Таук: Из записной книжки разведчика. X, XI
Н. Н. Каразин. Таук. (Из записной книжки разведчика).
Глава I. Глава II. Глава III. Глава IV. Глава V. Глава VI. Глава VII. Глава VIII. Глава IX.
X. Погоня
Мы скоро повернули по направлению к прибрежной полосе. Лошади хороши, свежи и выкормлены сыто… Их понуждать не надо; только лошадь под Тауком навьючена изрядно: наскоро привешенные, тяжелые коржумы болтаются, бьют по бокам и затрудняют бег.
- Гайда, гайда! - весело кричит мой горбун.
И мы несемся полным галопом, этим типичным, размашистым галопом аргамаков, от которого на карьере отстанет любая лошадь…
Таук весел необычайно, хохочет, и даже петь принимался… Он, видимо, опьянел от этой необычайной удачи.
- Хозяин Шарип обещал ишака! - кричит он. - Аллах нам послал трех аргамаков… и мяса вдоволь, и хлеба вдоволь, и всего много… ха-ха-ха-ха! Гайда! Гони сильнее!.. Скоро прискачем!..
«О каком мясе он вспомнил, о каком хлебе? - подумал я. - Эге, так вот чем у тебя твоя лошадь навьючена!..»
Справа и слева уже поднимаются степи камыша… Слышен теплый пар от реки… Что-то глухо бурлит впереди… Это Нарын… Если поспеем за ночь переправиться, мы в сравнительной безопасности.
Созвездие Ориона высоко поднялось на небе, типичная утренняя звезда ярко горела над горизонтом… Скоро рассвет…
Мы перевалили уже дюны и наконец остановились на самом берегу…
- Теперь саллы строить! - засуетился Таук.
- Верхом переплывем, может, ваше благородие?
Это было первое слово солдата… Всю дорогу он не проронил ни звука.
- Господи, что же это? - простонал Кутаев. - Ты? - он назвал меня по имени. - Я твой голос узнал… Какое чудо!..
- После, после! - успокоил я его. - Можешь теперь стоять на ногах, можешь двигаться?.. Помогай нам… После все узнаешь!..
Тем временем Иван с Тауком резали камыш и вязали в пучки…
- Эй вы там, расседлывайте коней, снимайте вьюки! - повелительно обратился к нам горбун.
- Ты, что же это, леший, на господ кричишь, - нешто можно?! - по-русски упрекнул его Иван, надсаживаясь над громадною охапкою.
- Только бы джул-барс не пришел… Придет джул-барс, беда будет! - опять забеспокоился Таук.
Но джул-барс не пришел, и в час времени саллы было сложено. Связали мы коней цепочкою, уздами к хвосту, Таук сел на переднюю, сложили багаж на плот, сами уселись и тронулись на ту сторону, но теперь нас сносило еще больше того раза: должно быть, плот сидел глубже. А рассвет все усиливался и усиливался… Мы были уже почти у берега, когда Таук испуганно вскрикнул…
Он замахал руками, говоря торопливо:
- Смотри, тюра, смотри туда… Вот беда будет… Светло станет, пропадем… Смотри!..
Я взглянул по указанному направлению и заметил в тумане несколько темных точек, быстро приближавшихся к месту нашей высадки.
- Юсбаши со своими сарбазами! - вскрикнул Таук.
- Что же, нас теперь четверо, пусть сунется! - ободрил я своего верного слугу.
Но все-таки серьезное беспокойство закралось и в мою душу. Мы уже уцепились за крутизну берега, задержали саллы и торопливо стали сбрасывать груз на твердое место. Таук уже выбрался на сушу, бросив лошадей на произвол судьбы, - большая, непростительная оплошность: свободные кони заметили тоже приближающихся всадников и навострили уши… Иван бросился было к ним и только что ухватился за узду передней лошади, как громадное полосатое тело с страшным ревом выскочило из чащи и насело на заднего аргамака. Тот рухнулся на землю, жалобно застонав, и задрыгал ногами… Таук припал ничком и стал творить молитвы…
- Не стреляйте, ваше благородие, этот не страшен!.. Вот уже поволок коня в кусты, нас не тронет… берегите патроны… Берегись!..
Пуля с унылым визгом пролетела над моею головою… Из тумана ясно выдвинулась конная фигура, стремительно несшаяся прямо на нашу группу. Я прицелился наверняка, шагов на пятьдесят, не более, и выстрелил… Всадник взмахнул в воздухе обеими руками и повалился с седла.
Еще послышались выстрелы, еще показался близко конный сарбаз. Светло было настолько, что ясно можно было рассмотреть красный цвет его халата. Я приготовил револьвер и ждал его вплотную. Мою винтовку заряжать было некогда.
Наскочивший сарбаз, видимо, не ожидал такого большого общества. Ему, может быть, показалось число врагов большим, чем есть на самом деле. Он пригнулся к седлу, выругался и круто повернул назад… Я понимал необходимость беречь патроны и не стрелял ему вслед… Убегающий стал что-то кричать своим, отставшим…
- Их только трое… не посмеют! - заметил Иван. - Куда же теперь дальше?
