Командировка на противочумный кордон в Келиф. 2. Войска кордонного оцепления
Б. Ф. Барановский. Командировка на бухаро-афганскую границу в с. Келиф, для участия в мероприятиях против занесения чумы и прекращения могущей начаться эпидемии, с 4 февраля 1897 г. по 11 января 1898 года // Военно-медицинский журнал. 1900, № 5, 6, 7, 8.
То же. - Отдельные оттиски. - СПб., 1900.
НАЧАЛО
Взвод бухарской пехоты. Начало XX в.
IV
Карантинный кордон на бухаро-афганской границе*. Состав войск кордонного оцепления и распределение их на границе. Управление войсками кордонной линии и продовольствие Келифского кордонного отряда. Водоснабжение. Бухарские войска. Их непригодность к сторожевой кордонной службе. Бухарские войска как очаг заразы в случае появления эпидемии.
* Некоторые сведения заимствованы из подробного рапорта Его Высочеству принцу Александру Петровичу Ольденбургскому комиссара Высочайше учрежденной Комиссии о мерах предупреждения и борьбы с чумною заразою генерал-майора Озеровского, ввиду того, что мне лично пришлось наблюдать и изучать кордонную линию только вблизи Келифа.
Для охраны границы в карантинном отношении, в начале февраля 1897 г. на громадном протяжении около 700 вер. по Амударье и Пянджу, от Бассаги до Шагона были расположены 24 поста формировавшейся тогда Амударьинской бригады пограничной стражи, приблизительно около 10 человек на каждом посту. На более важных постах было до 25 человек, на менее значительных 5-6 человек. Затем, для усиления карантинного кордона на упомянутом протяжении и устройства вновь на запад от Бассаги по песчаной степи, протяжением до 200 верст и на восток от Шагона до реки Ванча, протяжением около 250 верст, прибыли на границу по две сотни казаков Астраханского и Уральского полков и 12 рот бухарских пехотинцев (сарбазов). Впоследствии число чинов Амударьинской бригады пограничной стражи было увеличено и на кордон были высланы еще 60 человек бухарских «нукеров» - род милиции из туземцев.
Обе сотни астраханских казаков заняли кордоном правый фланг, и некоторая часть их - левый фланг линии; обе же сотни уральских казаков были распределены в центральной части линии полусотнями и взводами, хотя вначале расположены были пикетами между постами пограничной стражи.
Что же касается бухарцев, то 2 роты назначены были на правый фланг линии, 3 роты на левый, и остальные 7 рот и конные нукеры в центральной линии кордонной части. Сарбазы на центральной части афганской границы расположены были самостоятельными постами по 2-3 в промежутках между кордонными постами пограничной стражи, на равных один от другого расстояниях, 8-9 верст; каждый бухарский пост состоял из 8-12 чел. под начальством одного ефрейтора или унтер-офицера, который числился постовым начальником. На правом фланге, в степном участке они распределены редкими, но более сильными постами (в 10-25 чел.), рядом с астраханскими казаками. На левом фланге, до прибытия пограничной стражи, сарбазы занимали кордон по реке Пянджу самостоятельною цепью постов, с интервалами в среднем около 9 и численностью по 8-10 человек; астраханские же разведчики расположены были между ними двумя постами. В каждой бухарской роте состояло налицо по одному офицеру, обыкновенно живущему при центральном посту района, охраняемою ротою.
Вообще кордон на афганской границе состоял из частей войск очень разнообразных.
Управление всеми войсками кордонного оцепления, в состав которых вошла и пограничная стража, возложено было на начальника 1-ой Туркестанской линейной бригады, расположенной в укреплении Керки. Вся кордонная линия разделена на четыре участка, заведывание которыми поручено было штаб-офицерам - командирам отдельных войсковых частей, но с половины августа они заменены были штаб-офицерами - начальниками отделов Амударьинской бригады Отдельного корпуса пограничной стражи.
Обязанности начальников участков, указанные в «Наставлении войскам, выставленным для охраны против чумы» и утвержденные командующим войсками округа, заключались в нижеследующем: в избрании соответственного места для каждого кордонного поста, в определении его численности и в указании места для часового при оном; в назначении времени для высылки разъездов и направления оных и в производстве лично описания линии охраны участка; в наблюдении за размещением, благоустройством, внутренним порядком и чистотою на постах; за своевременным снабжением их продовольствием, водой, топливом, и в особенности за правильностью несения службы, результаты поверки которой должны быть каждый раз заносимы в установленные для сего «постовые тетради». Начальнику участка, кроме того, подчинялись и врачебно-наблюдательные пункты, расположенные в районе участка.
Взвод уральцев в Келифе помещался до половины июня в трех войлочных юртах, расположенных на сухом и относительно возвышенном берегу Дарьи, между таможнею и пограничным постом с одной стороны и врачебно-наблюдательным пунктом с другой. Тут же рядом в отдельной войлочной юломейке помещался и командующий взводом офицер. Люди спали на земле, покрытой камышевыми плетенками и кошмами, помещаясь по 10-11 человек в каждой юрте, но, вследствие ежедневных нарядов, число людей на самом деле оставалось меньше. Отсутствие дождей и постоянная теплая погода давали возможность держать верхнее отверстие юрты (тундюк) и боковые нижние стенки открытыми, поэтому воздух в юртах всегда отличался чистотою. Только невыносимая жара и частые ветры с песком представляли условия неблагоприятные, заставившие уральцев перебраться в освободившийся и рядом стоящий обширный караван-сарай, в саклях которого были даже со стеклами оконные рамы. Люди расположились просторно и спали на полу, устланном камышевой травой и камышевыми циновками.
