Кульджа и Тянь-Шань: путевые заметки (1/3)
С. Н. Алфераки. Кульджа и Тянь-Шань. Путевые заметки // Записки Императорского Русского географического общества по общей географии. Том XXIII, № 2. 1891.
ЧАСТЬ 1. ЧАСТЬ 2. ЧАСТЬ 3.
Дунгане: Продавцы мяса, воды. (Здесь и далее иллюстрации из «Этнографического альбома Кульджинского района и Семиреченской области», составленного по распоряжению Г. А. Колпаковского; художники Г. В. Глушков и Н. Г. Хлудов, 1879-1882.) starinariy.kz
Давнишнему моему желанию заняться зоологическими исследованиями в Центральной Азии суждено было осуществиться лишь в 1879 году.
Познакомившись в 1878 г. с полковником Н. М. Пржевальским, я сообщил ему о своих планах и мечтах. Знаменитый путешественник посоветовал мне начать свои исследования с Кульджинского края и любезно составил мне маршрут, долженствовавший, по его мнению, наиболее соответствовать моим целям. Маршрут заключал в себе часть пути, пройденного полковником при его путешествии чрез Кульджу на Лоб-Нор. К тому же нужно было спешить исследованием этого благодатного уголка Небесных гор, так как стали носиться упорные слухи о возможности возвращения его в скором времени Китаю. Видно, поездке моей суждено было исполниться при самых благоприятных условиях. Согласие моего друга, Страти Скараманга, ехать со мною было великим для меня счастьем, да и в материальном отношении экспедиция от этого много выиграла, так как мой друг пожелал участвовать в половине расходов по снаряжению и поездке. Это дало нам возможность снарядиться весьма полно для преследуемых нами целей. Вооружение наше было безукоризненно. Я был также обрадован согласием препаратора П. Мищенки ехать с нами, так как, зная его с давних пор, я мог на него вполне положиться.
4 (16) января 1879 года курьерский поезд мчал нас из Петербурга в Москву, а 8 (20) числа мы были в Оренбурге и хлопотали о покупке больших саней для дальнейшего следования, чрез Троицк, Омск, Семипалатинск и Копал, в Кульджу. Мороз в Оренбурге доходил до -30 °Ц, и мы заметили, что наших меховых шапок было бы далеко недостаточно для предстоявшего пути. Пришлось здесь заказать большие киргизские малахаи на лисьем меху, свободно надевавшиеся сверх наших шапок. Не прими мы этой предосторожности, плохо пришлось бы нам на пути к Омску, так как потом оказалось, что по ночам термометр Цельсия спускался до -42°. После немалых хлопот нам удалось купить две пары больших крытых саней (кошёвы), в которых и были размещены все наши вещи, весившие более ста пудов. Поэтому не трудно себе представить, что для сидения особого простора в санях не имелось. Впрочем, и сидеть-то нам почти что не приходилось: мы устроились таким образом, что лежали в своих легких шубах, а сверху покрывались шубами тяжелыми. Ноги, завороченные в суконные онучи, были обуты в широкие валенки.
10 (22) января, в два часа пополудни, уселись мы в сани. В одних сидели Скараманга и я, с лежавшим между нами легавым псом Гаем, в других - препаратор Мищенко и малоросс Николай Курдюк, уроженец Курской губернии, взятый нами, по его настоятельной просьбе, в качестве охотника-стрелка. Выбор этого человека, столяра по профессии, лентяя по природе, был более чем неудачен, но мы узнали об этом последнем качестве Николая слишком поздно, когда горю уже трудно было помочь. Чтобы сократить путь, мы направились к Троицку по Башкирскому тракту. Снегу по дороге было мало, и несмотря на доброкачественность лошадей, мы только медленно подвигались вперед. […] Дорога была крайне плоха, и наши сани часто опрокидывались. Башкирские лошадки, крайне некрасивые, очень крепки и выносливы и бегут хорошо не только по скользкому снегу, но и по льду, несмотря на то, что башкиры их не куют. 14 (26) января доехали до Троицка, а 19 (31) января вечером были в Омске, где остановились в довольно опрятной Европейской гостинице. […]
Не скрою, что мы с радостью провели 36 часов в Омске и что с наслаждением здесь умылись, - удовольствие, которого мы не испытывали от самого Оренбурга, и поели свежей пищи. В состав нашего обеда входила между прочим и очень вкусная рыба нельма (Salmo coregonoides? Pall.), которая ловится в большом количестве в Иртыше и как свежая, так и соленая очень дешева; в Омске, например, пуд ее продается от двух до двух с половиною рублей.
Осмотрев на следующий день чистенький и благоустроенный город, причем мы были поражены дешевизною европейских товаров в магазинах, и отдохнув вполне, мы утром 21 января (2 февраля) выехали из Омска и направились вдоль правого берега Иртыша на ЮВ. Дорога здесь вследствие обилия снега была хороша, и мы проехали в первые сутки более 250 верст. […]
Грустное, удручающее впечатление производит дорога по Семипалатинской области зимою на человека непривычного.
Громадная, ровная, безлюдная степь кажется бесконечною во все стороны. Ослепительный своею белизною снег, на котором нет предмета, чтобы остановиться полуослепленному глазу, нагоняет ужасную тоску. Мертво; холодно. Хотя на некоторых станциях и вывешены статистические таблицы, показывающие, что Семипалатинская область, занимая собою площадь в 385.000 кв. верст, оживляется населением в 527.000 жителей обоего пола, по дороге этого не заметно, и скорее кажется, что ни одного живого существа нет в этой громадной пустыне. За Семипалатинском дорога значительно ухудшилась, и часто приходилось употреблять на переезд в тридцать верст от станции до станции 6-7 часов, что, при сильном морозе и восточном ветре, бывало прямо-таки невыносимо. […]
Наконец 27 января (8 февраля) добрались мы до Сергиополя, лежащего на границе Туркестанской области. […] После непродолжительного, но сильного бурана, разразившегося по счастью в то время, когда мы были еще на станции, мы достигли, 29 января (10 февраля), станции Лепсинской, на реке Лепсе. Оказалось, что станционный староста - охотник и в то же время скупщик дичи. У него нашли мы до двадцати мерзлых цельных кабанов, убитых незадолго до нашего приезда, на Лепсе. Из них староста приготовляет превосходные копченые окорока и продает их весьма недорого проезжающим. Кроме тех, которых он стреляет сам, ему доставляют кабаньи туши за бесценок киргизы. В эту зиму, по словам старосты, им было куплено и убито лично до 150 кабанов. Торгует он также и фазанами, но мы у него не нашли ни одной из этих птиц, так как он отправил весь запас фазанов на Ирбитскую ярмарку, со знакомыми сартами. […] В этот день дорога шла через небольшой горный отрог Абакумовским перевалом. В ущелье, которым мы ехали, попадалось много горных курочек (Perdix chukar?). Вечером достигли последней станций перед Копалом и должны были на ней заночевать, так как, за отсутствием снега, ехать на санях более нельзя было. Утром пришлось переложить вещи на повозки, а сани послать порожнем за две станций вперед, где, говорили нам, мы снова найдем санный путь. Станция эта называется Араксанскою [Арасанскою. - rus_turk.] и известна своими серными водами. Здесь устроены купальни, летом приезжает сюда доктор, и устраиваются правильные курсы лечения. […]
2 (14) февраля доехали до станции Алтын-Имель, откуда дорога к Кульдже сворачивает на восток, а дорога, идущая к югу, ведет к Верному. Чтобы увидеть Илийскую долину во всей ее красе, с знаменитого Алтын-Имельского перевала, мы решили переночевать на станции и только утром следующего дня поднялись на перевал, название которого означает, по-монгольски, Золотое Седло. Во время подъема к перевалу, кроме красивых скал, окаймляющих дорогу, мы не могли не любоваться парившими над нами ягнятниками - бородачами (Gypaetus barbatus L.), иногда садившимися на отдаленные утесы.