Выстрелы вывели моего Таука из оцепенения, в котором он находился все время по милости уже забытого джул-барса. Одна только лошадь осталась в нашем распоряжении, - другая сорвалась и куда-то исчезла… Мы наскоро навьючили ее коржумами, добытыми Тауком… Кутаев уже мог идти сам, и мы стали забираться в самую глубь густых зарослей, по направлению к предгорьям.
К нашему счастью, эти заросли все сгущались и сгущались, и к полному свету, за полчаса до восхода солнца, мы были у подножья первого ската.
Теперь вся забота была в том, чтобы убедиться, продолжается ли преследование, и если да, то какие принять меры. Как только мы вышли из джунглей, Таук вошел в свою роль… Боязнь тигров сменилась прежнею находчивостью и умением пользоваться всеми обстоятельствами.
Он первый всполз на утес и стал осматриваться…
- Один ускакал! - докладывал он со своего обсервационного пункта. - Двое далеко стоят, - чуть видно… Они убитого поднимают… Их только и было всего четверо…
Первый подъем был не крут. Можно было воспользоваться ложем вымерзшего потока. Кутаева все-таки пришлось посадить на коня, а тот тяжело поводил боками и спотыкался под двойною ношею.
Мы еще сделали один подъем, свернули направо и часа через четыре выбрались на знакомую Тауку кабанью тропу, по которой мы спускались с гор на первую нашу переправу.
Здесь мы решили сделать маленький привал, заняв уступ, спускающийся в сторону долины отвесною стеною… По карнизу этого уступа высокою грядою накопились валуны, отлично нас прикрывавшие. Конечно, мы оставили за собою весьма заметный след; по этому следу могла безошибочно направиться погоня, но мы понимали, что надо много времени, чтобы эту погоню организовать.
Пожар произвел в ауле панику… Он еще даже не утих… Отсюда очень далеко, а все-таки виден дым пожарища. Два сарбаза убиты мною, участь третьего неизвестна. Военные лошади уведены, пленника нет. Пока соберут частных людей, да и соберут ли еще охотников гоняться за проклятыми, а главное, опасными урусами?! О нас, то есть о двух нищих бродягах, никто и не спохватится, разве хозяин видел мое участие в побеге и выручке пленника, да до того ль ему было… Нет, из кишлака погони ждать пока не следует, а вот тот сарбаз, что ускакал после перестрелки, тот представляет опасность, довольно солидную… Он всполошит отряд юсбаши, и тогда дело станет значительно серьезнее. Но пока он доскачет до места бивуака, это верст тридцать отсюда, если не более, да юсбаши со своими придет сюда на наш след, - пройдет не менее суток, время, с лишком достаточное для того, чтобы мы далеко ушли в горы к нашей неприкосновенной пещере, куда ведут только дороги Божьи.
Удача придает смелости, доходящей даже до нахальства. Таук на этом привале решил варить чай и жарить мясо. Он уверял меня настойчиво, что Кутаеву надо хорошенько подкрепиться…
- Увидишь, - сдохнет, если кормить его плохо… Пускай жрет… Ушел, хорошо, от смерти, пускай теперь лопает…
И мы все, действительно, очень усердно принялись за подкрепление своих сил перед тяжелою многотрудною дорогою.
- Не ждал… не ждал… Все уже счеты с жизнью покончил! - бормотал Кутаев, запихивая в рот мясо большими кусками.
- Хорошо, хорошо! - ласково гладил его Таук по спине.
- И как же вы, ваше благородие, сами сюда попали и в каком таком виде?! Ах, ты, Господи!.. - суетился Иван, быстро входя в роль настоящего, бывалого вестового при господах офицерах.
Однако времени все-таки терять нечего, - поели, и в путь.
Подниматься гораздо труднее и медленнее, чем спускаться… То пространство, что мы несколько дней тому назад сделали в одну ночь, - теперь не одолеешь и в двое суток.
Первую вольную ночь мы провели, не доходя и половины пути до нашей пещеры.
XI. Возвращение
На втором переходе наш аргамак окончательно выбился из сил и отказался от дальнейшей службы. Нежный сын степей и равнин не вынес бескормицы и трудностей горного похода; он остановился, зашатался и слег.
Мы его бросили, разобрав вьюки на свои собственные плечи; здоровый силач Иван принял на себя добрую половину. Весь день шли мы, одолевая кажущиеся с первого взгляда неопреодолимыми препятствия, и все-таки стали опять на ночлег, не решившись рисковать на последний подъем к карнизу пещеры. Таука очень интересовала участь оставленных нами лошадей, и он пустился в путь один, обещая встретить нас завтра утром… Он ушел, как я его ни уговаривал подождать утра и идти всем вместе.
- Да ведь ты, тюра, теперь сам знаешь дорогу… Вот сейчас, как обогнете тот трехголовый камень, - там мягко, и следы наши, я думаю, еще видны, - так прямо наверх, а дальше будет все лед поперек лежать; где треснуло, - оттуда подальше держи, а потом опять твердо пойдет, а я сам там буду и голос подам… Ты ведь знаешь?..