Сарбазы размещены были рядом в глинобитных саклях, но без оконных рам, и спали также на полу.
Лучше всего помещались нижние чины пограничной стражи на посту, где они занимали две чистенькие сакли на самом берегу реки против таможни, от которой отделялись только узкой дорогой; спали пограничники на очень удобных сартовских кроватях.
Продовольствие казаков было вообще порядочное, хотя не столь хорошее и разнообразное, как на постах пограничной стражи, которые успели уже вполне устроиться. Баранину и говядину очень хорошего качества привозили два раза в неделю в базарные дни, равно как овощи и фрукты (виноград, персики, абрикосы, дыни, арбузы, гранаты и проч.), но привозимых продуктов еле хватало только для местной интеллигенции. Очень непродолжительное время был в Келифе мясник из сартов, который снабжал мясом всех, остальное же время как казаки, так и пограничники сами покупали для убоя скотину. Хлеб доставлялся казакам из сотни, расположенной за несколько десятков верст от Келифа, пограничники же сами пекли хлеб на посту; приходилось пользоваться неоднократно и туземными лепешками (чуреками), которые, между прочим, довольно вкусны.
Вообще, при доставке разных пищевых продуктов встречались большие затруднения, и на базаре буквально все бралось с бою. Осветительные припасы и разные колониальные продукты выписывались из Керки и доставлялись на пароходах.
Бухарские же нижние чины питались неудовлетворительно, вследствие недостаточно получаемых ими кормовых средств и от присущей вообще бухарцам бережливости, доходящей до скупости. Заботы о доставке съестных припасов у них не было, и они питались так же скудно, как и все туземцы. На бухарских постах, которые пришлось видеть вблизи Келифа, сарбазы и нукеры поселились в камышевых юртах, близ которых устроены были очаги для варки пищи и особого, местного типа печи, для печения лепешек (чуреков), употребляемых туземцами вместо хлеба.
Таким образом, главная численная сила кордона состояла из регулярной бухарской пехоты, которая по недостаточности служебной подготовки, по своим физическим и нравственным качествам далеко не соответствовала требованиям тяжелой сторожевой кордонной службы.
Бухарские войска, при сравнении с хорошо дисциплинированными и обученными европейскими войсками, представляют какую-то беспорядочную и плохо вооруженную толпу: солдаты всех возрастов, рядом с седым стариком совсем слабый 15-летний мальчик; никакой однобразной формы у бухарских солдат не существует, они в большинстве случаев стараются раздобыть что-либо из русского военного костюма, особенно ценятся погоны, эполеты, Анненские темляки, золотые и серебряные портупеи и проч. Солдаты, во время исполнения служебных обязанностей, обыкновенно надевают старые, поношенные мундиры от нижних чинов туркестанских линейных батальонов и других полков, при разноцветных шароварах и высоких, часто рваных сапогах; головной убор состоит из барашковой нашего пехотного образца, только больших размеров.
Офицеры одеваются в самые разнообразные формы, надевая погоны то капитанские, то штаб-офицерские, а иногда докторские и другие, смотря по тому, какие удастся приобрести. В Келифе, напр., бухарский ротный командир носил двубортный сюртук телеграфного чиновника, при офицерском серебряном шарфе и капитанских погонах одного из туркестанских линейных батальонов. Командующий же войсками на кордонной линии, батальонный командир носил бархатные шаровары с красными лампасами в подражание нашим генералам, а погоны надевал разные, от полковничьих до полного генерала включительно, и при этом Анненский темляк при шашке. Вне службы как солдаты, так и офицеры надевали чалмы, халаты и ходили в туфлях на босую ногу, большинство из них вообще одевались плохо.
Ружья [Подлинное описание в вышеупомянутом рапорте ген.-м. Озеровского.] бухарской пехоты разнообразные и разнокалиберные (в большинстве 7-линейные нарезные и гладкоствольные), большею частью негодны и опасны для стрельбы; многие из них без штыков, без курков, с помятыми дулами стволов и без прицелов; патроны состоят из слежавшейся пороховой мякоти и нередко без пуль; патронташи зачастую имеют гнезда менее калибра патронов либо по ветхости рвутся, не выдерживая веса уложенных патронов и т. п. Словом, многие сарбазы лишены возможности применять на деле столь могущественное при карантинной службе средство, как употребление в экстренном случае огнестрельного оружия.
Такое вооружение и снаряжение сарбазов лишает их не только возможности нести эту службу, но и подрывает в них доверие к самим себе и к своей правоспособности. Так, например, во время ложной тревоги в Келифе (предполагаемое нападение афганцев) ночью 20 мая, после нескольких выстрелов, сделанных казаками, все бухарские солдаты попрятались и не выходили из своего помещения, между тем как казаки и пограничники моментально в полном вооружении явились на берегу. Когда я спросил сарбаза, стоящего на часах, где у него хранятся пистоны, то он стал искать сначала в боковых карманах жилета, затем в голенище сапог, откуда и достал несколько штук пистонов, завернутых в бумажку.
