славене и Русе» : «Болший сын оного князя Словена Волхов (Волхов предстаёт как некая тёмная сторона Волха Всеславьевича. - А. Е.) бесоугодный и чародей лют в людех тогда бысть, и бесовскими ухищренми и мечты творя и преобразуяся во образ лютаго зверя коркодела, и залегаше в той реце Волхове водный путь и непокланяющихся ему овых пожираше, овых изверзая потопляше; сего же ради люди, тогда невегласи, сущим богом окаяннаго того нарицаху и Грома его, или Перуна, нарекоша». Здесь всё, в высшей степени, архетипично и показательно - князь-змей, маг-оборотень, который преодолевает свою человеческую природу и жесточайшим образом подавляет людей, даже пожирает их - как упырь. И он же почитается как божество.
Волхов выдаёт себя за бога Грозы, сражающегося со змеевидным Велесом, и здесь уже указывается на контр-инициатическую Пародию. Чёрный воин-маг выдаёт себя за Громовержца. При этом происходит искажение самой Традиции, змеиное начало символически подчиняет себе Громовое - оно как бы побеждает его, тогда как в соответствии с реконструированным «Основным Мифом» индоевропейцев - победу одерживает именно Перун. («Пленённый Велес» - https://a-eliseev.livejournal.com/1874220.html)
В этом плане крайне любопытен рассказ новгородского жителя, записанный собирателем фольклора П. И. Якушкиным 16 января 1859 года: «Был зверь-змияка, этот зверь-змияка жил на этом самом месте, вот где теперь этот самый скит святой стоит Перюньской. Кажинную ночь этот зверь-змияка ходил спать в Ильмень-Озеро с Волховскою Коровницей. Перешел змияка жить в самый Новгород; а на ту пору и народился Володимер - князь в Киеве; тот самый Володимер князь, что привел Руссею в веру Крещеную. Сказал Володимер князь: «Всей земле Русской - креститься. Ну и Новгороду - тожь. Новгород окрестился. Черту с Богом не жить. Новый город схватил змияку Перюна, да и Бросил в Волхов. Черт силен: поплыл он не вниз по реке, а в гору, к Ильмень-озеру; подплыл к старому своему жилью - да и на берег! Володимер князь веле на том месте церковь рубить, а дьявола опять в воду. Срубили церковь: Перюну и ходу нет! От того эта церковь называется Перюнской, да и скит тоже Перюнский». Показательно, что о «змеиности» Перуна рассказано в контексте Крещения Руси, которое явилось окончательным отказом славенороссов от язычества. Тем самым язычество перестало быть традицией, которая, хоть и с «помехами», выражало Истину. С тех пор оно становится угасшей традицией, «психическими остатками» (Рене Генон), вместилищем пародийной контр-инициации.
Итак, былины «предлагают» два пути восстановления изначальной, гиперборейской сверхварны. Первый путь - воссоединение брахманского и кшатрийского. Второй - воссоединение брахманского, кшатрийского и вайшьянского. Возможно, что для второго вначале необходим первый, то есть, соединяются уже брахмано-кшатрии и вайшьи. Безусловно, восстановление сверхварны, в таком виде, в каком она существовала во времена Золотого Века, невозможно. Но возможно достижение некоторых состояний, которые близки к состоянию изначальному. Таково состояния «союза» разных варновых типов. Наивысшая же точка - состояние Царя, который есть и священник, и воин, и хозяйственник - «Хозяин всей Земли», верховный собственник всех земель (шире - ресурсов), организатор хозяйственной деятельности в масштабах всей страны.
Глава 7. Консервативная революция Егория Храброго.
Егорий Храбрый - герой русских сказаний. Считается, что под этим именем почитался один из величайших христианских святых - Георгий Победоносец. Это был выдающийся воин - храбрый и богатый. Он исповедовал христианство и раздал своё имущество бедным. Император Диоклетиан сначала приблизил к себе Георгия, но потом подверг его ужасающим мучениям. Ему наносили тяжелейшие раны, но все они были чудесным образом исцелены.
