Гл 3. Видение
PREV | NEXT
содержание
3.3. Пути освоения
Сигнал тревоги
Пути освоения
Восприятие
Субъект и мир
Культурология видения
Когда мы начинаем размышлять о своей природе, о своем «я», мы находим себя практикующими вúдение. Произнеся «Ну вот, я тебя уже вижу» (в разговоре по мобильному телефону в районе места назначенной встречи), мы можем задуматься о том, что же стоит за этим знаком, за знаком «вижу».
Равно как и в других подобных случаях, значение задается характером той совместной деятельности, которая здесь осуществляется. Подводя итог нашим предыдущим размышлениям, можно заключить, что обязательства, предполагаемые высказыванием о вúдении, носят предварительный характер относительно развертывания других деятельностей. «Я тебя уже вижу» в разговоре с Алисой (в упомянутом выше контексте) суть основание к тому, чтобы немедля направить свои шаги в сторону Алисы, а также основание уже для нее самой избегать резких передвижений (чтобы не «скрыться из виду»). Такая многоуровневая структура деятельности (включающая предварительные элементы) оказалась успешной в экологическом смысле (что тут можно еще сказать?). Это связано отчасти с тем, каким образом в деятельности ви`дения оказались освоены наши тела и в частности сенсорные возможности наших тел. Тут мы имеем дело с явлением, где культура проникает в наши тела и использует их в собственных целях. Практика вúдения, как было показано выше, ассимилировала образную тканью, приблизилась к ней самым непосредственным образом.
В какое окружение попадает практика вúдения и как это отражается на ее судьбе? Что эта практика «добавляет» к личной истории существа? Вступая в свои права, практика вúдения изменяет очертания личной истории, придает ей дополнительное измерение. С этих пор мы должны будем учитывать всякий раз это новое обстоятельство - относиться к человеку как к человеку видящему. Очевидно, что человек, практикующий вúдение, относится к окружающему не так, как человек (существо?), вúдение не практикующий. Если вы встретите человека и заговорите с ним, то вскоре вы поймете, что он не только живет с этим вúдением, но находит в нем поддержку и самоопределяется через него.
До вúдения в отношении предметов можно было действовать. Можно было схватить яблоко рукой или откусить от него кусок. Предмет здесь противопоставлен нам как объект нашей активности. Сам человек манифестирован здесь как действующее существо. Мы уже далеко отстоим от той культуры, где содержание «я» ограничивалось бы упомянутой активностью, и нам было бы сложно понять человека этой культуры, даже если бы мы выучили язык его племени. С какими проблемами нам пришлось бы столкнуться?
Когда я разговариваю со своими друзьями, мы хорошо понимаем друг друга. Кажется, что в нашем языке нет ничего такого, чего нам недоставало бы (хотя мне и бывает сложно выразить какую-то «сложную» мысль). В некотором смысле наш язык полон (закончен). Он хорошо приспособлен к нашему образу жизни.
Можно ли сказать, что культура, в которой отсутствует вúдение (и другие практики восприятия), также обладает полнотой, законченностью? Какой образ жизни должны были бы вести представители этой культуры? Могли бы они, например, обратиться друг к другу с просьбой о мяче, ведь в реальности мяч мог бы затеряться в траве? Что они делали бы в этом случае? Могли бы они вообще разговаривать об окружающих предметах?
Допустим, представитель этого воображаемого племени мог бы сказать: «Мяч потерялся». Я знаю, что у меня в портфеле лежит мяч, потому что я его сам туда положил минуту назад. Я не вижу мяча, но я не сказал бы, что мяч потерялся. Это не то же самое. Мяч закатился за ящик. Меня просят описать рисунок на мячике. Что мне делать, если я не практикую вúдение? Возможно, что я так и скажу: «Мяч закатился за ящик». Может быть, это будет решением. Представляется, что в каждом подобном случае приходится искать специальный обходной путь, не срабатывающий в общем случае. Согласимся с тем, что это было бы не самым изящным решением.
