По Амуру. Часть 2: Ульчский район
Формально мы и добрую половину прошлой части, от первого причала после Комсомольска-на- Амуре, ехали по Ульчскому району. Вот только там он был какой-то не очень-то ульчский: во второй трети 12-часового пути по мутной воде Амура на скоростном "Метеоре" нас ждут коренные народы и следы древних царств на прибрежных скалах.
Покинув Мариинское, где в 1854 году казаков Николая Муравьёва-Амурского встречали годом ранее обосновавшиеся на амурском берегу солдаты Геннадия Невельского, мчимся дальше. Следующую пару сёл "Метеор" проходит без остановок - они стоят в нескольких километрах от дороги и нескольких десятков километров от райцентра, хоть и придётся из него сдавать назад. Сами сёла, однако, весьма интересны - вот например Булава была основана в 1812 году, за полвека до прихода русских:
2.
И считается ныне столицей ульчей - коренных жителей амурских низовий. В Булаве (1,7 тыс. жителей) они составляют примерно половину населения, а значит здесь живёт четверть всего этого крошечного (2,7 тыс. человек) народа:
3.
"Метеор" обходит живописный Ауринский утёс:
4.
За которым показывается Савинское - здесь из 350 жителей на ульчей приходится около трети:
5.
Обратите внимание, что вид этих сёл куда более опрятный и зажиточный по сравнению с русскими деревнями. И нет, дело не в культуре и трудолюбии - ленивый русский человек на Дальний Восток бы просто не доехал, а о трудных отношениях сибирских народов с алкоголем все знают и без меня. Причина проще и печальнее: Восточная Сибирь и Дальний Восток в последние десятилетия воем воют от законов, лишающих людей возможности использовать "подножный корм". На Амуре таковым во все времена являлась рыба, на ней и богатели переселенческие сёла, а вот в наше время рыбачить так, чтобы не стать браконьером, тут можно максимум для праздничного стола. Для коренных малых народов же, тем более "ведущих традиционный образ жизни", законодательство делает исключение - ульчи или нанайцы рыбой могут свободно и питаться, и торговать. И в этом, конечно, есть смысл: рыбой жили они ещё при мамонтах, и если запретить им рыбачить - они за поколение исчезнут, рассеявшись по городам. Проблема не в том, что ульчам рыбачить можно, а в том, что русским в адекватных объёмах нельзя.
6.
Грузовички на берегу определённо ждут рыбацких лодок:
7.
А вот промелькнула турбаза, постояльцы которой машут "Метеору" руками:
8.
Самих ульчей я фотографировал в Богородском:
9.
У многих - приятные, добрые лица:
10.
Хотя поручиться на 100%, что в кадре именно ульчи, я не могу: выше по Амуру живут нанайцы (крупнейший из малых народов Приамурья), с левобережья заглядывают эвенки (мелкодисперсно рассеянные от Енисея до Охотского моря и здесь известные также как орочоны), а близ устья обитают нивхи - "евразийские индейцы", об уникальном происхождении и самобытной культуре которых я уже рассказывал на Сахалине. Нанайцев до революции называли гольды, эвенков - тунгусы, ульчей - мангуны (у переселенцев 19 века) или нгатки (у казаков в 17 веке), но их советские названия (в большинстве своём означающие просто "местные" на соответствующих языках) у русских быстро прижились. Нивхам повезло меньше - в обиходе их по-прежнему называют гиляки, хотя сами нивхи считают это слово обидным.
10а.
