Гл 3. Видение
PREV | NEXT
содержание
3.3. Пути освоения
Сигнал тревоги
Пути освоения
Восприятие
Субъект и мир
Культурология видения
Что представляла собой реакция «я вижу тигра» до того момента, когда она вошла в состав совместной деятельности вúдения? Можно ли проследить историю зарождения этой деятельности в том же ключе, как это было сделано в истории с указательным жестом?
Если необходимое условие общности объекта нарушено, то этот факт должен получить выражение в специального рода практике - вúдении. Какие структуры организма оказались задействованы в целях обеспечения работы механизмов, поддерживающих эту практику? Мы собираемся приоткрыть черный ящик, о котором шла речь в предыдущем параграфе, рассмотреть устройство аппарата, выдающего адекватные сигналы о прекращении проблемных совместных деятельностей.
Перед нами уравнение с двумя неизвестными. Нам вновь приходится говорить о пригнанности двух систем - культурной практики вúдения и осваиваемой сенсорной системы. Так же как некоторая шестеренка благодаря своей отточенной форме оказалась «пригнанной» к остальному механизму часов, так и некоторая система индивидуального организма взяла на себя роль звена в цепи согласования общности. Предваряя наш окончательный вывод, можно сказать, что звено, которое в результате прилаживания совместной деятельности вúдения и сенсорной системы оказалось выделено из непрерывного механистического потока, из цепи непосредственных реакций организма, стало тем, что мы теперь называем восприятием.
В какой-то степени нас интересует предыстория тех частей, из которых было собрано восприятие. Тут нам следует возвратиться к теории образной ткани, которой мы специально уделили внимание в начале этой главы.
Если под вúдением мы понимаем прежде всего выраженность, реализованную посредством знака, то связь его со структурами чувствительности и образной тканью становится специальной проблемой. Очевидно, что уже в непосредственных действиях, таких, например, как хватательное движение или сигнал тревоги, задействованы физиологические структуры чувствительности. Однако здесь нельзя еще говорить о вúдении. Можно лишь утверждать, что деятельность, подобная сигналу тревоги, послужила исходным материалом для системы восприятия.
Если шимпанзе протягивает руку, чтобы взять яблоко, его действие обусловлено визуальным впечатлением. Удобно рассматривать эту реакцию как непосредственное, механическое движение. Реакция эта выразительна и может приобрести сигнальное значение. Далее мы можем представить, что предметом совместной деятельности, нашедшим выражение в знаках, стала сама сенсорная активность.
То, что здесь происходит, знакомо нам по психологии жеста. Вспомним, что предысторией указательного жеста является неудачное хватательное движение. Эта активность оказывается вдруг в центре нарождающейся совместной деятельности указания, не имеющей, однако, с хватательным движением ничего общего - хватательное движение определяет лишь пространственную структуру жеста, но не его содержание. Это содержание привносится внешним для хватательного движения обстоятельством - его указательным характером. Уже позднее, в ином окружении, само хватательное движение перестраивается в психологическом плане, занимая в структуре активности новую нишу.
В том же направлении развиваются процессы в случае становления вúдения. Сигнал тревоги (или иная непосредственная активность) оказывается удобным для выражения обязательства, функционирующего в рамках практики согласования общности. Можно предположить, что сигнал тревоги подвернулся под руку, но представляется, что причина, по которой этот знак пришелся к месту, основана на объективной связи его с чувствительностью и воспринимаемым объектом. Сигнал тревоги вызван реальным видом тигра.
Представим себе охоту. Допустим, агент встретил тигра. Сообщение «там тигр», служащее стимулом к развертыванию предприятия охоты, не является еще тем, что мы называем вúдением. Всякий знак тревоги обладает подобным значением и встречается в животном мире повсеместно. Чтобы превратиться в высказывание, этот знак должен быть вписан в личную историю существа, стать своеобразным обязательством. Этот знак должен стать элементом некоторой совместной деятельности, строящейся по принципу высказывания.
Если существо реагирует на присутствие тигра сигналом тревоги, то это, кроме всего прочего, является свидетельством того, что тигр находился в поле зрения существа, что внимание существа сосредоточено на тигре и что при необходимости в отношении тигра может быть развернута некоторая культурная форма совместной деятельности. Эта новая функция сигнала в некоторый момент может стать главной. Это послужит началом новой практики.
Следует подчеркнуть, что сам акт восприятия не является ни основанием, ни обязательством. Основанием является высказывание «вижу». Не восприятие как таковое, а знак «вижу» конституирует структуру совместной деятельности. Я говорю: «Я видел тигра». Теперь я не могу вести себя так, как будто тигра не было.
Такого рода практику мы и называем культурным восприятием (или вúдением), отличая его от непосредственной сенсорной активности. Непосредственное существо может иметь дело с вещами, но не видит их в культурном смысле.
Знак «вижу» начинает употребляться как любой другой знак. Этот знак работает в некоторой внешней ситуации. Важно отметить, что при этом из небытия вытаскиваются некоторые образы.
Разумеется, наш модельный пример ставит больше вопросов, чем дает ответов. Как, допустим, эта практика, по происхождению связанная со случаями тревоги, могла бы распространиться на другие, нейтральные вещи? Почему эта практика оформилась в русле протокола «я» (нам привычно говорить «я вижу») и таким образом стала составляющей частью личной истории? На эти и другие вопросы мы должны ответить в результате наших исследований.