Егорий Храбрый народных сказаний воспроизводит чудеса Георгия Победоносца, но всё же не может быть отождествлён с ним полностью. Многие его деяния не совпадают с византийскими сказаниями и являются результатом сугубо русского творчества. Мы имеем дело с очень сложным образом, в котором совмещены и сам Георгий, и некий субъект древнерусской «мифологии», и архетипический образ Царя и Героя.
К слову, подобное совмещение характерно для персонажей русских былин. Так, былинный Илья Муромец являет собой многоуровневый образ, в котором одноимённый древнерусский воин и святой является только «частью». Другой же «частью» является бог Грозы Перун, чей образ в народном сознании был тесно связан с образом ветхозаветного Ильи. Существовало поверье, что Илья разъезжает по небу на колеснице и пускает молнии в Змея. Любопытно, что в договоре с византийцами одни знатные русы клянутся Перуном, а другие приносят присягу в соборной церкви пророка Ильи.
Еще одна «часть» - архетип Героя, который максимально реализовал в себе Царское начало. Данный Герой выступает как консервативный революционер, который преодолевает ветхость в Царском начале и помогает Царю вернуть его изначальное, гиперборейское могущество времен Золотого Века.
Егорий Храбрый выполняет такую же консервативно-революционную миссию, о чём ещё будет сказано ниже. Пока же отметим, что указанные выше многоуровневые образы вовсе не стоит сводить к пресловутому «двоеверию». Здесь русское национальное сознание пыталось интегрировать в Христианство «языческие» образы, очистив последние от ветхости паганизма и даже демонической «нагрузки».
В данном плане весьма показателен следующий сюжет. На восьмой день своих мучений Георгий просит отнести его в храм Аполлона. Там он встаёт перед каменной статуей этого божества и вопрошает его: «Неужели ради тебя я иду на заклание? И можешь ли ты принять от меня эту жертву как Бог?» Далее он осенил себя крестным знамением, вынудив беса, находящегося в статуе признать во всеуслышание свой демонический «статус». После этого разрушились все идолы, находящиеся в храме.
Обращает на себя внимание то, что Георгий просит отнести его именно к Аполлону, а не к какому-либо другому божеству. Солнечный Аполлон почитался как покровитель гипербореев - народа Золотого Века. Некий северный народ посылал дары в его Дельфийский храм. Эллины сопоставляли и даже отождествляли скифов и гипербореев. А позднее уже византийские авторы именовали русов как скифами, так и гипербореями.
Русским аналогом Аполлона являлся солнечный Даждьбог, чьими внуками именовались в «Слове о полку Игореве» русские князья. А исследователь Т. Зуева в работе «Древнеславянская версия
сказки «Чудесные дети» (https://russkayarech.ru/ru/archive/2000-3/91-102) утверждала, что в народном сознании образ Георгий Победоносца соединился с образом Даждьбога.
Как бы то ни было, но Егорий Храбрый, вне всякого сомнения, выступает как солнечный Герой. А Георгий Победоносец, в сюжете со статуей, указывает на вырождение, исчерпание «языческой» традиции, в которой исчезает все духовное и солнечное, а остаётся лишь лунное, душевное и даже демоническое. В солнечном образе Егория Храброго образ Дажьдьбога как бы очищается от психического и демонического, он, если так можно сказать, присоединяется к Святому. Необходимо также заметить, что в образе Егория могли находиться и образы других солнечных богов - Ярилы и Хорса.
В корпусе русских духовных стихов «Голубиная книга» (ГК) рассказывается о духовно-героическом подвиге Егория. О его происхождении там сообщается следующее:
«Во граде было в Иерусалиме
При царе было при Федоре,
Жила царица благоверная
Святая София Перемудрая.
Породила она себе три дочери,
Три дочери да три любимые,
Четвертого сына Егория,
Егория, света, Храброго:
По колена ноги в чистом серебре,
По локоть руки в красном золоте,
Голова у Егория вся жемчужная,
По всем Егорие часты звезды».
