Академгородок, 1966. Пост 4. Даниэль и Синявский. Газетная травля и письма честных людей
Продолжение книги "Мой Академгородок" и главы Академгородок, 1966.
Начало главы см.: Посты 1, 2, 3.
Начало книги см. главы: Академгородок, 1959 (Посты 1 - 20), 1960 (Посты 1 - 12), 1961 (Посты 1 - 29), 1962 (Посты 1 - 19), 1963 (Посты 1 - 2 9), 1964 (Посты 1 - 42), 1965 (Посты 1 - 62).
перевёртыши
В газете «Известия», которую я выписывал и всю прочитывал (она мне нравилась больше других со времен, когда ее редактором был Аджубей) 13 января появилась статья одного из секретарей Московского отделения Союза писателей Дмитрия Еремина «Перевертыши».
Это было первое официальное сообщение об арестованных еще в сентябре 1965 года писателях Андрее Синявском и Юлии Даниэле. В те времена газеты выражали не мнение журналистов, а официальную точку зрения. Было ясно, что Еремину поручили написать статью о них, чтобы тем самым дать сигнал к газетной травле писателей, как это было двумя годами раньше перед судом над Иосифом Бродским.
Статья была хамская, злая, но, как мне показалось, бездоказательная. Еремину явно дали почитать что-то из опубликованного Даниэлем и Синявским за рубежом, чтобы он мог написать свой пасквиль. Но не было там ничего преступного и антисоветского. Поэтому эти заявления Еремина не подкреплены фактическим материалом.
Не хочется приводить ее здесь, воспроизводить всю гадость, которая там была написана, но каждый может самостоятельно прочесть ее (например, на сайте http://lib.rus.ec/b/98209/read) и понять, каким «высоким» стилем она написана.
А 22 января в «Литературной газете», которую мы тоже выписывали и читали, появилась вторая заказная статья «Наследники Смердякова», которую написала литературовед Зоя Кедрина (ее можно прочесть на том же сайте), коллега Андрея Синявского по Институту Мировой литературы им. Горького АН СССР (ИМЛИ).
Вслед за этими статьями появились отклики читателей и специалистов. Никто из них не читал произведений Даниэля и Синявского, но каждый, во-первых, считал долгом отмежеваться от них, а, во-вторых, пнуть избиваемых писателей побольнее.
Для примера приведу некоторые из них, опубликованные в газете «Известия» уже 18 января под общим заголовком "Клеветники-перевертыши".
Сулейман Рустам, народный поэт Азербайджана Баку пишет:
Вот уже сорок четыре года я работаю в поэтическом цехе моей страны. Я горжусь нашей литературой, горжусь тем, что советские писатели, посвятившие свое творчество служению светлым идеалам коммунизма, верные делу ленинской партии, народу, создали столько замечательных произведений, достойных эпохи великого созидания.
Все эти годы наши враги за рубежом злобно клеветали на советский строй, на советских людей, обливали грязью советскую культуру. Порой и у нас находились люди, которые подпевали врагам. Но о таких отвратительных клеветниках, как те, о которых рассказали "Известия" в статье "Перевертыши", мне еще не приходилось слышать. Я не мог спокойно читать эту статью. Два потерявших всякую совесть бесчестных авантюриста выдавали себя за советских литераторов, а на деле своими грязными измышлениями в зарубежной прессе по-холопски служили врагам социализма. Их преступные деяния не могут не вызвать гнева у советских писателей, отображающих в своих произведениях дружбу наших людей, занятых созидательным трудом в братской семье народов. Двуличные лицемеры разоблачены. Общественность Азербайджана, наши писатели клеймят их позором и презрением.
Зарубежные покровители Синявского и Даниэля пытаются выдать перевертышей за представителей советской интеллигенции. Тщетны эти попытки. Между подлинной советской интеллигенцией, глубоко преданной своему народу, родной Коммунистической партии, и этими отщепенцами - глубочайшая пропасть. Называть их интеллигентами - значит оскорблять советскую интеллигенцию.
За границей у советского народа много друзей. Я уверен, что они вместе с нами возмущены измышлениями грязных пасквилянтов. Ибо друзья понимают внутреннюю сущность, моральное убожество этих людей. Только таких и могут вербовать враги прогресса.
Наша дорога светла и солнечна. Мы умеем, идя по этой дороге, вырывать с корнем сорняки, выросшие в цветнике великой дружбы народов. Перья, умеющие выдавать черное за белое, а белое за черное, должны быть сломаны. Место двух предателей - на скамье подсудимых.
А вот отклик З.Гулбиса «Их удел - презрение» агронома Межотненской селекционной станции Бауского района Латвийской ССР
Что может быть дороже Родины? Она нужна человеку, как солнце, как воздух, как чистый родник, наполняющий грудь живительной силой, едва прикоснешься к нему губами...
Было время, когда я могла потерять ее - мою Родину. Много лет уже прошло с той поры, но я и сейчас нет-нет да и возвращаюсь памятью к тем страшным дням, когда Латвия стонала под игом фашистских оккупантов. Сколько тогда я видела слез, сколько натерпелась ужасов! Помню, как однажды на дороге, ведущей в Бауску, гитлеровские солдаты гнали толпу людей, с котомками за плечами, с узелками в руках. За подолы материнских платьев держались испуганные ребятишки.
В страхе я кинулась в лес. Там уже оказались такие же, как я, местные жители - женщины, дети, старики, прятавшиеся в страхе, что их угонят в рабство, разлучат с отчим домом. Мы готовы были принять любые лишения, лишь бы миновала нас горькая чаша, лишь бы нам удалось остаться здесь, на израненной и поруганной, но милой сердцу латвийской земле. Именно в те страшные дни я особенно глубоко поняла: самое дорогое, что есть у человека - это Родина! <..>
Надо думать, что советское правосудие воздаст преступникам по заслугам. Но самым тяжким наказанием для них явится презрение, гнев советских людей, чей светлый день не в силах омрачить никакие синявские и даниэли!
Ну и еще один, коллективный из Воронежа. Его написали главный дирижер музыкального театра, народный артист РСФСР А. Людмилин, писатель, член КПСС с 1920 года М. Подобедов и главный режиссер Театра им. Кольцова, заслуженный деятель искусств РСФСР П.Монастырский. Он опубликован под подзаголовком «Таких не прощают»:
С гневом прочитали мы в "Известиях" о пошлых, омерзительных писаниях А.Синявского и Ю.Даниэля. Они лакейски сочиняли "сенсационные" книжонки и статейки на потребу буржуазным пропагандистам. Действительно, только чувство брезгливости вызывают грязные опусы этих нравственных уродов - специалистов по "темным проблемам" жизни, пытавшихся осквернить все наше родное, святое, советское.
