«Исторические очерки» М.Венюкова. 3. Дела дальневосточные
[М. И. Венюков]. Исторические очерки России со времени Крымской войны до заключения Берлинского договора. 1855-1878. Том 1. - Лейпциг, 1878.
Другие части:
• Перемены в составе русской государственной области: Замирение Кавказа (1), Завоевание Средней Азии (2), Дела дальневосточные (3).
• Заселение вновь приобретенных земель (4).
• Политическое объединение окраин: Финлядия, Прибалтийский край, Литва (5), Польша, Украина, Бессарабия, Новороссия, Крым (6), Кавказ (7), Туркестан (8), Киргизские степи, Сибирь и Дальний Восток (9).
Е. Е. Мейер. Селение Тыр на правом берегу реки Амур. 1857
Переходя от Западной Сибири к Восточной, мы можем прежде всего сказать, что на обширном протяжении границ последней с Монголиею не произошло никаких перемен противу тех условий, которыми были определены государственные рубежи России и Китая в 1728 году. Те же столбы означают границу от Шабин-Дабага до Аргуни, какие были поставлены в 1728 г. Колычевым, Глазуновым и другими спутниками графа Рагузинского. И хотя в 1857 году золотопромышленник Пермыкин предлагал присоединить к Иркутской губернии бассейн Косогола, как не принадлежащий будто бы китайцам, но этого не случилось, и Аргунь от Абагайту до Стрелки осталась государственным рубежом в Даурии, как было условлено еще в 1689 году Головиным в Нерчинске. Но на Амуре нам удалось достигнуть отмены Нерчинского трактата и присоединить не только весь левый его берег, но и обширную страну по правому, между Усури и Японским морем. Это приобретение было последствием воли императора Николая, еще в генваре 1854 года, по представлению генерал-губернатора Восточной Сибири Муравьева, решившего занять Амурский край, который, несмотря на свои природные богатства, оставлен был в небрежении китайцами и заселен ими всего в одном месте, да и то очень слабо. В 1854-55 годах заселены были низовья реки, вовсе не подвергавшиеся наблюдению китайцев, а в 1857 году и верховья ее, от Стрелки до Хингана. Затем 16 мая следующего 1858 года заключен был Муравьевым Айгунский договор, по которому Китай формально признал левый берег Амура нашим владением, а через два года, в Пекине, Игнатьев добился утверждения за нами и Усурийского края. Это приобретение, величиною в 11.000 кв. миль, есть важнейшее из всех, сделанных русским народом не только во второй половине XIX века, но и вообще в этом столетии, и если еще нашим современникам может казаться, что Кавказ, Польша и Финляндия важнее, то потомки, конечно, скажут противное. Ни Финляндия, ни Польша, ни Закавказье никогда не станут чисто русскими землями, между тем как для Амура достаточно было бы 25-50 лет, чтобы составить одну из самых цветущих, вполне русских провинций, когда бы он был поставлен в условия столь же благоприятные для заселения, как, напр., Калифорния или Австралия. И если этого доселе не случилось, несмотря на то, что с первого появления нашего на амурских водах прошло уже 24 года, то о причинах такой неудачи мы упомянем ниже. Здесь же заметим, что во всяком случае до настоящей минуты (1878) у нас еще никто не оспаривал ни сполна, ни даже частию, тех 11.000 кв. миль, которые мы приобрели в 1854-60 годах.
