Мои журналистские университеты
Часть предпоследняя -- о том, как диаспорская организация освящала церковь, а крестьянин давал имена своим сыновьям.
Первая часть, в которой рассказывается о том, как я начал работать в журнале AIM -- здесь
Вторая часть, о городке, где алмазов было больше, чем людей, -- здесь
Третья часть -- о первом в истории Армении конкурсе красоты -- здесь
Четвертая часть -- о том, как удалось убедить чиновников рассекретить данные о ВИЧ-инфицированных -- здесь.
Были у крестьянина два сына…
Сентябрь 1996 года выдался богатым на самые разные события.
Во второй половине месяца должны были состояться президентские выборы, и политические страсти кипели в стране, начиная с конца августа.
Спортивные страсти сосредоточились в большом спортивно-концертном комплексе на холме Цицернакаберд, где проходила Всемирная шахматная олимпиада, причем шахматисты каким-то образом ухитрялись жить в полнейшей изоляции от страстей политических.
Параллельно со всем этим где-то в церковных тайниках Эчмиадзина созревало святое миро, благовонное масло, которое в Армянской Апостольской Церкви варят сорок дней из сорока разных трав. Таинство совершается в особом серебряном сосуде. А на сороковой день при большом стечении народа католикос освящает миро, вливая в новое немного старого и, таким образом, обеспечивая преемственность - с начала четвертого века, то есть с самого Григория Просветителя.
Сороковой день исполнялся примерно за две недели до выборов.
Рубик узнал, что в преддверии всех этих событий, а также в ожидание большого количества иностранцев, которые должны были приехать на шахматную олимпиаду и церемонию мироосвящения, полиция получила приказ: избавить город от проституток. Старый советский принцип «за 101 километр» не срабатывал, так как сто километров - это, практически, половина Армении. Но полиция нашла другой, не менее радикальный способ: как-то вечером полицейские наряды устроили налет и задержали около сотни проституток. Или даже больше.
Их отвезли в одно из полицейских отделений и заперли. Об этом, конечно, стало известно тем, кто их прикрывал. Заработали связи, «крыши» стали звонить «наверх» и в результате некоторой суеты больше половины задержанных уехали. А тех, кто остались, сначала подвергли врачебному осмотру, а потом… обрили налысо.
Об этом стало известно. Цена проституток с обритой головой немедленно подскочила. Во-первых, потому, что они были гарантированно здоровы (врачи же их осмотрели!), во-вторых, потому что им надо было покупать парики. А платить за это должны были, конечно, клиенты. Ну, и в-третьих, конечно, экзотика!
Так вот, Рубик искал бритоголовых проституток, чтобы сделать фоторепортаж то ли для «Бостон глоб», то ли «Нью-Йорк Таймс». Я с завистью слушал его рассказы о поисках, потому что понимал, что это было настоящей сенсацией, которая, однако, AIM не заинтересовала.
И вместо того, чтобы искать лысых проституток, я посещал предвыборные митинги, почти каждый день ходил смотреть, как играют знаменитые шахматисты, и как чуть менее знаменитые шахматисты анализируют их игру в пресс-центре (где, кстати, кофе и кока-кола были дармовыми), и, конечно, писал обо всем этом.
По традиции, мои статьи не публиковались.
Но в один прекрасный день в самом начале месяца я прочитал очередное лаконичное послание из Лос-Анджелеса. Оно гласило: «Завтра в пять вечера в спорткомитете состоится пресс-конференция. Пойди. Послезавтра тебя отвезут на освящение церкви. Thnx».
Я почему-то нервничал от этого «thnx». «Неужели она так спешит, что даже «thank you или thanks» по-человечески написать не может? - думал я, - Не телеграммами же обмениваемся!» Это раздражение лишь подчеркивало тот факт, что между нами нарастало взаимное непонимание. Я не понимал, почему она отказывается печатать мои статьи, а она, видимо, не могла понять, почему я заваливаю ее статьями на разные, для нее не существенные темы.
Но не пойти на пресс-конференцию я не мог.
В спорткомитете оказалось, что писать я должен буду об освящении церкви, отреставрированной усилиями одной из диаспорских организаций в зоне землетрясения - километрах в двадцати от Спитака.