Вид с Золотого Седла красив и величествен; но я не решаюсь и пробовать здесь передать его красот. Скажу только, что внизу перед нами тянулась ровная степь; слева ее окаймлял Семиреченский Ала-Тау, один из отрогов, которого и носить название Алтын-Имельского (на нем находились мы). Справа, в нескончаемом разнообразии контуров, хотя и казавшихся за дальностью мелкими, блестел своими белыми верхушками громадный Тянь-Шань. Спуск в долину довольно крут, и я предпочел пройти его пешком с винтовкою в руках. Но надежда добыть красавца бородача не сбылась; несколько пуль пустил я в них, - но видно неверно определял расстояние. Только одна пуля пересекла маховое перо старой птицы, но и оно мне не досталось, так как подул ветерок, и закрутившееся перо отнесло куда-то далеко в сторону.
Спустившись в долину и проехав несколько верст ровною степью, поросшею чием (Lasiagrostis splendens), мы очутились у станций Башты, первой станции в Илийском крае.
4 (16) февраля проезжали на заре Кайбынскую щель, прорезывающую невысокую скалистую горную массу. В ней видели первых горных баранов, но попытка подойти к ним оказалась напрасною. В ущелье этом очень много горных курочек (Perdix chukar?), и две больших стаи их паслись, между прочим, у самой почтовой станции. Когда мы подъехали к станций, то заметили курочек, сидевших вместе с грачами и галками, и только при нашем приближении, когда последние поднялись на воздух, убежали, но не улетели, и курочки. Вокруг станции, расположенной в самой щели, тянутся густые заросли чия, различных кустарников и невысоких деревьев.
Пошли походить с ружьями по окрестностям, и здесь увидели первых черных дроздов (Merula maxima?) и, у ручья, нескольких бекасов (Scolopax solitaria); зайцы выскакивали чуть не десятками, за что несколько из них и поплатилось жизнью. Оказалось, что русские, служившие на станции, в пищу зайцев не употребляют, что отчасти и объясняет большое количество здесь этих животных. Выехав из Кайбынской щели, мы снова очутились на ровной глинистой, а местами и песчаной степи, поросшей чием и саксаулом (Haloxylon ammodendron). Огромное множество каракуйрюков (Gazella subgutturosa Güld.) живет в этой степи, но нам встречались они лишь небольшими стадами и на большом расстоянии от проезжей дороги. Пули наши, пущенные на 600 и 700 шагов, никакого результата нам не дали и только подбавляли прыти убегавшим антилопам [В своей книге Le Kohistan, le Ferghanah et Kuldja, par W. Ch. E. de Uјfalvy (1878) автор описывает проезд свой этою самою местностью (р. 129), причем говорит о встречавшихся ему здесь оленях и ланях (cerfs et biches) и что дичь эта мало боялась путешественников. Ошибка автора очевидна, и его олени и лани должны быть безусловно отнесены к вышеназванному виду антилопы.].
5 (17) февраля проезжаем несколько развалин китайских городов - грустное свидетельство ужасного избиения в 60-х годах населения Кульджинского края дунганами. Страшно подумать, что более 800.000 человек китайцев и калмыков было тогда вырезано в этом цветущем и плодородном уголке Средней Азии! Перед вечером доехали мы до последней перед Кульджею станций Баяндайской, которую содержала не то немка, не то еврейка. Она между прочим рассказала нам, что ее отец был слугою Франклина, с которым вместе и погиб.
В 10 часов вечера, ровно тридцать два дня после выезда из Петербурга, мы въехали в Кульджу, несколько усталые, но здоровые и с багажом в полном порядке.
Переночевали мы на почтовой станции и с утра занялись приисканием квартиры, которую вскоре и нашли в небольшом глиняном домике, в сартовской части города. Домик стоял возле широкого арыка [Открытый водопровод или оросительная канава.], берега которого были обсажены громадными тополями, березами и другими деревьями. Мы наняли у хозяйки дома три комнаты с каменными полами и без всяких удобств, но были рады хоть где-нибудь приютиться на первое время и разложить свои вещи. Хозяйка наша была женою отставного рядового, Завадского, который занимался торговлею опиумом, закупаемым им у таранчей Кульджинского района весьма дешево, а продаваемым им дунганам и китайцам (последним на китайской границе) за цену в десять раз большую, чем та, которую он сам платил. Опиум, называемый китайцами, дунганами и таранчами опьу́н, возделывается в окрестностях Кульджи решительно всеми земледельцами, хотя иными и в малом количестве. Оставшаяся после извлечения опьу́на маковые головки служат лакомством для девушек и детей, и не раз впоследствии подносились нам, при проезде чрез селения, головки этого растения в виде угощения. Зернышки мака, из которых извлечен уже опьу́н, делаются щуплыми и очень мелкими, но имеют очень приятный вкус, и к жеванию их можно легко привыкнуть. Вообще же этот мак также беспрестанно жуётся в таранчинских селениях, как подсолнечные зерна или семечки в южной России.
Таранчи: Подрезывание мака для приготовления опиума
Описывать Кульджу с ее китайскою, сартовскою, таранчинскою и русскою частями и с ее разношерстным населением, состоящим кроме вышеназванных народностей еще из калма́ков, киргиз, торгоутов, дунган, сибинцев, солон и татар, я не стану, так как такие описания уже имеются; а между ними есть и такое, лучше и полнее которого ничего желать нельзя, это именно в книге г. Скайлера [Schuyler. Turkistan. II parts. London, 1877.], где желающий может ознакомиться с точным описанием Кульджи, ее пестрого населения и ее кровавого прошлого.
Кашгарский сарт
Кульджа ко времени нашего посещения в значительной степени утратила свой китайский характер, так как в ней, за исключением мелких торговцев, китайского элемента почти не оставалось. Может быть, самою характерною, чисто китайскою чертою Кульджи были всюду видневшиеся над городом бумажные змеи, сочинять и пускать которые китайцы такие мастера. И действительно, нельзя было не любоваться громадными и эффектными бумажными бабочками и драконами самых причудливых рисунков и бумажными дисками, изображавшими луну и державшимися неподвижно в воздухе, без каких-либо к ним привязанных хвостов.
Таранчинка
В первый же день нам удалось отыскать еще прежде нам рекомендованного молодого калма́ка [Я употребляю название калма́к как единственное, которым в Кульджинском крае калма́ки себя именуют, игнорируя вполне название калмы́к.] Михайлу Ниязова, по прозванию Манджа́.
Нами он был нанят в качестве переводчика, но вскоре сделался нашим фактотумом. Зная в совершенстве до семи туземных наречий (к несчастью, не знал он только китайского языка) и говоря отлично по-русски, Манджа был нам весьма полезен во все время нашего путешествия. Его семейство было тоже вырезано во время междоусобицы, и он вырос при одном русском семействе где-то возле Верного. Через него мы отыскали и проводника полковника Пржевальского при его поездке на Лоб-Нор, Тохта-ахуна, особенно нам рекомендованного.
Итак, времени мы не теряли: переводчик и проводник наняты были с первого же дня.
Таранчинец
Большим наслаждением было для нас вымыться в отличной татарской бане после длинного путешествия, во время которого заботы о туалете большею частью только заботою и оставались.
На следующий день сделали визиты кому следовало и обедали у крайне гостеприимного военного губернатора Кульджи, полковника П. Ф. фон Вартманна, любезность которого во все время пребывания в Кульдже оставила в нас приятнейшее воспоминание.