Злобная клевета на наш общественный строй, государство преследует одну-единственную цель: выслужиться перед врагами Родины, нанеся удар из-за угла, из подворотни. Антисоветские сочинения Синявского и Даниэля - внутренних эмигрантов, а еще прямее говоря, отщепенцев и изменников - вызывают законный гнев всего нашего советского общества
Они должны быть сурово наказаны. Этого требуют интересы и идеалы нашего народа, принципы социалистического гуманизма.
Как видите, они не читали ничего из того, что опубликовали Даниэль и Синявский, но, основываясь на статьях Еремина и Кедриной пишут о «злобной клевете» на советский строй, требуют «воздать преступникам по заслугам».
Писали осуждающие отклики разные люди. Одни просто подписывали то, что им давали подписать журналисты, не вдумываясь в то, что они совершают подлость в отношении невинных людей. Другие делали это сознательно, безоговорочно веря любому газетному слову. Третьи прекрасно понимали, что пишут. Но им необходимо было выслужиться в глазах сильных мира сего, сделать карьеру. И ради этого они готовы были пойти на любую подлость.
Встали на защиту
Но были и другие люди. Люди, которые встали на их защиту. И вот два письма, которые сегодня известны, я и приведу здесь.
Первое письмо, написанное двумя членами Союза писателей СССР Лидией Чуковской и Владимиром Корниловым 23 января 1966 года. Оно адресовано в редакцию газеты «Известия», а копия его была переслана Президиуму Верховного Совета СССР. Конечно, «Известия» этого письма не опубликовали, а Президиум не дал ему ходу. Только в 1976 году оно было впервые опубликовано в Нью-Йорке в книге Чуковской Л.К. Открытое слово.
Уважаемый товарищ редактор!
В номере 10 Вашей газеты от 13 января 1966 года помещена статья Дм.Еремина "Перевертыши".
Молча пройти мимо этой статьи мы не можем.
Приведя несколько цитат из произведений, напечатанных за границей, Дм.Еремин осыпает бранью предполагаемых авторов.
В первой половине статьи он именует А.Синявского и Ю.Даниэля отщепенцами, подонками и хулиганами, затем, уже ближе к концу, "орудием подогревания психологической войны против Советского Союза" и в конце - "подручными тех, кто шурует в топке международной напряженности", кто "хочет холодную войну превратить в горячую".
Статья принесла свои плоды. В номере 14 от 18 января 1966 г . помещены читательские отклики - три письма, в которых фамилии Даниэля и Синявского пишутся уже с маленькой буквы. Авторы писем безусловно, уже без всяких цитат и малейших попыток аргументации, уже без постепенных переходов от беспринципности к хулиганству, от войны психологической к настоящей войне, - прямо и решительно именуют А.Синявского и Ю.Даниэля предателями и изменниками
За это вреднейшее смешение понятий, за эту подмену и рост обвинений в умах читателей - всецело отвечает Дм. Еремин.
Один из нас никогда и в глаза не видывал ни Ю.Даниэля, ни А.Синявского; другой отдаленно знаком с Ю.Даниэлем. Человеческий облик обоих вообще нам неведом, а литературные работы известны слишком недостаточно для определенного суждения. Нам неизвестно, например, из какого контекста почерпнуты цитаты, приводимые Дм. Ереминым, выражают ли они идеи авторов или мысли персонажей. Таким образом мы (как, впрочем, все читатели "Известий") не располагаем материалом, позволяющим нам соглашаться или спорить со статьей Дм. Еремина по существу.
Но она глубоко возмутила нас. Духом, тоном, стилем. Используя выражение Герцена, о статье этой можно сказать, что "здесь чернила слишком близки к крови, слова к свинцу". От авторского словаря и системы мышления разит тем словарем и тем ходом умозаключений, каким отличались газетные статьи в наиболее острые периоды сталинских кровавых облав на людей: годы 37-38, 48-53. Та же грубость выражений, та же опасная игра словами и понятиями.
И самую статью Дм. Еремина и ее напечатание в "Известиях" - газете, которая еще так недавно призывала соблюдать законность, - мы считаем вреднейшей ошибкой.
Прежде всего статья Дм .Еремина безнравственна. Наносить публичные оскорбления людям, которые в данную минуту находятся в тюрьме и лишены возможности ответить, - неблагородно, низко. Это, во-первых. А во-вторых, напечатание статьи Дм. Еремина противоречит смыслу нашего законодательства. В 1964 году, в номере 287 тех же "Известий", была опубликована статья А.Ф. Горкина. Председатель Верховного суда СССР настойчиво предлагал газетам воздерживаться от опубликования высказываний, "в которых до рассмотрения дела в суде уже признается виновность тех или иных лиц". А.Ф.Горкин квалифицировал подобные высказывания как попытки давить на суд.
Статья Дм. Еремина - это и есть, на наш взгляд, попытка противозаконного воздействия на суд и на общественное мнение накануне процесса. Ведь суда еще не было, голоса прокурора, свидетелей, защитников и самих обвиняемых еще не прозвучали, а читатели, с легкой руки Дм. Еремина, уже гневно клеймят подсудимых, принимая их за осужденных... Клики ненависти и грубая брань - та ли это атмосфера, в которой должны работать беспристрастные судьи?
Кто дал право "Известиям", накануне судебного разбирательства, устами авторов писем называть подсудимых изменниками и предателями, то есть практически подменять собою судей и выносить приговор до суда, выдавая за доказанное то, что как раз и подлежит доказательству?
Мы протестуем против статьи Дм. Еремина как против замаскированного беззакония.
И второе письмо - тоже члена союза писателей, литературного критика Ирины Роднянской, которое она отправила 1 февраля 1966 г. в Президиум Верховного Совета СССР, а копию «Литературной газете»:
В «Известиях» и «Литературной газете» недавно были опубликованы статьи Д. Еремина и З. Кедриной о причинах привлечения к судебной ответственности А. Синявского и Ю. Даниэля. Разумеется, сам факт печатной информации о предварительных результатах следствия можно только приветствовать (хотя предпочтительно было бы получить такую информацию из официальных, полномочных источников). Однако в обеих статьях звучат ноты, которые побудили меня обратиться в столь высокую инстанцию, чтобы выразить свое недоумение и серьезную тревогу.