Никакого энтузиазма у меня это задание не вызвало - я не любил писать о проектах зарубежных армян в Армении. Мне казалось, что подавляющее большинство этих проектов просто не стоит того, чтобы оповещать о них весь мир. Тем более, когда речь идет о церкви в зоне бедствия, где масса более насущных проблем: не хватает квартир, работы, разрушена инфраструктура… А тут - церковь.
Вот с такими чувствами я и пошел на пресс-конференцию, где и мирно уснул, пока французский армянин с пышной шевелюрой рассказывал о том, как хороша и важна его организация. Я бы так до конца и проспал, если бы он вдруг не сказал, что собирается разворачивать деятельность в Армении, чтобы научить всех нас «жить по-армянски».
Тут я от возмущения проснулся. Как смеет этот человек учить меня «армянскому» образу жизни?! Меня, всю свою жизнь прожившего в Армении? Что может он, лионец или парижанин, обладатель французского паспорта, добавить к моей армянской жизни, в которой на кухне городской квартиры стоит печка, а дети мерзнут зимой? И чему может научить меня этот благополучный и холеный француз? Фольклорным песенкам? Спасибо!
Словом, эта пресс-конференция еще более усилила мое негативное настроение.
Но статью об освящении церкви все равно надо было писать. И на следующее утро я сидел в красном автобусе, который готовился отвезти журналистов в Спитакский район. Собственно, автобусов было три. В одном ехали журналисты, а в двух других заграничные армяне из США, Франции, Англии, Германии, Италии, Греции… Ведь это на их деньги была восстановлена церковь, на освящение которой мы все и ехали. Отдельно, в голове колонны, ехала пара черных легковых машин с номенклатурными гостями. И, конечно, тут же были сопровождавшие нас желто-синие машины ГАИ.
Колонна проехала разрушенный Спитак и стала подниматься в гору - все выше и выше. На пути показалась деревня. Кое-где были видны развалины, оставшиеся от землетрясения, но были и заново отстроенные дома, были и такие, где шло строительство. Люди же, жители этой деревни, казалось, все собрались в центре, напротив сельсовета.
Завидев нашу колонну, сельчане замахали трехцветными армянскими флагами, а девочки, одетые в длинные платья красно-коричневого цвета, стали танцевать что-то фольклорное.
Видимо, деревенскому начальству дали приказ организовать подотчетное население, чтобы оно приветствовало «дорогих гостей». Выглядело это очень по-советски, и когда наш кортеж обдав облаком пыли танцующих детей невозмутимо проехал мимо, мне стало очень неуютно. Но та же история повторилась в следующей деревне, потом в третьей…
«Крутые диаспорцы», -думал я, глядя на этих несчастных детей. - «Вон, как их принимают. Было бы за что…»
Отстроенная заново церковка - цель нашего путешествия - стояла на холме в четвертой деревеньке. Мы подъехали туда к десяти часам утра. Колючие лучи солнца уже начинали чувствительно бить по голове, по плечам и рукам. Ведь август в армянских горах - это совершенно безоблачное синее небо, раскаленное безжалостное жаркое солнце, выжженная желтая и жесткая трава и серая пыль.
Вокруг церквушки собралась толпа. Это были жители окрестных деревень, главным образом, женщины всех возрастов и дети. Было много инвалидов - жертв Спитакского землетрясения. Толпу сдерживали полицейские и несколько охранников в черных костюмах.
Я прошел в церковь. Там было полутемно и прохладно. На длинных скамейках уже восседали диаспорцы. Спустя некоторое время началась суета, обычно сопровождающая появление важных людей. И важные люди появились. В церковь вошло несколько министров, депутаты и прочее начальство.
«Ну и связи у этой организации, - подумал я, - и церковное начальство здесь, и светское - министры, депутаты…»
Но это еще были цветочки, потому что через несколько минут в церковь вошел… сам католикос, которого в строгом, почти военном порядке сопровождал сонм епископов.
- Святой отец, святой отец! - раздался вдруг визгливый женский голос с диаспорских рядов.
Епископы невозмутимо шли вперед, по направлению к алтарю.
- Святой отец, святой отеееец! - голос был настойчив и требователен. Епископы в своих черно-золотистых облачениях продолжали медленное шествие.
- Святой отец! - кричала маленькая старушка, размахивая маленьким носовым платочком и от возбуждения, кажется, даже подпрыгивая на месте.
Наконец с ней поравнялся один из епископов, находившийся где-то в конце списка и, кажется, даже кивнул.