содержание
3.3. Пути освоения
Сигнал тревоги
Пути освоения
Восприятие
Субъект и мир
Культурология видения
Что представляла собой реакция «я вижу тигра» до того момента, когда она вошла в состав совместной деятельности вúдения? Можно ли проследить историю зарождения этой деятельности в том же ключе, как это было сделано в истории с указательным жестом?
Если необходимое условие общности объекта нарушено, то этот факт должен получить выражение в специального рода практике - вúдении. Какие структуры организма оказались задействованы в целях обеспечения работы механизмов, поддерживающих эту практику? Мы собираемся приоткрыть черный ящик, о котором шла речь в предыдущем параграфе, рассмотреть устройство аппарата, выдающего адекватные сигналы о прекращении проблемных совместных деятельностей.
Перед нами уравнение с двумя неизвестными. Нам вновь приходится говорить о пригнанности двух систем - культурной практики вúдения и осваиваемой сенсорной системы. Так же как некоторая шестеренка благодаря своей отточенной форме оказалась «пригнанной» к остальному механизму часов, так и некоторая система индивидуального организма взяла на себя роль звена в цепи согласования общности. Предваряя наш окончательный вывод, можно сказать, что звено, которое в результате прилаживания совместной деятельности вúдения и сенсорной системы оказалось выделено из непрерывного механистического потока, из цепи непосредственных реакций организма, стало тем, что мы теперь называем восприятием.
В какой-то степени нас интересует предыстория тех частей, из которых было собрано восприятие. Тут нам следует возвратиться к теории образной ткани, которой мы специально уделили внимание в начале этой главы.
Если под вúдением мы понимаем прежде всего выраженность, реализованную посредством знака, то связь его со структурами чувствительности и образной тканью становится специальной проблемой. Очевидно, что уже в непосредственных действиях, таких, например, как хватательное движение или сигнал тревоги, задействованы физиологические структуры чувствительности. Однако здесь нельзя еще говорить о вúдении. Можно лишь утверждать, что деятельность, подобная сигналу тревоги, послужила исходным материалом для системы восприятия.
Если шимпанзе протягивает руку, чтобы взять яблоко, его действие обусловлено визуальным впечатлением. Удобно рассматривать эту реакцию как непосредственное, механическое движение. Реакция эта выразительна и может приобрести сигнальное значение. Далее мы можем представить, что предметом совместной деятельности, нашедшим выражение в знаках, стала сама сенсорная активность.
То, что здесь происходит, знакомо нам по психологии жеста. Вспомним, что предысторией указательного жеста является неудачное хватательное движение. Эта активность оказывается вдруг в центре нарождающейся совместной деятельности указания, не имеющей, однако, с хватательным движением ничего общего - хватательное движение определяет лишь пространственную структуру жеста, но не его содержание. Это содержание привносится внешним для хватательного движения обстоятельством - его указательным характером. Уже позднее, в ином окружении, само хватательное движение перестраивается в психологическом плане, занимая в структуре активности новую нишу.
В том же направлении развиваются процессы в случае становления вúдения. Сигнал тревоги (или иная непосредственная активность) оказывается удобным для выражения обязательства, функционирующего в рамках практики согласования общности. Можно предположить, что сигнал тревоги подвернулся под руку, но представляется, что причина, по которой этот знак пришелся к месту, основана на объективной связи его с чувствительностью и воспринимаемым объектом. Сигнал тревоги вызван реальным видом тигра.
Представим себе охоту. Допустим, агент встретил тигра. Сообщение «там тигр», служащее стимулом к развертыванию предприятия охоты, не является еще тем, что мы называем вúдением. Всякий знак тревоги обладает подобным значением и встречается в животном мире повсеместно. Чтобы превратиться в высказывание, этот знак должен быть вписан в личную историю существа, стать своеобразным обязательством. Этот знак должен стать элементом некоторой совместной деятельности, строящейся по принципу высказывания.
Если существо реагирует на присутствие тигра сигналом тревоги, то это, кроме всего прочего, является свидетельством того, что тигр находился в поле зрения существа, что внимание существа сосредоточено на тигре и что при необходимости в отношении тигра может быть развернута некоторая культурная форма совместной деятельности. Эта новая функция сигнала в некоторый момент может стать главной. Это послужит началом новой практики.
Следует подчеркнуть, что сам акт восприятия не является ни основанием, ни обязательством. Основанием является высказывание «вижу». Не восприятие как таковое, а знак «вижу» конституирует структуру совместной деятельности. Я говорю: «Я видел тигра». Теперь я не могу вести себя так, как будто тигра не было.
Такого рода практику мы и называем культурным восприятием (или вúдением), отличая его от непосредственной сенсорной активности. Непосредственное существо может иметь дело с вещами, но не видит их в культурном смысле.
Знак «вижу» начинает употребляться как любой другой знак. Этот знак работает в некоторой внешней ситуации. Важно отметить, что при этом из небытия вытаскиваются некоторые образы.
Разумеется, наш модельный пример ставит больше вопросов, чем дает ответов. Как, допустим, эта практика, по происхождению связанная со случаями тревоги, могла бы распространиться на другие, нейтральные вещи? Почему эта практика оформилась в русле протокола «я» (нам привычно говорить «я вижу») и таким образом стала составляющей частью личной истории? На эти и другие вопросы мы должны ответить в результате наших исследований.