Хивинский поход графа Перовского (8)
И. Н. Захарьин (Якунин). Граф В. А. Перовский и его зимний поход в Хиву. - СПб., 1901.
Предыдущие части: [ 1], [ 2], [ 3], [ 4], [ 5], [ 6], [ 7]. Эпилог
Со времени зимнего похода в Хиву прошло 33 года. В Хиве и в России сменились правители: Хивою заправлял гордый Мухамед-Рахим-Богадур-хан, в России царствовал император Александр Николаевич. Но нравы руководителей хивинской политики и их недоброжелательные отношения к России не изменились за это время к лучшему: подущаемые иноземными советниками, они, напротив, становились год от году хуже и хуже. Хивинцы не хотели признавать даже тех договоров, которые были ранее ими же самими подписаны.
Беседа генерала Кауфмана и хивинского хана.
(The Illustrated London News, 3 янв. 1874 г.)
Когда мера русского долготерпения, наконец, истощилась, предпринят был знаменитый поход в Хиву, под общим начальством генерал-адъютанта К. П. Кауфмана, - и вот, в саду хивинского хана, 2-го июня 1873 г., произошла следующая историческая сцена, которую мы, ради ее глубокого интереса, и позволим себе привести здесь.
Хан Мухамед-Рахим-Богадур вернулся, наконец, в Хиву и явился к победителю.
Генерал Кауфман принял его под вязами, пред своею палаткой. Здесь была платформа из кирпичей, устланная теперь коврами, уставленная стульями и столами. На этой-то платформе произошло первое свидание генерала Кауфмана с ханом.
Едва разнесся по Хиве слух о приезде хана, все собрались вокруг генерала Кауфмана, интересуясь видеть властелина, о котором слышали так много. Теперь он довольно смиренно въехал в свой собственный сад, сопровождаемый свитой человек в двадцать; когда же подъехал к концу коротенькой аллеи из молодых тополей, ведущей к палатке генерала Кауфмана, то сошел со своего богато убранного коня и пошел пешком, сняв свою высокую баранью шапку. Он поднялся на маленькую платформу, сидя на которой ему, вероятно, часто приходилось самому видеть выражения почтительнейшей покорности своих подданных, и стал на колена пред генералом Кауфманом, сидевшим на своем походном стуле… Затем он отодвинулся немного дальше, не сходя, однако, с платформы, покрытой, вероятно, его собственным ковром, и остался на коленях.
Хан - человек лет тридцати, с довольно приятным выражением лица, когда оно не отуманивается страхом, как в настоящем случае… У него красивые большие глаза, слегка загнутый орлиный нос, редкая бородка и усы и крупный, чувственный рот. По виду, он мужчина очень крепкий и могучий, ростом в целых шесть футов и три дюйма, плечи его широки пропорционально этой вышине и, на взгляд, весу в нем должно быть никак не меньше шести, даже семи пудов. Одет он был в длинный ярко-синий шелковый халат, на голова была высокая хивинская шапка. Смиренно сидел он, полустоя на коленях, пред генералом Кауфманом, едва осмеливаясь поднять на него глаза. Едва ли чувства хана были приятного свойства, когда он очутился, таким образом, в конце концов, у ног туркестанского генерал-губернатора, славного «ярым-падишаха». Два человека эти представляли любопытный контраст: генерал Кауфман ростом был чуть ли не на половину меньше хана, и в улыбке, скользившей по его лицу, когда он смотрел на сидящего у его ног русского исторического врага, сказывалась немалая доля самодовольства. Казалось, что трудно бы и подобрать более резкое олицетворение победы ума над грубою силой, усовершенствованного военного дела над первобытным способом ведения войны, чем оно являлось в этих двух мужчинах. Во времена рыцарства, хан этот, со своею могучею фигурой великана, был бы чуть не полубогом; в рукопашном бою он обратил бы в бегство целый полк, весьма вероятно, был бы настоящим «Coeur de Lion»; а теперь самый последний солдат в русской армии был, пожалуй, сильнее его.
- Так вот, хан, - сказал генерал Кауфман, - вы видите, что мы, наконец, и пришли вас навестить, как я вам обещал это еще три года тому назад…
Хан. - Да, на то была воля Аллаха.