Под Софией здесь следует понимать образ Матери(и)-Земли, которая просветлена и преображена духовной мощью Царственного супруга - Царя Фёдора (о высшем аспекте Матери-Земли, как о проекции Царя-Мира сказано выше). Здесь также имеет место многоуровневый символизм. Мать Егория - это мат-ерия, которая превращается (по воле Царя Небесного) из «безвидной» и «пустой» земли «Книги творения» в мир оформленных «вещей», то есть в нечто осмысленное («премудрое», «софийное») и близкое к личности. На метасоциальном уровне «Землей» является «Народ» («общество»), который персонифицируется во взаимодействии с Царской Властью. Земля становится соборной Личностью, входя в плерому Царя. («Метаполитика Царя» - https://a-eliseev.livejournal.com/2228083.html) Это личностное преображение символически происходит во время венчания Монарха на Царство. По сути, речь идёт о союзе Власти с Народом, с Землёй. Егорий Храбрый - самое совершенное порождение союза Царя Мира и Земли-Материи. Он - Царский сын, но в ГК ведёт себя, скорее, как Герой, чему есть свои основания, о коих будет сказано ниже.
«Не бывало на Иерусалим-град
Никакой беды, ни погибели;
Наслал Господь наслание
На Иерусалим-град:
Напустил Господь царища Демьянища,
Безбожного пса бусурманища.
Победил злодей Иерусалим-город,
Сечет и рубит и огнем палит,
Царя Федора в полон берет,
В полон берет, в столб закладывает».
Царище (не-Царь) Демьянище - ещё один многоуровневый образ. Здесь, безусловно, содержится «исторический» император Диоклетиан - гонитель христиан и радетель угасшей языческой традиции, превращающейся из духовного делания в душевные, психические остатки. Но это, опять же, одна из «частей» русского мифологического образа. Демьянище - «безбожный пёс». И это указывает на сказочного Собаку Калин-а-царя. Имя самого Калина этимологизировали на самый разный лад, наиболее популярна «тюркская версия». Его же следует, скорее, связать его с Калин-овым мостом, который находится над огненной рекой Смородиной. Ведёт этот мост в Навь (сама Смородина именуется ещё и Невой-рекой) - царство теней, славянский Аид. И там обитает змеевидное Чудо-Юдо, которое противостоит русским богатырям на Калиновом мосту. Это «морской царь» - (Навь ближе всего к стихии вод), Анти-Царь, пародирующий Царя Мира - Земного Царя. И как Царь Мира есть бытийный полюс нашей реальности, абсолютный Субъект, тотальный Центр, так Калин-царь есть «полюс» небытийный, абсолютный Объект, тотальная Периферия. Это Мировой Змей, Ермунганд. Вселенский Робот, космический Компьютер
Калин - именно «собака-царь», и это заставляет вспомнить змее-пса Кербера, сторожащего вход в Аид. В эллинской традиции Кербер - хтонический пёс, охраняющий Аид - царство теней. Его обычно представляют, прежде всего, именно псом, но он является одновременно и змеем. Кербер - сын драконоголового Тифона, волосы на голове и спине у него состоят из змей, он обладает хвостом-драконом, которым жалит. Кроме того, у охранника Аида три головы, что роднит его с драконами, а из пасти у него капает ядовитая слюна.
Собака анти-Царь максимально близок к психоэмоциональному региону Души (не Духа), миру тонких форм, где содержится инферно. Он пленяет Царя Федора, что символизирует некую повреждённость внутри Царского начала, сообщение ему определённой ветхости. Сугубо личное становится в некую оппозицию к сверхличному, которое символизирует могущество Царя Мира. Монарх вмещает в себя всех поданных, поэтому, кстати, и величает себя - «Мы». Он символически воспроизводит некогда единый Тотальный Субъект, соединяя разрозненные личности в некую Сверхличность. Это не столько личность, имеющая мандат, сколько личность, символизирующая реальности высшего уровня - и, в силу этого, становящаяся сверхличностью. При этом, речь идёт о «двухуровневом» символизме. Царь символизирует как трансцендентный (Абсолют), так и имманентный принцип.
В рамках данного очерка нас интересует именно второй. Это - бытийный полюс - Царь Мира. Его, собственно, и символизируют земные монархи, причем, надо иметь ввиду, что символ реально содержит в себе содержимое, хотя и не тождественен ему.
