Моя философия. Синопсис. - 13
Моя философия. Синопсис. - ( 1), ( 2), ( 3), ( 4), ( 5), ( 6), ( 7), ( 8), ( 9), ( 10), ( 11), ( 12).
Таким образом, «агностицизм» Канта проистекает, прежде всего, из его понимания «истинного знания» как непосредственного знания вещей-самих-по-себе, как они существуют без нас и нашего сознания. И, конечно, такое познание вещей невозможно. Но это вовсе не означает, что познание вещей-в-себе, объективного мира, невозможно в принципе - пусть и несколько опосредованным и косвенным образом. Поэтому я бы провел четкое разделение между подобными представлениями о возможности непосредственного познания вещей - определив их как «гностические», от теорий познания, которые допускают познание вещей косвенным образом, определив их как «гносеологические» или «эпистемологические». И тогда вполне можно признать, что «агностицизм» Канта не столько отрицает саму возможность познания объективного мира, сколько направлен против гнозиса и гностических учений.
Откуда же у Канта взялись столь превратные гностические представления о сути познания? О, это долгая история! Люди издревле мечтали получить «истинные знания» («тайные», «сокровенные знания») о мире и вещах путем какого-либо «мистического откровения», какой-нибудь фантастической «интеллектуальной интуиции» или магии. Причем подобные гностические представления о познании были распространены не только среди различных религиозных культов и верований, но и в философии. Пифагор был гностиком, как гностиками были и его ученики. Платон также, несомненно, был гностиком, а его философия является гностической. Ведь человек, по Платону, может достичь «истинного знания» о вещах через созерцание эйдосов в чувственных вещах, при этом сами эйдосы находятся в особом божественном умопостигаемом мире, а душа человека до своего рождения (воплощения в тело), пребывая в этом «божественном мире» эйдосов, видела эти эйдосы - «сущности вещей» - непосредственным образом, а потому и сам процесс познания Платон трактовал как «припоминание» душой виденных ранее эйдосов. Гностиками, несомненно, были и неоплатоники, и неоплатонизм породил огромное количество гностических сект и течений.
Но все это никуда не делось и в средневековой Европе, и Европа буквально кишела различными гностическими и оккультными сектами, тайными обществами и течениями. Интерес к оккультизму, алхимии, магии и каббалистике в Европе - особенно среди аристократии и образованных людей - всегда был огромным, даже несмотря на формальное господство католицизма. И когда англичане и британские спецслужбы в 17 веке разработали свою систему масонства - в котором оккультные и гностические идеи сочетались с идеями рациональными - а затем постепенно распространили масонство во Франции, Испании и других странах, они получили контроль и влияние над всем этим оккультным европейским полуподпольем. После чего британские спецслужбы - через систему масонства - получили возможность оказывать огромное влияние не только на все интеллектуальное и культурное развитие Европы, но и на европейскую политику.
Масонство, таким образом, стало чрезвычайно успешным проектом британских спецслужб. По степени эффективности и успешности с ним, пожалуй, может сравниться только другой политико-идеологический проект, разработанный британскими спецслужбами и британскими интеллектуалами уже в 19 веке - марксизм и «научный коммунизм». И когда британские интеллектуалы из британских спецслужб разработали - через своих агентов Фридриха Энгельса и Карла Маркса - систему «научного коммунизма», а затем - через тех же своих агентов - основали в Лондоне Коминтерн, британские спецслужбы получили возможность оказывать огромное влияние на зарождавшееся тогда в Европе рабочее движение и направлять его в нужную им сторону, в своих политических целях (для подрыва развития промышленности в странах континентальной Европе - прежде всего, в Германии и России). Плюс к этому британские спецслужбы поставили под свой контроль европейское еврейство, и именно жиды - во главе со своим «великим учителем» Карлом Марксом - стали главной силой при продвижении марксизма и близких к нему левацких движений в Европе. В результате эти дикие, фанатичные азиаты, пылающие страшной расовой ненавистью ко всем прочим народам (особенно европейским), люто ненавидевшие христианство и всю христианскую Европу - вооружившись марксистским учением - превратились в руках англичан и британских спецслужб в страшную разрушительную силу.