Я не буду останавливаться на тоне, которым написана статья Д. Еремина. Замечу только, что набор ругательств («бездонное болото мерзости», «грязные помои клеветы», «брызжут ядом» и т.п.) вряд ли годится в качестве оружия для самой непримиримой полемики и в качестве средства для самого безоговорочного осуждения - и не может не унизить того, кто выражает свои чувства подобным образом. Кроме того, явственное стилистическое совпадение этих формулировок с формулировками, принятыми в печати в годы незаконных репрессий, вызывает естественное отталкивание и настороженность. Но это вопрос в основном этический.
Я же хочу обратить Ваше внимание на другое - на попытку авторов обеих статей до начала судебного процесса и вместо лиц и органов, ведущих этот процесс, составить собственное, «самодеятельное», так сказать, обвинительное заключение, обнародовать его и, тем самым, вольно или невольно, оказать давление на ход судебного разбирательства.
В самом деле, Д. Еремин формулирует свои обвинения весьма конкретно и четко: провокационный призыв к террору, преступления против советской власти, поступление на службу к оголтелым, самым разнузданным врагам коммунизма, пособничество поджигателям войны. З. Кедрина утверждает, что не претендует на юридическое определение вины Синявского и Даниэля, - и через несколько абзацев дает, по существу, такое определение, произнося слова: «антисоветская пропаганда», «иллюстрация к фашистской программе кровавых войн и спровоцированных путчей». Суду предстоит установить, есть ли в действиях подсудимых состав преступления против советской власти и ее законов; но авторы статей игнорируют эту работу, предстоящую судьям, прокурору, защитнику, свидетелям - всем участникам сложной, юридически обоснованной процедуры; они полагают, должно быть, что такие «тонкости» ни к чему, им все ясно наперед. Мне кажется, это откровенное неуважение к суду, к важности стоящей перед ним задачи - неуважение, граничащее с нигилистическим убеждением, что судебная процедура - не более, чем пустая формальность. Меня поражает факт публикации таких статей ответственнейшими органами центральной печати без каких-либо редакционных оговорок и комментариев.
Хочется подчеркнуть еще одно обстоятельство. Даже человеку, юридически неграмотному, ясно, что уголовному преследованию может подвергаться не факт публикации каких-либо сочинений за рубежом (здесь действует суд общественного мнения), а антигосударственный, противозаконный характер этих сочинений. Значит, самый тонкий, серьезный и решающий пункт следственно-судебного процесса - это вопрос о квалификации подследственных материалов. Поэтому особенно недопустимо оказывать давление на работников суда в этом вопросе, от решения которого в ту или иную сторону фактически зависит ход процесса и судьба подсудимых. Ведь суд располагает возможностью прибегнуть к услугам любых экспертов, которых он сам изберет.
Между тем, статьи Д. Еремина и З. Кедриной стремятся создать впечатление, что такого вопроса вообще не существует. Между сочинениями, относящимися к области литературного вымысла (каково бы ни было идейно-художественное качество этого вымысла), и определенными провокационно-пропагандистскими призывами, лозунгами, программами авторы статей ставят знак равенства с такой легкостью, как будто это нечто само собой разумеющееся. Так, З. Кедрина всю совокупность литературных приемов Абрама Терца (среди которых она называет такие специфические, присущие беллетристике, как фантастика, многослойная ирония, пародийная стилизация и литературные реминисценции из известных писателей), не задумываясь, определяет как камуфляж, за которым скрываются два-три тезиса антисоветской пропаганды. В качестве аргументации З. Кедрина пользуется приемом, Недопустимым даже в литературно-критической полемике обычного характера, когда речь идет не о судебном приговоре, а о литературной репутации, - она отождествляет точку зрения автора с речами и поступками персонажей. Она так и пишет: «Терц неотделим от той мерзости, в какой пребывают его персонажи». Тот же прием использует Д. Еремин в отношении Аржака: «Автор устами своего «героя» обращается к читателю с таким призывом…» Кроме того, З. Кедрина для подкрепления своей точки зрения приводит высказывания эмигрантского литератора Б. Филиппова - свидетеля несомненно тенденциозного. Ведь нам известно, что даже «Продолжение легенды» А. Кузнецова было издано во Франции с предисловием, напоминающим филипповское.
Всем еще памятны те времена, когда люди подвергались репрессиям за «переверзевщину» или «вейсманизм-морганизм», когда те или иные взгляды, высказанные в литературных, научных, философских сочинениях, безоговорочно квалифицировались как антисоветские политические маски, которые следует сорвать. И в интересах советской законности и советской общественности - проявить особенное, быть может, даже подчеркнутое внимание к тому, чтобы всякая возможность подобных прецедентов была исключена из нашей жизни навсегда.
Я не знакома с литераторами, находящимися под следствием, не читала их сочинений (за исключением публиковавшихся в советской печати статей А. Синявского) и, разумеется, не берусь судить о характере и степени их вины. Но я не могу не выразить решительного несогласия с безответственными и бестактными попытками вмешаться в нормальный ход судебного процесса и психологически дезориентировать тех, кому доверено его вести.
1 февраля 1966 г. С уважением, И. Роднянская.
Между тем, писатели сидели в тюрьме, готовился судебный процесс, шло следствие, и оно запросило отзывы на произведения подследственных. Один из отзывов предоставил Лев Копелев.
Письмо в юридическую консультацию № 1 Первомайского района г.Москвы
В ответ на Ваш запрос от 1 февраля 1966 года (№1-25) об отзыве на произведения Ю.Даниэля, который, как Вы указываете, нужен "в связи с рассмотрением уголовного дела", считаю необходимым сообщить нижеследующее:
1. Я прочел повесть "Говорит Москва" и рассказы "Руки" и "Человек из МИНАПа" Н.Аржака. В статье Д.Еремина, опубликованной в "Известиях", и статье З.Кедриной, опубликованной в "Литературной газете", говорится, что Н.Аржак - псевдоним Ю.Даниэля.
Подробный разбор этих произведений вызвал бы разные толкования и оценки, вызвал бы также и резкую критику идейно-художественных недостатков. Такой разбор может быть только профессиональным литературно-художественным исследованием, которое необходимо предполагает спор, сопоставление разных точек зрения, исключает любые безапелляционные вердикты.
Но в Вашем запросе речь идет об "уголовном деле". Судя по упомянутым выше статьям, это дело о государственном преступлении. Поэтому целесообразно прежде всего ответить на вопрос, дают ли прочтенные мною повесть и рассказы материал для такого обвинения. На этот вопрос я могу ответить только отрицательно.
Естественно, возникает другой вопрос: что же могло дать повод для возникновения уголовного дела и для тех резких политических обвинений, которые еще до суда прозвучали со страниц газет.