Внутри монарха находятся два начала - личностное и сверхличностное. (Второе вовсе не означает безличностность, имеется ввиду переход с уровня отдельной личности - «одной из многих» - на уровень всеохватывающей, соборной личности, которая «только одна».) И между этими двумя начала происходит перманентный, хотя и часто скрытый, конфликт.
Монарх осознает всю недостаточность (и даже ущербность) одного, личностного, начала и пытается, так или иначе, пробудить в себе начало другое - сверхличностное. С этой целью он поднимает сверхличностное восстание против себя же самого, точнее, против своей «человеческой, слишком человеческой» половины. Ярчайший пример такого восстания явил Иван Васильевич Грозный.
«Полонил злодей три отроцы,
Три отроцы и три дочери,
А четвертого чудного отроца
Святого Егория Храброго.
Увозил Егорья во свою землю,
Во свою землю во неверную.
Он и стал пытать, крепко спрашивать».
Собака анти-Царь желает пленить и навязать ветхость также и Царскому сыну. При этом, он пытается понять его метасоциальный статус.
«А скажи, Егорий, какова роду,
Какова роду, какова чину?
Царского роду, аль боярского,
Аль того чину княжевинского?
Ты которой вере веруешь?
Ты которому Богу молишься?
Ты поверуй веру ты ко мне царю,
Ко мне царю, к моим идолам!»
Святой Егорий, свет, глаголует:
«Ты, злодей царище бусурманище!
Я не верую веры твоей неверныей,
Ни твоим богам, ко идолам,
Ни тебе, царищу бусурманищу!
Верую в веру крещеную,
Во крещеную, богомольную,
Самому Христу, Царю Небесному,
Во Мать Пресвятую Богородицу,
Еще в Троицу неразделимую!»
Показательно, что Егорий умалчивает о том, какого он «роду». Сейчас важна не столько его родовая (социальная) принадлежность, сколько необходимость духовно-героического, консервативно-революционного сопротивления лже-Царю. И оно является прообразом сопротивления антихристу, который также будет лже-Царём. Поэтому, Егорий твердо и отважно признаётся в исповедовании подлинной Веры. Далее, как и в отношении Георгия Победоносца следуют ужасающие мучения. И среди них особенно выделяется одно:
«Повелел Егорья, света, мучити
Он и муками разноличными.
Повелел Егорья во пилы пилить»
Попытка распилить Егория воспроизводит изначальную катастрофу расчленения райского Адама, Первочеловека, Пуруши. Именно эта катастрофа и привела к выпадению Земли из Рая, к разрушению тотального Субъекта и возникновению вселенной «осколков». Метакосмическую катастрофу Грехопадения усугубила катастрофа метасоциальная, обернувшаяся крушением Золотого Века и рассечением Царского начала. Согласно старинному иранскому памятнику «Шахнаме», Царь Золотого Века Джамшид был именно распилен, власть захвачена змееобразным Заххаком-узурпатором - лже-царём. То же самое, лже-царь Собака-Калин пытается сделать и с Царским сыном Егорием Храбрым. Однако, мучения не сломали Героя. По Божьему велению он выходит на свободу:
«Выходил Егорий на святую Русь.
Завидел Егорий свету белого,
Услышал звону колокольного,
Обогрело его солнце красное.
И пошел Егорий по святой Руси,
По святой Руси, по сырой земле
Ко тому граду к Иерусалиму».
Егорий возвращается в разрушенный Иерусалим, где сообщает своей матери о желании утвердить Веру во всей земле «светлорусской». Он получает её благословение и отправляется в путь, взяв Евангелие. В сказаниях под данной землей понимается весь мир, «белый свет». Русь предстаёт как земля, которая адекватна и соразмерна всей Земле. (У Владимира Даля читаем: «Русь - в значении: мир, белсвет. Светорусье (святорусье) - мир, земля, белый, вольный свет на Руси».) А Егорий выступает как образ Царя Мира.
«Наезжал на леса на дремучие.
Леса с лесами совивалися,
Ветья по земле расстилалися -
Ни пройдтить Егорью, ни проехати.