Можно представить себе некий набор ситуаций, где предмет не может затеряться или «исчезнуть из виду», - представьте, что я передаю предмет из рук в руки (можно еще представить сказочный сюжет всевúдения, где герой может видеть сквозь стены и т. п.). Пожалуй, в таких специальных случаях вúдение не потребовалось бы. В нашем, а не сказочном мире это очень ограниченный набор ситуаций.
Ясно, что здесь человек дан в некотором, с нашей точки зрения, ограниченном плане. Это как если бы вместо объемной фигуры нам предложили бы плоскую проекцию. Конструкт вúдения (вообще ощущения) формируется в сложных, изощренных совместных деятельностях. Этот тип организации конституирует своеобразную мифологию человека, примечательную организацию личной истории.
Человек, который практикует ощущение, по-иному относится к окружающему миру. Предметами личной истории становятся факты восприятия. Агент противопоставлен так называемому «внешнему миру» как агент «воспринимающий». Благодаря практике восприятия у нас и появляется возможность противопоставить субъекта внешнему миру. Нельзя сказать, что уже и человек действующий не был бы противопоставлен внешнему миру, однако в случае с вúдением внешний мир приобретает относительную самостоятельность.
Кто видит? Не глаза (это употребление возможно только в метонимическом смысле), и не система восприятия, и не гомункул, который сидит в голове человека. Видит сам человек. Человек же это тот, кто имеет личную историю и имя.
Представьте себе шар. Нас просят представить его мысленно как сумму частей. Одно племя питается апельсинами, и в их языке есть подходящее понятие «долька». Этому племени будет легко разделить шар на дольки. Другое племя питается круглыми лепешками. Человеку из этого племени будет легче разрезать шар параллельными плоскостями. Перед нами изображение дерева. Мы различаем ствол, ветви и листья. Пожалуй, такой способ категоризации не является единственно возможным. Но этот способ удобен для нас. Этот способ обусловлен характером наших практик в отношении деревьев и отдельных элементов дерева. Никто не придумывал, на какие части следует разделить дерево. Эти категории сложились стихийно в результате оформления соответствующих совместных деятельностей. Племена, практикующие стволы, ветви и листья, оказались в выгодном положении. Эти практики получили распространение.
«Я вижу тигра». В этой фразе посредством определенного категориального аппарата происходят расчленение некоторого события на части и их последующий синтез. Все, что мы сказали о листьях и деревьях, можно перенести и на эту ситуацию. Прежде всего здесь выделены субъект и объект восприятия. Сам синтез оформлен посредством категории вúдения. Имеют ли элементы, о которых мы сейчас говорим, какое-то независимое от высказывания определение. На наш взгляд, нет. Само высказывание первично. Мы могли бы уподобить это аксиоматической системе. Понятиям точки, прямой и плоскости в геометрии не дается определение. Смысл эти понятия обретают из системы аксиом, в которой употребляются. Если же мы хотим прояснить для себя смысл самого высказывания о вúдении, то дорога ведет нас к теории формирования совместных деятельностей. Подобную теорию мы и пытаемся представить в этой книге.
Мы уже говорили о фундаментальных причинах, определяющих становление институции восприятия. Первой отправной точкой здесь служит общность объекта. Объект восприятия, по поводу которого возникает коммуникация, общий для различных индивидов. Область этой общности и выделяется в некий «объективный» мир. Так, внешний мир находит свое представление в выражении. Внешний мир отделяется от субъекта.
С другой стороны, при всей общности объекта каждый индивид видит объект по-своему, в своей проекции. Тут возникает различие между субъектами в их позиции, без которой мы не получили бы разделения сознаний. Из-за этого возникает позиция воспринимающего.
Путь личной истории - это постоянное столкновение с фундаментальными обстоятельствами, провоцируемое поступью культуры. Каждый шаг освоения есть шаг на пути развития личной истории.
