Гл. 2. Язык
PREV | NEXT
содержание
2.1. Дрейф языка
Язык и личная история
Этимология, лексикография и культурология
Из истории движений
Дрейф
Тело и «я»
Не будет особого вреда, если мы начнем с повторения некоторых положений первой главы, пытаясь взглянуть на них с точки зрения языковой проблемы.
В первой главе мы констатировали тот факт, что благодаря механизму высказывания в обиход входит процедура договора, в результате которой складывается серия оснований для дальнейших действий договаривающихся существ. Определяющей особенностью договора, осуществляемого с помощью протокола «я», является то, что схема договоренности допускает перестановку участников. В такой структуре выделяется специальный знак, отвечающий за распределение ролей. Тут мы имеем дело со своеобразным расслоением в знаковой структуре. Проведем такую аналогию. Представьте себе программный блок, в котором разные части программы играют различную роль. Некоторые знаки несут информацию о том, что нужно делать с другими знаками, в то время как эти другие знаки служат базой данных. В нашем случае существует база данных - действий, которые необходимо осуществить. Употребление знака «я» определяет то, как будут распределены роли между участниками при выполнении этих действий.
Наше последнее утверждение фактически является определением особого знака. Знак, за которым стоит функция распределения ролей, мы называем знаком «я» (точнее, речь идет о целой серии знаков, объединенных общей категорией «я»). Специфика этого знака обеспечивается его особым местом в языковом выражении и его психологической силой. Наличие знака «я» в структуре совместной деятельности придает ей своеобразные очертания. За такой схемой стоит культурологическая реальность участников деятельности с распределенными ролями.
Схема, о которой мы ведем речь, реализуется на материале определенных действий существа (движений). Мы готовы допустить, что к моменту разыгрывающихся событий (к моменту появления протокола «я») уже существует отлаженная система высказываний. Звеньями этих высказываний являются некоторые действия существа, такие как «взять», «бросить», «поднять», «поделиться» и другие. Подобные высказывания образовались в результате прилаженности. Эти действия тут не осознаются еще в качестве манифестации личности и осуществляются непосредственно (но в рамках высказывания). Интеграция с протоколом «я» есть знаменательный момент в истории указанных действий. Переходя в новую структуру, они попадают в ареал личной истории.
Продолжая линию этнографического исследования, мы коснемся в этом параграфе некоторых вопросов из истории человеческих движений. Речь пойдет о таких элементарных действиях (а точнее сказать, практиках), как взять, упасть, поймать, ухватиться, лечь и других. В ряде случаев мы можем найти движения, соответствующие указанным практикам, у зверей. Однако там эти движения не являются еще культурными практиками и не служат предметом личной истории (за неимением таковой). Эти движения сформированы физиологически и ждут своего освоения. В других случаях сами движения должны будут еще сформироваться. В качестве примера движений первого типа можно взять поднятие руки. Примером движения второго типа служит продевание нити в иголку.
Рассмотрим подробнее, как происходит формирование протокола «я» на материале высказывания, предметом которого является некоторое движение. В совместной деятельности участвуют Петр и Павел. Существует ситуация, в которой срабатывает гештальт восприятия, вызывающий начальные действия Петра. Петр становится инициатором совместной деятельности и производит некий жест (знак) А. Знак этот устоялся в результате прилаженности. Он имеет отношение к некоторому движению. Это могло бы означать «взять топор» или что-нибудь в таком роде. Нам будет легче представить себе ситуацию, если мы вообразим себе какой-нибудь акустический образ, не вызывающий никаких значимых ассоциаций у человека, знающего русский язык. Сделать это достаточно сложно. Пусть это будет неразлагаемый акустический образ «ратада», состоящий, однако, из нескольких слогов (отвлечься от смыслов нам помогает аллюзия на бессмысленное слово «абракадабра»). Итак, знак А запускает совместную деятельность высказывания или, другими словами, становится основанием. Движение, о котором идет речь, тут еще нельзя назвать освоенным, так как здесь не появился еще протокол «я».
Допустим, что совместная деятельность претерпевает смещение в сторону деятельности с распределенными ролями. Как это может произойти? Здесь можно предложить различные схемы, например, такую. Пусть у нас есть совместная деятельность (топор берет инициатор). Интегрируем в эту деятельность некоторое дополнительное обстоятельство. Например, на момент договоренности Павел держит в руках топор. Допустим, что этого обстоятельства оказывается достаточно, чтобы наша совместная деятельность дала сбой, то есть пошла по другому пути - знак становится основанием для того, чтобы топор взял с собой не Петр, а Павел. Таким образом, возникает неоднозначность знака А, разрешающаяся дополнительным стимулом. Обстоятельство, сыгравшее свою важную роль, должно быть устранено из ситуации, так как оно носит частный характер. Все готово для того, чтобы появился специальный знак, определяющий распределение ролей.