Генерал Кауфман. - Нет, хан, вы сами были причиной этому. Если бы вы послушались моего совета три года тому назад и исполнили бы тогда мои справедливые требования, то никогда не видали бы меня здесь. Другими словами, если бы вы делали то, что я вам говорил, то никогда бы не было на то воли Аллаха.
Хан. - Удовольствие видеть ярым-падишаха так велико, что я не мог бы желать какой-нибудь перемены.
Генерал Кауфман (смеясь). - Могу уверить вас, хан, что в этом случае удовольствие взаимно… Но перейдем к делу. Что вы будете делать? Что думаете предпринять?
Хан. - Я предоставляю это решить вам, в вашей великой мудрости. Мне же остается пожелать одного - быть слугой великого Белого Царя.
Генерал Кауфман. - Очень хорошо. Если хотите, вы можете быть не слугой его, а другом. Это зависит от вас одних. Великий Белый Царь не желает свергать вас с престола: он только хочет доказать, что он достаточно могуществен, чтобы можно было оказывать ему пренебрежение, и в этом, надеюсь, вы теперь достаточно убедились. Великий Белый Царь слишком велик, чтобы вам мстить. Показав вам свое могущество, он готов теперь простить вас и оставить по-прежнему на престоле, при известных условиях, о которых мы с вами, хан, поговорим в другой раз.
Хан. - Я знаю, что делал очень дурно, не уступая справедливым требованиям русских, но тогда я не понимал дела, и мне давали дурные советы; вперед, я буду лучше знать, что делать. Я благодарю великого Белого Царя и славного ярым-падишаха за их великую милость и снисхождение ко мне, и всегда буду их другом.
(«Военные действия на Оксусе и падение Хивы», сочинение Мак-Гахана. Лондон, 1874 года).
Сцена эта вознаграждала Россию за все: за гибель отряда князя Бековича-Черкасского, за оскорбления, чинимые нашим послам, за захват и тяжкую неволю русских подданных, за грабежи торговых караванов, словом, за все - даже за неудачу зимнего похода 1839 года…
Предыдущие части: [ 1], [ 2], [ 3], [ 4], [ 5], [ 6], [ 7]. Эпилог
Со времени зимнего похода в Хиву прошло 33 года. В Хиве и в России сменились правители: Хивою заправлял гордый Мухамед-Рахим-Богадур-хан, в России царствовал император Александр Николаевич. Но нравы руководителей хивинской политики и их недоброжелательные отношения к России не изменились за это время к лучшему: подущаемые иноземными советниками, они, напротив, становились год от году хуже и хуже. Хивинцы не хотели признавать даже тех договоров, которые были ранее ими же самими подписаны.
Беседа генерала Кауфмана и хивинского хана.
(The Illustrated London News, 3 янв. 1874 г.)
Когда мера русского долготерпения, наконец, истощилась, предпринят был знаменитый поход в Хиву, под общим начальством генерал-адъютанта К. П. Кауфмана, - и вот, в саду хивинского хана, 2-го июня 1873 г., произошла следующая историческая сцена, которую мы, ради ее глубокого интереса, и позволим себе привести здесь.
Хан Мухамед-Рахим-Богадур вернулся, наконец, в Хиву и явился к победителю.
Генерал Кауфман принял его под вязами, пред своею палаткой. Здесь была платформа из кирпичей, устланная теперь коврами, уставленная стульями и столами. На этой-то платформе произошло первое свидание генерала Кауфмана с ханом.
Едва разнесся по Хиве слух о приезде хана, все собрались вокруг генерала Кауфмана, интересуясь видеть властелина, о котором слышали так много. Теперь он довольно смиренно въехал в свой собственный сад, сопровождаемый свитой человек в двадцать; когда же подъехал к концу коротенькой аллеи из молодых тополей, ведущей к палатке генерала Кауфмана, то сошел со своего богато убранного коня и пошел пешком, сняв свою высокую баранью шапку. Он поднялся на маленькую платформу, сидя на которой ему, вероятно, часто приходилось самому видеть выражения почтительнейшей покорности своих подданных, и стал на колена пред генералом Кауфманом, сидевшим на своем походном стуле… Затем он отодвинулся немного дальше, не сходя, однако, с платформы, покрытой, вероятно, его собственным ковром, и остался на коленях.