Можно с вероятностью сказать, что если бы явилась непосредственно на кордоне опасность от чумы, то бухарцы не замедлили бы разбежаться с границы.
Выправки у солдат никакой: они старались перенять ее у наших солдат, но у них выходило как-то уродливо, какие-то никуда не идущие ужимки, гримасы и беспорядочные движения. При встрече, например, с русскими офицерскими чинами, солдат с ружьем на плечо отдает честь правою рукой, или часовой при приближении офицера, держа ружье к ноге, передает его в левую руку, а правую прикладывает к головному убору; бывали случаи, что бухарский солдат, сидя на лошади, при встрече с русским чиновником брал ружье на караул.
Об дисциплине, в нашем смысле слова, сарбазы не имеют ни малейшего представления; иногда в присутствии начальствующих лиц они сидят, поджавши ноги, но офицеры бухарские очень почтительны к русским чинам, и почтительность их доходит до курьезов. Так, мне приходилось постоянно ходить мимо караван-сарая, где помещались бухарцы, и офицер их часто имел обыкновение сидеть на площадке (террасе) перед саклей среди своих солдат в чалме, халате и в туфлях на босую ногу, лакомясь пилавом, но, завидев меня, всякий раз вскакивал и приподнимал правую сальную руку к чалме, низко при этом кланяясь, между тем как большинство солдат сидели и продолжали свою трапезу.
Службу часовых предписано было отбывать по правилам Устава гарнизонной службы, а секретов - порядком, указанным в Уставе о полевой службе, между тем как им неизвестны были и требования вышеназванных воинских уставов, а потому и приказания начальства не всегда в точности могли быть исполнены.
Ввиду представления начальника кордонной линии об неудовлетворительном положении карантинного надзора вследствие непригодности для этой службы бухарцев, зависящей, в свою очередь, от их неподготовленности и ненадежности, - последовало со стороны командующего войсками приказание: во-первых, установить бдительный контроль службы бухарских постов посредством возможно частых наших разъездов по границе и, во-вторых, принять настойчивые меры к обучению сарбазов обязанностям кордонной службы. Вследствие этого распоряжения начальник 2-го участка, в ведении которого находился в Келифе врачебно-наблюдательный пункт, для ознакомления сарбазов с элементарными постановлениями гарнизонной, полевой и кордонной службы подчинил сарбазские и нукерские посты ближайшим постам пограничной стражи, и в Келифе казачьему офицеру, вменив сим последним в обязанность проверять через свои разъезды и патрули службу бухарцев непрерывно днем и ночью, и о результатах заносить в постовые тетради; затем, приказано вахмистрам и унтер-офицерам пограничной стражи обучать обязанностям кордонной службы сарбазов и нукеров через их постовых начальников, при посредстве переводчиков из джигитов сей стражи.
Хотя, таким образом, совокупность всех означенных мер и подняла служебную подготовку бухарских пехотинцев, но все-таки признать существовавшую охрану афганской границы вполне надежною при непосредственной опасности невозможно. Перед закрытием кордонной линии, мне пришлось еще наблюдать, как бухарские солдаты, по одной и той же команде, исполняли все, что угодно, и делали самые разнообразные приемы; бдительность часовых тоже нельзя было назвать надежною.
Кроме того, дурное санитарное состояние сарбазов, их плохое содержание, окружающая их грязь, недоверие к нашей медицинской помощи, скрывание болезней, религиозный фанатизм и проч. представляли бы серьезные затруднения в случае появления эпидемии. За все время моего пребывания в Келифе никак нельзя было приучить и заставить бухарцев устроить правильно отхожие места, солдаты совершали свои естественные надобности везде, где попало, вблизи и кругом своего жилья, заражая таким образом воздух.
