Гл. 2. Язык
PREV | NEXT
содержание
2.1. Дрейф языка
Язык и личная история
Этимология, лексикография и культурология
Из истории движений
Дрейф
Тело и «я»
В трактовке термина «язык» существует известная разноголосица. Специалисты в этой области не пришли еще к единой точке зрения. Некоторые исследователи отрицают принципиальное отличие человеческого языка от языков животных, сводя их все к общему знаменателю знаковых систем. Другие, соглашаясь с тем, что человеческий язык является, без всякого сомнения, примером знаковой системы, полагают, что это общее не позволяет ухватить суть дела. Исследователи, работающие в этом направлении, пытаются найти качественное своеобразие человеческого языка. Здесь также не существует единого устоявшегося подхода. В настоящей главе мы попытаемся изложить собственное видение этого вопроса.
По нашему мнению, человеческий язык обладает качественным своеобразием и не может быть поставлен в один ряд с языками животных. Являясь примером знаковой системы, человеческий язык (далее - просто «язык») прежде всего выделяется своим функциональным назначением. Особенность языка заключается в том, что он является инструментом личной истории. Из этого соображения мы будем исходить во всех своих построениях.
Прежде всего язык - знаковая система, работающая в структуре высказывания. Это предъявляет некоторые требования к знаковой системе и налагает на нее определенные ограничения. Речь идет о возможности апеллировать к знаковым действиям и о способности знаков становиться основаниями. Такая функциональная роль обеспечивается особым психофизическим механизмом.
Далее отметим, что в структуру языка должен быть «вшит» протокол «я», играющий центральную роль в институции личной истории. Можно ли сказать, что человеческий язык является знаковой системой с определенным содержанием?
Рассмотрим в связи с этим следующий лингвистический вопрос. Какие элементы с необходимостью должны присутствовать в высказывании, произнесенном на каком бы то ни было человеческом языке?
Замечательный лингвист Эдвард Сепир в своей книге «Язык» разбирает предложение английского языка «The farmer kills the duckling». Путем тщательного анализа Сепир выделяет в этой фразе в общей сложности 13 значений, которые реализуются различными лексическими и грамматическими способами (порядок слов, префиксы, суффиксы и проч.). Допустим, элемент «-ling» в «утенке» прибавляет к основному значению «утки» представление о чем-то маленьком, суффикс «-s» участвует в производстве четырех логически независимых отношений: утвердительной модальности, субъектности слова «farmer», единственного числа субъекта и настоящего времени.
Обращаясь к другим языкам и пытаясь составить предложение, равнозначное «фермеру и утенку», Сепир показывает нам, что некоторые значения, необходимые в английском языке, могут быть опущены в других языках. Иные значения, не требующие выражения в английском языке, оказываются совершенно необходимыми для вразумительной передачи суждения. В немецком «Der Bauer töten das Entelein» выражено значение рода, в языке яна суффиксальный элемент указывает на то, что утверждение высказывается как истинное (т. е. говорящий за него ручается) и т. д.:
[...] «Например, ничего не было сказано ни по-английски, ни по-немецки, ни на языке яна, ни по-китайски о пространственных отношениях земледельца и утки, говорящего и слушающего. Видны ли говорящему и земледелец, и утка, о которых идет речь, или же один из них ему не виден, и находятся ли оба они вообще в возможном поле зрения говорящего, слушающего или в какой-то неопределенной точке, про которую только указывается, что она «не здесь». Иными словами: убивает ли земледелец (невидимый нам, но стоящий за дверью, неподалеку от меня, причем ты сидишь вон там, от меня далеко) утенка (принадлежащего тебе)? или же убивает земледелец (который живет по соседству с тобою и которого сейчас мы вон там видим) утенка (принадлежащего ему)? Выражение подобных «указательных» категорий, которое в применении к нашему примеру мы попытались несколько неуклюже перефразировать средствами нашего языка, совершенно чуждо нашему мышлению, но оно представляется вполне естественным, даже неизбежным для индейцев квакиутль». [22, 94]
Нельзя сказать, что мы не можем выразить тот смысл, который содержится в сообщении на языке индейцев квакиутль. Впрочем, нам придется воспользоваться для этого лексическими средствами, так как в нашем языке не существует соответствующих грамматических категорий. Можно представить, что в ряде случаев нам придется сделать над собой усилие, овладевая новым для нас значением.
Судя по всему, всякое отношение можно выразить лексически. Верно и обратное. Любое отношение могло бы быть выражено грамматически. Представьте себе, что необходимость разговаривать о цветных предметах привела бы к закреплению соответствующего способа выражения в «цветовой» падежной системе, придав, таким образом, цвету особый грамматический статус. В таком языке было бы невозможно высказаться о предмете, не обозначив его цвета.