В этот же день мы познакомились с известным путешественником, доктором А. Регелем, у которого, между прочим, видели живых тянь-шаньских улла́ров (Megaloperdix nigellii), встречающихся во всем Тянь-Шане, начиная с 5.000′ высоты. Вместе с д-ром Регелем посетили мы больного аптекаря Голике, собиравшего раньше чешуекрылых для известного петербургского энтомолога Н. Гр. Ершова в различных местах Туркестана.
[…]
Швейная мастерская китаянок
Приготовления наши к походу подвигались. Людей, долженствовавших нам сопутствовать, мы приискали, и стали укладывать необходимые вещи для месячного пребывания в безлюдной местности, где все, что необходимо для жизни и сбора коллекций, должно быть тщательно заготовлено и предусмотрено, так как там ничего ни купить, ни иным путем достать нельзя. Палатки из войлока, чрезвычайно практичные и непромокаемые, шьются у нас на дворе; железные обручи с кольцами, куда вставляются палки, служащие остовом для палаток, заказаны китайским кузнецам; медные чайники с тонким дном, в которых вода доходит до кипения в несколько минут, котлы для варки пищи и пр. кухонная посуда, закуплены. На все предметы шьются войлочные чехлы - отличный туземный обычай, предохраняющий предметы от сырости и битья. Куплены и волосяные арканы, вещь несравненно более удобная при походной жизни, чем веревки. Кажется, ничего не забыто; кажется, всего хватит. […] Погода потеплела, снег быстро тает, и 4 марта, в 7 часов утра, мы выступаем из Кульджи, направляясь к западу, сами на купленных дешево, но хороших лошадях, вещи же наши и палатки - на четырех маленьких, скверных таранчинских повозках.
Китаец
Пройдя верст 8 вдоль почтовой дороги, мы очутились у развалин города Баяндая. Походили мы по грустным остаткам недавно еще цветущего города, но кроме нескольких голубей (Columba livia), из которых некоторые были пестро окрашены, вылетевших из старых кирпичных труб и подвалов, никакой живой твари мы здесь не встретили. За Баяндаем дорога была местами покрыта лужами от растаявшего снега, возле которых сидели и кружились чибисы (Vanellus cristatus и Chettusia gregaria) и постоянные их спутники скворцы (Sturnus vulgaris?). Погода была превосходная и теплая. Одно время дорога шла возле небольшой горки (Ган-Гул по-таранчински), где добывается каменный уголь, идущий на топливо в Кульджу, в которой стоимость его не превышает трех копеек за пуд. […] Надежда наша добраться в первый же день до развалин Новой Кульджи не осуществилась вследствие того, что лошади наших подвод выбились из сил. Пришлось заночевать, не дойдя до развалин верст шести, в так называемых лесах, которые не что иное, как заброшенные насажденные сады, со значительным в них количеством фруктовых деревьев. Мы разбили наш лагерь у небольшой группы дунганских домиков, обитатели которых занимаются главным образом огородничеством, сбывая отлична го качества овощи в Кульджу. Первый вечер мы были вынуждены, по своей неопытности и по недогадливости наших людей, удовольствоваться весьма скудным и невкусным ужином; притом же ничего не было налажено как следует: некоторые предметы первой необходимости между прочим оказались уложенными слишком далеко и т. д. […]
Наутро все было покрыто изморозью, и было далеко не тепло. Напившись чаю, я с Николаем отправились к Новой Кульдже напрямик, чрез сады; а мой товарищ с подводами поехал туда же в обход, - по дороге. […] Дойдя до развалин громадного города, население которого считалось в 300.000 человек, мы осмотрели его, гуляя главным образом по широкой стене, его окружающей. Масса черепов взрослых и детских валялась по улицам и в домах, производя тяжелое впечатление и показывая, что резня 60-х годов была ужасною действительностью, а не вымыслом. Дойдя до западного конца города, мы подошли к высокому обрывистому берегу над рекой. Под нами с бешеным ревом неслась мутная Или [Характерно то, что не только солдаты наши, но и все русские, жившие в Кульдже, переделали название этой реки на свой лад, т. е. называли ее Ильей.], почти совершенно очистившаяся ото льда. Спуска к реке мы отыскать не могли, и пришлось с высоты полюбоваться противуположным низменным берегом, поросшим прошлогодними камышами и густым кустарником. Всевозможные птицы сновали то вниз, то вверх по течению. Бакланы (Phalacrocorax carbo) ныряли, видимо нисколько не стесняясь его быстротою. Подъехали товарищи, и, за неимением возможности достать здесь воды, мы решили двинуться далее на запад. Перед тем как покинуть развалины, прошли мы еще одною или двумя улицами, сплошь заросшими бурьяном, крапивой и другими травами. Здесь таилось много зайцев того же вида, который нам стал попадаться тотчас же по въезде в Семиреченскую область (Lepus lehmanni Sew.). Несколько этих животных были нами застрелены для пополнения наших съестных припасов. Мы тщетно искали здесь фазанов (Phasianus mongolicus), которые скучиваются осенью в развалинах Новой Кульджи в неимоверном количестве. Оказывается, что зимою, и в особенности к весне, фазаны перебираются на левый низменный берег Или, где густые заросли дают им удобные убежища для вывода детей и обильную пищу. Только в конце лета они вновь накочевывают сюда.
Пройдя вниз по Или версты полторы, мы дошли до оросительного арыка, наполненного теперь снеговою водою; за неимением лучшей, пришлось здесь сделать привал и сварить свой обед.
[…]
Дунган
Поздно вечером добрались до города Суйдуна, которым проезжали, по дороге в Кульджу, месяцем раньше. Главное население его составляют дунгане, и Суйдун в настоящее время самый населенный город Илийской долины после Кульджи. Мы провели здесь ночь на татарском постоялом дворе, а рано утром послали за волостным старшиною и, показав ему открытый лист, любезно высланный мне из Верного генералом Колпаковским (написанный по-русски, татарски и монгольски), попросили его достать нам хорошие арбы и проводников.
Пройдя, однако же, не более 3 верст к западу, мы дошли до речки Тарджи, у селения того же имени, и видя, что место удобно, решили здесь расположиться и приступить к более систематическому собиранию коллекций. Только что мы устроились возле водяной мельницы, нас обрадовал нарочный, присланный нам из Кульджи, с письмами из дому. Прочитав письма, мы разбрелись с ружьями в разные стороны, - кто вниз по речке, кто в близлежащие, очень мокрые, прошлогодние рисовые поля.
[…]
Вечером я послал в Суйдун попросить арбы, чтобы утром двинуться дальше; но мы только в полдень следующего дня могли пуститься в путь и, объехав, где можно было, пески, к вечеру доехали до речки Джар-су, текущей параллельно с Тарджи и впадающей в Или верст на десять западнее. Далее этой речки на арбах ехать было нельзя. Здесь находился киргизский аул, прозимовавший у реки Хоргоса, а теперь подвигавшийся к пастбищам у подножия Алтын-Имельского хребта. Тут же находился и небольшой сибинский поселок, вблизи которого расположились лагерем и мы. Так как старшина аула не был дома, а нам предстояло с ним условиться насчет верблюдов, для доставления нашей поклажи к устьям Хоргоса, то мы решили здесь простоять день-другой и дождаться возвращения старшины. Местность обещала нам недурную добычу и оправдала наши надежды. Джар-су отличалась от Тарджи более глубоким руслом, заключенным между крутыми берегами, вследствие того, что во время таяния снегов в горах бо́льшая масса воды протекает этою речкою, чем чрез Тарджи.
Киргиз
Чуть свет мы встали и услыхали по всем направлениям голоса фазанов. Походив по окрестностям, мы их подымали немало и нескольких застрелили. Много мы также видели пустынников (Pterocles arenarius), прилетавших к водопою на Джар-су из песков.