Какие затруднения встречались при желании улучшить санитарное состояние сарбазов и как они относились к нашей медицинской помощи, можно видеть из следующих примеров:
1) 29 марта келифские сарбазы перешли в другой караван-сарай, но в сакле, предназначенной для офицера, необходимо было приподнять пол, для чего насыпана была сырая земля толщиною в несколько вершков. Несмотря на мои указания об опасности, какой мог подвергаться офицер в случае перехода его в сырое помещение, он 30 марта переночевал на сыром полу и 1-го апреля заболел тяжелою формою малярии, при очень бурных симптомах со стороны нервной системы. Больной ни за что не давал исследовать свои железы, и только после удаления посторонних лиц он согласился на осмотр паховых областей; при чем, однако, родственники его старались тщательно закрывать одеялом его genitalia. Все лекарства, которые давались больному, он выплевывал и делал вид, что от них его рвет, за исключением хины, с которою он был раньше знаком. Хотя точно диагностировать болезнь в первый день заболевания трудно было [Походная бактериологическая лаборатория получена еще не была.], но несомненно, что мы имели дело с острою инфекционною болезнью. В виду этого мною было сделано распоряжение, чтобы у постели больного, кроме двух родственников за ним, никого из посторонних не допускали, объяснив при этом присутствовавшим сартам, что болезнь может быть передана окружающим. Родственники и остальные сарты по-видимому согласились с моими доводами, обещая все в точности исполнить, но каково было мое удивление и моего товарища, когда на следующий день мы застали больного в полусознательном состоянии, курящим среди толпы туземцев кальян, который затем, по принятому обычаю, передавался всем присутствовавшим. Сарты объяснили мне, что большое общество необходимо для облегчения страдания больного, чтобы он не думал в одиночестве о болезни. После удалении всех из помещения, занимаемого больным, я заявил родственникам, что принужден буду принять полицейские меры и приставить часовых, если не будут исполняться мои распоряжения. Мне обещали снова никого не пускать, только просили не препятствовать исполнять некоторые религиозные обряды, которых не допустить я не имел нравственного права, тем более что характер болезни вполне уже выяснился. На следующий день, т. е. 3-го апреля, я застал толпу бухарцев, расположившихся среди сакли за пловом, между тем как больной был в бреду и ходил под себя; экскременты его были тут же в комнате зарыты в земле. Браться заболевшего офицера оправдывали сборище тем, что, по их закону, угощение полагается ввиду слабости больного, кроме того, они беспокоились, чтобы отец его не думал, что за его больным сыном плохо ухаживали. Утром 4-го апреля сарбазы сообщили казачьему офицеру и мне, что больному много лучше, но навестить его пока нельзя, так как мулла у него сейчас совершает молитвы. В этот же день я узнал, что больной умер еще накануне вечером, причем белье и платье умершего розданы тем, которые его обмывали. Оказалось, что родственники скрыли от меня факт смерти и собирались увезти тело умершего на родину в г. Бухару, из боязни, чтобы я не сделал вскрытия.
Ввиду слухов о приближающейся к нашей границе чумы, желая заблаговременно приучить туземцев к исполнению наших санитарных мероприятий и, так сказать, дисциплинировать их в медико-санитарном отношении, я 4-го апреля отнесся к келифскому беку, прося распоряжения похоронить тело умершего бухарского офицера не позднее суток. На следующий день утром я узнал, что на рассвете умершего плотно завернули в несколько одеял, обмотали веревками и, привязав к лошади сбоку седла, увезли для погребения в Бухару по распоряжению отца умершего, командира кордонного отряда бухарских войск, находившегося в то время недалеко от Келифа. Можно себе представить, какие последствия могли бы произойти, если бы это был первый случай чумы, при такой укупорке и перевозке тела на протяжении сотни верст в жаркое время года. В помещении, где умер больной, несмотря на запрещение, сарбазы продолжали тайно собираться, пока дверь не была заперта на замок и не был сделан строгий надзор за упомянутою квартирою.
2) 4-го апреля до меня дошли слухи, что среди бухарских солдат в Келифе есть труднобольной, и что один даже умер от какой-то скоротечной болезни. При медицинском осмотре сарбазов, больных не оказалось и старший унтер-офицер уверял, что у них все благополучно, больных нет и никто не умирал. Но так как ходили упорные слухи об труднобольном бухарском солдате, то я сделал подробный осмотр не только помещения, занимаемого сарбазами, но и соседних прилегающих, и в одной отдаленной заброшенной сакле нашел среди невообразимой грязи лежащим на земле исхудалого и истощенного сарбаза с сильными поражениями суставов и кровяными инфильтратами, цинготного происхождения. Обе ноги были в ранах, после операции какого-то знахаря, и покрыты грязными вонючими тряпками. Сакля, где находился больной, представляла собою темную большую яму, куда можно было с трудом проникнуть через небольшое отверстие, предназначенное для дверей. Потребовались энергичные меры, чтобы отправить больного на пароходе в Керкинский местный лазарет, куда он и был отправлен 9-го апреля.
3) В начале мая месяца, один из бухарских солдат заболел сильным трахоматозным конъюнктивитом, осложненным воспалением роговой оболочки. Ввиду несоблюдения как больным, так и окружающими его сарбазами рекомендованных мною правил предосторожности в смысле передачи болезни другим, я распорядился 8-го мая, в день ожидаемого прибытия парохода, отправить больного на излечение в Керкинский местный лазарет. Несмотря на мои требования и распоряжения начальника 2-го участка, прибывшего на пароходе, о немедленной доставке больного для отправления его по назначению, бухарцы, по обыкновению не отказываясь, под разными предлогами медлили с исполнением приказания, пока начальник 2-го участка не распорядился под конвоем казаков доставить на пароход больного сарбаза и его провожатого.
О многих других случаях уклонения и неисполнения санитарных мер и предосторожностей со стороны бухарских войск я умалчиваю, но и тех немногих, которые только что мною приведены, вполне достаточно, чтобы судить, какую опасность представляли бухарские сарбазы в случае появления чумы; присутствие их способствовало бы только развитию очагов.
В случае возникновения непосредственной опасности от чумы, на будущее время бухарские войска не должны быть привлекаемы на кордонную службу для охраны границы, разве только им можно было бы поручить развозку корреспонденции по карантинной части. Такого же мнения было и начальство, имевшее возможность непосредственно наблюдать службу бухарских войск.
См. также:
• А. М. Левин. Чума в Анзобе в 1898 г.