Утверждение о том, что любое значение может быть выражено как лексически, так и грамматически (нам представляется, что Сепир фактически приходит к такому выводу в своей книге), следует признать весьма сильным и важным. Некоторые из выражаемых значений намертво приросли к «способу выражения». В разных языках - разные значения. Для любого ли значения обязательно найдется язык, в котором это значение может быть опущено? Хотя Сепир и близок к положительному ответу на поставленный вопрос, он предостерегает нас от «экстремизма». Сепир говорит, что в любом языке не удастся отмахнуться от вопроса «кто кого убивает?» Действительно ли это так? В русском языке мы можем, например, сказать: «Имеется фермер и утенок, причем один убивает другого». Отсутствует ли тут обсуждаемое нами отношение? На первый взгляд кажется, что это так. Но если приглядеться внимательней, то мы заметим, что и здесь хоть и присутствуют обе возможности - «фермер утенка» и «утенок фермера», - сообщение построено по тому же принципу «один убивает другого». В этом «обязательном» отношении мы ощущаем присутствие протокола «я».
В обязательности отношения «один убивает другого» мы видим подтверждение нашего тезиса о том, что язык является знаковой системой, в которой функционирует протокол «я». Можно ли представить себе язык, в котором существовали бы только нейтральные предложения - такие как «Идет дождь»? Только в структуре этого предложения еще узнается дыхание протокола - фактически дождь не может иметь личной истории (возможно ли, что такая структура досталась этому предложению по наследству?). Компьютеры могли бы обмениваться подобными сообщениями. Говорить же на таком «языке» было бы некому.
Только существо, практикующее «я», может обладать языком в строгом смысле этого слова. Ту же мысль можно выразить по-другому. Язык возможен лишь в сообществах, практикующих «я». Такова наша языковая гипотеза. Ниже нам предстоит столкнуться с многочисленными следствиями такого положения дел.
В связи с обретением некоторого специального качества у знаковой системы могут измениться принципы развития и способы воспроизводства. Произошло ли это в случае с человеческим языком? Мы должны понять, что именно превратило язык человека в успешную и жизненную систему. Отвечая на этот сложный вопрос, мы должны разобраться прежде всего в механизмах появления новых значений и практик.
содержание
2.1. Дрейф языка
Язык и личная история
Этимология, лексикография и культурология
Из истории движений
Дрейф
Тело и «я»
В трактовке термина «язык» существует известная разноголосица. Специалисты в этой области не пришли еще к единой точке зрения. Некоторые исследователи отрицают принципиальное отличие человеческого языка от языков животных, сводя их все к общему знаменателю знаковых систем. Другие, соглашаясь с тем, что человеческий язык является, без всякого сомнения, примером знаковой системы, полагают, что это общее не позволяет ухватить суть дела. Исследователи, работающие в этом направлении, пытаются найти качественное своеобразие человеческого языка. Здесь также не существует единого устоявшегося подхода. В настоящей главе мы попытаемся изложить собственное видение этого вопроса.
По нашему мнению, человеческий язык обладает качественным своеобразием и не может быть поставлен в один ряд с языками животных. Являясь примером знаковой системы, человеческий язык (далее - просто «язык») прежде всего выделяется своим функциональным назначением. Особенность языка заключается в том, что он является инструментом личной истории. Из этого соображения мы будем исходить во всех своих построениях.
Прежде всего язык - знаковая система, работающая в структуре высказывания. Это предъявляет некоторые требования к знаковой системе и налагает на нее определенные ограничения. Речь идет о возможности апеллировать к знаковым действиям и о способности знаков становиться основаниями. Такая функциональная роль обеспечивается особым психофизическим механизмом.
Далее отметим, что в структуру языка должен быть «вшит» протокол «я», играющий центральную роль в институции личной истории. Можно ли сказать, что человеческий язык является знаковой системой с определенным содержанием?
Рассмотрим в связи с этим следующий лингвистический вопрос. Какие элементы с необходимостью должны присутствовать в высказывании, произнесенном на каком бы то ни было человеческом языке?
Замечательный лингвист Эдвард Сепир в своей книге «Язык» разбирает предложение английского языка «The farmer kills the duckling». Путем тщательного анализа Сепир выделяет в этой фразе в общей сложности 13 значений, которые реализуются различными лексическими и грамматическими способами (порядок слов, префиксы, суффиксы и проч.). Допустим, элемент «-ling» в «утенке» прибавляет к основному значению «утки» представление о чем-то маленьком, суффикс «-s» участвует в производстве четырех логически независимых отношений: утвердительной модальности, субъектности слова «farmer», единственного числа субъекта и настоящего времени.