Святой Егорий глаголует:
«Вы лесы, лесы дремучие!
Встаньте и расшатнитеся,
Расшатнитеся, раскачнитеся.
Порублю из вас церкви соборные,
Соборные да богомольные!
В вас будет служба Господняя.
Зароститеся вы, леса,
По всей земле светлорусской,
По крутым горам по высокиим!»
По Божьему все повелению,
По Егорьеву все молению
Разрослись леса по всей земле,
По всей земле светлорусской,
По крутым горам по высокиим;
Растут леса, где им Господь повелел».
Егорий явно прибывает на Периферию Мира, где находится Собака анти-Царь, который, собственно, и является данной Периферией. Дремучие леса символизируют хаотические влияния, которые проходят через Периферию - из Нави, где расположено Тридевятое «дремуче-лесное». Он преодолевает данные влияния, преображает их и заставляет выполнять высшую Волю («где Господь повелел»)
«Наезжал Егорий на реки быстрые,
На быстрые, на текучие,-
Нельзя Егорью проехати,
Нельзя святому подумати.
«Ой вы еси, реки быстрые,
Реки быстрые, текучие!
Протеките вы, реки, по всей земли,
По всей земли святорусскией,
По крутым горам по высокиим,
По темным лесам, по дремучиим;
Теките вы, реки, где вам Господь
повелел!»
Данные реки также выступают в качестве проводников хаотического влияния. Это проявления Навьей реки Смородины, символизирующей «высшие воды». «Низшие» же воды - изначальная первоматерия, недобытие: Егорий и здесь выступает как Герой, преодолевающий и преображающий хаос. Преображает он и «горы толкучие», которые из символов деформации круглой Земли превращаются в вертикально устремлённые символы.
«Наезжал Егорий на стадо звериное,
На серых волков на рыскучиих.
И пастят стадо три пастыря,
Три пастыря да три девицы,
Егорьевы родные сестрицы.
На них тела, яко еловая кора, -
Влас на них, как ковыл-трава, -
Ни пройдтить Егорью, ни проехати?
Егорий святой проглаголывал:
«Вы волки, волки рыскучие!
Разойдитеся, разбредитеся,
По два, по три, до единому
По глухим степям, по темным лесам,
А ходите вы повременно,
Пейте вы, ешьте повеленное
От свята Егория благословления!»
По Божьему все повелению,
По Егориеву молению
Разбегалися звери по всей земли,
По всей земли светлорусскией.
Они пьют, едят повеленное,
Повеленное, благословленное
От Егория Храброго».
Если Мать-София выражает собой благой аспект Земли-Материи, то образ монструозных сестёр указывает на её ветхий, деградационный аспект. Волки же полнее всего символизируют «звериное», «яростно-желательное», душевное (не духовное), психоэнергетическое начало. Егорий подчиняет волков высшему Промыслу. Тем самым он подчиняет душевное - духовному, просветляя и преображая его. Любопытно, что славянский обряд инициации предполагал символическое превращение посвящаемого юноши в волка. (См. Балушок В. Г. «Инициации древних славян: попытка реконструкции» // «Этнографическое обозрение». № 4. 1993)
Безусловно, тут некий двойной аспект, который требует отдельного рассмотрения. Сам Егорий именовался «волчьим пастырем», что указывает на его онтологическую функцию - подчинять яростно-желательное начало души - сверхрациональному духу.
Чем дальше Егорий проникает на Периферию, тем больше проявляется змеиное. Ведь сама Периферия и есть Мировой Змей-Ермунганд, опоясывающий Мидгард - мир людей.
«Наезжал Егорий на стадо на змеиное -
Ни пройдтить Егорью, ни проехати.
Егорий святой проглаголывал:
«Ой вы, гой еси, змеи огненные!
Рассыпьтесь, змеи, по сырой земле
В мелкие дробные череньицы.
Пейте и ешьте из сырой земли!»
Святой Егорий поезжаючи,
Святую веру утверждаючи,
Приезжал Егорий»
Герой и здесь преодолевает хаос - даже в его наиболее сильном, змеином обличье.