Присоединение Амура так резко отличается от всех других завоеваний, совершенных Россиею в XIX веке, что заслуживает особой характеристики, как пример того, что может сделать одна сила ума и воли, без больших материальных пожертвований. Во-первых, завоевание это было бескровным. Ни один выстрел не раздался за все время действия наших войск в новом краю; напротив, занятие шло при непрерывных мирных сношениях с китайцами и туземцами. Даже число войск было чрезвычайно ограничено, никогда не превосходя трех батальонов, так что теперь для охраны новых владений мы употребляем вдвое более солдат, чем их было при завоевании. Это служит лучшим доказательством государственного ума Муравьева, умевшего понять слабость Китая и искусно воспользоваться ею. Во-вторых, завоевание это ничего не стоило России деньгами до самого заключения Айгунского договора. Амурский капитал, на который падали расходы по экспедициям, весь составлен был из экономии по управлению Восточной Сибирью, в чем опять нельзя не видеть важной заслуги Муравьева. В-третьих, идея о занятии Амура привела к освобождению более 70.000 человек из горнозаводского рабства, потому что, под предлогом усиления состава Забайкальского казачьего войска на случай войны с китайцами, Муравьев еще в 1851 году успел выпросить у императора Николая увольнение из горного ведомства всех крестьян, приписанных к кабинетским заводам Нерчинского округа. Из этих людей вышли потом первые поселенцы Амурского края. В-четвертых, занятие Амура совершилось во время войны России с сильною коалициею европейских держав и было ведено так искусно, что плававший в Тихом океане англо-французский флот нисколько не повредил совершавшемуся делу заселения далекого от России края и даже получил отпор, когда попробовал сделать высадку в заливе Декастри. Воспомним при этом, что у главного деятеля во всех этих событиях, Муравьева, были сильные враги в Петербурге, вроде графа Нессельроде, противившегося самой идее присоединения Амура, или графа Путятина, громко уверявшего, что Амур - болото. Эти внутренние враги были для Муравьева опаснее внешних, и потому не раз говорилось, что Амурский край завоеван не на Амуре, а в Петербурге. Заметим, что у императора Александра II достопамятный генерал-губернатор Восточной Сибири не пользовался тем личным расположением, как у его отца, и, наградив Муравьева лично титулом графа Амурского за Айгунский трактат, он сильно оскорбил его, не дав должных наград его подчиненным, которых этот энергический, честный и дальновидный человек мог удерживать на службе в диком краю только ценою внимания к их трудам и лично сам называл не подчиненными, а сотрудниками.
Впрочем, и в ходе занятия Амура были темные стороны, не воровство вроде кавказского, не наглое шарлатанство и эксплуатация казны и туземцев, вроде туркестанских, а военный произвол, бесконтрольность полицейской власти и тяжелые натуральные повинности, наложенные на первых поселенцев и ставшие каким-то эндемическим злом Амурского края. О них обстоятельнее мы скажем в другом месте; здесь же упомянем об одном эпизоде, составляющем трагическую сторону завоевания Амура и показывающем, что, пока лица власть имеющие стоят вне контроля гласности, они способны совершать злодеяния из самого усердия к делу, нисколько не опасаясь какой бы то ни было ответственности. В 1856 году, за отсутствием из Восточной Сибири Муравьева, который тогда был на коронации в Москве, ходом Амурской экспедиции управлял Корсаков, который предписал возвращавшимся с низовьев Амура частям войск делать по 40 верст в день противу течения реки и еще рубить на ночлегах дрова для пароходов, и соответственно этому распределил продовольствие на постах вдоль реки. Между тем всякому военному известно, что трехмесячный поход возможен лишь под условием делать в сутки не более 25 верст и еще иметь по крайней мере пять дневок в месяц. Люди при этом должны на ночлегах пользоваться безусловным отдыхом и быть хорошо продовольствуемы. Корсаков всем этим пренебрег, чтобы отличиться скоростью и дешевизною похода. Результатом вышло, что из 600 человек возвращавшихся солдат 270 умерли от изнурения и голода, который между Кумарою и Кутомандою дошел до того, что солдаты ели ранцовые ремни, подошвы, и даже был случай, что съели одного юнкера, которому выпал жребий быть съеденным! И Корсаков не только не был судим за это, но еще произведен за отличие в генералы, а упрек - впрочем, лишь нравственный, так как официального сделать не смели - пал на подчиненного ему подполковника Облеухова, самоотверженно делившего все лишения солдат и съевшего на походе собственную собаку.