- Здравствуйте, святой отец, - благоговея изо всех сил, сказала старушка и села обратно на скамью с видом исполненного долга и морального превосходства.
- Крестных отцов прошу встать у своих колонн, - строго сказал католикос загадочную фразу. Все крестные отцы здесь? Все? Тогда можно начинать.
Оказывается, в церемонию входило крещение всех колонн церкви, и у каждой должен быть крестный. Четыре колонны были в алтаре, и еще двенадцать поддерживали свод однонефной базилики. На каждой колонне на высоте примерно человеческого роста была прикреплена офисная бумажка с какой-то надписью, напечатанной на лазерном принтере. Я напряг зрение: «Фома» - было написано на ближней ко мне. На соседней было «Фаддей».
Я понял: колонны надо было наречь этими именами. Ну а четыре алтарные, соответственно, должны были получить имена четырех евангелистов: Матфея, Марка, Луки и Иоанна.
… «Благословляю и освящаю этим святым крестом и святым евангелием», - запел католикос, телеоператоры нагнулись к визирам камер, а диаспорцы достали «мыльницы» и стали озарять церковный зал вспышками фотоаппаратов. Словом, процесс пошел.
В алтаре было многолюдно. Епископы толпой взирали предстоятеля, который без суеты проводил церемонию. Вдруг в монотонном пении на мгновение возникла пауза. Это близорукий католикос, встав на цыпочки, пытался прочитать имя, написанное на бумаге. Но вот, наконец, он нараспев сказал «Матфей», и дело пошло дальше.
Процедуру надо было повторить у каждой колонны. После второй колонны публика начала скучать. После третьей заскучали и епископы, тоскующими глазами посматривая на людей в церкви. Католикос, переходя от одной колонны к другой, пел «благословляю и освящаю»… По самым оптимистическим оценкам, все это должно было продлиться по крайней мере еще два часа.
Из прохладного полумрака церкви я вышел на улицу.
Яркое палящее солнце на мгновение ослепило меня. Привыкнув, я увидел, что толпа перед церковью разрослась. Передо мной, вернее, перед полицейской цепью были жители окрестных деревень. Десятки инвалидов - безногие, безрукие, стояли или сидели на земле. Их окружали женщины с детьми, старики…
Многие пришли издалека, выйдя из дому чуть ли не с рассветом, чтобы успеть к началу. Люди были одеты в свои лучшие, чистые и опрятные, но очень бедные одежды. С непокрытыми головами, они стояли под палящим августовским солнцем. Мужчины курили.
Среди них были, конечно, и такие, кто искренне верил в Бога и верил, что в честь такого события всемогущий как-то себя проявит. Кто-то пришел, чтобы поглазеть на высокопоставленных столичных гостей. И почти все надеялись, что католикос, глава армянской церкви, закончив церемонию освящения, может быть, благословит их.
Неподалеку за совершенно невозможные деньги продавали теплые напитки: Джермук, кока-колу и фанту. Рядом пристроилась продавщица семечек. В деревенской пыли бродили какие-то люди. Диаспорские студенты, строившие церковь, весело общались с жителями села.
Солнечные лучи били наотмашь. Статья, которую надо было написать, теребила мою совесть. Надо было работать.
Покрутившись в толпе со включенным диктофоном и взяв несколько интервью, я посчитал свою работу законченной.
… Неподалеку от церкви стояли мои знакомые. Я подошел к ним. В центре компании был бывший главный архитектор Еревана Джим Торосян. Знакомые, главным образом, архитекторы, курили и травили анекдоты. Я тоже закурил. К нашей группе подошел зять Торосяна, министр иностранных дел Армении Ваан Папазян.
Министр был прекрасно одет. Складка на светлых брюках была идеальной. Коричневые туфли отсвечивали Парижем и Миланом. Но не успел Ваан закурить, как к нему подошел один из жителей деревни.
- Вай, дорогой министр-джан! - сказал он.
По виду и интонациям было ясно, что в нем уже сидит грамм триста-триста пятьдесят.
- Ты наш самый главный армянский министр. Тебя весь мир знает, ты представляешь нашу нацию. Спасибо, что ты приехал сюда, на открытие нашей церкви, министр-джан.
Ваан в ответ что-то промямлил.
- Ты обязательно должен стать крестным моего сына! Сейчас его будут крестить, и ты должен стать его крестным отцом.