«Приезжал Егорий
К тому ко городу Киеву.
На тех вратах на Херсонскиих
Сидит Черногар-птица,
Держит в когтях Осетра-рыбу -
Святому Егорью не проехать будет.
Святой Егорий глаголует:
«Ох ты, Черногар-птица!
Возвейся под небеса,
Полети на океан-море.
Ты и пей и ешь в океан-море,
И детей производи на океан-море!»
По Божьему повелению,
По Егорьеву молению
Подымалась Черногар-птица под небеса,
Полетела она на океан-море;
Она пьет и ест в океан-море
И детей выводит на океан-море».
Здесь Егорий встречается уже с небесным проявлением животного - с птичьим образом. Птица устремлена вертикально, что имеет огромный мистический смысл. Итак, в глубинах Периферии заметны и её вершины.
А далее Егорий Храбрый сходится в схватке с самим Змеем.
«Святой Егорий проезжаючи,
Святую веру утверждаючи,
Наезжал палаты белокаменны,
Да где же пребывает царище Демьянище,
Безбожный пес бусурманище.
Увидел его царище Демьянище,
Безбожный пес бусурманище,
Выходил он из палаты белокаменной,
Кричит он по-звериному,
Визжит он по-змеиному».
Егорий побеждает Собаку лже-Царя. И это открывает его инверсивным сёстрам путь к освобождению, очищению и преображению.
«Он берет свои три родных сестры,
Приводит к Иордань-реке:
«Ой вы, мои три родных сестры!
Вы умойтеся, окреститеся,
Ко Христову гробу приложитеся!
Набралися вы духу нечистого,
Нечистого, бусурманского:
На вас кожа, как еловая кора,
На вас власы, как камыш-трава!
Вы поверуйте веру самому Христу,
Самому Христу, Царю Небесному,
Владычице Богородице,
Святой Троице неразделимые!»
Умывалися, окрещалися,
Камыш-трава с них свалилася,
И еловая кора опустилася».
Итак, Егорий Храбрый осуществляет самую настоящую Консервативную Революцию, направленную против лже-Царя. Судя по всему, данный духовный стих указывает и на некоторое историческое событие - даже на несколько похожих событий. Обращает внимание - сам Царь Фёдор упомянут только два раза и никак себя не проявляет. Это указывает на то, что имеет место быть случай вопиющего ослабления собственно Царского начала. (В былинах, посвященных «восстанию» Ильи Муромца, примерно тоже происходит с Князем Владимиром.) В данном «фрагменте» ГК всё сконцентрировано на Героя, который помогает это повреждение устранить.
Глава 8. Царь Мира Емеля и священная Щука.
Данный цикл, начаты с Илья Муромца, будет окончен рассмотрением казалось бы гораздо менее серьёзного персонажа - «бездельника» Емели. Между тем, эти фигуры весьма схожи. Герой известной русской сказки пребывает в некоем Покое, он находится на печи, которая и совершает Движение. Здесь имеет место образ Царя Мира. Это неподвижный бытийный полюс, символизирующий неизменную Вечность, находящуюся вне из-мен-ы, об-мен-а и об-ман-а. Вокруг этого неподвижного полюса наша вселенная осуществляет круговое вращение и, тем самым, циклически воспроизводится. (Круговому движению противостоит движение линейное, инволюционное, которое выдаётся за «прогресс». См. «Линейное время» и глобальная антисистема» - https://zavtra.ru/blogs/linejnoe_vremya_i_global_naya_antisistema)
Печь, в этой оптике, может символизировать славяно-русский алтарь бога Огня - аналога индоарийского Агни, который, в данной традиции, и является Вайшванарой, Царем Мира. Славенороссы почитали Агни как Огня Сварожича - одного из двух сыновей Сварога (другим сыном был солнечный Даждьбог). Одновременно, он выступал и как ипостасть одного из Триглавов. («Тайны русской Троицы» - - http://zavtra.ru/blogs/tajnyi-russkoj-troitsyi)
Емеля показан как некий бездельник, который чурается даже простого домашнего труда. При этом, само имя «Емельян» означает «трудолюбивый», в чём видят некую иронию. Однако, Емеля как раз и воплощает собой истинное трудолюбие. Труд - предполагает, в первую очередь, круговое воспроизводство бытия, предполагающее наличие неподвижного, вечного полюса. Когда же в центр всего ставится из-мен-ение (из-мен-а-об-ман-об-мен), - приумножение и накопление, то имеет место безблагодатная Работа, превращающая человека в раба вещей (ср. «раб-ство» и «раб-ота»).