Впрочем, этот случай, как ни печален он, не имел существенного влияния на ход завоевания Амурского края. Гораздо вреднее были последствия от назначения в 1859 году подполковника Будогосского на разведочные работы в Южно-Усурийском крае, долженствовавшие послужить основанием проекта государственной границы между устьями Усури и Кореей. Этот ограниченный, злой и низкий человек не только засек до смерти одного солдата в Хабаровке (разумеется, безнаказанно), но хотел уморить голодом одного своего сослуживца, Генерального штаба капитана Ельца, который был спасен от голодной смерти лишь случайно встреченным в гавани Ольги английским судном. С другими сотрудниками по исследованию Усурийского края, напр. с Гамовым, обращался он также грубо, и в результате получилось весьма поверхностное исследование местности в бассейнах Ханкая и Суйфуна, по которой должна была установиться граница с Китаем. А от этого пришлось в следующем 1860 году провести эту границу очень невыгодно для нас, так что теперь драгоценнейшие русские владения на северо-западе от залива Петра Великого представляют лишь узкую полосу, которую очень легко отнять у нас нападением с моря и из Маньчжурии. Вот этот-то промах исправить очень желательно при переговорах с Китаем о возвращении Кульджи, и кажется, что это не должно быть очень трудно, потому что местность в какие-нибудь 120 кв. миль по верховьям Суйфуна и к северу от Ханкая почти не населена китайцами и, след., не особенно для них дорога.
Мы не можем здесь входить в большие подробности о ходе занятия Амурского края и о деятелях, самоотверженно трудившихся на этой отдаленной окраине России. Но если уж упомянуты Корсаков и Будогосский, вредившие великому делу, то нельзя пройти молчанием достойного деятеля, Невельского. Он был первым по времени исследователем устья Амура и основателем Николаевска. Ему же мы обязаны открытием выхода из Амура в Японское море, где прежде вместо пролива предполагался перешеек, а также учреждением первых постов на Сахалине. Человек от природы пылкий, он не мог долго оставаться в крае, когда тот стал наводняться бюрократиею; но на нем и его спутниках, водворившихся еще в 1849 году на берегу Охотского моря, в Петровском зимовье, с удовольствием остановится позднейший исследователь судеб Амурского края. Заметим, что первый шаг к занятию низовьев Амура он сделал самовольно, и ему предстояло бы надеть матросскую куртку, если бы император Николай, вопреки мнению своих советников, не нашел его поступка патриотическим.
Упомянув о Сахалине, мы назвали другое немаловажное приобретение России, сделанное после 1855 года. Остров этот, величиною в 1.200 кв. миль, лежит против устья Амура и запирает вход в него. По завладении Амурским краем мы по необходимости должны были присоединить и его. И к этому не было бы серьезных препятствий, так как население острова, каких-нибудь 5-6.000 бедных звероловов, не могло само по себе оказать сопротивления утверждению русских постов и селений. Но тут стояла на дороге дипломатическая история этой земли. Именно, еще в 1813 году мы заявили японцам, что сделанная незадолго пред тем попытка наших морских офицеров, Хвостова и Давыдова, объявить Сахалин русским владением была своевольною и потому не имеющею никакого значения, так что новое появление наше там было бы противно данному слову. Несмотря на это заявление, в 1851-3 годах там основаны были наши посты, и только Восточная война с Англиею и Франциею заставила их снять. В генваре же 1855 года, т. е. в самом конце царствования Николая, наш посланник в Японии, адмирал Путятин, заключая первый договор с этим государством, ввел в него условие, что «Сахалин остается еще не разграниченным между Россиею и Япониею», чем как бы признаны были права на него обеих этих держав, хотя и Япония имела этих прав немногим разве больше России. Условие это, поставившее остров в странное положение совместного владения, было еще развито и подтверждено в 1867 году конвенциею, заключенною Стремоуховым с японским посольством, приезжавшим в Петербург, и тогда Сахалин сделался чем-то невиданным во всемирной истории, землею, которая принадлежала двум государствам, но которой туземные жители оставались независимыми. Это нелепое положение не мешало, конечно, существованию наших постов в Аниве, в Дуэ, у Кусуная и пр., но не мешало также и японцам иметь рыбацкие селения по всему прибрежью южной части острова, до 48° широты. Необходимо было выйти из этого положения, и вот в 1875 году удалось нам наконец заключить договор с Япониею, которым Сахалин признан исключительною собственностью России, а японцам взамен того уступлены Курильские острова да еще предоставлено право ловить у сахалинских берегов рыбу. Территориальное приобретение сделано окончательно; но насколько выгодно последнее условие, - покажет будущее.