О чуме в Уральской области (1911, 1913):
• А. Ф. Пальмов. Моя командировка на чуму в Уральскую область в последнюю эпидемию
• Государственная Дума. Стенографический отчет: 21.I.1914
О Келифе и других населенных пунктах Бухары:
https://rus-turk.livejournal.com/669271.html
То же. - Отдельные оттиски. - СПб., 1900.
НАЧАЛО
Взвод бухарской пехоты. Начало XX в.
IV
Карантинный кордон на бухаро-афганской границе*. Состав войск кордонного оцепления и распределение их на границе. Управление войсками кордонной линии и продовольствие Келифского кордонного отряда. Водоснабжение. Бухарские войска. Их непригодность к сторожевой кордонной службе. Бухарские войска как очаг заразы в случае появления эпидемии.
* Некоторые сведения заимствованы из подробного рапорта Его Высочеству принцу Александру Петровичу Ольденбургскому комиссара Высочайше учрежденной Комиссии о мерах предупреждения и борьбы с чумною заразою генерал-майора Озеровского, ввиду того, что мне лично пришлось наблюдать и изучать кордонную линию только вблизи Келифа.
Для охраны границы в карантинном отношении, в начале февраля 1897 г. на громадном протяжении около 700 вер. по Амударье и Пянджу, от Бассаги до Шагона были расположены 24 поста формировавшейся тогда Амударьинской бригады пограничной стражи, приблизительно около 10 человек на каждом посту. На более важных постах было до 25 человек, на менее значительных 5-6 человек. Затем, для усиления карантинного кордона на упомянутом протяжении и устройства вновь на запад от Бассаги по песчаной степи, протяжением до 200 верст и на восток от Шагона до реки Ванча, протяжением около 250 верст, прибыли на границу по две сотни казаков Астраханского и Уральского полков и 12 рот бухарских пехотинцев (сарбазов). Впоследствии число чинов Амударьинской бригады пограничной стражи было увеличено и на кордон были высланы еще 60 человек бухарских «нукеров» - род милиции из туземцев.
Обе сотни астраханских казаков заняли кордоном правый фланг, и некоторая часть их - левый фланг линии; обе же сотни уральских казаков были распределены в центральной части линии полусотнями и взводами, хотя вначале расположены были пикетами между постами пограничной стражи.
Что же касается бухарцев, то 2 роты назначены были на правый фланг линии, 3 роты на левый, и остальные 7 рот и конные нукеры в центральной линии кордонной части. Сарбазы на центральной части афганской границы расположены были самостоятельными постами по 2-3 в промежутках между кордонными постами пограничной стражи, на равных один от другого расстояниях, 8-9 верст; каждый бухарский пост состоял из 8-12 чел. под начальством одного ефрейтора или унтер-офицера, который числился постовым начальником. На правом фланге, в степном участке они распределены редкими, но более сильными постами (в 10-25 чел.), рядом с астраханскими казаками. На левом фланге, до прибытия пограничной стражи, сарбазы занимали кордон по реке Пянджу самостоятельною цепью постов, с интервалами в среднем около 9 и численностью по 8-10 человек; астраханские же разведчики расположены были между ними двумя постами. В каждой бухарской роте состояло налицо по одному офицеру, обыкновенно живущему при центральном посту района, охраняемою ротою.
Вообще кордон на афганской границе состоял из частей войск очень разнообразных.
Управление всеми войсками кордонного оцепления, в состав которых вошла и пограничная стража, возложено было на начальника 1-ой Туркестанской линейной бригады, расположенной в укреплении Керки. Вся кордонная линия разделена на четыре участка, заведывание которыми поручено было штаб-офицерам - командирам отдельных войсковых частей, но с половины августа они заменены были штаб-офицерами - начальниками отделов Амударьинской бригады Отдельного корпуса пограничной стражи.
Обязанности начальников участков, указанные в «Наставлении войскам, выставленным для охраны против чумы» и утвержденные командующим войсками округа, заключались в нижеследующем: в избрании соответственного места для каждого кордонного поста, в определении его численности и в указании места для часового при оном; в назначении времени для высылки разъездов и направления оных и в производстве лично описания линии охраны участка; в наблюдении за размещением, благоустройством, внутренним порядком и чистотою на постах; за своевременным снабжением их продовольствием, водой, топливом, и в особенности за правильностью несения службы, результаты поверки которой должны быть каждый раз заносимы в установленные для сего «постовые тетради». Начальнику участка, кроме того, подчинялись и врачебно-наблюдательные пункты, расположенные в районе участка.
Взвод уральцев в Келифе помещался до половины июня в трех войлочных юртах, расположенных на сухом и относительно возвышенном берегу Дарьи, между таможнею и пограничным постом с одной стороны и врачебно-наблюдательным пунктом с другой. Тут же рядом в отдельной войлочной юломейке помещался и командующий взводом офицер. Люди спали на земле, покрытой камышевыми плетенками и кошмами, помещаясь по 10-11 человек в каждой юрте, но, вследствие ежедневных нарядов, число людей на самом деле оставалось меньше. Отсутствие дождей и постоянная теплая погода давали возможность держать верхнее отверстие юрты (тундюк) и боковые нижние стенки открытыми, поэтому воздух в юртах всегда отличался чистотою. Только невыносимая жара и частые ветры с песком представляли условия неблагоприятные, заставившие уральцев перебраться в освободившийся и рядом стоящий обширный караван-сарай, в саклях которого были даже со стеклами оконные рамы. Люди расположились просторно и спали на полу, устланном камышевой травой и камышевыми циновками.