Обращаясь к другим языкам и пытаясь составить предложение, равнозначное «фермеру и утенку», Сепир показывает нам, что некоторые значения, необходимые в английском языке, могут быть опущены в других языках. Иные значения, не требующие выражения в английском языке, оказываются совершенно необходимыми для вразумительной передачи суждения. В немецком «Der Bauer töten das Entelein» выражено значение рода, в языке яна суффиксальный элемент указывает на то, что утверждение высказывается как истинное (т. е. говорящий за него ручается) и т. д.:
[...] «Например, ничего не было сказано ни по-английски, ни по-немецки, ни на языке яна, ни по-китайски о пространственных отношениях земледельца и утки, говорящего и слушающего. Видны ли говорящему и земледелец, и утка, о которых идет речь, или же один из них ему не виден, и находятся ли оба они вообще в возможном поле зрения говорящего, слушающего или в какой-то неопределенной точке, про которую только указывается, что она «не здесь». Иными словами: убивает ли земледелец (невидимый нам, но стоящий за дверью, неподалеку от меня, причем ты сидишь вон там, от меня далеко) утенка (принадлежащего тебе)? или же убивает земледелец (который живет по соседству с тобою и которого сейчас мы вон там видим) утенка (принадлежащего ему)? Выражение подобных «указательных» категорий, которое в применении к нашему примеру мы попытались несколько неуклюже перефразировать средствами нашего языка, совершенно чуждо нашему мышлению, но оно представляется вполне естественным, даже неизбежным для индейцев квакиутль». [22, 94]
Нельзя сказать, что мы не можем выразить тот смысл, который содержится в сообщении на языке индейцев квакиутль. Впрочем, нам придется воспользоваться для этого лексическими средствами, так как в нашем языке не существует соответствующих грамматических категорий. Можно представить, что в ряде случаев нам придется сделать над собой усилие, овладевая новым для нас значением.
Судя по всему, всякое отношение можно выразить лексически. Верно и обратное. Любое отношение могло бы быть выражено грамматически. Представьте себе, что необходимость разговаривать о цветных предметах привела бы к закреплению соответствующего способа выражения в «цветовой» падежной системе, придав, таким образом, цвету особый грамматический статус. В таком языке было бы невозможно высказаться о предмете, не обозначив его цвета.
Утверждение о том, что любое значение может быть выражено как лексически, так и грамматически (нам представляется, что Сепир фактически приходит к такому выводу в своей книге), следует признать весьма сильным и важным. Некоторые из выражаемых значений намертво приросли к «способу выражения». В разных языках - разные значения. Для любого ли значения обязательно найдется язык, в котором это значение может быть опущено? Хотя Сепир и близок к положительному ответу на поставленный вопрос, он предостерегает нас от «экстремизма». Сепир говорит, что в любом языке не удастся отмахнуться от вопроса «кто кого убивает?» Действительно ли это так? В русском языке мы можем, например, сказать: «Имеется фермер и утенок, причем один убивает другого». Отсутствует ли тут обсуждаемое нами отношение? На первый взгляд кажется, что это так. Но если приглядеться внимательней, то мы заметим, что и здесь хоть и присутствуют обе возможности - «фермер утенка» и «утенок фермера», - сообщение построено по тому же принципу «один убивает другого». В этом «обязательном» отношении мы ощущаем присутствие протокола «я».
В обязательности отношения «один убивает другого» мы видим подтверждение нашего тезиса о том, что язык является знаковой системой, в которой функционирует протокол «я». Можно ли представить себе язык, в котором существовали бы только нейтральные предложения - такие как «Идет дождь»? Только в структуре этого предложения еще узнается дыхание протокола - фактически дождь не может иметь личной истории (возможно ли, что такая структура досталась этому предложению по наследству?). Компьютеры могли бы обмениваться подобными сообщениями. Говорить же на таком «языке» было бы некому.
Только существо, практикующее «я», может обладать языком в строгом смысле этого слова. Ту же мысль можно выразить по-другому. Язык возможен лишь в сообществах, практикующих «я». Такова наша языковая гипотеза. Ниже нам предстоит столкнуться с многочисленными следствиями такого положения дел.
В связи с обретением некоторого специального качества у знаковой системы могут измениться принципы развития и способы воспроизводства. Произошло ли это в случае с человеческим языком? Мы должны понять, что именно превратило язык человека в успешную и жизненную систему. Отвечая на этот сложный вопрос, мы должны разобраться прежде всего в механизмах появления новых значений и практик.