Уступка Курильских островов, вполне добровольная, служит хорошим примером сознательного отношения современной России к территориальным вопросам. В самом деле, не владея большим флотом в Тихом океане, она могла бы лишиться Курильского архипелага и без вознаграждения, при первой войне с большою морскою державою; а теперь в замену его приобретен остров, очень важный по своему положению и естественным богатствам. Но этот пример рассудительного отношения к свойствам русской государственной области не одинок за наше время. Напротив, еще в 1867 году нами сделана гораздо важнейшая уступка в другой местности, прилежащей также к Тихому океану, - в Северо-Западной Америке. Бывшие наши владения там собственно не были достоянием государства, а принадлежали частной торговой компании; но как защита их в случае войны падала на государство и по необходимости должна была обходиться дорого, то явилась мысль уступить их Соединенным Штатам, тем более что во время Восточной войны они уже состояли под покровительством этой великой республики. Мысль эта, разумеется, понравилась американцам, которые держатся известной теории Монроэ, и сделка состоялась, при чем за 23.000 кв. миль, составляющих нынешнюю территорию Аляску и Алеутский архипелаг, мы получили 10.000.000 рублей. Только и здесь действия нашей дипломатии не отличались предусмотрительностью. Имея дело с таким алчным народом, как янки, мы согласились передать им землю прежде получения за нее денег и потом имели немало хлопот о выручке их, так что давали даже взятки вожакам партий в Конгрессе, напр. 15.000 долларов сенатору Бутлеру.
Таковы главные факты из истории территориальных перемен, совершившихся в России с 1855 года. Рассматривая их в общих чертах, мы находим, что:
1. Нами приобретено более 34.400 кв. миль и уступлено 23.300 кв. миль, так что в общем итоге Россия увеличилась на 11.100 кв. миль. Большая часть этих приобретений и уступок сделана сознательно и по доброй воле, другие невольно или с малым сознанием их значения, но все вообще в направлении к югу от прежних русских границ, что значительно улучшает физико-географические условия существования народа русского.
2. Из приобретенных 34.400 кв. миль, однако же, более половины степей, не годных для оседлой жизни и присоединенных отчасти вследствие исторической необходимости дойти до прочных окраин их, отчасти в видах позднейшего воздействия на главного политического соперника нашего - Англию. Из остальных приобретений весьма важен Амурский край и особенно южная его часть, к стороне Кореи, где сверх больших естественных богатств страны имеются еще превосходные гавани для флота на Тихом океане.
3. Приобретение анклавов на Кавказе и теперешних границ к стороне Восточного Туркестана, Монголии и большей части Маньчжурии не оставляет желать ничего более в этих направлениях; но в Западном Туркестане необходимо еще движение вперед. Оно даже неизбежно, несмотря на то, что мы имели слабость связать себя в этом вопросе сношениями с Англией. Такое же движение вперед желательно в Южно-Усурийском крае для исправления промаха 1859 г. Напротив, к стороне Джунгарии было бы полезно сделать уступки Китаю, по силе того закона, что в степях чем больше их будет отдано соседу, заинтересованному держать номадов в порядке, тем выгоднее для нас, лишь бы подобные уступки не разрывали связи между различными частями нашей собственной, годной для культуры, земли.
4. Некоторые из приобретений делались по хорошо вперед обдуманному и рассчитанному плану; в большей же части случаев правительство действовало бессистемно, «по обстоятельствам», причем к подобным обстоятельствам нужно причислить личные наклонности и вкусы тех, кто стоял у дел, иногда даже имея смутные о них понятия: - явление неизбежное в неограниченных монархиях, где политические дела совершаются тайно, без всякого предварительного гласного их обсуждения.
5. Между деятелями событий, обусловивших наиболее выгодные перемены в очертании наших границ, особой благодарности потомства заслуживают граф Муравьев-Амурский, граф Евдокимов, князь Барятинский и Черняев - все четверо удаленные от дел правительством, которое по самому существу своему не может терпеть людей самостоятельных. Напротив, история произнесет строгий суд над такими современными любимцами счастия, как гр. Путятин, гр. Шувалов, Кауфман, Стремоухов и др., которые были недостойны руководить событиями столь большой важности, как окончательное определение пределов государственной области России.