2. Мне представляется, что это объяснимо прежде всего самой природой того литературного жанра, в котором написаны повесть и второй рассказ. Это жанр фантастического гротеска, сравнительно редкий и непривычный в нашей литературе последних десятилетий и потому вызывающий подчас резко отрицательное отношение читателей, воспитанных в традициях реалистического повествования, основанного на достоверном изображении жизни.
Н. Аржак, по моему мнению, - тем более объективному, что мне лично не нравятся некоторые существенные особенности его произведений, - одаренный и квалифицированный беллетрист. Повесть "Говорит Москва" - это гротескно-фантастическая притча. Ее фабула откровенно условна, нарочито фантастически абсурдна. Время действия отнесено к 1960 году, что уже само по себе исключает претензию на достоверность. Внешние черты нашего быта пародийно смещены. Но общий вывод, так сказать, основной пафос повести отнюдь не антигосударственный, да и вообще не политический, а моралистический. Смысл его, по-моему, таков: каждый человек ответственен, даже виновен, если рядом с ним покушаются на жизнь другого человека. Можно спорить с абстрактно-метафизическими и пацифистскими нравственными принципами, воплощенными в этой повести, можно спорить с иными сомнительными в идейно-художественном отношении особенностями его сатирического гротеска. Однако я убежден, что нельзя предъявлять автору политические обвинения, ссылаясь на этот нарочито гротескный, абсурдный сюжет. И тем более нельзя возлагать на автора ответственность за мысли и речи его персонажей, как это делают авторы статей в "Известиях" и в "Литературной газете". Это недопустимо при анализе любого литературного произведения и особенно - гротескного. Между тем Д.Еремин квалифицирует даже как "провокационный призыв к террору" то место, которое в действительности имеет прямо противоположный смысл. Военные воспоминания героя, возникающие почти как бред, вызывают у него ужас и отвращение ко всякому убийству: "Я больше не хочу никого убивать. Не хо-чу!"
Общее мировосприятие лирического героя достаточно внятно выражено в ряде мест - в его воспоминаниях об отце, комиссаре гражданской войны, и особенно в заключительных абзацах. Моралистическое обобщение: "Ты должен сам за себя отвечать, и этим - ты в ответе за других" - явственно сочетается с утверждением любви к родной стране.
Рассказ "Человек из МИНАПа" тоже написан в манере фантастического гротеска. Литературно он более слаб, несколько пошловат, но никак не может быть поводом для политических и уголовных обвинений.
3. Возможность таких обвинений, как уже указывалось выше, связана с особенностями жанра. Гегель считал одним из признаков гротеска "безмерность преувеличения". В первом издании Советской Литературной Энциклопедии сказано: "О гротеске в собственном смысле слова можно говорить лишь там, где смещение планов и нарушение естественного изображения носит характер литературного приема, отнюдь не воспроизводящего полного мировосприятия автора" (Т. 3. С. 24). Во втором издании Литературной Энциклопедии гротеск характеризуется как один из "видов типизации (преимущественно сатирической), при которой деформируются реальные жизненные соотношения правдоподобия, уступая место карикатуре, фантастике, резкому совмещению контрастов" (Т. 2. С. 401).
В недавно изданной книге выдающегося советского литературоведа М.Бахтина отмечается: "В гротеске... то, что было для нас своим, родным и близким, внезапно становится чужим и враждебным. Именно наш мир превращается вдруг в чужой" (Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1965. с. 55).
Конкретные примеры жанра - многие новеллы Э.Т.А.Гофмана и Э.По, повесть Н.В.Гоголя "Нос", значительная часть прозы М.Щедрина, "Двойник" и "Крокодил..." Ф.Достоевского, некоторые рассказы Лескова, Ремизова и др. В советской литературе средства сатирического и фантастического гротеска широко использовали В.Маяковский, Вс.Иванов, И.Ильф и Е.Петров, И.Эренбург, Е.Шварц и др. В зарубежной литературе 20-го века - Я.Гашек, К.Чапек, Б.Брехт и др.
Гротескно-фантастическая проза произведений Н.Аржака находится в русле традиций этого жанра.
4. Как уже отмечалось выше, характерные особенности гротеска затрудняют его восприятие и даже вызывают антипатию, вполне естественную у читателей, воспитанных в иных литературных традициях. Но это никак не может обосновать уголовного преследования по политическим обвинениям.
Многолетний опыт советской литературы свидетельствует о том, что политические обвинения, выдвигавшиеся против самых разных авторов в пылу литературной полемики, как правило, впоследствии оказывались несостоятельными. Достаточно вспомнить, что даже такие произведения, ставшие ныне нашей классикой, как пьесы и многие стихи Маяковского, "Тихий Дон" Шолохова, "Вор" Леонова, романы и фельетоны Ильфа и Петрова, назывались "антипартийными", "мелкобуржуазными и даже "клеветническими". Стихи Есенина, ранние романы Эренбурга были изъяты из библиотек в результате еще более суровых обвинений.
Разумеется, я не намерен ставить в один ряд с названными выше книгами те произведения, на которые делается этот отзыв. Но тем не менее исторический опыт необходимо учитывать и в данном деле.
5. В истории нашей литературы есть и иные примеры, гораздо более близкие к данному случаю. Роман Е.Замятина "Мы" и роман Б.Пильняка "Красное дерево" были опубликованы за границей в конце 20-х годов. Оба эти произведения наша критика тогда расценила как резко враждебные основным принципам советского строя. Однако, несмотря на то, что в ту пору наша страна находилась в неизмеримо более трудном положении, чем теперь, окруженная со всех сторон врагами, эти литераторы не были привлечены к судебной ответственности. Е.Замятину в 1931 году была предоставлена по его просьбе возможность уехать в Англию, Б.Пильняк был репрессирован в 1938 году по другому поводу и посмертно реабилитирован.
6. Все сказанное выше побуждает меня с полным сознанием всей меры гражданской и партийной ответственности, повинуясь только моей совести коммуниста, гражданина, советского литератора заявить, что при всех недостатках рассмотренных мною произведений я не вижу в них никаких оснований для судебного преследования по уголовному делу.
5/6 февраля 1966 года
Л.З. Копелев,
Член Союза писателей, кандидат филологических наук.
А еще раньше, 27 ноября 1965 г., Л.З.Копелев направил в секретариат ЦК КПСС, в идеологическую комиссию при ЦК КПСС и в президиум правления Союза писателей СССР открытое письмо в защиту А.Д.Синявского, в котором, в частности, писал: "...представляется необходимым возможно скорее освободить Синявского, а материалы этого дела передать в Институт мировой литературы, где он работает, и в Союз писателей, членом которого он состоит".