Разумно связать это с появлением двух версий знака А. Можно себе представить, что внутреннее единство акустического образа «ратада» нарушается, и он расслаивается на отдельные элементы. Один из таких элементов берет на себя дополнительную функцию. Представьте себе, что такую функцию взяло на себя акцентированное ударение на последнем слоге. Разумеется, и раньше слово «ратада» произносилось с известной вариативностью звучания, в том числе и с вариативностью в акценте ударения. Однако все эти варианты представляли собой один и тот же знак. Теперь акцентирование ударения на последнем слоге взяло на себя функцию распределения ролей. Обычное «ратада» является основанием к тому, чтобы «топор взял» Павел - адресат сообщения. Знак с акцентированным ударением «ратадá» является основанием к тому, чтобы «топор взял» сам Петр, человек, произносящий слово.
В первое время наш новый знак функционально просто дублирует дополнительное обстоятельство, оставаясь с ним связанным в смысле разрешающей процедуры. Я вижу у тебя в руках топор и говорю «Вот ты и возьмешь топор» или просто «Ты возьмешь топор». Именно этот знак становится основанием. Он приобрел психологическую силу. Этот знак мог бы теперь потерять связь с прежним дополнительным обстоятельством и оказаться связанным с другими. При этом эти другие обстоятельства тут не озвучиваются. Они остаются неявленными. В этой подвижности заключается экологический смысл всей системы.
В заключение этого параграфа обсудим следующий вопрос. Выше мы рассмотрели механизм формирования протокола «я». Мы описали отдельную совместную деятельность с распределенными ролями. Технически допустимо, чтобы роль наших «ратада» и «ратадá» играли бы знаки, совершенно не связанные ни по звучанию, ни по происхождению. Фактически в ситуации с единственным освоенным движением нет еще необходимости говорить о структуре языка. Далее можно представить, что в культуре некоторого племени одновременно появляются несколько совместных деятельностей с распределенными ролями, и каждая из них использует собственную аппозицию знаков, наподобие «ратада» - «ратадá». Буквально это следовало бы понимать как одновременное сосуществование нескольких «я». Возможно, что так и было на определенной стадии развития.
Судя по итогам, которые мы можем теперь наблюдать, одна из этих аппозиций взяла верх. Вместе с этим на знаковую систему была наложена структура, которая, как мы уже говорили ранее, стала одним из определяющих элементов человеческого языка. Буквально произошло выделение единого «я». Разумеется, должны были существовать веские причины такого единения.
Рассмотрим теперь, как мог бы измениться механизм освоения движений в условиях существования языка (в условиях доминирующего «я»), то есть единой знаковой системы, обслуживающей совместные деятельности указанного нами типа.
содержание
2.1. Дрейф языка
Язык и личная история
Этимология, лексикография и культурология
Из истории движений
Дрейф
Тело и «я»
Не будет особого вреда, если мы начнем с повторения некоторых положений первой главы, пытаясь взглянуть на них с точки зрения языковой проблемы.
В первой главе мы констатировали тот факт, что благодаря механизму высказывания в обиход входит процедура договора, в результате которой складывается серия оснований для дальнейших действий договаривающихся существ. Определяющей особенностью договора, осуществляемого с помощью протокола «я», является то, что схема договоренности допускает перестановку участников. В такой структуре выделяется специальный знак, отвечающий за распределение ролей. Тут мы имеем дело со своеобразным расслоением в знаковой структуре. Проведем такую аналогию. Представьте себе программный блок, в котором разные части программы играют различную роль. Некоторые знаки несут информацию о том, что нужно делать с другими знаками, в то время как эти другие знаки служат базой данных. В нашем случае существует база данных - действий, которые необходимо осуществить. Употребление знака «я» определяет то, как будут распределены роли между участниками при выполнении этих действий.
Наше последнее утверждение фактически является определением особого знака. Знак, за которым стоит функция распределения ролей, мы называем знаком «я» (точнее, речь идет о целой серии знаков, объединенных общей категорией «я»). Специфика этого знака обеспечивается его особым местом в языковом выражении и его психологической силой. Наличие знака «я» в структуре совместной деятельности придает ей своеобразные очертания. За такой схемой стоит культурологическая реальность участников деятельности с распределенными ролями.
Схема, о которой мы ведем речь, реализуется на материале определенных действий существа (движений). Мы готовы допустить, что к моменту разыгрывающихся событий (к моменту появления протокола «я») уже существует отлаженная система высказываний. Звеньями этих высказываний являются некоторые действия существа, такие как «взять», «бросить», «поднять», «поделиться» и другие. Подобные высказывания образовались в результате прилаженности. Эти действия тут не осознаются еще в качестве манифестации личности и осуществляются непосредственно (но в рамках высказывания). Интеграция с протоколом «я» есть знаменательный момент в истории указанных действий. Переходя в новую структуру, они попадают в ареал личной истории.