Показательно, что в старорусской артеле имелось особое место, где располагалась артельная икона. Это место именовалось «У Образа», и каждый трудовой день начинался с общего молебна. Если работник не являлся на молебен, то его лишали суточного заработка - даже в том случае, если он отработал «полную норму». Тем самым его труд признавался лишённым Благодати, отчуждённым от сакральных энергий.
И в данном плане стоит разграничить из-мен-ение (прогресс) и пре-ображ(образ)-ение. Прогресс направлен, в первую очередь, горизонтально. Преображение устремлено Вертикально, оно ставит своей целью соединить человека с высшими реалиями. В конечном итоге, речь идёт о соединении с нетварными энергиями Абсолюта.
Емеля находится в сложных и довольно-таки конфликтных отношениях с царём «локальной сказки». Однако, последний всё-таки примиряется с Емелей и даже признаёт его Царское достоинство. Тут налицо уже упомянутое «противостояние» внутри Царского - ветхого, «слишком человеческого» Я и сверхличностного Я, присущего Царю Мира.
Емеля получает своё могущество от волшебной Щуки, которая выводит нас на образ чудесной Рыбы. Характерно, что щука «ловится» (обретается) в проруби, и это явно указывает на полярно-гиперборейские истоки Емелиного могущества. Незримая Гиперборея сокрыты льдами, лёд же есть символ укрощение водной стихии, фиксации хаотической недобытийности. Емеля обретает Щуку из глубины вод, добывая её в проруби, которая есть окружность, а, следовательно, символизирует круговое, циклическое движение.
В ранней христианской литературе Христос часто называется «рыбой», само греческое слово «рыба» (Ichtus, пять букв, являющихся первыми буквами пяти слов: Iesous Christos Theou Vios Soter) расшифровывались как «Иисус Христос, божий сын, спаситель». Царство Божие уподоблялось сети, полной рыбы. Евангельский же сюжет насыщения рыбой и хлебом свидетельствует о том, что рыба рассматривалась как символический (но не ритуальный) «заместитель» вина в евхаристическом действе познания Бога. Совершенно очевидно, что у ранних христиан рыба выступала в качестве символа спасения - сохранения и приумножения онтологической значимости в условиях хаотической агрессии небытия (вода, крайне слабо фиксированное начало, часто связывается с хаосом, но в христианской традиции освящённая вода становится символом укрощённой стихии).
Таким же символизмом, правда, в иной религиозной перспективе, обладает и индоарийский миф о Ману Вайвасвате (прародителе людей в седьмую, настоящую манвантару), чудесно спасшемся от Всемирного потопа. Он привязал корабль к рогу огромной рыбы, которая и доставила его к Северной горе, единственному месту, не скрытому водами. Эта рыба была аватарой (причём, первой) Вишну, который считается богом, поддерживающим существование мира, тогда как Брахма - творцом, а Рудра - разрушителем.
В мифологии зороастризма первозданная рыба Кара несёт на себе огромного быка - опору мира и охраняет Мировое Древо, растущее посреди озера Воурукаша.
У славян рыба выступает как опора земли. Сама земля покоится на спинах огромных, великанских рыб. Часто водная среда отождествляется с небом, а тучи описываются как небесные рыбы. Тут имеет место указание на высшие «воды» - тонкий мир, регион стихийной Души. Впрочем, можно также увидеть идею преображения душевности, её подчинение небесной Духовности.