Ещё есть удэгейцы, живущие на горных реках Приморья, и орочи с реки Тумнин за Сихотэ-Алинем, а так же две крошечных общины сахалинских ороков (см. тот же пост, что о нивхах) - одни морские рыбаки и зверобои, другие - охотники, гонявшие добычу верхом на оленях. Ещё два народа - примкнувшие, только негидальцы из верховий Амгуни произошли от эвенков, а тазы из залива Ольги - от китайцев, когда-то бежавших с родных лёссовых плато в тайгу. Им было к чему примыкать: приамурские народы - наследники одной из самых удивительных культур, которой лишь чуть-чуть не хватило напряжения, чтобы стать одной из колыбелей цивилизации. Порядка 13 тысяч лет назад, в одно время с Индом или Нилом, Амур стал обрастать стационарными селениями. Очередное потепление тогда лишило местных охотников за мамонтами любимой добычи, и те, кто пережили голод, поняли, что вовсе не обязательно гоняться за едой по лесам и степям, а можно просто сесть у берега рек и ждать, пока еда сама приплывёт в руки. Так в рыбных местах стали возникать стойбища, но жители их столкнулись с новой проблемой: охотник мог поймать свою добычу и тут же её употребить, а вот лососевые путины случались раз в год, и хотя приходило рыбы несоизмеримо больше, чем могли бы съесть люди, ей всё равно нельзя было наесться на год вперёд. Так люди научились сушить, коптить и вялить рыбу, консервировать её в собственном жиру, добывать соль, а главное - делать герметичные ёмкости из обожжённой глины: керамику, первый на Земле искусственный материал, придумали около 13 тыс. лет назад именно рыбаки где-то между Амуром и островом Хонсю. Вокруг путины вертелась жизнь здешних селений, дополненная подспорьем в виде подлёдной рыбалки, охоты, морского промысла, собирательства и даже примитивного земледелия. Которое, впрочем, быстро забылось: климат делался всё мягче, технологии хранения рыбы - всё надежнее, а стало быть и тяжкий труд на земле себя уже не оправдывал. Не нуждались древнеамурцы и в металлах - из кости тоже отлично получались рыболовные крючки. Природа не послала на Амур такого вызова, ответ на который привёл бы к появлению городов, ремёсел и письменных законов, а потому здесь затянулся высокий каменный век. Породивший в том числе неповторимое искусство с характерными криволинейными узорами - кажется, высшее достижение того, что можно было сделать камнем по камню. И на опушке тайги воевали чжурчжэни и маньчжуры, утверждались технологии и государственные концепции из Китая и Кореи, свирепствовал Чингисхан, а в тайге жизнь шла своим чередом, разве что обогащаясь понемногу достижениями более развитых соседей. У нынешних народов Приамурья (кроме нивхов, негидальцев и тазов) близкородственные языки, схожая внешность, практически общее искусство, а обособились друг от друга нанайцы, удэгейцы, ульчи, ороки и орочи скорее по образу жизни и связанным с этими различиями культов.
11а.
В радиусе сотни километров от Хабаровска сохранилось множество петроглифов, а чрезвычайно выразительная Кондонская Венера уехала в Эрмитаж. Но на кадре выше - древняя личина из Николаевска-на-Амуре, а на кадре ниже - костюмы местных народов, так схожие с костюмами в музеях Ноглик, Южно-Сахалинска, Хабаровска или Владивостока. На одних и тех же витринах - наследие разных народов вперемешку, поэтому обращайте внимание на точки: зелёным я отметил вещи ульчей, синим - нивхов, красным - эвенков.
11.
Традиционной одеждой всех амурских народов служили халаты с полой на левом боку, у ульчей в летнем варианте называвшиеся капчума, а в зимнем - лэбэли. Обратите внимание на орнаменты - на этих столетних одеждах они почти такие же, как на личинах и петроглифах, вырезанных тысячи лет назад. Не меньше впечатляет материал - если праздничный костюм (на кадре выше справа) сделан из ткани (вероятно, китайской), то повседневную рабочую одежду амурские жители делали из рыбьей кожи - трудной в производстве, но прочной и непромокаемой. Из рыбы здесь научились получать натурально ВСЕ, как тундровые народы из оленя - вон на кадре выше ещё и бусы из рыбьих позвонков:
12.
Жители самых рыбных низовий, ульчи и были самым рыбацким из амурских народов. Тем не менее ходили они и на охоту, и даже, небольшими артелями, на морской промысел за Сихотэ-Алинь. У амурских народов была своя конструкция нарт, на которых сидели верхом или свесив ноги к полозьям. По сравнению с ненецкими нартами она кажется отсталой, но местные народы мало того, что ездили на собаках (которые послабее оленей), так ещё и упряжь их была несовершенной, так что работало животное не столь грудью, сколько шеей. Для сохранности которой, видимо, и кормили собак не с земли, а со специального столика уэйчу. Подавали на этот столик в основном юколу: для себя речные люди делали её из рыбьего мяса, а для собак - из спресованных рыбьих костей. Жили ульчи по большей части хуторами в 3-4 семьи, которые зимовали в общем хагду (срубной дом на столбах с двумя очагами и системой отопления из труб под нарами), а летом разуплотнялись в даура (домик из жердей и бересты) и генгга (на сваях). К оседлой жизни ульчи так привыкли, что у них даже не было переносных жилищ - аундя (охотничьи шалаши) или наму-аундяни (чумы морских зверобоев, крытые рыбьей кожей) делались из подручных материалов. Зато лодки у ульчей были на все случаи жизни - от берестяных дяи до деревянных утонгто. Арсенал рыбака состоял из пары дюжин инструментов, будь то невод (арга), ставная сеть (нэмда), снасть (куйтэли), багор (тэмули), острога (дёгбо) для ночного лова в свете факелов и многое другое. У морского зверобоя основным орудием служил гарпун (дарги), а ульчская охота была скорее сухопутной рыбалкой - не столько луком или копьём, сколько ловушками и самострелами. Ульчи принадлежали к десятку родов со звучными фамилиями (Тумали, Чорули, Баяусали, Вальдю, Ольча, Дечули, Килер, Бельды, Удзяли, Оросугбу, Ходжер, Джаксор, Дзятала, Пильдунча, Куйсали), группировавшимися в духа (союзы), но жить предпочитали малыми семьями, после женитьбы покидая родительский хагду.