содержание
3.3. Пути освоения
Сигнал тревоги
Пути освоения
Восприятие
Субъект и мир
Культурология видения
Когда мы начинаем размышлять о своей природе, о своем «я», мы находим себя практикующими вúдение. Произнеся «Ну вот, я тебя уже вижу» (в разговоре по мобильному телефону в районе места назначенной встречи), мы можем задуматься о том, что же стоит за этим знаком, за знаком «вижу».
Равно как и в других подобных случаях, значение задается характером той совместной деятельности, которая здесь осуществляется. Подводя итог нашим предыдущим размышлениям, можно заключить, что обязательства, предполагаемые высказыванием о вúдении, носят предварительный характер относительно развертывания других деятельностей. «Я тебя уже вижу» в разговоре с Алисой (в упомянутом выше контексте) суть основание к тому, чтобы немедля направить свои шаги в сторону Алисы, а также основание уже для нее самой избегать резких передвижений (чтобы не «скрыться из виду»). Такая многоуровневая структура деятельности (включающая предварительные элементы) оказалась успешной в экологическом смысле (что тут можно еще сказать?). Это связано отчасти с тем, каким образом в деятельности ви`дения оказались освоены наши тела и в частности сенсорные возможности наших тел. Тут мы имеем дело с явлением, где культура проникает в наши тела и использует их в собственных целях. Практика вúдения, как было показано выше, ассимилировала образную тканью, приблизилась к ней самым непосредственным образом.
В какое окружение попадает практика вúдения и как это отражается на ее судьбе? Что эта практика «добавляет» к личной истории существа? Вступая в свои права, практика вúдения изменяет очертания личной истории, придает ей дополнительное измерение. С этих пор мы должны будем учитывать всякий раз это новое обстоятельство - относиться к человеку как к человеку видящему. Очевидно, что человек, практикующий вúдение, относится к окружающему не так, как человек (существо?), вúдение не практикующий. Если вы встретите человека и заговорите с ним, то вскоре вы поймете, что он не только живет с этим вúдением, но находит в нем поддержку и самоопределяется через него.
До вúдения в отношении предметов можно было действовать. Можно было схватить яблоко рукой или откусить от него кусок. Предмет здесь противопоставлен нам как объект нашей активности. Сам человек манифестирован здесь как действующее существо. Мы уже далеко отстоим от той культуры, где содержание «я» ограничивалось бы упомянутой активностью, и нам было бы сложно понять человека этой культуры, даже если бы мы выучили язык его племени. С какими проблемами нам пришлось бы столкнуться?
Когда я разговариваю со своими друзьями, мы хорошо понимаем друг друга. Кажется, что в нашем языке нет ничего такого, чего нам недоставало бы (хотя мне и бывает сложно выразить какую-то «сложную» мысль). В некотором смысле наш язык полон (закончен). Он хорошо приспособлен к нашему образу жизни.
Можно ли сказать, что культура, в которой отсутствует вúдение (и другие практики восприятия), также обладает полнотой, законченностью? Какой образ жизни должны были бы вести представители этой культуры? Могли бы они, например, обратиться друг к другу с просьбой о мяче, ведь в реальности мяч мог бы затеряться в траве? Что они делали бы в этом случае? Могли бы они вообще разговаривать об окружающих предметах?
Допустим, представитель этого воображаемого племени мог бы сказать: «Мяч потерялся». Я знаю, что у меня в портфеле лежит мяч, потому что я его сам туда положил минуту назад. Я не вижу мяча, но я не сказал бы, что мяч потерялся. Это не то же самое. Мяч закатился за ящик. Меня просят описать рисунок на мячике. Что мне делать, если я не практикую вúдение? Возможно, что я так и скажу: «Мяч закатился за ящик». Может быть, это будет решением. Представляется, что в каждом подобном случае приходится искать специальный обходной путь, не срабатывающий в общем случае. Согласимся с тем, что это было бы не самым изящным решением.