Пришлось отпустить Таука.
Ночью мы спали крепко, дерзко разложив большой огонь, а то, действительно, в нашей рваной одежде можно было замерзнуть. Иван взялся постеречь и поддерживать костер.
Благополучно дождались утра, быстро собрались в путь, нашли и трехголовой камень, и отрог ледника, переход по которому оказался гораздо опаснее, чем я предполагал, - и едва сделали с десяток шагов по твердому месту, как ясно услышали веселый призыв нашего доброго гения Таука, крохотной точкою видневшегося на краю карниза.
Часа через два были дома. В пещере горел уже костер, и обе лошади стояли тут же, приветствуя нас веселым ржанием. Хорошо было у всех на душе, и о предстоящих лишениях будущего похода, похода по совершенно неведомым горным пустыням, зимою, в самый разгар снежных мятелей, мы и не думали.
Здесь мы решили сделать дневку, отдохнуть как следует и привести в порядок путевые запасы: узнать, не больно ли мы роскошничали в течение истекших двух суток.
Да, мы немножко перехватили: у нас осталось около двух пудов лепешек, пуд сырой баранины, мешок, около фунта, чаю и мешок пшеничной муки пуда в два, если не больше.
- А у нас еще мясо есть и мешок рису! - заметил Таук.
- Где?
- А там, в мазарке, помнишь, под святого зарыли… Сходить, что ли… или, может быть, ты, тюра, за ним сбегаешь?
Сказал и сам расхохотался, довольный вполне своею шуткою.
- А мы-то думали, - продолжал он, - чего-чего не наворуем! Всю зиму думали жить в ауле да воровать, а потом все сюда бы перетащили и зажили бы совсем как горные беки… Чем мы их хуже!..
Справился я по своим заметкам и стал соображать наивыгоднейшее направление к отступлению. Кутаев предполагал, что лучше идти на Сон-Нор, - озеро такое есть, на запад отсюда, в горах. Там, мол, можно будет у местных немногочисленных, а потому совершенно мирных инородцев запастись и провизией, и сведениями. Таук говорил, что надо идти к большому озеру Иссык-Кулю на северо-запад, что он знает немного туда дорогу, даже отсюда найти ее может, и что там есть речка Кара-Годжур, а по ней мы дойдем до другой реки побольше - Кочкур, а дальше не знает, но думает, что до урусов уже немного останется, потому что покойный Аблай на Кочкуре часто краденых лошадей откармливал на подножном корму и потом уже водил их к урусам, в Токмак, на продажу… Поведет - продаст, а через шесть дней назад пригонит других, - тех, что у урусов накрадет… А его, Таука, он к урусам не брал, и потому Таук урусов только нас троих в первый раз видит, и очень этими урусами много доволен.
- Ну и спасибо на добром слове!
- Только вот что, - добавил он, понизив несколько тон, - ведь урусы Аблая повесили за то, что коней воровал и разбойничал, а что же Тауку будет, когда узнают, что он тоже из Аблаевой шайки?!
Наперерыв мы все трое принялись успокаивать его насчет его будущей участи, а солдат Иван уверял, что медаль ему повесят золотую, на Георгиевской ленте, халатов цветных надарят, видимо-невидимо, и денег отсыплют столько, что и коней воровать не надо больше будет.
Насчет медали Таук ничего не понял, а к другим посулам остался довольно равнодушен, он только долго и пытливо старался уловить взгляд моих глаз, а так как я сам догадался наконец помочь ему в этом, - то мой карлик весело рассмеялся и порешил:
- Нет, вот что: мне Иван говорил ночью, что ты большой тюра… Ты возьми меня в старшие и почетные джигиты… Возьмешь, не прогонишь?..
Я поклялся ему Аллахом, что, если сам он не захочет уйти, оставлю при себе хоть на всю жизнь, и мой горбун, совершенно довольный и успокоенный, принялся за приготовление к отъезду.
Выступили мы рано утром, когда уже совершенно рассвело. Впереди Таук, как знающий дорогу, за ним Иван с вьючными лошадьми, а сзади, в виде арьергарда, мы с Кутаевым… Патронов было у нас достаточно, и кроме опасностей, представляемых самою суровую горною природою, никаких других не предвиделось более.