Но чем в особенности изобиловала эта местность, так это зайцами. О них скажу тут несколько слов. Принадлежат эти зайцы к виду Lepus lehmanni Sew. Количество их, в удобных для них местах, огромно во всей Илийской долине. Против Кульджи, по левую сторону Или, зимою они держатся в громадном количестве преимущественно по зарослям барбариса и питаются здесь корою этого кустарника. Всюду по правому берегу Или, на запад от Кульджи, мы их встречали множество, и здесь, на Джар-су, их было больше, чем где-либо. […] Туземцы на этих зверьков мало обращают внимания, и только изредка верховые киргизы, заметив сидячего косого, пускают в него свои коротенькие палочки и убивают без промаху. В бросании этих палочек, киргизы очень ловки и нередко убивают таким образом фазанов, даже на бегу. Киргизы уверяли меня, что иногда в горах зайцы эти живут в норах (т. е. наподобиe кроликов) и попадаются на значительных высотах. Нам же, во все время странствования по Тянь-Шаню, выше 4.000′ зайцы не попадались; равно не видали мы нигде и их нор, так что факт житья зайцев в норах я привожу здесь под сомнением.
[…]
Сибо
Мы остановились, как уже было сказано, вблизи сибинского поселка [ Солоны и сибинцы были когда-то переселены в Кульджинский край китайским правительством. Сибинцы, на благодарность которых рассчитывало китайское правительство, освободивши их из-под монгольского ига в Даурии (северо-западная Монголия), получили богатые участки земли по левому берегу Или, тогда как солоны получили таковые же по правому ее берегу. Об интересных подробностях относительно этих народов см. у Скайлера (Schuyler. Turkistan. London, 1877. Vol. II, p. 170). Но откуда мог г. Уйфальви (Le Kohistan, le Ferghanah et Kouldja. Paris, 1878, p. 127) взять, что сибинцы суть помесь китайцев и женщин-калмычек, мне положительно непонятно, и, конечно, подобное утверждение лишено всякого основания.] и на следующее утро были обрадованы принесенными сибинцами в подарок свежими куриными яйцами и исполинскими, но вкусными и нежными редисками. Редиски эти, совершенно круглой формы и розовой или белой окраски, имели до 3 вершков в поперечнике.
Сибо
Вообще же нужно сказать, что как дунгане, солоны и таранчи, так и сибинцы отличные огородники, и что, благодаря превосходному климату и образцовому способу орошения, овощи, возделываемые ими, доведены до замечательного совершенства как в отношении нежности и вкуса, так и в отношении величины. Как при приезде нашем в Кульджу, в феврале, так и в мае, по возвращении в нее с устьев Хоргоса, мы поражались продаваемыми огородными произведениями. Нигде ни раньше, ни после, не видели мы таких размеров моркови, редисок и луку, какое здесь продавались. Не менее славятся и фрукты Илийской долины своею доброкачественностью; но мы в разгар фруктового сезона находились в горах, и нам полакомиться знаменитыми грушами и яблоками Илийской долины не удалось. […]
15 (27) марта, навьючив наши вещи на нанятых у киргиз верблюдов, мы перекочевали ко впадению Джар-су в Или с тем, чтобы на следующий же день с этими же верблюдами добраться наконец до устьев Хоргоса, - крайняя западная точка, которую мы должны были достигнуть в Илийской долине и где предполагали провести несколько недель.
[…]
После довольно длинного перехода, во время которого я большею частью шел пешком, мы наконец дошли до устьев Хоргоса и, после осмотра местности, выбрали себе стоянку, у Или, а верстах в двух от нее, на левом берегу Хоргоса, и здесь разбили свой лагерь. Так как мы надеялись пробыть сравнительно долгое время у Хоргоса, то и расположились со всем возможным комфортом и распаковали весь свой багаж таким образом, чтобы все было у нас всегда под рукою, как для собирания коллекций, так и для удобства жизни. Мы отпустили верблюдов, щедро наградив проводников, но главный джигит, Кегембек, проводивший нас сюда из киргизского аула, согласился остаться при нас во все время нашей стоянки у Хоргоса.
Киргиз
Устья Хоргоса находятся приблизительно в 90 верстах на запад от Кульджи и вместе со всею речкою этого имени образуют теперь, со времени возврата Кульджинского края Китаю, нашу восточную границу в Илийской долине. […]
Расположились мы на левому берегу Хоргоса верстах в двух от впадения его в Или. Здесь русло Хоргоса раздваивается, образуя густо заросший деревьями и кустарниками остров; саженях в 400 ниже нашей стоянки оба русла снова соединяются. Левое русло в это время года было совершенно сухо и служило нам обычным путем, когда требовалось идти к Или.
Небольшая группа корявых деревьев (Ulmus et Salix) находилась в нескольких шагах от наших палаток, и к ним привязывались наши лошади на ночь, а также и купленные нами в киргизском ауле на Джар-су продовольственные бараны. Здесь, в необитаемой местности, мы уже не боялись конокрадов-людей, но нужно было, по словам киргиз, стеречь лошадей от врагов четвероногих. Пока мы несколько поустроились, вычистили оружие, разложили вещи, наступил вечер, и скоро запылал среди нашего стана яркий, большой костер.
[…]
Прежде чем продолжать повествование о ходе наших занятий, сообщу все известное мне о позвоночных, которые обитают в этой местности. Сведения, которые я могу дать, составлены мною как из личных наблюдений, так и из сообщений, взятых у туземцев, и в особенности у киргиз, близко знакомых с нравами многих зверей. Более подробно поговорю я о тиграх. Привожу здесь часть статьи об этом звере, помещенной мною в журнале «Природа и охота» за 1882 г., так как она заключает в себе все собранные нами сведения и дает довольно полную картину жизни юл-барса в Кульджинском крае. […]
Кульджинский край в настоящее время [Эта статья относится к 1879 году.], т. е. после страшной междоусобицы 60-х годов, сделался крайне малонаселенным, и тигры встречаются в нем повсюду, в большем или меньшем числе, смотря по удобствам, представляемым различными местностями для их жизни.
[Перейти к статье «Тигры в Кульджинском районе»]
Но скоро мы убедились , что добрые наши отношения к этим животным нарушены, и сделались более осмотрительными.