Сарбазы размещены были рядом в глинобитных саклях, но без оконных рам, и спали также на полу.
Лучше всего помещались нижние чины пограничной стражи на посту, где они занимали две чистенькие сакли на самом берегу реки против таможни, от которой отделялись только узкой дорогой; спали пограничники на очень удобных сартовских кроватях.
Продовольствие казаков было вообще порядочное, хотя не столь хорошее и разнообразное, как на постах пограничной стражи, которые успели уже вполне устроиться. Баранину и говядину очень хорошего качества привозили два раза в неделю в базарные дни, равно как овощи и фрукты (виноград, персики, абрикосы, дыни, арбузы, гранаты и проч.), но привозимых продуктов еле хватало только для местной интеллигенции. Очень непродолжительное время был в Келифе мясник из сартов, который снабжал мясом всех, остальное же время как казаки, так и пограничники сами покупали для убоя скотину. Хлеб доставлялся казакам из сотни, расположенной за несколько десятков верст от Келифа, пограничники же сами пекли хлеб на посту; приходилось пользоваться неоднократно и туземными лепешками (чуреками), которые, между прочим, довольно вкусны.
Вообще, при доставке разных пищевых продуктов встречались большие затруднения, и на базаре буквально все бралось с бою. Осветительные припасы и разные колониальные продукты выписывались из Керки и доставлялись на пароходах.
Бухарские же нижние чины питались неудовлетворительно, вследствие недостаточно получаемых ими кормовых средств и от присущей вообще бухарцам бережливости, доходящей до скупости. Заботы о доставке съестных припасов у них не было, и они питались так же скудно, как и все туземцы. На бухарских постах, которые пришлось видеть вблизи Келифа, сарбазы и нукеры поселились в камышевых юртах, близ которых устроены были очаги для варки пищи и особого, местного типа печи, для печения лепешек (чуреков), употребляемых туземцами вместо хлеба.
Таким образом, главная численная сила кордона состояла из регулярной бухарской пехоты, которая по недостаточности служебной подготовки, по своим физическим и нравственным качествам далеко не соответствовала требованиям тяжелой сторожевой кордонной службы.
Бухарские войска, при сравнении с хорошо дисциплинированными и обученными европейскими войсками, представляют какую-то беспорядочную и плохо вооруженную толпу: солдаты всех возрастов, рядом с седым стариком совсем слабый 15-летний мальчик; никакой однобразной формы у бухарских солдат не существует, они в большинстве случаев стараются раздобыть что-либо из русского военного костюма, особенно ценятся погоны, эполеты, Анненские темляки, золотые и серебряные портупеи и проч. Солдаты, во время исполнения служебных обязанностей, обыкновенно надевают старые, поношенные мундиры от нижних чинов туркестанских линейных батальонов и других полков, при разноцветных шароварах и высоких, часто рваных сапогах; головной убор состоит из барашковой нашего пехотного образца, только больших размеров.
Офицеры одеваются в самые разнообразные формы, надевая погоны то капитанские, то штаб-офицерские, а иногда докторские и другие, смотря по тому, какие удастся приобрести. В Келифе, напр., бухарский ротный командир носил двубортный сюртук телеграфного чиновника, при офицерском серебряном шарфе и капитанских погонах одного из туркестанских линейных батальонов. Командующий же войсками на кордонной линии, батальонный командир носил бархатные шаровары с красными лампасами в подражание нашим генералам, а погоны надевал разные, от полковничьих до полного генерала включительно, и при этом Анненский темляк при шашке. Вне службы как солдаты, так и офицеры надевали чалмы, халаты и ходили в туфлях на босую ногу, большинство из них вообще одевались плохо.
Ружья [Подлинное описание в вышеупомянутом рапорте ген.-м. Озеровского.] бухарской пехоты разнообразные и разнокалиберные (в большинстве 7-линейные нарезные и гладкоствольные), большею частью негодны и опасны для стрельбы; многие из них без штыков, без курков, с помятыми дулами стволов и без прицелов; патроны состоят из слежавшейся пороховой мякоти и нередко без пуль; патронташи зачастую имеют гнезда менее калибра патронов либо по ветхости рвутся, не выдерживая веса уложенных патронов и т. п. Словом, многие сарбазы лишены возможности применять на деле столь могущественное при карантинной службе средство, как употребление в экстренном случае огнестрельного оружия.
Такое вооружение и снаряжение сарбазов лишает их не только возможности нести эту службу, но и подрывает в них доверие к самим себе и к своей правоспособности. Так, например, во время ложной тревоги в Келифе (предполагаемое нападение афганцев) ночью 20 мая, после нескольких выстрелов, сделанных казаками, все бухарские солдаты попрятались и не выходили из своего помещения, между тем как казаки и пограничники моментально в полном вооружении явились на берегу. Когда я спросил сарбаза, стоящего на часах, где у него хранятся пистоны, то он стал искать сначала в боковых карманах жилета, затем в голенище сапог, откуда и достал несколько штук пистонов, завернутых в бумажку.