Однако, и знакомая Тауку дорога, если можно назвать дорогою то, почему мы шли, прокладывая след впервые!.. Это все сплошь тянулась дорога Божья, и мы по ней подвигались верст по 5-6 в целый день, если еще не менее. На седьмые только сутки, почти окончательно выбившись из сил, мы перевалили главный гребень отрога и стали спускаться в долину, правильнее, лощину Кара-Годжура… Узкая горная речка, замерзшая только у берегов, стремительно неслась по острым камням частых обвалов, образовав довольно большое кишащее пеною озеро там, где недавний, должно быть, скатный обвал временно перегородил ей дорогу… Надо было, спустившись с гор, переправиться ниже этой ненадежной плотины - выше ее было невозможно, - и надо было совершать такую переправу под страхом ежеминутного прорыва плотины…
На переправу мы рискнули только на другой день по прибытии в долину. Утомлены мы были окончательно, хоть ложись да помирай, да и припасы наши стали подходить к концу. Таук уверяет, что в этих местах попадаются горные бараны, а дальше, по Кочкуру, есть и свиньи в прибрежной заросли… только кто же будет есть эту погань?.. «Вы, говорят, урусы, это жрете, а нам на то закону не положено»!
Каждый день варили мы горячую пищу: разбалтывали горсть муки в снеговой воде, крошили туда же одну лепешку и пробавлялись этим незатейливым супом. Но кто пострадал более людей, это наши лошади: от сытых и бодрых горцев остались одни еле двигающиеся скелеты. Буланый совсем захирел, и я думал, что нам с ним придется расстаться навеки. Таук, однако, говорит, что бросать не надо, - а что по Кочкуру пойдет много хорошего конского корма, и там лошади поправятся живо.
- Ведь Аблай поправлял же своих, а гнал табун этою же дорогою!
Ходили осмотреть плотину… Местами внизу вода проложила себе ходы и вырывалась с ревом, ворочая громадные камни, расшвыривая эти громады по берегам… Казалось нам, что завал еще продержится…
На косогоре, да еще с подветренной стороны, долго мешкать было неудобно. Необходимо переправляться…
Выбрали место поудобнее и помельче и перебрались вброд… Бог помог…
Намокшая одежда намерзла и стояла колом… Опять костер, опять остановка… но странно, едва только мы очутились на той стороне Кара-Годжура, стало теплее: таково влияние горных заслонов с севера. Уже тут мы нашли весьма порядочное пастбище; трава была хотя прошлогодняя, но все-таки этой буроватой, сухой растительности достаточно выбивалось из-под неглубокого снега. На откосе ближайшей горы я заметил даже стаю горных куропаток-кеклуков, для нас соблазнительных, но недосягаемых, не бить же их пулями из винтовки или револьверов?.. А дробовика с нами не было.
Дня через два мы добрались и до Кочкура… Здесь уже был сравнительный рай… Шли мы все по берегу, против течения. Дорога была почти ровная. Нам только изредка приходилось обходить стороною, горами, те места, где вода плотно прижималась к береговым утесам, перегораживая нам путь.
Таук сообщает, что скоро придем совсем к бывшим Аблаевым стоянкам, а дальше он дороги не знает.
Но мы сами сообразили уже, в чем дело. Я отчетливо видел на той стороне Кочкура знакомые мне очертания хребта и узнал типичное седло перевала Шамси… За этим перевалом мы уже дома. Там наша сторона - долина Токмака… Токмак уже год как занят нашими войсками, - он на боевом пути нашего наступления, через Кастек, из Верного, на Мерке и Аулиэ-Ата.
Я сообщил свое открытие товарищам. Все пришли в восторг, в какую-то детскую, живую радость. Только Таук стал задумываться… Он как будто чувствовал, что его роль доброго гения сама собою кончается…
Я удвоил свои ласки относительно моего преданного горбуна, и тот немного успокоился…
На половине перевала мы нашли маленькую стоянку калмыков, - три семьи с небольшим стадом коз, - и этой группе рваных, жалких, прокопченных дымом, вонючих и полных паразитами кибиток обрадовались, как роскошной столице… Это было все-таки человеческое жилье, и населяющие его были все-таки люди.
С трудом успокоили мы перепуганных нашим неожиданным появлением дикарей и добыли у них козу на жаркое.
Лукулловское пиршество!..
До верхней точки перевала Шамси можно добраться в один только переход. С той стороны я поднимался и дорогу знаю теперь отлично. Мы отлично устроились на ночлег, нам очистили одну из кибиток. К утру меня разбудил Таук тревожным криком:
- Тюра… беда!.. Сарбазы!
- Откуда?.. Не может быть… Неужели гнались за нами по следу?
Все трое мы вскочили и выбежали из кибитки, К нам рысью, действительно, приближался небольшой отряд всадников, и приближался со стороны перевала. Это были действительно сарбазы, только для нас неопасные, наши. Это были оренбургские казаки из Токмака, гнавшиеся по следу за какой-то, Бог весть куда исчезнувшей, воровскою шайкою.
Наша опасная и многострадальная одиссея наконец окончилась.
Другие произведения Николая Каразина: [ На далеких окраинах] (роман), [ В камышах] (отрывок из повести), [ Юнуска-головорез], [ Старый Кашкара], [ Богатый купец бай Мирза-Кудлай], [ Докторша], [ Как чабар Мумын берег вверенную ему казенную почту], [ Байга], [ Джигитская честь], [ Тюркмен Сяркей], [ Атлар], [ Наурусова яма], [ Кочевья по Иссык-Кулю], [ Три дня в мазарке], [ Писанка], [ От Оренбурга до Ташкента], [ Скорбный путь].