Продолжение следует
Начало главы см.: Посты 1, 2, 3.
Начало книги см. главы: Академгородок, 1959 (Посты 1 - 20), 1960 (Посты 1 - 12), 1961 (Посты 1 - 29), 1962 (Посты 1 - 19), 1963 (Посты 1 - 2 9), 1964 (Посты 1 - 42), 1965 (Посты 1 - 62).
перевёртыши
В газете «Известия», которую я выписывал и всю прочитывал (она мне нравилась больше других со времен, когда ее редактором был Аджубей) 13 января появилась статья одного из секретарей Московского отделения Союза писателей Дмитрия Еремина «Перевертыши».
Это было первое официальное сообщение об арестованных еще в сентябре 1965 года писателях Андрее Синявском и Юлии Даниэле. В те времена газеты выражали не мнение журналистов, а официальную точку зрения. Было ясно, что Еремину поручили написать статью о них, чтобы тем самым дать сигнал к газетной травле писателей, как это было двумя годами раньше перед судом над Иосифом Бродским.
Статья была хамская, злая, но, как мне показалось, бездоказательная. Еремину явно дали почитать что-то из опубликованного Даниэлем и Синявским за рубежом, чтобы он мог написать свой пасквиль. Но не было там ничего преступного и антисоветского. Поэтому эти заявления Еремина не подкреплены фактическим материалом.
Не хочется приводить ее здесь, воспроизводить всю гадость, которая там была написана, но каждый может самостоятельно прочесть ее (например, на сайте http://lib.rus.ec/b/98209/read) и понять, каким «высоким» стилем она написана.
А 22 января в «Литературной газете», которую мы тоже выписывали и читали, появилась вторая заказная статья «Наследники Смердякова», которую написала литературовед Зоя Кедрина (ее можно прочесть на том же сайте), коллега Андрея Синявского по Институту Мировой литературы им. Горького АН СССР (ИМЛИ).
Вслед за этими статьями появились отклики читателей и специалистов. Никто из них не читал произведений Даниэля и Синявского, но каждый, во-первых, считал долгом отмежеваться от них, а, во-вторых, пнуть избиваемых писателей побольнее.
Для примера приведу некоторые из них, опубликованные в газете «Известия» уже 18 января под общим заголовком "Клеветники-перевертыши".
Сулейман Рустам, народный поэт Азербайджана Баку пишет:
Вот уже сорок четыре года я работаю в поэтическом цехе моей страны. Я горжусь нашей литературой, горжусь тем, что советские писатели, посвятившие свое творчество служению светлым идеалам коммунизма, верные делу ленинской партии, народу, создали столько замечательных произведений, достойных эпохи великого созидания.
Все эти годы наши враги за рубежом злобно клеветали на советский строй, на советских людей, обливали грязью советскую культуру. Порой и у нас находились люди, которые подпевали врагам. Но о таких отвратительных клеветниках, как те, о которых рассказали "Известия" в статье "Перевертыши", мне еще не приходилось слышать. Я не мог спокойно читать эту статью. Два потерявших всякую совесть бесчестных авантюриста выдавали себя за советских литераторов, а на деле своими грязными измышлениями в зарубежной прессе по-холопски служили врагам социализма. Их преступные деяния не могут не вызвать гнева у советских писателей, отображающих в своих произведениях дружбу наших людей, занятых созидательным трудом в братской семье народов. Двуличные лицемеры разоблачены. Общественность Азербайджана, наши писатели клеймят их позором и презрением.
Зарубежные покровители Синявского и Даниэля пытаются выдать перевертышей за представителей советской интеллигенции. Тщетны эти попытки. Между подлинной советской интеллигенцией, глубоко преданной своему народу, родной Коммунистической партии, и этими отщепенцами - глубочайшая пропасть. Называть их интеллигентами - значит оскорблять советскую интеллигенцию.
За границей у советского народа много друзей. Я уверен, что они вместе с нами возмущены измышлениями грязных пасквилянтов. Ибо друзья понимают внутреннюю сущность, моральное убожество этих людей. Только таких и могут вербовать враги прогресса.
Наша дорога светла и солнечна. Мы умеем, идя по этой дороге, вырывать с корнем сорняки, выросшие в цветнике великой дружбы народов. Перья, умеющие выдавать черное за белое, а белое за черное, должны быть сломаны. Место двух предателей - на скамье подсудимых.
А вот отклик З.Гулбиса «Их удел - презрение» агронома Межотненской селекционной станции Бауского района Латвийской ССР
Что может быть дороже Родины? Она нужна человеку, как солнце, как воздух, как чистый родник, наполняющий грудь живительной силой, едва прикоснешься к нему губами...
Было время, когда я могла потерять ее - мою Родину. Много лет уже прошло с той поры, но я и сейчас нет-нет да и возвращаюсь памятью к тем страшным дням, когда Латвия стонала под игом фашистских оккупантов. Сколько тогда я видела слез, сколько натерпелась ужасов! Помню, как однажды на дороге, ведущей в Бауску, гитлеровские солдаты гнали толпу людей, с котомками за плечами, с узелками в руках. За подолы материнских платьев держались испуганные ребятишки.
В страхе я кинулась в лес. Там уже оказались такие же, как я, местные жители - женщины, дети, старики, прятавшиеся в страхе, что их угонят в рабство, разлучат с отчим домом. Мы готовы были принять любые лишения, лишь бы миновала нас горькая чаша, лишь бы нам удалось остаться здесь, на израненной и поруганной, но милой сердцу латвийской земле. Именно в те страшные дни я особенно глубоко поняла: самое дорогое, что есть у человека - это Родина! <..>
Надо думать, что советское правосудие воздаст преступникам по заслугам. Но самым тяжким наказанием для них явится презрение, гнев советских людей, чей светлый день не в силах омрачить никакие синявские и даниэли!
Ну и еще один, коллективный из Воронежа. Его написали главный дирижер музыкального театра, народный артист РСФСР А. Людмилин, писатель, член КПСС с 1920 года М. Подобедов и главный режиссер Театра им. Кольцова, заслуженный деятель искусств РСФСР П.Монастырский. Он опубликован под подзаголовком «Таких не прощают»:
С гневом прочитали мы в "Известиях" о пошлых, омерзительных писаниях А.Синявского и Ю.Даниэля. Они лакейски сочиняли "сенсационные" книжонки и статейки на потребу буржуазным пропагандистам. Действительно, только чувство брезгливости вызывают грязные опусы этих нравственных уродов - специалистов по "темным проблемам" жизни, пытавшихся осквернить все наше родное, святое, советское.