Можно с вероятностью сказать, что если бы явилась непосредственно на кордоне опасность от чумы, то бухарцы не замедлили бы разбежаться с границы.
Выправки у солдат никакой: они старались перенять ее у наших солдат, но у них выходило как-то уродливо, какие-то никуда не идущие ужимки, гримасы и беспорядочные движения. При встрече, например, с русскими офицерскими чинами, солдат с ружьем на плечо отдает честь правою рукой, или часовой при приближении офицера, держа ружье к ноге, передает его в левую руку, а правую прикладывает к головному убору; бывали случаи, что бухарский солдат, сидя на лошади, при встрече с русским чиновником брал ружье на караул.
Об дисциплине, в нашем смысле слова, сарбазы не имеют ни малейшего представления; иногда в присутствии начальствующих лиц они сидят, поджавши ноги, но офицеры бухарские очень почтительны к русским чинам, и почтительность их доходит до курьезов. Так, мне приходилось постоянно ходить мимо караван-сарая, где помещались бухарцы, и офицер их часто имел обыкновение сидеть на площадке (террасе) перед саклей среди своих солдат в чалме, халате и в туфлях на босую ногу, лакомясь пилавом, но, завидев меня, всякий раз вскакивал и приподнимал правую сальную руку к чалме, низко при этом кланяясь, между тем как большинство солдат сидели и продолжали свою трапезу.
Службу часовых предписано было отбывать по правилам Устава гарнизонной службы, а секретов - порядком, указанным в Уставе о полевой службе, между тем как им неизвестны были и требования вышеназванных воинских уставов, а потому и приказания начальства не всегда в точности могли быть исполнены.
Ввиду представления начальника кордонной линии об неудовлетворительном положении карантинного надзора вследствие непригодности для этой службы бухарцев, зависящей, в свою очередь, от их неподготовленности и ненадежности, - последовало со стороны командующего войсками приказание: во-первых, установить бдительный контроль службы бухарских постов посредством возможно частых наших разъездов по границе и, во-вторых, принять настойчивые меры к обучению сарбазов обязанностям кордонной службы. Вследствие этого распоряжения начальник 2-го участка, в ведении которого находился в Келифе врачебно-наблюдательный пункт, для ознакомления сарбазов с элементарными постановлениями гарнизонной, полевой и кордонной службы подчинил сарбазские и нукерские посты ближайшим постам пограничной стражи, и в Келифе казачьему офицеру, вменив сим последним в обязанность проверять через свои разъезды и патрули службу бухарцев непрерывно днем и ночью, и о результатах заносить в постовые тетради; затем, приказано вахмистрам и унтер-офицерам пограничной стражи обучать обязанностям кордонной службы сарбазов и нукеров через их постовых начальников, при посредстве переводчиков из джигитов сей стражи.
Хотя, таким образом, совокупность всех означенных мер и подняла служебную подготовку бухарских пехотинцев, но все-таки признать существовавшую охрану афганской границы вполне надежною при непосредственной опасности невозможно. Перед закрытием кордонной линии, мне пришлось еще наблюдать, как бухарские солдаты, по одной и той же команде, исполняли все, что угодно, и делали самые разнообразные приемы; бдительность часовых тоже нельзя было назвать надежною.
Кроме того, дурное санитарное состояние сарбазов, их плохое содержание, окружающая их грязь, недоверие к нашей медицинской помощи, скрывание болезней, религиозный фанатизм и проч. представляли бы серьезные затруднения в случае появления эпидемии. За все время моего пребывания в Келифе никак нельзя было приучить и заставить бухарцев устроить правильно отхожие места, солдаты совершали свои естественные надобности везде, где попало, вблизи и кругом своего жилья, заражая таким образом воздух.
Какие затруднения встречались при желании улучшить санитарное состояние сарбазов и как они относились к нашей медицинской помощи, можно видеть из следующих примеров:
1) 29 марта келифские сарбазы перешли в другой караван-сарай, но в сакле, предназначенной для офицера, необходимо было приподнять пол, для чего насыпана была сырая земля толщиною в несколько вершков. Несмотря на мои указания об опасности, какой мог подвергаться офицер в случае перехода его в сырое помещение, он 30 марта переночевал на сыром полу и 1-го апреля заболел тяжелою формою малярии, при очень бурных симптомах со стороны нервной системы. Больной ни за что не давал исследовать свои железы, и только после удаления посторонних лиц он согласился на осмотр паховых областей; при чем, однако, родственники его старались тщательно закрывать одеялом его genitalia. Все лекарства, которые давались больному, он выплевывал и делал вид, что от них его рвет, за исключением хины, с которою он был раньше знаком. Хотя точно диагностировать болезнь в первый день заболевания трудно было [Походная бактериологическая лаборатория получена еще не была.], но несомненно, что мы имели дело с острою инфекционною болезнью. В виду этого мною было сделано распоряжение, чтобы у постели больного, кроме двух родственников за ним, никого из посторонних не допускали, объяснив при этом присутствовавшим сартам, что болезнь может быть передана окружающим. Родственники и остальные сарты по-видимому согласились с моими доводами, обещая все в точности исполнить, но каково было мое удивление и моего товарища, когда на следующий день мы застали больного в полусознательном состоянии, курящим среди толпы туземцев кальян, который затем, по принятому обычаю, передавался всем присутствовавшим. Сарты объяснили мне, что большое общество необходимо для облегчения страдания больного, чтобы он не думал в одиночестве о болезни. После удалении всех из помещения, занимаемого больным, я заявил родственникам, что принужден буду принять полицейские меры и приставить часовых, если не будут исполняться мои распоряжения. Мне обещали снова никого не пускать, только просили не препятствовать исполнять некоторые религиозные обряды, которых не допустить я не имел нравственного права, тем более что характер болезни вполне уже выяснился. На следующий день, т. е. 3-го апреля, я застал толпу бухарцев, расположившихся среди сакли за пловом, между тем как больной был в бреду и ходил под себя; экскременты его были тут же в комнате зарыты в земле. Браться заболевшего офицера оправдывали сборище тем, что, по их закону, угощение полагается ввиду слабости больного, кроме того, они беспокоились, чтобы отец его не думал, что за его больным сыном плохо ухаживали. Утром 4-го апреля сарбазы сообщили казачьему офицеру и мне, что больному много лучше, но навестить его пока нельзя, так как мулла у него сейчас совершает молитвы. В этот же день я узнал, что больной умер еще накануне вечером, причем белье и платье умершего розданы тем, которые его обмывали. Оказалось, что родственники скрыли от меня факт смерти и собирались увезти тело умершего на родину в г. Бухару, из боязни, чтобы я не сделал вскрытия.