Глава I. Глава II. Глава III. Глава IV. Глава V. Глава VI. Глава VII. Глава VIII. Глава IX.
X. Погоня
Мы скоро повернули по направлению к прибрежной полосе. Лошади хороши, свежи и выкормлены сыто… Их понуждать не надо; только лошадь под Тауком навьючена изрядно: наскоро привешенные, тяжелые коржумы болтаются, бьют по бокам и затрудняют бег.
- Гайда, гайда! - весело кричит мой горбун.
И мы несемся полным галопом, этим типичным, размашистым галопом аргамаков, от которого на карьере отстанет любая лошадь…
Таук весел необычайно, хохочет, и даже петь принимался… Он, видимо, опьянел от этой необычайной удачи.
- Хозяин Шарип обещал ишака! - кричит он. - Аллах нам послал трех аргамаков… и мяса вдоволь, и хлеба вдоволь, и всего много… ха-ха-ха-ха! Гайда! Гони сильнее!.. Скоро прискачем!..
«О каком мясе он вспомнил, о каком хлебе? - подумал я. - Эге, так вот чем у тебя твоя лошадь навьючена!..»
Справа и слева уже поднимаются степи камыша… Слышен теплый пар от реки… Что-то глухо бурлит впереди… Это Нарын… Если поспеем за ночь переправиться, мы в сравнительной безопасности.
Созвездие Ориона высоко поднялось на небе, типичная утренняя звезда ярко горела над горизонтом… Скоро рассвет…
Мы перевалили уже дюны и наконец остановились на самом берегу…
- Теперь саллы строить! - засуетился Таук.
- Верхом переплывем, может, ваше благородие?
Это было первое слово солдата… Всю дорогу он не проронил ни звука.
- Господи, что же это? - простонал Кутаев. - Ты? - он назвал меня по имени. - Я твой голос узнал… Какое чудо!..
- После, после! - успокоил я его. - Можешь теперь стоять на ногах, можешь двигаться?.. Помогай нам… После все узнаешь!..
Тем временем Иван с Тауком резали камыш и вязали в пучки…
- Эй вы там, расседлывайте коней, снимайте вьюки! - повелительно обратился к нам горбун.
- Ты, что же это, леший, на господ кричишь, - нешто можно?! - по-русски упрекнул его Иван, надсаживаясь над громадною охапкою.
- Только бы джул-барс не пришел… Придет джул-барс, беда будет! - опять забеспокоился Таук.
Но джул-барс не пришел, и в час времени саллы было сложено. Связали мы коней цепочкою, уздами к хвосту, Таук сел на переднюю, сложили багаж на плот, сами уселись и тронулись на ту сторону, но теперь нас сносило еще больше того раза: должно быть, плот сидел глубже. А рассвет все усиливался и усиливался… Мы были уже почти у берега, когда Таук испуганно вскрикнул…
Он замахал руками, говоря торопливо:
- Смотри, тюра, смотри туда… Вот беда будет… Светло станет, пропадем… Смотри!..
Я взглянул по указанному направлению и заметил в тумане несколько темных точек, быстро приближавшихся к месту нашей высадки.
- Юсбаши со своими сарбазами! - вскрикнул Таук.
- Что же, нас теперь четверо, пусть сунется! - ободрил я своего верного слугу.
Но все-таки серьезное беспокойство закралось и в мою душу. Мы уже уцепились за крутизну берега, задержали саллы и торопливо стали сбрасывать груз на твердое место. Таук уже выбрался на сушу, бросив лошадей на произвол судьбы, - большая, непростительная оплошность: свободные кони заметили тоже приближающихся всадников и навострили уши… Иван бросился было к ним и только что ухватился за узду передней лошади, как громадное полосатое тело с страшным ревом выскочило из чащи и насело на заднего аргамака. Тот рухнулся на землю, жалобно застонав, и задрыгал ногами… Таук припал ничком и стал творить молитвы…
- Не стреляйте, ваше благородие, этот не страшен!.. Вот уже поволок коня в кусты, нас не тронет… берегите патроны… Берегись!..
Пуля с унылым визгом пролетела над моею головою… Из тумана ясно выдвинулась конная фигура, стремительно несшаяся прямо на нашу группу. Я прицелился наверняка, шагов на пятьдесят, не более, и выстрелил… Всадник взмахнул в воздухе обеими руками и повалился с седла.
Еще послышались выстрелы, еще показался близко конный сарбаз. Светло было настолько, что ясно можно было рассмотреть красный цвет его халата. Я приготовил револьвер и ждал его вплотную. Мою винтовку заряжать было некогда.
Наскочивший сарбаз, видимо, не ожидал такого большого общества. Ему, может быть, показалось число врагов большим, чем есть на самом деле. Он пригнулся к седлу, выругался и круто повернул назад… Я понимал необходимость беречь патроны и не стрелял ему вслед… Убегающий стал что-то кричать своим, отставшим…
- Их только трое… не посмеют! - заметил Иван. - Куда же теперь дальше?