Злобная клевета на наш общественный строй, государство преследует одну-единственную цель: выслужиться перед врагами Родины, нанеся удар из-за угла, из подворотни. Антисоветские сочинения Синявского и Даниэля - внутренних эмигрантов, а еще прямее говоря, отщепенцев и изменников - вызывают законный гнев всего нашего советского общества
Они должны быть сурово наказаны. Этого требуют интересы и идеалы нашего народа, принципы социалистического гуманизма.
Как видите, они не читали ничего из того, что опубликовали Даниэль и Синявский, но, основываясь на статьях Еремина и Кедриной пишут о «злобной клевете» на советский строй, требуют «воздать преступникам по заслугам».
Писали осуждающие отклики разные люди. Одни просто подписывали то, что им давали подписать журналисты, не вдумываясь в то, что они совершают подлость в отношении невинных людей. Другие делали это сознательно, безоговорочно веря любому газетному слову. Третьи прекрасно понимали, что пишут. Но им необходимо было выслужиться в глазах сильных мира сего, сделать карьеру. И ради этого они готовы были пойти на любую подлость.
Встали на защиту
Но были и другие люди. Люди, которые встали на их защиту. И вот два письма, которые сегодня известны, я и приведу здесь.
Первое письмо, написанное двумя членами Союза писателей СССР Лидией Чуковской и Владимиром Корниловым 23 января 1966 года. Оно адресовано в редакцию газеты «Известия», а копия его была переслана Президиуму Верховного Совета СССР. Конечно, «Известия» этого письма не опубликовали, а Президиум не дал ему ходу. Только в 1976 году оно было впервые опубликовано в Нью-Йорке в книге Чуковской Л.К. Открытое слово.
Уважаемый товарищ редактор!
В номере 10 Вашей газеты от 13 января 1966 года помещена статья Дм.Еремина "Перевертыши".
Молча пройти мимо этой статьи мы не можем.
Приведя несколько цитат из произведений, напечатанных за границей, Дм.Еремин осыпает бранью предполагаемых авторов.
В первой половине статьи он именует А.Синявского и Ю.Даниэля отщепенцами, подонками и хулиганами, затем, уже ближе к концу, "орудием подогревания психологической войны против Советского Союза" и в конце - "подручными тех, кто шурует в топке международной напряженности", кто "хочет холодную войну превратить в горячую".
Статья принесла свои плоды. В номере 14 от 18 января 1966 г . помещены читательские отклики - три письма, в которых фамилии Даниэля и Синявского пишутся уже с маленькой буквы. Авторы писем безусловно, уже без всяких цитат и малейших попыток аргументации, уже без постепенных переходов от беспринципности к хулиганству, от войны психологической к настоящей войне, - прямо и решительно именуют А.Синявского и Ю.Даниэля предателями и изменниками
За это вреднейшее смешение понятий, за эту подмену и рост обвинений в умах читателей - всецело отвечает Дм. Еремин.
Один из нас никогда и в глаза не видывал ни Ю.Даниэля, ни А.Синявского; другой отдаленно знаком с Ю.Даниэлем. Человеческий облик обоих вообще нам неведом, а литературные работы известны слишком недостаточно для определенного суждения. Нам неизвестно, например, из какого контекста почерпнуты цитаты, приводимые Дм. Ереминым, выражают ли они идеи авторов или мысли персонажей. Таким образом мы (как, впрочем, все читатели "Известий") не располагаем материалом, позволяющим нам соглашаться или спорить со статьей Дм. Еремина по существу.
Но она глубоко возмутила нас. Духом, тоном, стилем. Используя выражение Герцена, о статье этой можно сказать, что "здесь чернила слишком близки к крови, слова к свинцу". От авторского словаря и системы мышления разит тем словарем и тем ходом умозаключений, каким отличались газетные статьи в наиболее острые периоды сталинских кровавых облав на людей: годы 37-38, 48-53. Та же грубость выражений, та же опасная игра словами и понятиями.
И самую статью Дм. Еремина и ее напечатание в "Известиях" - газете, которая еще так недавно призывала соблюдать законность, - мы считаем вреднейшей ошибкой.
Прежде всего статья Дм .Еремина безнравственна. Наносить публичные оскорбления людям, которые в данную минуту находятся в тюрьме и лишены возможности ответить, - неблагородно, низко. Это, во-первых. А во-вторых, напечатание статьи Дм. Еремина противоречит смыслу нашего законодательства. В 1964 году, в номере 287 тех же "Известий", была опубликована статья А.Ф. Горкина. Председатель Верховного суда СССР настойчиво предлагал газетам воздерживаться от опубликования высказываний, "в которых до рассмотрения дела в суде уже признается виновность тех или иных лиц". А.Ф.Горкин квалифицировал подобные высказывания как попытки давить на суд.
Статья Дм. Еремина - это и есть, на наш взгляд, попытка противозаконного воздействия на суд и на общественное мнение накануне процесса. Ведь суда еще не было, голоса прокурора, свидетелей, защитников и самих обвиняемых еще не прозвучали, а читатели, с легкой руки Дм. Еремина, уже гневно клеймят подсудимых, принимая их за осужденных... Клики ненависти и грубая брань - та ли это атмосфера, в которой должны работать беспристрастные судьи?
Кто дал право "Известиям", накануне судебного разбирательства, устами авторов писем называть подсудимых изменниками и предателями, то есть практически подменять собою судей и выносить приговор до суда, выдавая за доказанное то, что как раз и подлежит доказательству?
Мы протестуем против статьи Дм. Еремина как против замаскированного беззакония.
И второе письмо - тоже члена союза писателей, литературного критика Ирины Роднянской, которое она отправила 1 февраля 1966 г. в Президиум Верховного Совета СССР, а копию «Литературной газете»:
В «Известиях» и «Литературной газете» недавно были опубликованы статьи Д. Еремина и З. Кедриной о причинах привлечения к судебной ответственности А. Синявского и Ю. Даниэля. Разумеется, сам факт печатной информации о предварительных результатах следствия можно только приветствовать (хотя предпочтительно было бы получить такую информацию из официальных, полномочных источников). Однако в обеих статьях звучат ноты, которые побудили меня обратиться в столь высокую инстанцию, чтобы выразить свое недоумение и серьезную тревогу.