В этом кадре, впрочем, всё нивхское, но ульчский быт выглядел не сильно иначе:
13.
На охотничьей витрине музея - предметы сплошь нивхов (в том числе копья къах) да эвенков (включая ружьё), а ульчский охотник представлен только меховой шапкой с парой наушников "дява", похожих на кошельки. Зато таёжное искусство в этом музее - почти исключительное ульчское, будь то берестяные туеса, резные хуни (ложки) и вазы или плетёная посуда:
14.
И конечно же узоры и орнаменты одежды, наволочек, платков, украшений.
15.
Куда ж в этом краю без шамана? Тут, правда, бубен нивхский, коврик эвенкский, а цветной ковёр нанайский. У ульчских шаманов помимо бубнов был ещё столб дару, по которому шаман лазил в иные миры в сопровождении верных аями (духов-хранителей, переходивших по наследству), а где-то там, за краем, каждый шаман имел дюасу - магическое хранилище, в котором сберегал души младенцев. Ульчские шаманы делились по уровням - одни могли помогать лишь себе, другие - только близким, самые могущественные - всем.
16.
Мир ульчей делился на Бакт (Небо), Муна (Землю) и Буни (нижние сферы). И собственно боги (ба) во главе с демиургом Ундё жили на небе, однако люди больше боялись и чтили земных эдени - хозяина лесов На и хозяина вод Тэму. С ними был связан адау - культ близнецов: считалось, что если человек родился в двух экземплярах, значит он угоден и тому, и другому. Вот в кадре предметы культа: посуда для кормления водяных духов (1), скульптуры духов аяни (2; помощник шамана), ингдавла (5, 4), бучу (3; помощник охотника и рыбака), кальдями (6; остроголовые великаны, которые могли и помогать, и преследовать) и дуэнмени (9). Справа - ещё один калдями и нивхские ритуальные ковш и ложка. А вот внизу - ошейник ритуального медведя: у всех народов бассейна Японского моря, включая айнов (см. Сахалин) был Медвежий праздник, являвший странный эрзац человеческих жертвоприношений. Медвежонка, убив его мать, похищали зимой из берлоги, растили в доме среди людей, холили и лелеяли, а через пару-тройку лет наряжали, водили в гости, кормили до упора... и выведя на круг, расстреливали. Идея ритуала была в том, что медведь становился членом общины, и отправлялся на тот свет ходоком к высоким духам. Последний медвежий праздник на материке проводили в 1968 году нивхи.
17.
О культуре ульчей очень подробно рассказано здесь, но теперь, конечно, вся она лишь достояние музеев: ульчи давно крещены, перешли на русский язык, и выделяется скорее внешностью да доступом к рыбе. Так что теперь вообразим, будто всё это мы прочли, сидя в тёплом салоне "Метеора", и вновь выйдем в ветреную, туго набитую мужиками курилку. Впереди Богородское - большое село (3,5 тыс. жителей), центр Ульчского района:
18.
А для нас - середина пути: покинув Комсомольск-на-Амуре в 7:40, сюда "Метеор" прибывает в 14:30. Голос из динамиков призывает всех пассажиров покинуть салон без вещей - теплоходу и команде нужно заправиться.
19.