Можно представить себе некий набор ситуаций, где предмет не может затеряться или «исчезнуть из виду», - представьте, что я передаю предмет из рук в руки (можно еще представить сказочный сюжет всевúдения, где герой может видеть сквозь стены и т. п.). Пожалуй, в таких специальных случаях вúдение не потребовалось бы. В нашем, а не сказочном мире это очень ограниченный набор ситуаций.
Ясно, что здесь человек дан в некотором, с нашей точки зрения, ограниченном плане. Это как если бы вместо объемной фигуры нам предложили бы плоскую проекцию. Конструкт вúдения (вообще ощущения) формируется в сложных, изощренных совместных деятельностях. Этот тип организации конституирует своеобразную мифологию человека, примечательную организацию личной истории.
Человек, который практикует ощущение, по-иному относится к окружающему миру. Предметами личной истории становятся факты восприятия. Агент противопоставлен так называемому «внешнему миру» как агент «воспринимающий». Благодаря практике восприятия у нас и появляется возможность противопоставить субъекта внешнему миру. Нельзя сказать, что уже и человек действующий не был бы противопоставлен внешнему миру, однако в случае с вúдением внешний мир приобретает относительную самостоятельность.
Кто видит? Не глаза (это употребление возможно только в метонимическом смысле), и не система восприятия, и не гомункул, который сидит в голове человека. Видит сам человек. Человек же это тот, кто имеет личную историю и имя.
Представьте себе шар. Нас просят представить его мысленно как сумму частей. Одно племя питается апельсинами, и в их языке есть подходящее понятие «долька». Этому племени будет легко разделить шар на дольки. Другое племя питается круглыми лепешками. Человеку из этого племени будет легче разрезать шар параллельными плоскостями. Перед нами изображение дерева. Мы различаем ствол, ветви и листья. Пожалуй, такой способ категоризации не является единственно возможным. Но этот способ удобен для нас. Этот способ обусловлен характером наших практик в отношении деревьев и отдельных элементов дерева. Никто не придумывал, на какие части следует разделить дерево. Эти категории сложились стихийно в результате оформления соответствующих совместных деятельностей. Племена, практикующие стволы, ветви и листья, оказались в выгодном положении. Эти практики получили распространение.
«Я вижу тигра». В этой фразе посредством определенного категориального аппарата происходят расчленение некоторого события на части и их последующий синтез. Все, что мы сказали о листьях и деревьях, можно перенести и на эту ситуацию. Прежде всего здесь выделены субъект и объект восприятия. Сам синтез оформлен посредством категории вúдения. Имеют ли элементы, о которых мы сейчас говорим, какое-то независимое от высказывания определение. На наш взгляд, нет. Само высказывание первично. Мы могли бы уподобить это аксиоматической системе. Понятиям точки, прямой и плоскости в геометрии не дается определение. Смысл эти понятия обретают из системы аксиом, в которой употребляются. Если же мы хотим прояснить для себя смысл самого высказывания о вúдении, то дорога ведет нас к теории формирования совместных деятельностей. Подобную теорию мы и пытаемся представить в этой книге.
Мы уже говорили о фундаментальных причинах, определяющих становление институции восприятия. Первой отправной точкой здесь служит общность объекта. Объект восприятия, по поводу которого возникает коммуникация, общий для различных индивидов. Область этой общности и выделяется в некий «объективный» мир. Так, внешний мир находит свое представление в выражении. Внешний мир отделяется от субъекта.
С другой стороны, при всей общности объекта каждый индивид видит объект по-своему, в своей проекции. Тут возникает различие между субъектами в их позиции, без которой мы не получили бы разделения сознаний. Из-за этого возникает позиция воспринимающего.
Путь личной истории - это постоянное столкновение с фундаментальными обстоятельствами, провоцируемое поступью культуры. Каждый шаг освоения есть шаг на пути развития личной истории.