Я не буду останавливаться на тоне, которым написана статья Д. Еремина. Замечу только, что набор ругательств («бездонное болото мерзости», «грязные помои клеветы», «брызжут ядом» и т.п.) вряд ли годится в качестве оружия для самой непримиримой полемики и в качестве средства для самого безоговорочного осуждения - и не может не унизить того, кто выражает свои чувства подобным образом. Кроме того, явственное стилистическое совпадение этих формулировок с формулировками, принятыми в печати в годы незаконных репрессий, вызывает естественное отталкивание и настороженность. Но это вопрос в основном этический.
Я же хочу обратить Ваше внимание на другое - на попытку авторов обеих статей до начала судебного процесса и вместо лиц и органов, ведущих этот процесс, составить собственное, «самодеятельное», так сказать, обвинительное заключение, обнародовать его и, тем самым, вольно или невольно, оказать давление на ход судебного разбирательства.
В самом деле, Д. Еремин формулирует свои обвинения весьма конкретно и четко: провокационный призыв к террору, преступления против советской власти, поступление на службу к оголтелым, самым разнузданным врагам коммунизма, пособничество поджигателям войны. З. Кедрина утверждает, что не претендует на юридическое определение вины Синявского и Даниэля, - и через несколько абзацев дает, по существу, такое определение, произнося слова: «антисоветская пропаганда», «иллюстрация к фашистской программе кровавых войн и спровоцированных путчей». Суду предстоит установить, есть ли в действиях подсудимых состав преступления против советской власти и ее законов; но авторы статей игнорируют эту работу, предстоящую судьям, прокурору, защитнику, свидетелям - всем участникам сложной, юридически обоснованной процедуры; они полагают, должно быть, что такие «тонкости» ни к чему, им все ясно наперед. Мне кажется, это откровенное неуважение к суду, к важности стоящей перед ним задачи - неуважение, граничащее с нигилистическим убеждением, что судебная процедура - не более, чем пустая формальность. Меня поражает факт публикации таких статей ответственнейшими органами центральной печати без каких-либо редакционных оговорок и комментариев.
Хочется подчеркнуть еще одно обстоятельство. Даже человеку, юридически неграмотному, ясно, что уголовному преследованию может подвергаться не факт публикации каких-либо сочинений за рубежом (здесь действует суд общественного мнения), а антигосударственный, противозаконный характер этих сочинений. Значит, самый тонкий, серьезный и решающий пункт следственно-судебного процесса - это вопрос о квалификации подследственных материалов. Поэтому особенно недопустимо оказывать давление на работников суда в этом вопросе, от решения которого в ту или иную сторону фактически зависит ход процесса и судьба подсудимых. Ведь суд располагает возможностью прибегнуть к услугам любых экспертов, которых он сам изберет.
Между тем, статьи Д. Еремина и З. Кедриной стремятся создать впечатление, что такого вопроса вообще не существует. Между сочинениями, относящимися к области литературного вымысла (каково бы ни было идейно-художественное качество этого вымысла), и определенными провокационно-пропагандистскими призывами, лозунгами, программами авторы статей ставят знак равенства с такой легкостью, как будто это нечто само собой разумеющееся. Так, З. Кедрина всю совокупность литературных приемов Абрама Терца (среди которых она называет такие специфические, присущие беллетристике, как фантастика, многослойная ирония, пародийная стилизация и литературные реминисценции из известных писателей), не задумываясь, определяет как камуфляж, за которым скрываются два-три тезиса антисоветской пропаганды. В качестве аргументации З. Кедрина пользуется приемом, Недопустимым даже в литературно-критической полемике обычного характера, когда речь идет не о судебном приговоре, а о литературной репутации, - она отождествляет точку зрения автора с речами и поступками персонажей. Она так и пишет: «Терц неотделим от той мерзости, в какой пребывают его персонажи». Тот же прием использует Д. Еремин в отношении Аржака: «Автор устами своего «героя» обращается к читателю с таким призывом…» Кроме того, З. Кедрина для подкрепления своей точки зрения приводит высказывания эмигрантского литератора Б. Филиппова - свидетеля несомненно тенденциозного. Ведь нам известно, что даже «Продолжение легенды» А. Кузнецова было издано во Франции с предисловием, напоминающим филипповское.
Всем еще памятны те времена, когда люди подвергались репрессиям за «переверзевщину» или «вейсманизм-морганизм», когда те или иные взгляды, высказанные в литературных, научных, философских сочинениях, безоговорочно квалифицировались как антисоветские политические маски, которые следует сорвать. И в интересах советской законности и советской общественности - проявить особенное, быть может, даже подчеркнутое внимание к тому, чтобы всякая возможность подобных прецедентов была исключена из нашей жизни навсегда.
Я не знакома с литераторами, находящимися под следствием, не читала их сочинений (за исключением публиковавшихся в советской печати статей А. Синявского) и, разумеется, не берусь судить о характере и степени их вины. Но я не могу не выразить решительного несогласия с безответственными и бестактными попытками вмешаться в нормальный ход судебного процесса и психологически дезориентировать тех, кому доверено его вести.
1 февраля 1966 г. С уважением, И. Роднянская.
Между тем, писатели сидели в тюрьме, готовился судебный процесс, шло следствие, и оно запросило отзывы на произведения подследственных. Один из отзывов предоставил Лев Копелев.
Письмо в юридическую консультацию № 1 Первомайского района г.Москвы
В ответ на Ваш запрос от 1 февраля 1966 года (№1-25) об отзыве на произведения Ю.Даниэля, который, как Вы указываете, нужен "в связи с рассмотрением уголовного дела", считаю необходимым сообщить нижеследующее:
1. Я прочел повесть "Говорит Москва" и рассказы "Руки" и "Человек из МИНАПа" Н.Аржака. В статье Д.Еремина, опубликованной в "Известиях", и статье З.Кедриной, опубликованной в "Литературной газете", говорится, что Н.Аржак - псевдоним Ю.Даниэля.
Подробный разбор этих произведений вызвал бы разные толкования и оценки, вызвал бы также и резкую критику идейно-художественных недостатков. Такой разбор может быть только профессиональным литературно-художественным исследованием, которое необходимо предполагает спор, сопоставление разных точек зрения, исключает любые безапелляционные вердикты.
Но в Вашем запросе речь идет об "уголовном деле". Судя по упомянутым выше статьям, это дело о государственном преступлении. Поэтому целесообразно прежде всего ответить на вопрос, дают ли прочтенные мною повесть и рассказы материал для такого обвинения. На этот вопрос я могу ответить только отрицательно.
Естественно, возникает другой вопрос: что же могло дать повод для возникновения уголовного дела и для тех резких политических обвинений, которые еще до суда прозвучали со страниц газет.