На сопках за просторным ветреным заливом блестит стальной проволокой дорога - здесь на ней даже асфальт, дай бог несколько километров. Напротив дебаркадера - гостиница "Пять звёзд", фактически представляющая собой автовокзал: этот бренд по всему Хабаровскому краю, где только есть дороги, объединяет автобусные перевозки и гостиницы со скидкой в 2-3 раза для обилеченных. До Комсомольска-на-Амуре отсюда автобусом ехать 9-12 часов - определённо дольше, чем на "Метеоре".
20.
На холме, с которого снят кадр выше - воинский памятник:
21.
А за ним старая корявая роща - на месте плакатов легко представить резной дару да шамана, вслепую пляшущего среди цепких ветвей:
22.
Дороги после дождя раскисли по щиколотку, однако у домов и тротуаров Богородского вполне опрятный вид.
23.
Но в общем тут всё плохо - за постсоветские годы село ужалось на треть (с 5 до 3,5 тыс. жителей), а район - вдвое (с 28 до 14 тыс.). Его фактическим центром давно уже сделался маленький порт Де-Кастри со старым маяком Клостер-Камп, руинами советских батарей и новым терминалом (читай - гигантской колонкой посреди моря) для сахалинской нефти:
23а.
Богородское основали забайкальские казаки в 1856 году на месте ульчского стойбища Тенча ("Заповортное") рода Хонджер. Вероятно, поселенцы перебрались к ним с другого места - амурских сплавов, в ходе которых русские люди заняли эти берега, в тот год не проходило. В 1872 году к казакам (к тому времени выделившимся в Амурское войско) добавились старатели Удыльского прииска, но золотая лихорадка сошла быстро, и к началу ХХ века в Богородском было всего три десятка дворов. Наконец, в 1933 году в первородной административно-территориальной чехарде Дальнего Востока Богородское стало центром Ульчского района, и видимо с тех времён ещё стоят деревянные дома на его главной улице:
24.
Где-то в верхней части села есть Казанская церковь (1998), а здесь - тенистый парк с ещё одним мемориалом Великой Отечественной (а не Гражданской, как я сперва подумал) войны:
25.
С одной стороны - деревянная администрация, больше похожая на Дом культуры:
26.
С другой - деревянный Дом культуры, больше похожий на администрацию:
27.
Весьма симпатичный памятник советского деревянного зодчества. Дойдя до него, я решил спускаться назад к пристани - и застрять тут, в 3-4 часах пути от Николаевска, ни малейшего желания не было, и в одежде для ветреной палубы гулять было откровенно жарко.
27а.
Народ с "Метеора" в основном слонялся по берегу, курил да переговаривался по мобильникам, пока позволяла сеть.
28.
"Метеор" в это время на соседнем причале проходил бункеровку - по-сухопутному говоря, заправку, которую делал подъехавший на причал бензовоз:
29.
А насытившись - пошёл к дебаркадеру задним ходом:
30.
Богородское кажется серединой, но хронологически нам осталась скорее треть пути - до прибытия сюда мы 7 часов шли из Комсомольска, а от отправления до Николаевска остаётся 4 часа:
31.
Богородское провожает пятиэтажками, школой, котельной, среди которых я безуспешно высматривал церковь:
32.
7 часов пути, то есть 350-400 километров - это много. Пейзаж здесь начинает ощутимо севернеть:
33.
Лес становится более хвойным, на горах проступают гольцы:
34.
По правому борту тянутся скалы - их название не подписано на доступных мне картах:
35.
Но пожалуй, здесь красивейшее место Амура от Комсомольска до Николаевска:
36.
37.
А у гор - совершенно вулканические силуэты. Амур ограничивает с севера Сихотэ-Алинь, миллионы лет назад бывший той же Камчаткой.
38.
В прибрежной зелени промелькнуло вот такое сооружение из катера, понтонов и жилых вагончиков. Это передвижной рыбзавод, речная плавбаза, вставшая на изготовку в ожидании путины - далеко не последний на нашем пути. Немалую часть пассажиров "Метеора" составляла вахта, ехавшая на подобные рыбзаводы. Многие из этой вахты - жители окрестных сёл, вместо рыбалки на себя устраивающиеся наёмными рыболовами. По крайней мере те из них, с кем я общался на борту, условиями и зарплатами были вполне довольны, тем более работают они легально (хотя и немного на себя, более чем уверен) и на рыбзаводах им не приходится думать о том, куда сбыть уловы. Однако далеко не все, кто нуждается в рыбе, могут устроиться на рыбзавод.
39.