Таковой рыбой обычно считается кит, в частности, об этом сообщают русские духовные стихи («Голубиная книга»). Мировой Кит именуется «огнеродным», а землетрясения объяснятся движением его хвоста. Начало движения всего Кита будет означать гибель мира. В стихе о Федоре Тироне утверждается, что земля стоит на Тит Рыбе и Кытре-рыбе. Обращает внимание, что Кытр - «мамонт», древнейший слон, чьей родиной является гиперборейская Русь.
Образ Кита имеет огромнейшее значение в оптике Христианства. Здесь имеется ввиду библейский рассказ о том, как пророк Иона находился во чреве кита и был освобождён оттуда. Иисус Христос утверждает, что: «как Иона был во чреве кита три дня и три ночи, так и Сын Человеческий будет в сердце земли три дня и три ночи» (Мф.12:39-40). Он сравнивал Себя с Ионой: «Ниневитяне восстанут на суд с родом сим и осудят его, ибо они покаялись от проповеди Иониной; и вот, здесь больше Ионы». (Мф.12:41). Считается, что этот пророк прообразовал смерть, воскресение и проповедь Иисуса Христа.
Что касается священной Рыбы (в нашем случае - Щуки), то здесь налицо некий аспект Царя Мира, который символизирует преображение животного, звериного начала, подчиняющегося бытийному полюсу. Рыба - символ охранения людей от стихий нашего искаженного, падшего мира. Сами эти стихии символически выражают воды первобытного, изначального хаоса. Сдерживая своё животное начало, подчиняя его Царю Мира и райскому Духу, люди находятся внутри спасительной Рыбы. Да они и сами являются «рыбками», способными плавать в водах хаоса. Таким образом, Царь Мира Емеля и Щука есть одно целое - вторая есть аспект первого.
И в этом она подобна Земле - женской проекции Царя Мира, его Супруги. В русской свадебной обрядности брак представляется как ловля женихом невесты-рыбы. В некоторых ситуациях женщина или девушка копировали поведение рыбы (например, ползали, извиваясь). Зафиксированы случай, когда девушка, в знак согласия на брак, прыгала в ваятель - особый рыболовный снаряд. Как представляется, в данном случае налицо символическое преображения «женской» стихийной душевности, подчинение «мужской» райско-ангелической духовности.
Однако, душевно-животное (в нашем случае, рыбье - начало) может брать верх над духовностью. Тогда происходит зверочеловеческая «мутация». Сказочные русалки как раз и представляют собой человеко-животных. Впрочем, возможно и духовное преображение даже таких падших существ. («Святая русалка» - https://a-eliseev.livejournal.com/1902392.html)
В одной русской сказке повествуется о приключениях семилетнего мальчика-дровосека. Во время перехода через мост (символ путешествия в иной, навий мир) он был проглочен китом (как вариант - щукой). Для того, чтобы освободиться паренёк развёл огонь (снова символизм огня) во чреве гигантской рыбины. «Дровосечество», так или иначе, символизирует ликвидацию Древа, символа Мировой нетварной Оси. Поэтому, налицо аспект опасной попытки удалиться от духовного Неба - в сторону душевного, воздушно-тонкого мира.
Но, опять-таки, есть у этого и другая сторона. Огонь также уничтожает дерево, но Агни-Вайшванара отождествляется с Мировым Древом (одно из его имен - «Ванаспати», т. е. «Повелитель деревьев»). Можно предположить, что сказочный мальчик восстанавливает, при помощи Агни, связь с Вертикалью Древа. Огонь здесь не губит, но именно преображает, устремляя мальчика вертикально вверх. Щука здесь служит пристанищем, она помогает осуществить Спасение. Затем следует вертикальная Богореализация, Об-о-жение. (И освобождение происходит не от Рыбы, но от того состояния, которое заставляет искать прибежища.)
Здесь можно увидеть некую связь с образом «Неопалимой Купины», горящего, но не сгорающего куста (образ Великого Растения, Древа), в котором Бог явился Моисею. Христианство видит в Неопалимой Купине прообраз Богоматери, родившей Иисуса Христа. Иеромонах Филадельф говорил о ней, что она могла «Своей чистотою привлечь, принять, вместить, удержать Божественную молнию, не быв опалена огнем Божества...» (Иеромонах Филадельф. «Заступница Усердная».)