2. Мне представляется, что это объяснимо прежде всего самой природой того литературного жанра, в котором написаны повесть и второй рассказ. Это жанр фантастического гротеска, сравнительно редкий и непривычный в нашей литературе последних десятилетий и потому вызывающий подчас резко отрицательное отношение читателей, воспитанных в традициях реалистического повествования, основанного на достоверном изображении жизни.
Н. Аржак, по моему мнению, - тем более объективному, что мне лично не нравятся некоторые существенные особенности его произведений, - одаренный и квалифицированный беллетрист. Повесть "Говорит Москва" - это гротескно-фантастическая притча. Ее фабула откровенно условна, нарочито фантастически абсурдна. Время действия отнесено к 1960 году, что уже само по себе исключает претензию на достоверность. Внешние черты нашего быта пародийно смещены. Но общий вывод, так сказать, основной пафос повести отнюдь не антигосударственный, да и вообще не политический, а моралистический. Смысл его, по-моему, таков: каждый человек ответственен, даже виновен, если рядом с ним покушаются на жизнь другого человека. Можно спорить с абстрактно-метафизическими и пацифистскими нравственными принципами, воплощенными в этой повести, можно спорить с иными сомнительными в идейно-художественном отношении особенностями его сатирического гротеска. Однако я убежден, что нельзя предъявлять автору политические обвинения, ссылаясь на этот нарочито гротескный, абсурдный сюжет. И тем более нельзя возлагать на автора ответственность за мысли и речи его персонажей, как это делают авторы статей в "Известиях" и в "Литературной газете". Это недопустимо при анализе любого литературного произведения и особенно - гротескного. Между тем Д.Еремин квалифицирует даже как "провокационный призыв к террору" то место, которое в действительности имеет прямо противоположный смысл. Военные воспоминания героя, возникающие почти как бред, вызывают у него ужас и отвращение ко всякому убийству: "Я больше не хочу никого убивать. Не хо-чу!"
Общее мировосприятие лирического героя достаточно внятно выражено в ряде мест - в его воспоминаниях об отце, комиссаре гражданской войны, и особенно в заключительных абзацах. Моралистическое обобщение: "Ты должен сам за себя отвечать, и этим - ты в ответе за других" - явственно сочетается с утверждением любви к родной стране.
Рассказ "Человек из МИНАПа" тоже написан в манере фантастического гротеска. Литературно он более слаб, несколько пошловат, но никак не может быть поводом для политических и уголовных обвинений.
3. Возможность таких обвинений, как уже указывалось выше, связана с особенностями жанра. Гегель считал одним из признаков гротеска "безмерность преувеличения". В первом издании Советской Литературной Энциклопедии сказано: "О гротеске в собственном смысле слова можно говорить лишь там, где смещение планов и нарушение естественного изображения носит характер литературного приема, отнюдь не воспроизводящего полного мировосприятия автора" (Т. 3. С. 24). Во втором издании Литературной Энциклопедии гротеск характеризуется как один из "видов типизации (преимущественно сатирической), при которой деформируются реальные жизненные соотношения правдоподобия, уступая место карикатуре, фантастике, резкому совмещению контрастов" (Т. 2. С. 401).
В недавно изданной книге выдающегося советского литературоведа М.Бахтина отмечается: "В гротеске... то, что было для нас своим, родным и близким, внезапно становится чужим и враждебным. Именно наш мир превращается вдруг в чужой" (Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1965. с. 55).
Конкретные примеры жанра - многие новеллы Э.Т.А.Гофмана и Э.По, повесть Н.В.Гоголя "Нос", значительная часть прозы М.Щедрина, "Двойник" и "Крокодил..." Ф.Достоевского, некоторые рассказы Лескова, Ремизова и др. В советской литературе средства сатирического и фантастического гротеска широко использовали В.Маяковский, Вс.Иванов, И.Ильф и Е.Петров, И.Эренбург, Е.Шварц и др. В зарубежной литературе 20-го века - Я.Гашек, К.Чапек, Б.Брехт и др.
Гротескно-фантастическая проза произведений Н.Аржака находится в русле традиций этого жанра.
4. Как уже отмечалось выше, характерные особенности гротеска затрудняют его восприятие и даже вызывают антипатию, вполне естественную у читателей, воспитанных в иных литературных традициях. Но это никак не может обосновать уголовного преследования по политическим обвинениям.
Многолетний опыт советской литературы свидетельствует о том, что политические обвинения, выдвигавшиеся против самых разных авторов в пылу литературной полемики, как правило, впоследствии оказывались несостоятельными. Достаточно вспомнить, что даже такие произведения, ставшие ныне нашей классикой, как пьесы и многие стихи Маяковского, "Тихий Дон" Шолохова, "Вор" Леонова, романы и фельетоны Ильфа и Петрова, назывались "антипартийными", "мелкобуржуазными и даже "клеветническими". Стихи Есенина, ранние романы Эренбурга были изъяты из библиотек в результате еще более суровых обвинений.
Разумеется, я не намерен ставить в один ряд с названными выше книгами те произведения, на которые делается этот отзыв. Но тем не менее исторический опыт необходимо учитывать и в данном деле.
5. В истории нашей литературы есть и иные примеры, гораздо более близкие к данному случаю. Роман Е.Замятина "Мы" и роман Б.Пильняка "Красное дерево" были опубликованы за границей в конце 20-х годов. Оба эти произведения наша критика тогда расценила как резко враждебные основным принципам советского строя. Однако, несмотря на то, что в ту пору наша страна находилась в неизмеримо более трудном положении, чем теперь, окруженная со всех сторон врагами, эти литераторы не были привлечены к судебной ответственности. Е.Замятину в 1931 году была предоставлена по его просьбе возможность уехать в Англию, Б.Пильняк был репрессирован в 1938 году по другому поводу и посмертно реабилитирован.
6. Все сказанное выше побуждает меня с полным сознанием всей меры гражданской и партийной ответственности, повинуясь только моей совести коммуниста, гражданина, советского литератора заявить, что при всех недостатках рассмотренных мною произведений я не вижу в них никаких оснований для судебного преследования по уголовному делу.
5/6 февраля 1966 года
Л.З. Копелев,
Член Союза писателей, кандидат филологических наук.
А еще раньше, 27 ноября 1965 г., Л.З.Копелев направил в секретариат ЦК КПСС, в идеологическую комиссию при ЦК КПСС и в президиум правления Союза писателей СССР открытое письмо в защиту А.Д.Синявского, в котором, в частности, писал: "...представляется необходимым возможно скорее освободить Синявского, а материалы этого дела передать в Институт мировой литературы, где он работает, и в Союз писателей, членом которого он состоит".
Продолжение следует