ПРОДОЛЖЕНИЕ: Заселение вновь приобретенных земель
Того же автора:
• Примечания к будущей истории наших завоеваний в Азии;
• Очерки Заилийского края и Причуйской страны.
Другие части:
• Перемены в составе русской государственной области: Замирение Кавказа (1), Завоевание Средней Азии (2), Дела дальневосточные (3).
• Заселение вновь приобретенных земель (4).
• Политическое объединение окраин: Финлядия, Прибалтийский край, Литва (5), Польша, Украина, Бессарабия, Новороссия, Крым (6), Кавказ (7), Туркестан (8), Киргизские степи, Сибирь и Дальний Восток (9).
Е. Е. Мейер. Селение Тыр на правом берегу реки Амур. 1857
Переходя от Западной Сибири к Восточной, мы можем прежде всего сказать, что на обширном протяжении границ последней с Монголиею не произошло никаких перемен противу тех условий, которыми были определены государственные рубежи России и Китая в 1728 году. Те же столбы означают границу от Шабин-Дабага до Аргуни, какие были поставлены в 1728 г. Колычевым, Глазуновым и другими спутниками графа Рагузинского. И хотя в 1857 году золотопромышленник Пермыкин предлагал присоединить к Иркутской губернии бассейн Косогола, как не принадлежащий будто бы китайцам, но этого не случилось, и Аргунь от Абагайту до Стрелки осталась государственным рубежом в Даурии, как было условлено еще в 1689 году Головиным в Нерчинске. Но на Амуре нам удалось достигнуть отмены Нерчинского трактата и присоединить не только весь левый его берег, но и обширную страну по правому, между Усури и Японским морем. Это приобретение было последствием воли императора Николая, еще в генваре 1854 года, по представлению генерал-губернатора Восточной Сибири Муравьева, решившего занять Амурский край, который, несмотря на свои природные богатства, оставлен был в небрежении китайцами и заселен ими всего в одном месте, да и то очень слабо. В 1854-55 годах заселены были низовья реки, вовсе не подвергавшиеся наблюдению китайцев, а в 1857 году и верховья ее, от Стрелки до Хингана. Затем 16 мая следующего 1858 года заключен был Муравьевым Айгунский договор, по которому Китай формально признал левый берег Амура нашим владением, а через два года, в Пекине, Игнатьев добился утверждения за нами и Усурийского края. Это приобретение, величиною в 11.000 кв. миль, есть важнейшее из всех, сделанных русским народом не только во второй половине XIX века, но и вообще в этом столетии, и если еще нашим современникам может казаться, что Кавказ, Польша и Финляндия важнее, то потомки, конечно, скажут противное. Ни Финляндия, ни Польша, ни Закавказье никогда не станут чисто русскими землями, между тем как для Амура достаточно было бы 25-50 лет, чтобы составить одну из самых цветущих, вполне русских провинций, когда бы он был поставлен в условия столь же благоприятные для заселения, как, напр., Калифорния или Австралия. И если этого доселе не случилось, несмотря на то, что с первого появления нашего на амурских водах прошло уже 24 года, то о причинах такой неудачи мы упомянем ниже. Здесь же заметим, что во всяком случае до настоящей минуты (1878) у нас еще никто не оспаривал ни сполна, ни даже частию, тех 11.000 кв. миль, которые мы приобрели в 1854-60 годах.