Ввиду слухов о приближающейся к нашей границе чумы, желая заблаговременно приучить туземцев к исполнению наших санитарных мероприятий и, так сказать, дисциплинировать их в медико-санитарном отношении, я 4-го апреля отнесся к келифскому беку, прося распоряжения похоронить тело умершего бухарского офицера не позднее суток. На следующий день утром я узнал, что на рассвете умершего плотно завернули в несколько одеял, обмотали веревками и, привязав к лошади сбоку седла, увезли для погребения в Бухару по распоряжению отца умершего, командира кордонного отряда бухарских войск, находившегося в то время недалеко от Келифа. Можно себе представить, какие последствия могли бы произойти, если бы это был первый случай чумы, при такой укупорке и перевозке тела на протяжении сотни верст в жаркое время года. В помещении, где умер больной, несмотря на запрещение, сарбазы продолжали тайно собираться, пока дверь не была заперта на замок и не был сделан строгий надзор за упомянутою квартирою.
2) 4-го апреля до меня дошли слухи, что среди бухарских солдат в Келифе есть труднобольной, и что один даже умер от какой-то скоротечной болезни. При медицинском осмотре сарбазов, больных не оказалось и старший унтер-офицер уверял, что у них все благополучно, больных нет и никто не умирал. Но так как ходили упорные слухи об труднобольном бухарском солдате, то я сделал подробный осмотр не только помещения, занимаемого сарбазами, но и соседних прилегающих, и в одной отдаленной заброшенной сакле нашел среди невообразимой грязи лежащим на земле исхудалого и истощенного сарбаза с сильными поражениями суставов и кровяными инфильтратами, цинготного происхождения. Обе ноги были в ранах, после операции какого-то знахаря, и покрыты грязными вонючими тряпками. Сакля, где находился больной, представляла собою темную большую яму, куда можно было с трудом проникнуть через небольшое отверстие, предназначенное для дверей. Потребовались энергичные меры, чтобы отправить больного на пароходе в Керкинский местный лазарет, куда он и был отправлен 9-го апреля.
3) В начале мая месяца, один из бухарских солдат заболел сильным трахоматозным конъюнктивитом, осложненным воспалением роговой оболочки. Ввиду несоблюдения как больным, так и окружающими его сарбазами рекомендованных мною правил предосторожности в смысле передачи болезни другим, я распорядился 8-го мая, в день ожидаемого прибытия парохода, отправить больного на излечение в Керкинский местный лазарет. Несмотря на мои требования и распоряжения начальника 2-го участка, прибывшего на пароходе, о немедленной доставке больного для отправления его по назначению, бухарцы, по обыкновению не отказываясь, под разными предлогами медлили с исполнением приказания, пока начальник 2-го участка не распорядился под конвоем казаков доставить на пароход больного сарбаза и его провожатого.
О многих других случаях уклонения и неисполнения санитарных мер и предосторожностей со стороны бухарских войск я умалчиваю, но и тех немногих, которые только что мною приведены, вполне достаточно, чтобы судить, какую опасность представляли бухарские сарбазы в случае появления чумы; присутствие их способствовало бы только развитию очагов.
В случае возникновения непосредственной опасности от чумы, на будущее время бухарские войска не должны быть привлекаемы на кордонную службу для охраны границы, разве только им можно было бы поручить развозку корреспонденции по карантинной части. Такого же мнения было и начальство, имевшее возможность непосредственно наблюдать службу бухарских войск.
См. также:
• А. М. Левин. Чума в Анзобе в 1898 г.
О чуме в Уральской области (1911, 1913):
• А. Ф. Пальмов. Моя командировка на чуму в Уральскую область в последнюю эпидемию
• Государственная Дума. Стенографический отчет: 21.I.1914
О Келифе и других населенных пунктах Бухары:
https://rus-turk.livejournal.com/669271.html