Моя философия. Трансцендентальный тринитарный реализм. - 23
Моя философия. Трансцендентальный тринитарный реализм: (1), (2), (3), (4), (5), (6), (7), (8), (9), (10), (11), (12), (13), (14), (15), (16), (17), (18), (19), (20), (21), (22).
Таким образом, если мы рассматриваем процесс эволюции живой природы как процесс «актуализации бытия», то нам нужно понимать, почему эта «актуализация бытия» происходила именно в единичных материальных вещах - каковыми являются все живые существа, включая человека. И Аристотель объяснил это тем, что только в единичных материальных вещах (а не в каких-то других «формах материи») бытие как «единство само по себе» может существовать уже как наличное «единство само по себе». А это наличное «единство само по себе» - уже как наличное бытие, сущее бытие - Аристотель определил через непрерывность существования и движения материальных тел в пространстве и времени. И поэтому далее я решил обратиться к рассмотрению вопроса о том, что есть пространство и время. Без решения и изложения этой проблемы в рамках нашей метафизики и философии мы ничего не поймем в том, что есть наш мир.
Это во-первых. Во-вторых, очевидно, без ответа на этот вопрос мы не сможем продвинуться и в понимании того, что есть форма. У Аристотеля (как и у меня) «форма», конечно, уже не есть «геометрическая форма» или «пространственная форма», а есть (как и у меня) важнейший момент бытия единичных вещей - «общая природа» множества единичных вещей одного вида. Однако единичная вещь - это, прежде всего, материальная единичная вещь, которая существует в пространстве, и поэтому ее пространственная (геометрическая) форма есть важнейшее проявление ее формы как ее «природы».
В самом деле, ведь единичные вещи мы определяем - то есть определяем их видовую природу - в первую очередь, по тому, как они выглядят, и их пространственная форма есть важнейший момент в том, как они нам явлены и чем они отличны от других единичных вещей другого вида или рода. Мы отличаем людей от лошадей или кошек, а кошек - от львов или тигров, в первую очередь, по их внешнему виду, и, в первую очередь, через то, какую пространственную форму имеет их тело, как они существуют в пространстве. Строение материального тела единичных вещей (или каких-то частей их тела - лап, ушей, хвоста) - то есть, говоря языком моей философии, их модуса бытия вещей-как-материи - есть, в первую очередь, строение пространственное, то есть их пространственная (геометрическая) форма. А вторым важным критерием при различии нами видов животных или каких-то других единичных вещей является их движение, то, как как они существуют и двигаются в пространстве - например, мы отличаем птиц от других животных по тому, что они способны летать, а животных отличаем от растений по тому, что первые способны к самостоятельному движению в пространстве, а вторые нет. А значит, без понимания природы движения и природы пространства и времени мы ничего не сможем понять в том, что есть единичные вещи как вещи материальные, в своем модусе вещей-как-материя.
Наконец, в-третьих, пространство-время, очевидно, существуют по-разному, как две реальности: как некая объективная реальность действительного мира вещей, в которой существуют и движутся все материальные вещи, и как реальность нашего сознания и разума - то есть как геометрические и математические представления нашего разума. И здесь мы находим один из сложнейших вопросов для философии - как пространство и время, в качестве двух этих совершенно разных реальностей, соотнесены друг с другом. То есть как пространственная форма материальных вещей и их движение в объективном действительном мире соотнесены с геометрическими и математическими представлениями нашего разума, - которые, как мы понимаем, существуют совершенно отдельно от эмпирического опыта и составляют некий особый умопостигаемый мир (мир математики и геометрии как особых научных дисциплин, которые, в отличие от других научных дисциплин, никак не соотнесены с опытом, то есть не выводятся из эмпирического опыта и не требуют доказательства и проверки правильности своих утверждений, теорий и построений путем опытов и экспериментов).
Но если то пространство и время, в которых существуют и движутся материальные вещи действительного мира, есть какая-то часть объективного материального мира, то пространство, которое изучают геометрия и математика, очевидно, есть реальность нашего сознания и разума. А значит, речь идет о том, как для нас существуют пространство и время как реальности двух различных модусов нашего собственного бытия - в нашем модусе вещи-как-материя, который существует как материальная вещь в действительном мире среди других материальных вещей, и в нашем модусе вещи-как-субъекта, который есть наше сознание и разум, посредством которых мы - уже в формах этого сознания и разума - воспринимаем и познаем действительный мир вещей.
Иначе говоря, решение проблемы пространства и времени, существующих как две разные реальности, позволяет нам подойти к решению другой важнейшей - главной - задачи всей моей философии: к осуществлению синтеза философии Аристотеля с философией Канта. У Аристотеля есть метафизика и онтология вещей, но проблемы гносеологические - как мы познаем объективный мир вещей с помощью нашего сознания и разума - в философии Аристотеля проработаны очень слабо. Для Канта, напротив, главной проблемой стала проблема познания, и, очень тщательно изучив деятельность нашего сознания и разума - то есть нашего модуса вещи-как-субъекта, Кант почти полностью исключил из своей философии всякую метафизику и онтологию (их в философии Канта по сути нет вовсе, у него даже материи и нашего материального тела нет).