[…]
Занятия наши с первых же дней прихода на Хоргос распределились следующим образом. Товарищ мой, г. Скараманга, с двустволкою-дробовиком и с берданкою (реже с тяжелым штуцером) за плечами, отправлялся к озеру, на котором останавливались стаи пролетной водяной птицы, и добывал, по возможности, экземпляры для коллекции. Манджа или Николай его обыкновенно сопровождали. Но Манджа, как отличный наездник, предпринимал довольно часто, в сопровождении джигита Kэгембе́ка, более отдаленные экскурсии, тоже в розысках за зверями или птицами. Я же с Мищенкой отправлялся, обыкновенно с утра, в пески на охоту за чешуекрылыми и пресмыкающимися. […]
Сибо
19 (31) марта г. Скараманга, ездивший на охотничью экскурсию вниз по берегу Или, наткнулся на четверых сибинцев-рыбаков, спустившихся к устьям Хоргоса из окрестностей Кульджи для ловли очень крупной породы маринок (Schizothorax sp.). При виде моего спутника, которого сопровождал Манджа́, сибинцы попрятали[сь] под берег, и когда он возле них остановился, испугу их не было пределов. Как потом оказалось, они думали, что наши всадники были дунгане, и говорили, что если бы это было так действительно, то дунгане их неминуемо перестреляли бы, как то всегда бывает при встрече вооруженных дунган в уединенном месте с ненавистными им китайцами, солонами и сибинцами и др. Вот какие отношения существовали, еще во время нашего пребывания, между жителями Кульджинского края. Бедные сибинцы! невесело, верно, было им ловить рыбу при постоянном страхе быть убитыми разбойничьими шайками, рыскавшими с целью убийства и грабежа по Илийской долине. Оказалось, что сибинцы спускались сюда в лодках как к месту, где Или была не столько бурлива, чтобы ловить очень крупный вид маринки (Schizothorax nov. sp.?), достигающей аршинной длины. Ловят они ее переметами, т. е. ставя на ночь поперек реки веревку, к которой привязаны тонкие веревочки на расстоянии нескольких вершков одна от другой, с прикрепленными к ним крючками. Насаживаются крючки или кусочками мяса, или же кусками той же маринки. Несколько раз во время нашей стоянки у Хоргоса сибинцы приносили нам этих крупных маринок, которых я имею много оснований считать еще не описанным видом. […]
Всего нам было доставлено около шести таких маринок, и нескольких мы сварили. Но мясо их оказалось еще хуже, чем у маринки обыкновенной (Sch. argentatus Kessl.), и кроме того у всех нас, поевших ее, сделались колики. Икра же этой рыбы, по словам сибинцев, еще ядовитее, чем у маринки обыкновенной [Любезный д-р Мацеевский, живший в Кульдже со времени занятия ее русскими, говорил нам, что ему ежегодно приходилось видеть случаи отравления людей икрою маринок, и что исходом болезни бывала почти всегда смерть.].
[…]
25 марта (7 апреля) нужно было кому-нибудь из нас съездить в Кульджу, и сделать это вызвался Мищенко, который хорошо ездил верхом, чем ни мой товарищ Скараманга, ни я похвастаться не могли.
В сопровождений торгоута Очура отправился Мищенко в Кульджу, избрав известный проводнику Очуру самый короткий, прямой путь. Вернулся он через день и по дороге имел небольшое столкновение с двумя всадниками-дунганами, требовавшими издали, чтобы Мищенко остановился, а потом начавшими стрелять в него из своих фитильных ружей; но пули не долетали до Мищенки. Когда же его пуля, из берданки, просвистела вблизи дунган, последние предпочли скорее скрыться из виду.
[…]
Так проводили мы дни в мирном занятии собирания коллекций вплоть до 3 апреля, ознаменовавшегося для нашего маленького лагеря сравнительно крупным событием - потерею двух из наших пяти лошадей.
Снова привожу выдержку из уже упомянутой статьи о тиграх, напечатанной в журнале «Природа и охота».
3 (15) апреля мы все вернулись к нашему лагерю раньше обыкновенного и, в ожидании обеда, я задремал.
[Перейти к статье «Тигры в Кульджинском районе»]
Уцелевшие лошади остались навсегда очень пугливыми, и нам их пришлось потом продать в Кульдже.
По возвращении в Россию, я получил из Кульджи письмо, в котором мне писали, что громадный тигр был убит на охоте на кабанов под Суйдуном, и что он успел ранить нескольких человек. Писали мне, что по следам оказалось, что тигр этот зашел сюда из камышей Хоргоса.
После этого для нас грустного случая занятия наши, однако же, шли своим чередом, но теперь по ночам кто-нибудь из нас караулил попеременно у костра со штуцером, боясь, чтобы тигры не похитили наших последних лошадей. […]
Пришла наконец пора подумать о возвращении в Кульджу, где нам предстояло снарядиться для странствования по горам, до осени. Поэтому я послал Манджу в киргизский аул, нам уже знакомый, за верблюдами. На следующий день вернулся Манджа́, а вскоре за ним пришли и верблюды и знакомые киргизы. Весь этот день провели мы в упаковке коллекций и вещей, а утром 9 (21) апреля покинули, конечно, не без сожаления, свою стоянку в богатом животною жизнью уголке Илийской долины.
[…]
Пройдя на следующий день развалины Новой Кульджи, мы остановились возле большого оросительного арыка, который исправлялся в это время и очищался от нанесенной глины окрестными земледельцами, причем работали мужчины, женщины и дети. Работа кипела; видно было, что всякий из работавших сознавал, что труд его, очень тяжелый, не пропадет даром и что от него зависит удачный урожай этого лета.
Переночевали мы здесь у большой группы деревьев довольно скверно и имели для питья мутную и невкусную воду. На следующее утро мы выступили чуть свет и к полудню были в Кульдже.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
ЧАСТЬ 1. ЧАСТЬ 2. ЧАСТЬ 3.
Дунгане: Продавцы мяса, воды. (Здесь и далее иллюстрации из «Этнографического альбома Кульджинского района и Семиреченской области», составленного по распоряжению Г. А. Колпаковского; художники Г. В. Глушков и Н. Г. Хлудов, 1879-1882.) starinariy.kz
Давнишнему моему желанию заняться зоологическими исследованиями в Центральной Азии суждено было осуществиться лишь в 1879 году.
Познакомившись в 1878 г. с полковником Н. М. Пржевальским, я сообщил ему о своих планах и мечтах. Знаменитый путешественник посоветовал мне начать свои исследования с Кульджинского края и любезно составил мне маршрут, долженствовавший, по его мнению, наиболее соответствовать моим целям. Маршрут заключал в себе часть пути, пройденного полковником при его путешествии чрез Кульджу на Лоб-Нор. К тому же нужно было спешить исследованием этого благодатного уголка Небесных гор, так как стали носиться упорные слухи о возможности возвращения его в скором времени Китаю. Видно, поездке моей суждено было исполниться при самых благоприятных условиях. Согласие моего друга, Страти Скараманга, ехать со мною было великим для меня счастьем, да и в материальном отношении экспедиция от этого много выиграла, так как мой друг пожелал участвовать в половине расходов по снаряжению и поездке. Это дало нам возможность снарядиться весьма полно для преследуемых нами целей. Вооружение наше было безукоризненно. Я был также обрадован согласием препаратора П. Мищенки ехать с нами, так как, зная его с давних пор, я мог на него вполне положиться.
4 (16) января 1879 года курьерский поезд мчал нас из Петербурга в Москву, а 8 (20) числа мы были в Оренбурге и хлопотали о покупке больших саней для дальнейшего следования, чрез Троицк, Омск, Семипалатинск и Копал, в Кульджу. Мороз в Оренбурге доходил до -30 °Ц, и мы заметили, что наших меховых шапок было бы далеко недостаточно для предстоявшего пути. Пришлось здесь заказать большие киргизские малахаи на лисьем меху, свободно надевавшиеся сверх наших шапок. Не прими мы этой предосторожности, плохо пришлось бы нам на пути к Омску, так как потом оказалось, что по ночам термометр Цельсия спускался до -42°. После немалых хлопот нам удалось купить две пары больших крытых саней (кошёвы), в которых и были размещены все наши вещи, весившие более ста пудов. Поэтому не трудно себе представить, что для сидения особого простора в санях не имелось. Впрочем, и сидеть-то нам почти что не приходилось: мы устроились таким образом, что лежали в своих легких шубах, а сверху покрывались шубами тяжелыми. Ноги, завороченные в суконные онучи, были обуты в широкие валенки.