Но вернемся к Канту. Так вот, во времена Канта весь этот оккультизм - включая масонство - в Европе и Пруссии вполне процветали. Даже еще Ньютон и Лейбниц (жившие немного раньше) вполне всерьез и очень основательно занимались алхимией. Что же касается Канта, то он ко всему этому оккультному мракобесию относился весьма скептически, но, конечно, «дух времени» сказался и на нем. И его философию можно рассматривать как попытку покончить не только с «догматической метафизикой» - вышедшей из католической схоластики и царившей тогда в европейской философии, но и со всем этим гностическим оккультным мракобесием. Удачно? Увы, нет.
Почему? Причин несколько, назову только три. Во-первых, и после Канта, в 19 веке, весь этот оккультизм, несмотря на развитие наук и техники, никуда не делся. Напротив, с ослаблением влияния католицизма и протестантизма, с появлением большей свободы в Европе и с расширением класса образованных людей этот мутный поток оккультных обществ и учений вырвался наружу и затопил всю Европу. Увлечение всей этой восточной и еврейской «мудростью» - каббалой, гностической (эзотерической) «философией», вызыванием духов, «магией», гипнозом и прочими паранормальными практиками - не просто стало модным, а чуть ли не обязательным для представителей образованного класса Европы.
Во-вторых, именно среди немцев почему-то всегда появлялось большое количество всякого рода мутных «мистиков», «теософов» и прочих гностиков. Так что одно время появился даже термин «тевтонская философия», означавший весь этот дурной и темный немецкий «мистицизм». И когда уже в 20 веке, при Гитлере и нацистах, Германия погрузилась в жуткий оккультизм - это вовсе не было случайным: все это существовало в Германии всегда, просто не в столь открытых формах.
Наконец, в-третьих, Кант своей философией этот вопрос не закрыл. И хотя он и объявил свою вещь-в-себе непознаваемой, сама эта его вещь-в-себе, повторюсь, во многом понималась в духе гностической традиции, и агностицизм Канта - содержавший в себе серьезные ошибки - мало кого мог удовлетворить.
И поэтому уже вскоре на сцену выпрыгнули Фихте, Шеллинг и Гегель, на которых огромное влияние оказал Якоб Беме, немецкий «мистик» и каббалист конца 16-начала 17 века, и которых позднее объявят представителями «немецкой классической философии». К Канту и его философии они не имели никакого отношения, и их философия стала манифестацией вот этой всей гностической дури 19 века, в немецком варианте. Особенно отличился Гегель, который так жаждал получить кафедру философии в университете Берлина, что создал грандиозную развернутую систему, в которой настоящее безумие очень гармонично сочеталось с откровенным и даже наглым шарлатанством.
Этот шарлатан очень любил говорить о знании и истине - причем знании и истине абсолютных. Хорошо почувствовал запрос своего времени на «духовность», на новое знание, которое будет иметь форму «откровения», Гегель дал страждущим то, чего они алкали - в полной мере напоив их своими фантазиями о выдуманной им же Абсолютной Идее. Понимание «познания» и «знания» у Гегеля - чисто гностическое, и поэтому, однажды объявив, что он постиг Абсолютную Идею, ему уже не составило труда рассказать миру о «сущности» всех прочих вещей - от природы и науки до религии, права и истории.
Я в ходе изложения своей философии касался некоторых аспектов «философии» Гегеля, показывая ее не просто глубоко ошибочный, а откровенно шарлатанский характер, поэтому останавливаться на этом вопросе не буду. Отмечу лишь, что и результаты познания этим шарлатаном своей Абсолютной Идеи были соответствующие - вот какое «гностическое знание» смог выудить этот шарлатан о природе звуков:
"Звук есть смена специфической внеположности материальных частей и её отрицания, - он есть только абстрактная или, так сказать, только идеальная идеальность этой специфичности. Но тем самым эта смена сама непосредственно является отрицанием материального специфического устойчивого существования; это отрицание есть, таким образом, реальная идеальность удельного веса и сцепления, то есть теплота".
Но у Гегеля - «все такое». Очень непросто сказать что-то внятное, не занимаясь науками всерьез, а лишь высасывая из своего пальца «плоды познания» Абсолютной Идеи.