Выстрелы вывели моего Таука из оцепенения, в котором он находился все время по милости уже забытого джул-барса. Одна только лошадь осталась в нашем распоряжении, - другая сорвалась и куда-то исчезла… Мы наскоро навьючили ее коржумами, добытыми Тауком… Кутаев уже мог идти сам, и мы стали забираться в самую глубь густых зарослей, по направлению к предгорьям.
К нашему счастью, эти заросли все сгущались и сгущались, и к полному свету, за полчаса до восхода солнца, мы были у подножья первого ската.
Теперь вся забота была в том, чтобы убедиться, продолжается ли преследование, и если да, то какие принять меры. Как только мы вышли из джунглей, Таук вошел в свою роль… Боязнь тигров сменилась прежнею находчивостью и умением пользоваться всеми обстоятельствами.
Он первый всполз на утес и стал осматриваться…
- Один ускакал! - докладывал он со своего обсервационного пункта. - Двое далеко стоят, - чуть видно… Они убитого поднимают… Их только и было всего четверо…
Первый подъем был не крут. Можно было воспользоваться ложем вымерзшего потока. Кутаева все-таки пришлось посадить на коня, а тот тяжело поводил боками и спотыкался под двойною ношею.
Мы еще сделали один подъем, свернули направо и часа через четыре выбрались на знакомую Тауку кабанью тропу, по которой мы спускались с гор на первую нашу переправу.
Здесь мы решили сделать маленький привал, заняв уступ, спускающийся в сторону долины отвесною стеною… По карнизу этого уступа высокою грядою накопились валуны, отлично нас прикрывавшие. Конечно, мы оставили за собою весьма заметный след; по этому следу могла безошибочно направиться погоня, но мы понимали, что надо много времени, чтобы эту погоню организовать.
Пожар произвел в ауле панику… Он еще даже не утих… Отсюда очень далеко, а все-таки виден дым пожарища. Два сарбаза убиты мною, участь третьего неизвестна. Военные лошади уведены, пленника нет. Пока соберут частных людей, да и соберут ли еще охотников гоняться за проклятыми, а главное, опасными урусами?! О нас, то есть о двух нищих бродягах, никто и не спохватится, разве хозяин видел мое участие в побеге и выручке пленника, да до того ль ему было… Нет, из кишлака погони ждать пока не следует, а вот тот сарбаз, что ускакал после перестрелки, тот представляет опасность, довольно солидную… Он всполошит отряд юсбаши, и тогда дело станет значительно серьезнее. Но пока он доскачет до места бивуака, это верст тридцать отсюда, если не более, да юсбаши со своими придет сюда на наш след, - пройдет не менее суток, время, с лишком достаточное для того, чтобы мы далеко ушли в горы к нашей неприкосновенной пещере, куда ведут только дороги Божьи.
Удача придает смелости, доходящей даже до нахальства. Таук на этом привале решил варить чай и жарить мясо. Он уверял меня настойчиво, что Кутаеву надо хорошенько подкрепиться…
- Увидишь, - сдохнет, если кормить его плохо… Пускай жрет… Ушел, хорошо, от смерти, пускай теперь лопает…
И мы все, действительно, очень усердно принялись за подкрепление своих сил перед тяжелою многотрудною дорогою.
- Не ждал… не ждал… Все уже счеты с жизнью покончил! - бормотал Кутаев, запихивая в рот мясо большими кусками.
- Хорошо, хорошо! - ласково гладил его Таук по спине.
- И как же вы, ваше благородие, сами сюда попали и в каком таком виде?! Ах, ты, Господи!.. - суетился Иван, быстро входя в роль настоящего, бывалого вестового при господах офицерах.
Однако времени все-таки терять нечего, - поели, и в путь.
Подниматься гораздо труднее и медленнее, чем спускаться… То пространство, что мы несколько дней тому назад сделали в одну ночь, - теперь не одолеешь и в двое суток.
Первую вольную ночь мы провели, не доходя и половины пути до нашей пещеры.
XI. Возвращение
На втором переходе наш аргамак окончательно выбился из сил и отказался от дальнейшей службы. Нежный сын степей и равнин не вынес бескормицы и трудностей горного похода; он остановился, зашатался и слег.
Мы его бросили, разобрав вьюки на свои собственные плечи; здоровый силач Иван принял на себя добрую половину. Весь день шли мы, одолевая кажущиеся с первого взгляда неопреодолимыми препятствия, и все-таки стали опять на ночлег, не решившись рисковать на последний подъем к карнизу пещеры. Таука очень интересовала участь оставленных нами лошадей, и он пустился в путь один, обещая встретить нас завтра утром… Он ушел, как я его ни уговаривал подождать утра и идти всем вместе.
- Да ведь ты, тюра, теперь сам знаешь дорогу… Вот сейчас, как обогнете тот трехголовый камень, - там мягко, и следы наши, я думаю, еще видны, - так прямо наверх, а дальше будет все лед поперек лежать; где треснуло, - оттуда подальше держи, а потом опять твердо пойдет, а я сам там буду и голос подам… Ты ведь знаешь?..