Я с интересом смотрел на «министра-джан». Было ясно, что он не согласится, но было интересно, как именно.
- Я не готов стать крестным отцом, - наконец сказал он, - к этому нужно подходить серьезно, внутренне готовиться…
- Вай, министр-джан, что ты говоришь?! У меня два сына. Старшему четырнадцать. Я его назвал Левон, в честь нашего царя.
(Замечу в скобках, что четырнадцать лет назад «царь» Левон Тер-Петросян был еще рядовым доктором наук, и никак не предполагал, что ему предстоит стать первым президентом Армении.)
- А младшего - ему двенадцать лет - я назвал в честь нашего главного министра, в твою честь… Вахагном.
(И снова в скобках: имя Вахагн, конечно, созвучно Ваану, но, поверьте, это совершенно другое имя.)
Подвыпивший глава семейства явно перепутал - то ли имя сына, то ли имя министра. Скорее, второе, потому что после трехсот грамм имя сына все-таки не забывают. Рановато…
Ваан усиленно прятал улыбку. Мы прятались за спину подвыпившего отца двух сыновей и хохотали.
* * *
Когда церемония освящения храма закончилась, нас всех пригласили «отведать кусок хлеба». Кормили в каком-то длинном помещении, похожем на ангар, перед которым толпились жители деревни. В самом же ангаре за отдельным маленьким столиком сидел переодевшийся в новую, «домашнюю» рясу католикос и ел. Возле него за отдельным столом питалась номенклатура.
- Вы журналист? Тогда вам за тот стол, - сказала мне девушка-распорядитель, указывая на перенаселенный стол где-то в темном конце ангара.
Я поблагодарил и вышел. В Ереван я добрался на попутной машине.
Статью я, конечно, написал. Представьте, эта статья была опубликована, но в сильно урезанном и обкорнанном виде. Никакого творческого удовлетворения она мне не принесла.
И если бы не эпизод с крестьянином-провидцем, назвавшим сына Вахагном в честь младшего научного сотрудника института истории Ваана Папазяна, то я бы, наверно, забыл эту историю…
(Я уже ставил этот текст пару месяцев назад, предполагая, что когда-нибудь напишу всю серию. Сейчас я чуть подправил его)
Первая часть, в которой рассказывается о том, как я начал работать в журнале AIM -- здесь
Вторая часть, о городке, где алмазов было больше, чем людей, -- здесь
Третья часть -- о первом в истории Армении конкурсе красоты -- здесь
Четвертая часть -- о том, как удалось убедить чиновников рассекретить данные о ВИЧ-инфицированных -- здесь.
Были у крестьянина два сына…
Сентябрь 1996 года выдался богатым на самые разные события.
Во второй половине месяца должны были состояться президентские выборы, и политические страсти кипели в стране, начиная с конца августа.
Спортивные страсти сосредоточились в большом спортивно-концертном комплексе на холме Цицернакаберд, где проходила Всемирная шахматная олимпиада, причем шахматисты каким-то образом ухитрялись жить в полнейшей изоляции от страстей политических.
Параллельно со всем этим где-то в церковных тайниках Эчмиадзина созревало святое миро, благовонное масло, которое в Армянской Апостольской Церкви варят сорок дней из сорока разных трав. Таинство совершается в особом серебряном сосуде. А на сороковой день при большом стечении народа католикос освящает миро, вливая в новое немного старого и, таким образом, обеспечивая преемственность - с начала четвертого века, то есть с самого Григория Просветителя.
Сороковой день исполнялся примерно за две недели до выборов.
Рубик узнал, что в преддверии всех этих событий, а также в ожидание большого количества иностранцев, которые должны были приехать на шахматную олимпиаду и церемонию мироосвящения, полиция получила приказ: избавить город от проституток. Старый советский принцип «за 101 километр» не срабатывал, так как сто километров - это, практически, половина Армении. Но полиция нашла другой, не менее радикальный способ: как-то вечером полицейские наряды устроили налет и задержали около сотни проституток. Или даже больше.
Их отвезли в одно из полицейских отделений и заперли. Об этом, конечно, стало известно тем, кто их прикрывал. Заработали связи, «крыши» стали звонить «наверх» и в результате некоторой суеты больше половины задержанных уехали. А тех, кто остались, сначала подвергли врачебному осмотру, а потом… обрили налысо.