И главная задача моей философии - провести синтез онтологии Аристотеля с гносеологией Канта (предварительно исправив ошибки того и другого), когда кантианский гносеологический субъект превратится лишь в один из модусов бытия человека - в вещь-как-субъект, в человека-как-субъект, который, как один из трех модусов бытия вещи, тем самым обретет свое онтологическое измерение и место - в рамках более общей метафизики и онтологии вещей. И понятно, что проблема пространства и времени в решении этой задачи является ключевой - то есть она может дать ключ к такому синтезу философии Канта с философией Аристотеля.
И поэтому в десятой части изложения моей философии я обратился к рассмотрению этого сложнейшего и важнейшего для всей философии вопроса: что есть пространство и время? Без изложения моего решения этой проблемы двигаться дальше в изложении моей метафизики и онтологии вещей представлялось уже затруднительно.
10. Пространство и время для философии как "объективная реальность" (16 постов): (1), (2), (3), (4), (5), (6), (7), (8), (9), (10), (11), (12), (13), (14), (15), (16).
То есть главная проблема здесь состоит в том, что пространство и время - как, впрочем, и почти все остальное в нашем мире - это достаточно сложная реальность, и для правильного понимания природы пространства и времени нужна правильная философия. Ни математика, ни физика сами по себе такого понимания дать не могут - это может сделать только философия. И моя философия и дает такое понимание.
И первое, что здесь нужно осознать, что геометрическое пространство, обладающее своими логико-математическими свойствами, - которое изучает математика и геометрия и которое существует в нашем разуме, - не тождественно тому эмпирическому, действительному пространству-времени, в котором находятся и движутся тела. Это разные реальности - и это нужно четко понимать. С другой стороны, теорема Пифагора - согласно которой в прямоугольном треугольнике квадрат длины гипотенузы равен сумме квадратов длин катетов - не выводится нами из эмпирического опыта. То есть нам не нужно измерять длины сторон каких-нибудь прямоугольных треугольников в мире действительных вещей - например, при измерении участков земли, при строительстве домов или в инженерном строительстве - чтобы вывести теорему Пифагора или убедиться в ее правильности.
Теорема Пифагора, как и все наше математическое и геометрическое знание, выводятся из нашего разума. И поэтому главный философский вопрос здесь: почему действительный мир вещей, который вроде бы существует совершенно независимо от нас и нашего разума, оказывается в соответствии с теми математическими теоремами и построениями, которые мы делаем в математике и геометрии в нашем разуме и исключительно из самого этого разума, не прибегая ни к какому опыту? Кант дал почти правильный ответ на этот вопрос, но все же немного ошибся - правильный ответ на этот вопрос дает только моя философия.
Но у этой проблемы пространства-времени - в отличие от многих других философских проблем - есть существенный «бонус»: над этой проблемой издавна думали лучшие умы человечества, а затем, с появлением современной физики и ее развитием, и тайна пространства-времени начала потихоньку приоткрываться - пока она не открылась мне полностью. И поэтому для того, чтобы показать, в чем состоит мое решение этой проблемы и почему это решение является единственно возможным и истинным, я счел, что лучше сначала будет показать, как эта проблема постепенно приоткрывалась на протяжении всей истории философии до наших дней. Это слишком важная проблема для философии, чтобы спешить с изложением ее решения.
И первыми, кто понял, что с этим пространством-временем «что-то не так», конечно, были греки. Нет, я имею в виду не Пифагора и пифагорейцев, которые - видимо, потрясенные тем, что мы можем математические и геометрические свойства действительных вещей, существующих независимо от нас самих, знать и познавать заранее, исключительно с помощью нашего разума - решили, что в числах и математике кроется какая-то величайшая мистическая тайна Вселенной, после чего превратили математику и числа даже не в философию, а в тайное гностическое учение для «посвященных».
Я имею в виду Парменида и элеатов, которые отчетливо осознали и очень ясно высказали, что мы не можем помыслить движение. Мы можем наблюдать движение вещей в действительном мире, в котором движется все - люди, кони, реки или морские волны, Солнце или Луна. Мы можем двигаться сами - отдельными частями нашего тела или целиком перемещаясь в пространстве среди других вещей. Мы можем мыслить - и наша мысль и наше мышление также есть некое движение, так как они происходят во времени. Но вот когда мы пытаемся рационально помыслить и описать движение вещей в действительном мире - мы (наш разум) сталкиваемся с серьезнейшими проблемами и противоречиями.
Отсюда, собственно, тезис элеатов, что «движения нет». Ведь для них бытием обладало только то, что мы можем помыслить. А если мы не можем без противоречий в разуме помыслить движение - то его и нет. И отсюда же известные апории Зенона, ученика Парменида (о летящей стреле, об Ахиллесе, догоняющем черепаху, и другие), в которых он пытался показать, что помыслить движение без противоречий мы не можем.