Присоединение Амура так резко отличается от всех других завоеваний, совершенных Россиею в XIX веке, что заслуживает особой характеристики, как пример того, что может сделать одна сила ума и воли, без больших материальных пожертвований. Во-первых, завоевание это было бескровным. Ни один выстрел не раздался за все время действия наших войск в новом краю; напротив, занятие шло при непрерывных мирных сношениях с китайцами и туземцами. Даже число войск было чрезвычайно ограничено, никогда не превосходя трех батальонов, так что теперь для охраны новых владений мы употребляем вдвое более солдат, чем их было при завоевании. Это служит лучшим доказательством государственного ума Муравьева, умевшего понять слабость Китая и искусно воспользоваться ею. Во-вторых, завоевание это ничего не стоило России деньгами до самого заключения Айгунского договора. Амурский капитал, на который падали расходы по экспедициям, весь составлен был из экономии по управлению Восточной Сибирью, в чем опять нельзя не видеть важной заслуги Муравьева. В-третьих, идея о занятии Амура привела к освобождению более 70.000 человек из горнозаводского рабства, потому что, под предлогом усиления состава Забайкальского казачьего войска на случай войны с китайцами, Муравьев еще в 1851 году успел выпросить у императора Николая увольнение из горного ведомства всех крестьян, приписанных к кабинетским заводам Нерчинского округа. Из этих людей вышли потом первые поселенцы Амурского края. В-четвертых, занятие Амура совершилось во время войны России с сильною коалициею европейских держав и было ведено так искусно, что плававший в Тихом океане англо-французский флот нисколько не повредил совершавшемуся делу заселения далекого от России края и даже получил отпор, когда попробовал сделать высадку в заливе Декастри. Воспомним при этом, что у главного деятеля во всех этих событиях, Муравьева, были сильные враги в Петербурге, вроде графа Нессельроде, противившегося самой идее присоединения Амура, или графа Путятина, громко уверявшего, что Амур - болото. Эти внутренние враги были для Муравьева опаснее внешних, и потому не раз говорилось, что Амурский край завоеван не на Амуре, а в Петербурге. Заметим, что у императора Александра II достопамятный генерал-губернатор Восточной Сибири не пользовался тем личным расположением, как у его отца, и, наградив Муравьева лично титулом графа Амурского за Айгунский трактат, он сильно оскорбил его, не дав должных наград его подчиненным, которых этот энергический, честный и дальновидный человек мог удерживать на службе в диком краю только ценою внимания к их трудам и лично сам называл не подчиненными, а сотрудниками.
Впрочем, и в ходе занятия Амура были темные стороны, не воровство вроде кавказского, не наглое шарлатанство и эксплуатация казны и туземцев, вроде туркестанских, а военный произвол, бесконтрольность полицейской власти и тяжелые натуральные повинности, наложенные на первых поселенцев и ставшие каким-то эндемическим злом Амурского края. О них обстоятельнее мы скажем в другом месте; здесь же упомянем об одном эпизоде, составляющем трагическую сторону завоевания Амура и показывающем, что, пока лица власть имеющие стоят вне контроля гласности, они способны совершать злодеяния из самого усердия к делу, нисколько не опасаясь какой бы то ни было ответственности. В 1856 году, за отсутствием из Восточной Сибири Муравьева, который тогда был на коронации в Москве, ходом Амурской экспедиции управлял Корсаков, который предписал возвращавшимся с низовьев Амура частям войск делать по 40 верст в день противу течения реки и еще рубить на ночлегах дрова для пароходов, и соответственно этому распределил продовольствие на постах вдоль реки. Между тем всякому военному известно, что трехмесячный поход возможен лишь под условием делать в сутки не более 25 верст и еще иметь по крайней мере пять дневок в месяц. Люди при этом должны на ночлегах пользоваться безусловным отдыхом и быть хорошо продовольствуемы. Корсаков всем этим пренебрег, чтобы отличиться скоростью и дешевизною похода. Результатом вышло, что из 600 человек возвращавшихся солдат 270 умерли от изнурения и голода, который между Кумарою и Кутомандою дошел до того, что солдаты ели ранцовые ремни, подошвы, и даже был случай, что съели одного юнкера, которому выпал жребий быть съеденным! И Корсаков не только не был судим за это, но еще произведен за отличие в генералы, а упрек - впрочем, лишь нравственный, так как официального сделать не смели - пал на подчиненного ему подполковника Облеухова, самоотверженно делившего все лишения солдат и съевшего на походе собственную собаку.