Об этом стало известно. Цена проституток с обритой головой немедленно подскочила. Во-первых, потому, что они были гарантированно здоровы (врачи же их осмотрели!), во-вторых, потому что им надо было покупать парики. А платить за это должны были, конечно, клиенты. Ну, и в-третьих, конечно, экзотика!
Так вот, Рубик искал бритоголовых проституток, чтобы сделать фоторепортаж то ли для «Бостон глоб», то ли «Нью-Йорк Таймс». Я с завистью слушал его рассказы о поисках, потому что понимал, что это было настоящей сенсацией, которая, однако, AIM не заинтересовала.
И вместо того, чтобы искать лысых проституток, я посещал предвыборные митинги, почти каждый день ходил смотреть, как играют знаменитые шахматисты, и как чуть менее знаменитые шахматисты анализируют их игру в пресс-центре (где, кстати, кофе и кока-кола были дармовыми), и, конечно, писал обо всем этом.
По традиции, мои статьи не публиковались.
Но в один прекрасный день в самом начале месяца я прочитал очередное лаконичное послание из Лос-Анджелеса. Оно гласило: «Завтра в пять вечера в спорткомитете состоится пресс-конференция. Пойди. Послезавтра тебя отвезут на освящение церкви. Thnx».
Я почему-то нервничал от этого «thnx». «Неужели она так спешит, что даже «thank you или thanks» по-человечески написать не может? - думал я, - Не телеграммами же обмениваемся!» Это раздражение лишь подчеркивало тот факт, что между нами нарастало взаимное непонимание. Я не понимал, почему она отказывается печатать мои статьи, а она, видимо, не могла понять, почему я заваливаю ее статьями на разные, для нее не существенные темы.
Но не пойти на пресс-конференцию я не мог.
В спорткомитете оказалось, что писать я должен буду об освящении церкви, отреставрированной усилиями одной из диаспорских организаций в зоне землетрясения - километрах в двадцати от Спитака.
Никакого энтузиазма у меня это задание не вызвало - я не любил писать о проектах зарубежных армян в Армении. Мне казалось, что подавляющее большинство этих проектов просто не стоит того, чтобы оповещать о них весь мир. Тем более, когда речь идет о церкви в зоне бедствия, где масса более насущных проблем: не хватает квартир, работы, разрушена инфраструктура… А тут - церковь.
Вот с такими чувствами я и пошел на пресс-конференцию, где и мирно уснул, пока французский армянин с пышной шевелюрой рассказывал о том, как хороша и важна его организация. Я бы так до конца и проспал, если бы он вдруг не сказал, что собирается разворачивать деятельность в Армении, чтобы научить всех нас «жить по-армянски».
Тут я от возмущения проснулся. Как смеет этот человек учить меня «армянскому» образу жизни?! Меня, всю свою жизнь прожившего в Армении? Что может он, лионец или парижанин, обладатель французского паспорта, добавить к моей армянской жизни, в которой на кухне городской квартиры стоит печка, а дети мерзнут зимой? И чему может научить меня этот благополучный и холеный француз? Фольклорным песенкам? Спасибо!
Словом, эта пресс-конференция еще более усилила мое негативное настроение.
Но статью об освящении церкви все равно надо было писать. И на следующее утро я сидел в красном автобусе, который готовился отвезти журналистов в Спитакский район. Собственно, автобусов было три. В одном ехали журналисты, а в двух других заграничные армяне из США, Франции, Англии, Германии, Италии, Греции… Ведь это на их деньги была восстановлена церковь, на освящение которой мы все и ехали. Отдельно, в голове колонны, ехала пара черных легковых машин с номенклатурными гостями. И, конечно, тут же были сопровождавшие нас желто-синие машины ГАИ.
Колонна проехала разрушенный Спитак и стала подниматься в гору - все выше и выше. На пути показалась деревня. Кое-где были видны развалины, оставшиеся от землетрясения, но были и заново отстроенные дома, были и такие, где шло строительство. Люди же, жители этой деревни, казалось, все собрались в центре, напротив сельсовета.
Завидев нашу колонну, сельчане замахали трехцветными армянскими флагами, а девочки, одетые в длинные платья красно-коричневого цвета, стали танцевать что-то фольклорное.