Пришлось отпустить Таука.
Ночью мы спали крепко, дерзко разложив большой огонь, а то, действительно, в нашей рваной одежде можно было замерзнуть. Иван взялся постеречь и поддерживать костер.
Благополучно дождались утра, быстро собрались в путь, нашли и трехголовой камень, и отрог ледника, переход по которому оказался гораздо опаснее, чем я предполагал, - и едва сделали с десяток шагов по твердому месту, как ясно услышали веселый призыв нашего доброго гения Таука, крохотной точкою видневшегося на краю карниза.
Часа через два были дома. В пещере горел уже костер, и обе лошади стояли тут же, приветствуя нас веселым ржанием. Хорошо было у всех на душе, и о предстоящих лишениях будущего похода, похода по совершенно неведомым горным пустыням, зимою, в самый разгар снежных мятелей, мы и не думали.
Здесь мы решили сделать дневку, отдохнуть как следует и привести в порядок путевые запасы: узнать, не больно ли мы роскошничали в течение истекших двух суток.
Да, мы немножко перехватили: у нас осталось около двух пудов лепешек, пуд сырой баранины, мешок, около фунта, чаю и мешок пшеничной муки пуда в два, если не больше.
- А у нас еще мясо есть и мешок рису! - заметил Таук.
- Где?
- А там, в мазарке, помнишь, под святого зарыли… Сходить, что ли… или, может быть, ты, тюра, за ним сбегаешь?
Сказал и сам расхохотался, довольный вполне своею шуткою.
- А мы-то думали, - продолжал он, - чего-чего не наворуем! Всю зиму думали жить в ауле да воровать, а потом все сюда бы перетащили и зажили бы совсем как горные беки… Чем мы их хуже!..
Справился я по своим заметкам и стал соображать наивыгоднейшее направление к отступлению. Кутаев предполагал, что лучше идти на Сон-Нор, - озеро такое есть, на запад отсюда, в горах. Там, мол, можно будет у местных немногочисленных, а потому совершенно мирных инородцев запастись и провизией, и сведениями. Таук говорил, что надо идти к большому озеру Иссык-Кулю на северо-запад, что он знает немного туда дорогу, даже отсюда найти ее может, и что там есть речка Кара-Годжур, а по ней мы дойдем до другой реки побольше - Кочкур, а дальше не знает, но думает, что до урусов уже немного останется, потому что покойный Аблай на Кочкуре часто краденых лошадей откармливал на подножном корму и потом уже водил их к урусам, в Токмак, на продажу… Поведет - продаст, а через шесть дней назад пригонит других, - тех, что у урусов накрадет… А его, Таука, он к урусам не брал, и потому Таук урусов только нас троих в первый раз видит, и очень этими урусами много доволен.
- Ну и спасибо на добром слове!
- Только вот что, - добавил он, понизив несколько тон, - ведь урусы Аблая повесили за то, что коней воровал и разбойничал, а что же Тауку будет, когда узнают, что он тоже из Аблаевой шайки?!
Наперерыв мы все трое принялись успокаивать его насчет его будущей участи, а солдат Иван уверял, что медаль ему повесят золотую, на Георгиевской ленте, халатов цветных надарят, видимо-невидимо, и денег отсыплют столько, что и коней воровать не надо больше будет.
Насчет медали Таук ничего не понял, а к другим посулам остался довольно равнодушен, он только долго и пытливо старался уловить взгляд моих глаз, а так как я сам догадался наконец помочь ему в этом, - то мой карлик весело рассмеялся и порешил:
- Нет, вот что: мне Иван говорил ночью, что ты большой тюра… Ты возьми меня в старшие и почетные джигиты… Возьмешь, не прогонишь?..
Я поклялся ему Аллахом, что, если сам он не захочет уйти, оставлю при себе хоть на всю жизнь, и мой горбун, совершенно довольный и успокоенный, принялся за приготовление к отъезду.
Выступили мы рано утром, когда уже совершенно рассвело. Впереди Таук, как знающий дорогу, за ним Иван с вьючными лошадьми, а сзади, в виде арьергарда, мы с Кутаевым… Патронов было у нас достаточно, и кроме опасностей, представляемых самою суровую горною природою, никаких других не предвиделось более.
Однако, и знакомая Тауку дорога, если можно назвать дорогою то, почему мы шли, прокладывая след впервые!.. Это все сплошь тянулась дорога Божья, и мы по ней подвигались верст по 5-6 в целый день, если еще не менее. На седьмые только сутки, почти окончательно выбившись из сил, мы перевалили главный гребень отрога и стали спускаться в долину, правильнее, лощину Кара-Годжура… Узкая горная речка, замерзшая только у берегов, стремительно неслась по острым камням частых обвалов, образовав довольно большое кишащее пеною озеро там, где недавний, должно быть, скатный обвал временно перегородил ей дорогу… Надо было, спустившись с гор, переправиться ниже этой ненадежной плотины - выше ее было невозможно, - и надо было совершать такую переправу под страхом ежеминутного прорыва плотины…
На переправу мы рискнули только на другой день по прибытии в долину. Утомлены мы были окончательно, хоть ложись да помирай, да и припасы наши стали подходить к концу. Таук уверяет, что в этих местах попадаются горные бараны, а дальше, по Кочкуру, есть и свиньи в прибрежной заросли… только кто же будет есть эту погань?.. «Вы, говорят, урусы, это жрете, а нам на то закону не положено»!