10 (22) января, в два часа пополудни, уселись мы в сани. В одних сидели Скараманга и я, с лежавшим между нами легавым псом Гаем, в других - препаратор Мищенко и малоросс Николай Курдюк, уроженец Курской губернии, взятый нами, по его настоятельной просьбе, в качестве охотника-стрелка. Выбор этого человека, столяра по профессии, лентяя по природе, был более чем неудачен, но мы узнали об этом последнем качестве Николая слишком поздно, когда горю уже трудно было помочь. Чтобы сократить путь, мы направились к Троицку по Башкирскому тракту. Снегу по дороге было мало, и несмотря на доброкачественность лошадей, мы только медленно подвигались вперед. […] Дорога была крайне плоха, и наши сани часто опрокидывались. Башкирские лошадки, крайне некрасивые, очень крепки и выносливы и бегут хорошо не только по скользкому снегу, но и по льду, несмотря на то, что башкиры их не куют. 14 (26) января доехали до Троицка, а 19 (31) января вечером были в Омске, где остановились в довольно опрятной Европейской гостинице. […]
Не скрою, что мы с радостью провели 36 часов в Омске и что с наслаждением здесь умылись, - удовольствие, которого мы не испытывали от самого Оренбурга, и поели свежей пищи. В состав нашего обеда входила между прочим и очень вкусная рыба нельма (Salmo coregonoides? Pall.), которая ловится в большом количестве в Иртыше и как свежая, так и соленая очень дешева; в Омске, например, пуд ее продается от двух до двух с половиною рублей.
Осмотрев на следующий день чистенький и благоустроенный город, причем мы были поражены дешевизною европейских товаров в магазинах, и отдохнув вполне, мы утром 21 января (2 февраля) выехали из Омска и направились вдоль правого берега Иртыша на ЮВ. Дорога здесь вследствие обилия снега была хороша, и мы проехали в первые сутки более 250 верст. […]
Грустное, удручающее впечатление производит дорога по Семипалатинской области зимою на человека непривычного.
Громадная, ровная, безлюдная степь кажется бесконечною во все стороны. Ослепительный своею белизною снег, на котором нет предмета, чтобы остановиться полуослепленному глазу, нагоняет ужасную тоску. Мертво; холодно. Хотя на некоторых станциях и вывешены статистические таблицы, показывающие, что Семипалатинская область, занимая собою площадь в 385.000 кв. верст, оживляется населением в 527.000 жителей обоего пола, по дороге этого не заметно, и скорее кажется, что ни одного живого существа нет в этой громадной пустыне. За Семипалатинском дорога значительно ухудшилась, и часто приходилось употреблять на переезд в тридцать верст от станции до станции 6-7 часов, что, при сильном морозе и восточном ветре, бывало прямо-таки невыносимо. […]
Наконец 27 января (8 февраля) добрались мы до Сергиополя, лежащего на границе Туркестанской области. […] После непродолжительного, но сильного бурана, разразившегося по счастью в то время, когда мы были еще на станции, мы достигли, 29 января (10 февраля), станции Лепсинской, на реке Лепсе. Оказалось, что станционный староста - охотник и в то же время скупщик дичи. У него нашли мы до двадцати мерзлых цельных кабанов, убитых незадолго до нашего приезда, на Лепсе. Из них староста приготовляет превосходные копченые окорока и продает их весьма недорого проезжающим. Кроме тех, которых он стреляет сам, ему доставляют кабаньи туши за бесценок киргизы. В эту зиму, по словам старосты, им было куплено и убито лично до 150 кабанов. Торгует он также и фазанами, но мы у него не нашли ни одной из этих птиц, так как он отправил весь запас фазанов на Ирбитскую ярмарку, со знакомыми сартами. […] В этот день дорога шла через небольшой горный отрог Абакумовским перевалом. В ущелье, которым мы ехали, попадалось много горных курочек (Perdix chukar?). Вечером достигли последней станций перед Копалом и должны были на ней заночевать, так как, за отсутствием снега, ехать на санях более нельзя было. Утром пришлось переложить вещи на повозки, а сани послать порожнем за две станций вперед, где, говорили нам, мы снова найдем санный путь. Станция эта называется Араксанскою [Арасанскою. - rus_turk.] и известна своими серными водами. Здесь устроены купальни, летом приезжает сюда доктор, и устраиваются правильные курсы лечения. […]
2 (14) февраля доехали до станции Алтын-Имель, откуда дорога к Кульдже сворачивает на восток, а дорога, идущая к югу, ведет к Верному. Чтобы увидеть Илийскую долину во всей ее красе, с знаменитого Алтын-Имельского перевала, мы решили переночевать на станции и только утром следующего дня поднялись на перевал, название которого означает, по-монгольски, Золотое Седло. Во время подъема к перевалу, кроме красивых скал, окаймляющих дорогу, мы не могли не любоваться парившими над нами ягнятниками - бородачами (Gypaetus barbatus L.), иногда садившимися на отдаленные утесы.
Вид с Золотого Седла красив и величествен; но я не решаюсь и пробовать здесь передать его красот. Скажу только, что внизу перед нами тянулась ровная степь; слева ее окаймлял Семиреченский Ала-Тау, один из отрогов, которого и носить название Алтын-Имельского (на нем находились мы). Справа, в нескончаемом разнообразии контуров, хотя и казавшихся за дальностью мелкими, блестел своими белыми верхушками громадный Тянь-Шань. Спуск в долину довольно крут, и я предпочел пройти его пешком с винтовкою в руках. Но надежда добыть красавца бородача не сбылась; несколько пуль пустил я в них, - но видно неверно определял расстояние. Только одна пуля пересекла маховое перо старой птицы, но и оно мне не досталось, так как подул ветерок, и закрутившееся перо отнесло куда-то далеко в сторону.
Спустившись в долину и проехав несколько верст ровною степью, поросшею чием (Lasiagrostis splendens), мы очутились у станций Башты, первой станции в Илийском крае.
4 (16) февраля проезжали на заре Кайбынскую щель, прорезывающую невысокую скалистую горную массу. В ней видели первых горных баранов, но попытка подойти к ним оказалась напрасною. В ущелье этом очень много горных курочек (Perdix chukar?), и две больших стаи их паслись, между прочим, у самой почтовой станции. Когда мы подъехали к станций, то заметили курочек, сидевших вместе с грачами и галками, и только при нашем приближении, когда последние поднялись на воздух, убежали, но не улетели, и курочки. Вокруг станции, расположенной в самой щели, тянутся густые заросли чия, различных кустарников и невысоких деревьев.
Пошли походить с ружьями по окрестностям, и здесь увидели первых черных дроздов (Merula maxima?) и, у ручья, нескольких бекасов (Scolopax solitaria); зайцы выскакивали чуть не десятками, за что несколько из них и поплатилось жизнью. Оказалось, что русские, служившие на станции, в пищу зайцев не употребляют, что отчасти и объясняет большое количество здесь этих животных. Выехав из Кайбынской щели, мы снова очутились на ровной глинистой, а местами и песчаной степи, поросшей чием и саксаулом (Haloxylon ammodendron). Огромное множество каракуйрюков (Gazella subgutturosa Güld.) живет в этой степи, но нам встречались они лишь небольшими стадами и на большом расстоянии от проезжей дороги. Пули наши, пущенные на 600 и 700 шагов, никакого результата нам не дали и только подбавляли прыти убегавшим антилопам [В своей книге Le Kohistan, le Ferghanah et Kuldja, par W. Ch. E. de Uјfalvy (1878) автор описывает проезд свой этою самою местностью (р. 129), причем говорит о встречавшихся ему здесь оленях и ланях (cerfs et biches) и что дичь эта мало боялась путешественников. Ошибка автора очевидна, и его олени и лани должны быть безусловно отнесены к вышеназванному виду антилопы.].
5 (17) февраля проезжаем несколько развалин китайских городов - грустное свидетельство ужасного избиения в 60-х годах населения Кульджинского края дунганами. Страшно подумать, что более 800.000 человек китайцев и калмыков было тогда вырезано в этом цветущем и плодородном уголке Средней Азии! Перед вечером доехали мы до последней перед Кульджею станций Баяндайской, которую содержала не то немка, не то еврейка. Она между прочим рассказала нам, что ее отец был слугою Франклина, с которым вместе и погиб.