Ещё один, заброшенный стационарный рыбзавод я увидел в следующем селе (700 жителей) с неожиданным на Амуре названием Сусанино. О том, откуда оно взялось, я слышал разные мнения - то ли переселенцы, высадившиеся на этот берег в 1894 году, были из Костромской губернии, то ли того, кто предложил ехать в такую глушь, по прибытии прозвали Сусаниным. Я же думаю, что "то самое историческое лицо, которое положило жизнь за царя и было воспето в опере Глинки" тут и вовсе не при чём - в конце концов и фамилия костромского героя откуда-то происходит.
40.
Надо заметить, по мере приближения к устью и русские сёла выглядят как-то живее и опрятнее, чем тот депресняк, мимо которого ехали мы в прошлой части. Больше фотографий из Сусанино, в том числе зимой и золотой осенью, есть у
dkphoto.
41.
Сусанинский дебаркадер - чуть в стороне от села:
42.
Под скалами правого берега рыбаки замерли в ожидании путины - как говорили мне на борту, кета должна пойти буквально со дня на день:
43.
А вот странноватый сюжет - уж не знаю, паводком закинуло эту лодку сюда или волной:
43а.
Слева - всё те же мари, тянущиеся к туманным сопкам:
44.
Здесь - самый короткий перегон на всём маршруте, всего-то полчаса пути. От Сусанино уже видна гора над следующей пристанью Тыр за китайской границей:
45.
Конечно, имеется в виду граница империи Цин до 1858 года, отменённая Айгунским договором и Пекинским трактатом. Да и тогда бывшая сугубо номинальной: граничить в этой стороне Китаю было просто не с кем - формально пекинские монархи считали своим владением Сахалин, а фактически дальше деревеньки Боли против устья Уссури ничего не контролировали. Напротив Тыра, однако, в Амур впадает последний крупный приток Амгунь, а само село встречает грозным отвесным мысом - вид его с другой стороны запечатлён на заглавном кадре:
46.
Этот мыс - самое исторического место всего нашего маршрута. Ещё Семён Ремезов, автор "Чертёжной книги Сибири" на рубеже 17-18 веков отметил устье Амгуни странной надписью: "До сего места царь Александр Македонский доходил и ружьё спрятал и колокол оставил на память людям" - но прежде, чем смеяться, не стоит забывать, что в те времена Александр Македонский воспринимался этаким православным крестоносцем, и надпись Ремезова была ни чем иным, как манифестом восточной экспансии Третьего Рима. Теперь мыс венчает пушка Мотовиллихинского завода в Перми, отлитая в 1869 году и поставленная тут в Гражданскую войну на случай японского вторжения. Ствол ей, правда, отпилили на металлолом, не знаю точно, в какие годы:
46а.
Но для монументов Тырский утёс - вообще не счастливое место. Первыми начертить свою северную границу по Амгуни придумали, видимо, чжуржэни - ближайшая родня приамурских народов, рискнувших выйти из уюта каменного века в беспокойную степь. Древние мохэ были столь суровыми кочевниками, что не признавали даже скотоводства, разводя лишь коней под седло. В 698 году с помощью корейских купцов, ремесленников и чиновников они построили государство Бохай на территории нынешнего Приморья, твёрдо простоявшее на ногах пару веков и низвергнутое в 928 году киданями - наследниками гуннов и предтечами монголов. В следующие пару веков на осколках Бохая сплотились чжурчжэни, союз племён под знаменем вождя Агуды, провозгласившего Золотую династию, что на его языке звучало как Анцунь, а по-китайски как Цзинь. В 1113-15 годах чжуржэни быстро поквитались с киданями, а потом недолго думая покорили Северный Китай. Но их власть продлилась лишь столетие: киданей сменили монголы, и в 1215 году Цзинь одной из первых познала на себе, кто такой Чингисхан. Дальше Потрясатель Вселенной двинулся на запад, а вот на востоке довёл дело до Южно-Китайского моря его внук Хубилай. Свою империю Юань со столицей в Пекине он провозгласил в 1271 году, однако ещё до того вся бывшая империя Цзинь была объявлена частью его владений. В 1263 году монгольская экспедиция спустилась по Амуру и обозначил Тырский утёс как Ставку маршала восточных походов. На этом присутствие империю Юань здесь и закончилась, а от Ставки сохранились в лучшем случае черепки и обломки на пыльной витрине музея в Николаевске:
47.