Видимо, деревенскому начальству дали приказ организовать подотчетное население, чтобы оно приветствовало «дорогих гостей». Выглядело это очень по-советски, и когда наш кортеж обдав облаком пыли танцующих детей невозмутимо проехал мимо, мне стало очень неуютно. Но та же история повторилась в следующей деревне, потом в третьей…
«Крутые диаспорцы», -думал я, глядя на этих несчастных детей. - «Вон, как их принимают. Было бы за что…»
Отстроенная заново церковка - цель нашего путешествия - стояла на холме в четвертой деревеньке. Мы подъехали туда к десяти часам утра. Колючие лучи солнца уже начинали чувствительно бить по голове, по плечам и рукам. Ведь август в армянских горах - это совершенно безоблачное синее небо, раскаленное безжалостное жаркое солнце, выжженная желтая и жесткая трава и серая пыль.
Вокруг церквушки собралась толпа. Это были жители окрестных деревень, главным образом, женщины всех возрастов и дети. Было много инвалидов - жертв Спитакского землетрясения. Толпу сдерживали полицейские и несколько охранников в черных костюмах.
Я прошел в церковь. Там было полутемно и прохладно. На длинных скамейках уже восседали диаспорцы. Спустя некоторое время началась суета, обычно сопровождающая появление важных людей. И важные люди появились. В церковь вошло несколько министров, депутаты и прочее начальство.
«Ну и связи у этой организации, - подумал я, - и церковное начальство здесь, и светское - министры, депутаты…»
Но это еще были цветочки, потому что через несколько минут в церковь вошел… сам католикос, которого в строгом, почти военном порядке сопровождал сонм епископов.
- Святой отец, святой отец! - раздался вдруг визгливый женский голос с диаспорских рядов.
Епископы невозмутимо шли вперед, по направлению к алтарю.
- Святой отец, святой отеееец! - голос был настойчив и требователен. Епископы в своих черно-золотистых облачениях продолжали медленное шествие.
- Святой отец! - кричала маленькая старушка, размахивая маленьким носовым платочком и от возбуждения, кажется, даже подпрыгивая на месте.
Наконец с ней поравнялся один из епископов, находившийся где-то в конце списка и, кажется, даже кивнул.
- Здравствуйте, святой отец, - благоговея изо всех сил, сказала старушка и села обратно на скамью с видом исполненного долга и морального превосходства.
- Крестных отцов прошу встать у своих колонн, - строго сказал католикос загадочную фразу. Все крестные отцы здесь? Все? Тогда можно начинать.
Оказывается, в церемонию входило крещение всех колонн церкви, и у каждой должен быть крестный. Четыре колонны были в алтаре, и еще двенадцать поддерживали свод однонефной базилики. На каждой колонне на высоте примерно человеческого роста была прикреплена офисная бумажка с какой-то надписью, напечатанной на лазерном принтере. Я напряг зрение: «Фома» - было написано на ближней ко мне. На соседней было «Фаддей».
Я понял: колонны надо было наречь этими именами. Ну а четыре алтарные, соответственно, должны были получить имена четырех евангелистов: Матфея, Марка, Луки и Иоанна.
… «Благословляю и освящаю этим святым крестом и святым евангелием», - запел католикос, телеоператоры нагнулись к визирам камер, а диаспорцы достали «мыльницы» и стали озарять церковный зал вспышками фотоаппаратов. Словом, процесс пошел.
В алтаре было многолюдно. Епископы толпой взирали предстоятеля, который без суеты проводил церемонию. Вдруг в монотонном пении на мгновение возникла пауза. Это близорукий католикос, встав на цыпочки, пытался прочитать имя, написанное на бумаге. Но вот, наконец, он нараспев сказал «Матфей», и дело пошло дальше.
Процедуру надо было повторить у каждой колонны. После второй колонны публика начала скучать. После третьей заскучали и епископы, тоскующими глазами посматривая на людей в церкви. Католикос, переходя от одной колонны к другой, пел «благословляю и освящаю»… По самым оптимистическим оценкам, все это должно было продлиться по крайней мере еще два часа.
Из прохладного полумрака церкви я вышел на улицу.
Яркое палящее солнце на мгновение ослепило меня. Привыкнув, я увидел, что толпа перед церковью разрослась. Передо мной, вернее, перед полицейской цепью были жители окрестных деревень. Десятки инвалидов - безногие, безрукие, стояли или сидели на земле. Их окружали женщины с детьми, старики…
Многие пришли издалека, выйдя из дому чуть ли не с рассветом, чтобы успеть к началу. Люди были одеты в свои лучшие, чистые и опрятные, но очень бедные одежды. С непокрытыми головами, они стояли под палящим августовским солнцем. Мужчины курили.