В 10 часов вечера, ровно тридцать два дня после выезда из Петербурга, мы въехали в Кульджу, несколько усталые, но здоровые и с багажом в полном порядке.
Переночевали мы на почтовой станции и с утра занялись приисканием квартиры, которую вскоре и нашли в небольшом глиняном домике, в сартовской части города. Домик стоял возле широкого арыка [Открытый водопровод или оросительная канава.], берега которого были обсажены громадными тополями, березами и другими деревьями. Мы наняли у хозяйки дома три комнаты с каменными полами и без всяких удобств, но были рады хоть где-нибудь приютиться на первое время и разложить свои вещи. Хозяйка наша была женою отставного рядового, Завадского, который занимался торговлею опиумом, закупаемым им у таранчей Кульджинского района весьма дешево, а продаваемым им дунганам и китайцам (последним на китайской границе) за цену в десять раз большую, чем та, которую он сам платил. Опиум, называемый китайцами, дунганами и таранчами опьу́н, возделывается в окрестностях Кульджи решительно всеми земледельцами, хотя иными и в малом количестве. Оставшаяся после извлечения опьу́на маковые головки служат лакомством для девушек и детей, и не раз впоследствии подносились нам, при проезде чрез селения, головки этого растения в виде угощения. Зернышки мака, из которых извлечен уже опьу́н, делаются щуплыми и очень мелкими, но имеют очень приятный вкус, и к жеванию их можно легко привыкнуть. Вообще же этот мак также беспрестанно жуётся в таранчинских селениях, как подсолнечные зерна или семечки в южной России.
Таранчи: Подрезывание мака для приготовления опиума
Описывать Кульджу с ее китайскою, сартовскою, таранчинскою и русскою частями и с ее разношерстным населением, состоящим кроме вышеназванных народностей еще из калма́ков, киргиз, торгоутов, дунган, сибинцев, солон и татар, я не стану, так как такие описания уже имеются; а между ними есть и такое, лучше и полнее которого ничего желать нельзя, это именно в книге г. Скайлера [Schuyler. Turkistan. II parts. London, 1877.], где желающий может ознакомиться с точным описанием Кульджи, ее пестрого населения и ее кровавого прошлого.
Кашгарский сарт
Кульджа ко времени нашего посещения в значительной степени утратила свой китайский характер, так как в ней, за исключением мелких торговцев, китайского элемента почти не оставалось. Может быть, самою характерною, чисто китайскою чертою Кульджи были всюду видневшиеся над городом бумажные змеи, сочинять и пускать которые китайцы такие мастера. И действительно, нельзя было не любоваться громадными и эффектными бумажными бабочками и драконами самых причудливых рисунков и бумажными дисками, изображавшими луну и державшимися неподвижно в воздухе, без каких-либо к ним привязанных хвостов.
Таранчинка
В первый же день нам удалось отыскать еще прежде нам рекомендованного молодого калма́ка [Я употребляю название калма́к как единственное, которым в Кульджинском крае калма́ки себя именуют, игнорируя вполне название калмы́к.] Михайлу Ниязова, по прозванию Манджа́.
Нами он был нанят в качестве переводчика, но вскоре сделался нашим фактотумом. Зная в совершенстве до семи туземных наречий (к несчастью, не знал он только китайского языка) и говоря отлично по-русски, Манджа был нам весьма полезен во все время нашего путешествия. Его семейство было тоже вырезано во время междоусобицы, и он вырос при одном русском семействе где-то возле Верного. Через него мы отыскали и проводника полковника Пржевальского при его поездке на Лоб-Нор, Тохта-ахуна, особенно нам рекомендованного.
Итак, времени мы не теряли: переводчик и проводник наняты были с первого же дня.
Таранчинец
Большим наслаждением было для нас вымыться в отличной татарской бане после длинного путешествия, во время которого заботы о туалете большею частью только заботою и оставались.
На следующий день сделали визиты кому следовало и обедали у крайне гостеприимного военного губернатора Кульджи, полковника П. Ф. фон Вартманна, любезность которого во все время пребывания в Кульдже оставила в нас приятнейшее воспоминание.
В этот же день мы познакомились с известным путешественником, доктором А. Регелем, у которого, между прочим, видели живых тянь-шаньских улла́ров (Megaloperdix nigellii), встречающихся во всем Тянь-Шане, начиная с 5.000′ высоты. Вместе с д-ром Регелем посетили мы больного аптекаря Голике, собиравшего раньше чешуекрылых для известного петербургского энтомолога Н. Гр. Ершова в различных местах Туркестана.
[…]
Швейная мастерская китаянок
Приготовления наши к походу подвигались. Людей, долженствовавших нам сопутствовать, мы приискали, и стали укладывать необходимые вещи для месячного пребывания в безлюдной местности, где все, что необходимо для жизни и сбора коллекций, должно быть тщательно заготовлено и предусмотрено, так как там ничего ни купить, ни иным путем достать нельзя. Палатки из войлока, чрезвычайно практичные и непромокаемые, шьются у нас на дворе; железные обручи с кольцами, куда вставляются палки, служащие остовом для палаток, заказаны китайским кузнецам; медные чайники с тонким дном, в которых вода доходит до кипения в несколько минут, котлы для варки пищи и пр. кухонная посуда, закуплены. На все предметы шьются войлочные чехлы - отличный туземный обычай, предохраняющий предметы от сырости и битья. Куплены и волосяные арканы, вещь несравненно более удобная при походной жизни, чем веревки. Кажется, ничего не забыто; кажется, всего хватит. […] Погода потеплела, снег быстро тает, и 4 марта, в 7 часов утра, мы выступаем из Кульджи, направляясь к западу, сами на купленных дешево, но хороших лошадях, вещи же наши и палатки - на четырех маленьких, скверных таранчинских повозках.
Китаец
Пройдя верст 8 вдоль почтовой дороги, мы очутились у развалин города Баяндая. Походили мы по грустным остаткам недавно еще цветущего города, но кроме нескольких голубей (Columba livia), из которых некоторые были пестро окрашены, вылетевших из старых кирпичных труб и подвалов, никакой живой твари мы здесь не встретили. За Баяндаем дорога была местами покрыта лужами от растаявшего снега, возле которых сидели и кружились чибисы (Vanellus cristatus и Chettusia gregaria) и постоянные их спутники скворцы (Sturnus vulgaris?). Погода была превосходная и теплая. Одно время дорога шла возле небольшой горки (Ган-Гул по-таранчински), где добывается каменный уголь, идущий на топливо в Кульджу, в которой стоимость его не превышает трех копеек за пуд. […] Надежда наша добраться в первый же день до развалин Новой Кульджи не осуществилась вследствие того, что лошади наших подвод выбились из сил. Пришлось заночевать, не дойдя до развалин верст шести, в так называемых лесах, которые не что иное, как заброшенные насажденные сады, со значительным в них количеством фруктовых деревьев. Мы разбили наш лагерь у небольшой группы дунганских домиков, обитатели которых занимаются главным образом огородничеством, сбывая отлична го качества овощи в Кульджу. Первый вечер мы были вынуждены, по своей неопытности и по недогадливости наших людей, удовольствоваться весьма скудным и невкусным ужином; притом же ничего не было налажено как следует: некоторые предметы первой необходимости между прочим оказались уложенными слишком далеко и т. д. […]
Наутро все было покрыто изморозью, и было далеко не тепло. Напившись чаю, я с Николаем отправились к Новой Кульдже напрямик, чрез сады; а мой товарищ с подводами поехал туда же в обход, - по дороге. […] Дойдя до развалин громадного города, население которого считалось в 300.000 человек, мы осмотрели его, гуляя главным образом по широкой стене, его окружающей. Масса черепов взрослых и детских валялась по улицам и в домах, производя тяжелое впечатление и показывая, что резня 60-х годов была ужасною действительностью, а не вымыслом. Дойдя до западного конца города, мы подошли к высокому обрывистому берегу над рекой. Под нами с бешеным ревом неслась мутная Или [Характерно то, что не только солдаты наши, но и все русские, жившие в Кульдже, переделали название этой реки на свой лад, т. е. называли ее Ильей.], почти совершенно очистившаяся ото льда. Спуска к реке мы отыскать не могли, и пришлось с высоты полюбоваться противуположным низменным берегом, поросшим прошлогодними камышами и густым кустарником. Всевозможные птицы сновали то вниз, то вверх по течению. Бакланы (Phalacrocorax carbo) ныряли, видимо нисколько не стесняясь его быстротою. Подъехали товарищи, и, за неимением возможности достать здесь воды, мы решили двинуться далее на запад. Перед тем как покинуть развалины, прошли мы еще одною или двумя улицами, сплошь заросшими бурьяном, крапивой и другими травами. Здесь таилось много зайцев того же вида, который нам стал попадаться тотчас же по въезде в Семиреченскую область (Lepus lehmanni Sew.). Несколько этих животных были нами застрелены для пополнения наших съестных припасов. Мы тщетно искали здесь фазанов (Phasianus mongolicus), которые скучиваются осенью в развалинах Новой Кульджи в неимоверном количестве. Оказывается, что зимою, и в особенности к весне, фазаны перебираются на левый низменный берег Или, где густые заросли дают им удобные убежища для вывода детей и обильную пищу. Только в конце лета они вновь накочевывают сюда.