Да и то, безусловно, не все - следующий китайский визит в устье Амгуни состоялся в 1411-13 годах. На этот раз - действительно китайский: в 1368 году Юань сменила династия Мин вполне себе этнических ханьцев. До северных рубежей внимание императора дошло далеко не сразу, но вот в начале 15 века влиятельный евнух Ишиха, скорее всего сам этнический чжурчжэнь, организовал новую экспедицию вниз по Амуру. Сами эти низовья были известны Минскому двору как Нуэргань, земля маньчжурского племени нургалов, которых и планировалось привести в подданство пекинского двора. Спустившись с тысячей воинов на 25 судах, Ишиха построил на Тырском мысу буддийский храм Юннин-Сы с деревянными стенами и каменным декором, провозгласил над нургалами власть богдыхана до скончания века да уехал восвояси, а нургалы лишь руками развели "что это было?" и разломали храм. В 1433-35 годах Ишиха вернулся с вдвое большими силами, на этот раз поговорил по душам с нургальским вождём и короновал его по китайскому обряду, что, конечно, туземцам явно понравилось больше. Здраво рассудив, что ходить в его храм тут всё равно будет некому, на этот раз Ишиха воздвиг небольшую пагоду, или скорее межевой столб. Дальше династию Мин сменила династия Цин, которую установили маньчжуры - "внучатые племянники" чжурчжэней, на войну с китайцами и джунгарами созвавшие всю дальнюю родню. В том числе - тех же нургалов, уже не вернувшихся на Амур. Нога китайца не ступала здесь ещё полтысячи лет, однако пагода Ишихи на Тырском утёсе встречала и солдат Геннадия Невельского, и казаков амурских сплавов - вот такой успел её запечатлеть в 1854 году исследователь Георгий Пермикин:
47а.
Раскурочили стелу в итоге, скорее всего просто на строительный камень, русские крестьяне, обосновавшиеся под Тырским мысом в 1891 году. Хотя и принято считать, что они её торжественно сбросили в речную пучину, и это вселяет надежду: под Тырским мысом глубочайшее место Амура, до дна 50-60 метров, так что вполне может быть, что уникальный для России памятник китайского зодчества 15 века так и валяется в толще ила. Зато уцелели Тырские стелы, которые в том же 1891 году привёз во Владивосток, где и теперь они стоят в музее, верхнеудинский купец Михаил Шевелёв. Правая стела с надписью по-китайски "Ом Мани Падме Хум" была сделана в 1433 году, а вот левая стела 1413 году куда интереснее - те же самые слова высечены на ней на 4 языках: китайском, монгольском, тибетском и чжурчжэньском, письменность которого из 720 самобытных иероглифов была создана министром Гюшеном (в китайской традиции - Ваньань Синь) с воцарением над Китаем династии Цзинь. Но о дальнейших событиях я уже рассказал, и 6 иероглифов на стеле - последняя известная науке надпись по-чжурчжэньски:
48.
...Ещё одна стела стоит в селе, но она уже из другой эпохи:
49.
Нынешний Тыр - в общем-то небольшое село (500 жителей). Больше фотографий с его улиц и мыса есть здесь:
50.
Но по ощущениям, размеру посадки и высадки, количеству людей, машин и лодок у берега оно кажется на всём маршруте вторым после Богородского:
51.
И дело тут, скорее всего, не столько в забытых культурных слоях, а только в том, что сюда в те дни уже начала доходить путина:
52.
Признаков которой всё больше и больше с каждым километром ниже по реке:
53.
В следующей части наконец достигнем Николаевска-на-Амуре и начнём знакомство с этим весьма загадочным городом.
ПРИАМУРЬЕ (2018-20)
Дальний Восток-2018. Оглавление.
Байкало-Амурский маршрут (2020). Оглавление.
Средний Амур (2018)
Благовещенск. Амур.
Благовещенск. Зея.
Благовещенск. Старый город.
Благовещенск. Окраины.
Биробиджан.
Хабаровск. Амурский утёс.
Хабаровск. Вокзал, Военная гора и общий колорит.
Хабаровск. Улица Муравьёва-Амурского.
Хабаровск. Дома и улицы.
Хабаровск. Мост и база КАФ.
Нижний Амур (2020)
Комсомольск-на-Амуре. Вокзал и Амур.
Комсомольск-на-Амуре. Проспект Ленина и Дзёмги.
По Амуру. Комсомольск - Мариинское.
По Амуру. Ульчский район.
По Амуру. Окрестности Николаевска.
Николаевск-на-Амуре.
По Амуру. Чныррах и устье.