Среди них были, конечно, и такие, кто искренне верил в Бога и верил, что в честь такого события всемогущий как-то себя проявит. Кто-то пришел, чтобы поглазеть на высокопоставленных столичных гостей. И почти все надеялись, что католикос, глава армянской церкви, закончив церемонию освящения, может быть, благословит их.
Неподалеку за совершенно невозможные деньги продавали теплые напитки: Джермук, кока-колу и фанту. Рядом пристроилась продавщица семечек. В деревенской пыли бродили какие-то люди. Диаспорские студенты, строившие церковь, весело общались с жителями села.
Солнечные лучи били наотмашь. Статья, которую надо было написать, теребила мою совесть. Надо было работать.
Покрутившись в толпе со включенным диктофоном и взяв несколько интервью, я посчитал свою работу законченной.
… Неподалеку от церкви стояли мои знакомые. Я подошел к ним. В центре компании был бывший главный архитектор Еревана Джим Торосян. Знакомые, главным образом, архитекторы, курили и травили анекдоты. Я тоже закурил. К нашей группе подошел зять Торосяна, министр иностранных дел Армении Ваан Папазян.
Министр был прекрасно одет. Складка на светлых брюках была идеальной. Коричневые туфли отсвечивали Парижем и Миланом. Но не успел Ваан закурить, как к нему подошел один из жителей деревни.
- Вай, дорогой министр-джан! - сказал он.
По виду и интонациям было ясно, что в нем уже сидит грамм триста-триста пятьдесят.
- Ты наш самый главный армянский министр. Тебя весь мир знает, ты представляешь нашу нацию. Спасибо, что ты приехал сюда, на открытие нашей церкви, министр-джан.
Ваан в ответ что-то промямлил.
- Ты обязательно должен стать крестным моего сына! Сейчас его будут крестить, и ты должен стать его крестным отцом.
Я с интересом смотрел на «министра-джан». Было ясно, что он не согласится, но было интересно, как именно.
- Я не готов стать крестным отцом, - наконец сказал он, - к этому нужно подходить серьезно, внутренне готовиться…
- Вай, министр-джан, что ты говоришь?! У меня два сына. Старшему четырнадцать. Я его назвал Левон, в честь нашего царя.
(Замечу в скобках, что четырнадцать лет назад «царь» Левон Тер-Петросян был еще рядовым доктором наук, и никак не предполагал, что ему предстоит стать первым президентом Армении.)
- А младшего - ему двенадцать лет - я назвал в честь нашего главного министра, в твою честь… Вахагном.
(И снова в скобках: имя Вахагн, конечно, созвучно Ваану, но, поверьте, это совершенно другое имя.)
Подвыпивший глава семейства явно перепутал - то ли имя сына, то ли имя министра. Скорее, второе, потому что после трехсот грамм имя сына все-таки не забывают. Рановато…
Ваан усиленно прятал улыбку. Мы прятались за спину подвыпившего отца двух сыновей и хохотали.
* * *
Когда церемония освящения храма закончилась, нас всех пригласили «отведать кусок хлеба». Кормили в каком-то длинном помещении, похожем на ангар, перед которым толпились жители деревни. В самом же ангаре за отдельным маленьким столиком сидел переодевшийся в новую, «домашнюю» рясу католикос и ел. Возле него за отдельным столом питалась номенклатура.
- Вы журналист? Тогда вам за тот стол, - сказала мне девушка-распорядитель, указывая на перенаселенный стол где-то в темном конце ангара.
Я поблагодарил и вышел. В Ереван я добрался на попутной машине.
Статью я, конечно, написал. Представьте, эта статья была опубликована, но в сильно урезанном и обкорнанном виде. Никакого творческого удовлетворения она мне не принесла.
И если бы не эпизод с крестьянином-провидцем, назвавшим сына Вахагном в честь младшего научного сотрудника института истории Ваана Папазяна, то я бы, наверно, забыл эту историю…
(Я уже ставил этот текст пару месяцев назад, предполагая, что когда-нибудь напишу всю серию. Сейчас я чуть подправил его)