Впрочем, этот случай, как ни печален он, не имел существенного влияния на ход завоевания Амурского края. Гораздо вреднее были последствия от назначения в 1859 году подполковника Будогосского на разведочные работы в Южно-Усурийском крае, долженствовавшие послужить основанием проекта государственной границы между устьями Усури и Кореей. Этот ограниченный, злой и низкий человек не только засек до смерти одного солдата в Хабаровке (разумеется, безнаказанно), но хотел уморить голодом одного своего сослуживца, Генерального штаба капитана Ельца, который был спасен от голодной смерти лишь случайно встреченным в гавани Ольги английским судном. С другими сотрудниками по исследованию Усурийского края, напр. с Гамовым, обращался он также грубо, и в результате получилось весьма поверхностное исследование местности в бассейнах Ханкая и Суйфуна, по которой должна была установиться граница с Китаем. А от этого пришлось в следующем 1860 году провести эту границу очень невыгодно для нас, так что теперь драгоценнейшие русские владения на северо-западе от залива Петра Великого представляют лишь узкую полосу, которую очень легко отнять у нас нападением с моря и из Маньчжурии. Вот этот-то промах исправить очень желательно при переговорах с Китаем о возвращении Кульджи, и кажется, что это не должно быть очень трудно, потому что местность в какие-нибудь 120 кв. миль по верховьям Суйфуна и к северу от Ханкая почти не населена китайцами и, след., не особенно для них дорога.
Мы не можем здесь входить в большие подробности о ходе занятия Амурского края и о деятелях, самоотверженно трудившихся на этой отдаленной окраине России. Но если уж упомянуты Корсаков и Будогосский, вредившие великому делу, то нельзя пройти молчанием достойного деятеля, Невельского. Он был первым по времени исследователем устья Амура и основателем Николаевска. Ему же мы обязаны открытием выхода из Амура в Японское море, где прежде вместо пролива предполагался перешеек, а также учреждением первых постов на Сахалине. Человек от природы пылкий, он не мог долго оставаться в крае, когда тот стал наводняться бюрократиею; но на нем и его спутниках, водворившихся еще в 1849 году на берегу Охотского моря, в Петровском зимовье, с удовольствием остановится позднейший исследователь судеб Амурского края. Заметим, что первый шаг к занятию низовьев Амура он сделал самовольно, и ему предстояло бы надеть матросскую куртку, если бы император Николай, вопреки мнению своих советников, не нашел его поступка патриотическим.
Упомянув о Сахалине, мы назвали другое немаловажное приобретение России, сделанное после 1855 года. Остров этот, величиною в 1.200 кв. миль, лежит против устья Амура и запирает вход в него. По завладении Амурским краем мы по необходимости должны были присоединить и его. И к этому не было бы серьезных препятствий, так как население острова, каких-нибудь 5-6.000 бедных звероловов, не могло само по себе оказать сопротивления утверждению русских постов и селений. Но тут стояла на дороге дипломатическая история этой земли. Именно, еще в 1813 году мы заявили японцам, что сделанная незадолго пред тем попытка наших морских офицеров, Хвостова и Давыдова, объявить Сахалин русским владением была своевольною и потому не имеющею никакого значения, так что новое появление наше там было бы противно данному слову. Несмотря на это заявление, в 1851-3 годах там основаны были наши посты, и только Восточная война с Англиею и Франциею заставила их снять. В генваре же 1855 года, т. е. в самом конце царствования Николая, наш посланник в Японии, адмирал Путятин, заключая первый договор с этим государством, ввел в него условие, что «Сахалин остается еще не разграниченным между Россиею и Япониею», чем как бы признаны были права на него обеих этих держав, хотя и Япония имела этих прав немногим разве больше России. Условие это, поставившее остров в странное положение совместного владения, было еще развито и подтверждено в 1867 году конвенциею, заключенною Стремоуховым с японским посольством, приезжавшим в Петербург, и тогда Сахалин сделался чем-то невиданным во всемирной истории, землею, которая принадлежала двум государствам, но которой туземные жители оставались независимыми. Это нелепое положение не мешало, конечно, существованию наших постов в Аниве, в Дуэ, у Кусуная и пр., но не мешало также и японцам иметь рыбацкие селения по всему прибрежью южной части острова, до 48° широты. Необходимо было выйти из этого положения, и вот в 1875 году удалось нам наконец заключить договор с Япониею, которым Сахалин признан исключительною собственностью России, а японцам взамен того уступлены Курильские острова да еще предоставлено право ловить у сахалинских берегов рыбу. Территориальное приобретение сделано окончательно; но насколько выгодно последнее условие, - покажет будущее.