Каждый день варили мы горячую пищу: разбалтывали горсть муки в снеговой воде, крошили туда же одну лепешку и пробавлялись этим незатейливым супом. Но кто пострадал более людей, это наши лошади: от сытых и бодрых горцев остались одни еле двигающиеся скелеты. Буланый совсем захирел, и я думал, что нам с ним придется расстаться навеки. Таук, однако, говорит, что бросать не надо, - а что по Кочкуру пойдет много хорошего конского корма, и там лошади поправятся живо.
- Ведь Аблай поправлял же своих, а гнал табун этою же дорогою!
Ходили осмотреть плотину… Местами внизу вода проложила себе ходы и вырывалась с ревом, ворочая громадные камни, расшвыривая эти громады по берегам… Казалось нам, что завал еще продержится…
На косогоре, да еще с подветренной стороны, долго мешкать было неудобно. Необходимо переправляться…
Выбрали место поудобнее и помельче и перебрались вброд… Бог помог…
Намокшая одежда намерзла и стояла колом… Опять костер, опять остановка… но странно, едва только мы очутились на той стороне Кара-Годжура, стало теплее: таково влияние горных заслонов с севера. Уже тут мы нашли весьма порядочное пастбище; трава была хотя прошлогодняя, но все-таки этой буроватой, сухой растительности достаточно выбивалось из-под неглубокого снега. На откосе ближайшей горы я заметил даже стаю горных куропаток-кеклуков, для нас соблазнительных, но недосягаемых, не бить же их пулями из винтовки или револьверов?.. А дробовика с нами не было.
Дня через два мы добрались и до Кочкура… Здесь уже был сравнительный рай… Шли мы все по берегу, против течения. Дорога была почти ровная. Нам только изредка приходилось обходить стороною, горами, те места, где вода плотно прижималась к береговым утесам, перегораживая нам путь.
Таук сообщает, что скоро придем совсем к бывшим Аблаевым стоянкам, а дальше он дороги не знает.
Но мы сами сообразили уже, в чем дело. Я отчетливо видел на той стороне Кочкура знакомые мне очертания хребта и узнал типичное седло перевала Шамси… За этим перевалом мы уже дома. Там наша сторона - долина Токмака… Токмак уже год как занят нашими войсками, - он на боевом пути нашего наступления, через Кастек, из Верного, на Мерке и Аулиэ-Ата.
Я сообщил свое открытие товарищам. Все пришли в восторг, в какую-то детскую, живую радость. Только Таук стал задумываться… Он как будто чувствовал, что его роль доброго гения сама собою кончается…
Я удвоил свои ласки относительно моего преданного горбуна, и тот немного успокоился…
На половине перевала мы нашли маленькую стоянку калмыков, - три семьи с небольшим стадом коз, - и этой группе рваных, жалких, прокопченных дымом, вонючих и полных паразитами кибиток обрадовались, как роскошной столице… Это было все-таки человеческое жилье, и населяющие его были все-таки люди.
С трудом успокоили мы перепуганных нашим неожиданным появлением дикарей и добыли у них козу на жаркое.
Лукулловское пиршество!..
До верхней точки перевала Шамси можно добраться в один только переход. С той стороны я поднимался и дорогу знаю теперь отлично. Мы отлично устроились на ночлег, нам очистили одну из кибиток. К утру меня разбудил Таук тревожным криком:
- Тюра… беда!.. Сарбазы!
- Откуда?.. Не может быть… Неужели гнались за нами по следу?
Все трое мы вскочили и выбежали из кибитки, К нам рысью, действительно, приближался небольшой отряд всадников, и приближался со стороны перевала. Это были действительно сарбазы, только для нас неопасные, наши. Это были оренбургские казаки из Токмака, гнавшиеся по следу за какой-то, Бог весть куда исчезнувшей, воровскою шайкою.
Наша опасная и многострадальная одиссея наконец окончилась.
Другие произведения Николая Каразина: [ На далеких окраинах] (роман), [ В камышах] (отрывок из повести), [ Юнуска-головорез], [ Старый Кашкара], [ Богатый купец бай Мирза-Кудлай], [ Докторша], [ Как чабар Мумын берег вверенную ему казенную почту], [ Байга], [ Джигитская честь], [ Тюркмен Сяркей], [ Атлар], [ Наурусова яма], [ Кочевья по Иссык-Кулю], [ Три дня в мазарке], [ Писанка], [ От Оренбурга до Ташкента], [ Скорбный путь].