Продолжая линию этнографического исследования, мы коснемся в этом параграфе некоторых вопросов из истории человеческих движений. Речь пойдет о таких элементарных действиях (а точнее сказать, практиках), как взять, упасть, поймать, ухватиться, лечь и других. В ряде случаев мы можем найти движения, соответствующие указанным практикам, у зверей. Однако там эти движения не являются еще культурными практиками и не служат предметом личной истории (за неимением таковой). Эти движения сформированы физиологически и ждут своего освоения. В других случаях сами движения должны будут еще сформироваться. В качестве примера движений первого типа можно взять поднятие руки. Примером движения второго типа служит продевание нити в иголку.
Рассмотрим подробнее, как происходит формирование протокола «я» на материале высказывания, предметом которого является некоторое движение. В совместной деятельности участвуют Петр и Павел. Существует ситуация, в которой срабатывает гештальт восприятия, вызывающий начальные действия Петра. Петр становится инициатором совместной деятельности и производит некий жест (знак) А. Знак этот устоялся в результате прилаженности. Он имеет отношение к некоторому движению. Это могло бы означать «взять топор» или что-нибудь в таком роде. Нам будет легче представить себе ситуацию, если мы вообразим себе какой-нибудь акустический образ, не вызывающий никаких значимых ассоциаций у человека, знающего русский язык. Сделать это достаточно сложно. Пусть это будет неразлагаемый акустический образ «ратада», состоящий, однако, из нескольких слогов (отвлечься от смыслов нам помогает аллюзия на бессмысленное слово «абракадабра»). Итак, знак А запускает совместную деятельность высказывания или, другими словами, становится основанием. Движение, о котором идет речь, тут еще нельзя назвать освоенным, так как здесь не появился еще протокол «я».
Допустим, что совместная деятельность претерпевает смещение в сторону деятельности с распределенными ролями. Как это может произойти? Здесь можно предложить различные схемы, например, такую. Пусть у нас есть совместная деятельность (топор берет инициатор). Интегрируем в эту деятельность некоторое дополнительное обстоятельство. Например, на момент договоренности Павел держит в руках топор. Допустим, что этого обстоятельства оказывается достаточно, чтобы наша совместная деятельность дала сбой, то есть пошла по другому пути - знак становится основанием для того, чтобы топор взял с собой не Петр, а Павел. Таким образом, возникает неоднозначность знака А, разрешающаяся дополнительным стимулом. Обстоятельство, сыгравшее свою важную роль, должно быть устранено из ситуации, так как оно носит частный характер. Все готово для того, чтобы появился специальный знак, определяющий распределение ролей.
Разумно связать это с появлением двух версий знака А. Можно себе представить, что внутреннее единство акустического образа «ратада» нарушается, и он расслаивается на отдельные элементы. Один из таких элементов берет на себя дополнительную функцию. Представьте себе, что такую функцию взяло на себя акцентированное ударение на последнем слоге. Разумеется, и раньше слово «ратада» произносилось с известной вариативностью звучания, в том числе и с вариативностью в акценте ударения. Однако все эти варианты представляли собой один и тот же знак. Теперь акцентирование ударения на последнем слоге взяло на себя функцию распределения ролей. Обычное «ратада» является основанием к тому, чтобы «топор взял» Павел - адресат сообщения. Знак с акцентированным ударением «ратадá» является основанием к тому, чтобы «топор взял» сам Петр, человек, произносящий слово.
В первое время наш новый знак функционально просто дублирует дополнительное обстоятельство, оставаясь с ним связанным в смысле разрешающей процедуры. Я вижу у тебя в руках топор и говорю «Вот ты и возьмешь топор» или просто «Ты возьмешь топор». Именно этот знак становится основанием. Он приобрел психологическую силу. Этот знак мог бы теперь потерять связь с прежним дополнительным обстоятельством и оказаться связанным с другими. При этом эти другие обстоятельства тут не озвучиваются. Они остаются неявленными. В этой подвижности заключается экологический смысл всей системы.
В заключение этого параграфа обсудим следующий вопрос. Выше мы рассмотрели механизм формирования протокола «я». Мы описали отдельную совместную деятельность с распределенными ролями. Технически допустимо, чтобы роль наших «ратада» и «ратадá» играли бы знаки, совершенно не связанные ни по звучанию, ни по происхождению. Фактически в ситуации с единственным освоенным движением нет еще необходимости говорить о структуре языка. Далее можно представить, что в культуре некоторого племени одновременно появляются несколько совместных деятельностей с распределенными ролями, и каждая из них использует собственную аппозицию знаков, наподобие «ратада» - «ратадá». Буквально это следовало бы понимать как одновременное сосуществование нескольких «я». Возможно, что так и было на определенной стадии развития.
Судя по итогам, которые мы можем теперь наблюдать, одна из этих аппозиций взяла верх. Вместе с этим на знаковую систему была наложена структура, которая, как мы уже говорили ранее, стала одним из определяющих элементов человеческого языка. Буквально произошло выделение единого «я». Разумеется, должны были существовать веские причины такого единения.
Рассмотрим теперь, как мог бы измениться механизм освоения движений в условиях существования языка (в условиях доминирующего «я»), то есть единой знаковой системы, обслуживающей совместные деятельности указанного нами типа.