Уступка Курильских островов, вполне добровольная, служит хорошим примером сознательного отношения современной России к территориальным вопросам. В самом деле, не владея большим флотом в Тихом океане, она могла бы лишиться Курильского архипелага и без вознаграждения, при первой войне с большою морскою державою; а теперь в замену его приобретен остров, очень важный по своему положению и естественным богатствам. Но этот пример рассудительного отношения к свойствам русской государственной области не одинок за наше время. Напротив, еще в 1867 году нами сделана гораздо важнейшая уступка в другой местности, прилежащей также к Тихому океану, - в Северо-Западной Америке. Бывшие наши владения там собственно не были достоянием государства, а принадлежали частной торговой компании; но как защита их в случае войны падала на государство и по необходимости должна была обходиться дорого, то явилась мысль уступить их Соединенным Штатам, тем более что во время Восточной войны они уже состояли под покровительством этой великой республики. Мысль эта, разумеется, понравилась американцам, которые держатся известной теории Монроэ, и сделка состоялась, при чем за 23.000 кв. миль, составляющих нынешнюю территорию Аляску и Алеутский архипелаг, мы получили 10.000.000 рублей. Только и здесь действия нашей дипломатии не отличались предусмотрительностью. Имея дело с таким алчным народом, как янки, мы согласились передать им землю прежде получения за нее денег и потом имели немало хлопот о выручке их, так что давали даже взятки вожакам партий в Конгрессе, напр. 15.000 долларов сенатору Бутлеру.
Таковы главные факты из истории территориальных перемен, совершившихся в России с 1855 года. Рассматривая их в общих чертах, мы находим, что:
1. Нами приобретено более 34.400 кв. миль и уступлено 23.300 кв. миль, так что в общем итоге Россия увеличилась на 11.100 кв. миль. Большая часть этих приобретений и уступок сделана сознательно и по доброй воле, другие невольно или с малым сознанием их значения, но все вообще в направлении к югу от прежних русских границ, что значительно улучшает физико-географические условия существования народа русского.
2. Из приобретенных 34.400 кв. миль, однако же, более половины степей, не годных для оседлой жизни и присоединенных отчасти вследствие исторической необходимости дойти до прочных окраин их, отчасти в видах позднейшего воздействия на главного политического соперника нашего - Англию. Из остальных приобретений весьма важен Амурский край и особенно южная его часть, к стороне Кореи, где сверх больших естественных богатств страны имеются еще превосходные гавани для флота на Тихом океане.
3. Приобретение анклавов на Кавказе и теперешних границ к стороне Восточного Туркестана, Монголии и большей части Маньчжурии не оставляет желать ничего более в этих направлениях; но в Западном Туркестане необходимо еще движение вперед. Оно даже неизбежно, несмотря на то, что мы имели слабость связать себя в этом вопросе сношениями с Англией. Такое же движение вперед желательно в Южно-Усурийском крае для исправления промаха 1859 г. Напротив, к стороне Джунгарии было бы полезно сделать уступки Китаю, по силе того закона, что в степях чем больше их будет отдано соседу, заинтересованному держать номадов в порядке, тем выгоднее для нас, лишь бы подобные уступки не разрывали связи между различными частями нашей собственной, годной для культуры, земли.
4. Некоторые из приобретений делались по хорошо вперед обдуманному и рассчитанному плану; в большей же части случаев правительство действовало бессистемно, «по обстоятельствам», причем к подобным обстоятельствам нужно причислить личные наклонности и вкусы тех, кто стоял у дел, иногда даже имея смутные о них понятия: - явление неизбежное в неограниченных монархиях, где политические дела совершаются тайно, без всякого предварительного гласного их обсуждения.
5. Между деятелями событий, обусловивших наиболее выгодные перемены в очертании наших границ, особой благодарности потомства заслуживают граф Муравьев-Амурский, граф Евдокимов, князь Барятинский и Черняев - все четверо удаленные от дел правительством, которое по самому существу своему не может терпеть людей самостоятельных. Напротив, история произнесет строгий суд над такими современными любимцами счастия, как гр. Путятин, гр. Шувалов, Кауфман, Стремоухов и др., которые были недостойны руководить событиями столь большой важности, как окончательное определение пределов государственной области России.
ПРОДОЛЖЕНИЕ: Заселение вновь приобретенных земель
Того же автора:
• Примечания к будущей истории наших завоеваний в Азии;
• Очерки Заилийского края и Причуйской страны.