Хан - человек лет тридцати, с довольно приятным выражением лица, когда оно не отуманивается страхом, как в настоящем случае… У него красивые большие глаза, слегка загнутый орлиный нос, редкая бородка и усы и крупный, чувственный рот. По виду, он мужчина очень крепкий и могучий, ростом в целых шесть футов и три дюйма, плечи его широки пропорционально этой вышине и, на взгляд, весу в нем должно быть никак не меньше шести, даже семи пудов. Одет он был в длинный ярко-синий шелковый халат, на голова была высокая хивинская шапка. Смиренно сидел он, полустоя на коленях, пред генералом Кауфманом, едва осмеливаясь поднять на него глаза. Едва ли чувства хана были приятного свойства, когда он очутился, таким образом, в конце концов, у ног туркестанского генерал-губернатора, славного «ярым-падишаха». Два человека эти представляли любопытный контраст: генерал Кауфман ростом был чуть ли не на половину меньше хана, и в улыбке, скользившей по его лицу, когда он смотрел на сидящего у его ног русского исторического врага, сказывалась немалая доля самодовольства. Казалось, что трудно бы и подобрать более резкое олицетворение победы ума над грубою силой, усовершенствованного военного дела над первобытным способом ведения войны, чем оно являлось в этих двух мужчинах. Во времена рыцарства, хан этот, со своею могучею фигурой великана, был бы чуть не полубогом; в рукопашном бою он обратил бы в бегство целый полк, весьма вероятно, был бы настоящим «Coeur de Lion»; а теперь самый последний солдат в русской армии был, пожалуй, сильнее его.
- Так вот, хан, - сказал генерал Кауфман, - вы видите, что мы, наконец, и пришли вас навестить, как я вам обещал это еще три года тому назад…
Хан. - Да, на то была воля Аллаха.
Генерал Кауфман. - Нет, хан, вы сами были причиной этому. Если бы вы послушались моего совета три года тому назад и исполнили бы тогда мои справедливые требования, то никогда не видали бы меня здесь. Другими словами, если бы вы делали то, что я вам говорил, то никогда бы не было на то воли Аллаха.
Хан. - Удовольствие видеть ярым-падишаха так велико, что я не мог бы желать какой-нибудь перемены.
Генерал Кауфман (смеясь). - Могу уверить вас, хан, что в этом случае удовольствие взаимно… Но перейдем к делу. Что вы будете делать? Что думаете предпринять?
Хан. - Я предоставляю это решить вам, в вашей великой мудрости. Мне же остается пожелать одного - быть слугой великого Белого Царя.
Генерал Кауфман. - Очень хорошо. Если хотите, вы можете быть не слугой его, а другом. Это зависит от вас одних. Великий Белый Царь не желает свергать вас с престола: он только хочет доказать, что он достаточно могуществен, чтобы можно было оказывать ему пренебрежение, и в этом, надеюсь, вы теперь достаточно убедились. Великий Белый Царь слишком велик, чтобы вам мстить. Показав вам свое могущество, он готов теперь простить вас и оставить по-прежнему на престоле, при известных условиях, о которых мы с вами, хан, поговорим в другой раз.
Хан. - Я знаю, что делал очень дурно, не уступая справедливым требованиям русских, но тогда я не понимал дела, и мне давали дурные советы; вперед, я буду лучше знать, что делать. Я благодарю великого Белого Царя и славного ярым-падишаха за их великую милость и снисхождение ко мне, и всегда буду их другом.
(«Военные действия на Оксусе и падение Хивы», сочинение Мак-Гахана. Лондон, 1874 года).
Сцена эта вознаграждала Россию за все: за гибель отряда князя Бековича-Черкасского, за оскорбления, чинимые нашим послам, за захват и тяжкую неволю русских подданных, за грабежи торговых караванов, словом, за все - даже за неудачу зимнего похода 1839 года…