Пройдя вниз по Или версты полторы, мы дошли до оросительного арыка, наполненного теперь снеговою водою; за неимением лучшей, пришлось здесь сделать привал и сварить свой обед.
[…]
Дунган
Поздно вечером добрались до города Суйдуна, которым проезжали, по дороге в Кульджу, месяцем раньше. Главное население его составляют дунгане, и Суйдун в настоящее время самый населенный город Илийской долины после Кульджи. Мы провели здесь ночь на татарском постоялом дворе, а рано утром послали за волостным старшиною и, показав ему открытый лист, любезно высланный мне из Верного генералом Колпаковским (написанный по-русски, татарски и монгольски), попросили его достать нам хорошие арбы и проводников.
Пройдя, однако же, не более 3 верст к западу, мы дошли до речки Тарджи, у селения того же имени, и видя, что место удобно, решили здесь расположиться и приступить к более систематическому собиранию коллекций. Только что мы устроились возле водяной мельницы, нас обрадовал нарочный, присланный нам из Кульджи, с письмами из дому. Прочитав письма, мы разбрелись с ружьями в разные стороны, - кто вниз по речке, кто в близлежащие, очень мокрые, прошлогодние рисовые поля.
[…]
Вечером я послал в Суйдун попросить арбы, чтобы утром двинуться дальше; но мы только в полдень следующего дня могли пуститься в путь и, объехав, где можно было, пески, к вечеру доехали до речки Джар-су, текущей параллельно с Тарджи и впадающей в Или верст на десять западнее. Далее этой речки на арбах ехать было нельзя. Здесь находился киргизский аул, прозимовавший у реки Хоргоса, а теперь подвигавшийся к пастбищам у подножия Алтын-Имельского хребта. Тут же находился и небольшой сибинский поселок, вблизи которого расположились лагерем и мы. Так как старшина аула не был дома, а нам предстояло с ним условиться насчет верблюдов, для доставления нашей поклажи к устьям Хоргоса, то мы решили здесь простоять день-другой и дождаться возвращения старшины. Местность обещала нам недурную добычу и оправдала наши надежды. Джар-су отличалась от Тарджи более глубоким руслом, заключенным между крутыми берегами, вследствие того, что во время таяния снегов в горах бо́льшая масса воды протекает этою речкою, чем чрез Тарджи.
Киргиз
Чуть свет мы встали и услыхали по всем направлениям голоса фазанов. Походив по окрестностям, мы их подымали немало и нескольких застрелили. Много мы также видели пустынников (Pterocles arenarius), прилетавших к водопою на Джар-су из песков.
Но чем в особенности изобиловала эта местность, так это зайцами. О них скажу тут несколько слов. Принадлежат эти зайцы к виду Lepus lehmanni Sew. Количество их, в удобных для них местах, огромно во всей Илийской долине. Против Кульджи, по левую сторону Или, зимою они держатся в громадном количестве преимущественно по зарослям барбариса и питаются здесь корою этого кустарника. Всюду по правому берегу Или, на запад от Кульджи, мы их встречали множество, и здесь, на Джар-су, их было больше, чем где-либо. […] Туземцы на этих зверьков мало обращают внимания, и только изредка верховые киргизы, заметив сидячего косого, пускают в него свои коротенькие палочки и убивают без промаху. В бросании этих палочек, киргизы очень ловки и нередко убивают таким образом фазанов, даже на бегу. Киргизы уверяли меня, что иногда в горах зайцы эти живут в норах (т. е. наподобиe кроликов) и попадаются на значительных высотах. Нам же, во все время странствования по Тянь-Шаню, выше 4.000′ зайцы не попадались; равно не видали мы нигде и их нор, так что факт житья зайцев в норах я привожу здесь под сомнением.
[…]
Сибо
Мы остановились, как уже было сказано, вблизи сибинского поселка [ Солоны и сибинцы были когда-то переселены в Кульджинский край китайским правительством. Сибинцы, на благодарность которых рассчитывало китайское правительство, освободивши их из-под монгольского ига в Даурии (северо-западная Монголия), получили богатые участки земли по левому берегу Или, тогда как солоны получили таковые же по правому ее берегу. Об интересных подробностях относительно этих народов см. у Скайлера (Schuyler. Turkistan. London, 1877. Vol. II, p. 170). Но откуда мог г. Уйфальви (Le Kohistan, le Ferghanah et Kouldja. Paris, 1878, p. 127) взять, что сибинцы суть помесь китайцев и женщин-калмычек, мне положительно непонятно, и, конечно, подобное утверждение лишено всякого основания.] и на следующее утро были обрадованы принесенными сибинцами в подарок свежими куриными яйцами и исполинскими, но вкусными и нежными редисками. Редиски эти, совершенно круглой формы и розовой или белой окраски, имели до 3 вершков в поперечнике.
Сибо
Вообще же нужно сказать, что как дунгане, солоны и таранчи, так и сибинцы отличные огородники, и что, благодаря превосходному климату и образцовому способу орошения, овощи, возделываемые ими, доведены до замечательного совершенства как в отношении нежности и вкуса, так и в отношении величины. Как при приезде нашем в Кульджу, в феврале, так и в мае, по возвращении в нее с устьев Хоргоса, мы поражались продаваемыми огородными произведениями. Нигде ни раньше, ни после, не видели мы таких размеров моркови, редисок и луку, какое здесь продавались. Не менее славятся и фрукты Илийской долины своею доброкачественностью; но мы в разгар фруктового сезона находились в горах, и нам полакомиться знаменитыми грушами и яблоками Илийской долины не удалось. […]
15 (27) марта, навьючив наши вещи на нанятых у киргиз верблюдов, мы перекочевали ко впадению Джар-су в Или с тем, чтобы на следующий же день с этими же верблюдами добраться наконец до устьев Хоргоса, - крайняя западная точка, которую мы должны были достигнуть в Илийской долине и где предполагали провести несколько недель.
[…]
После довольно длинного перехода, во время которого я большею частью шел пешком, мы наконец дошли до устьев Хоргоса и, после осмотра местности, выбрали себе стоянку, у Или, а верстах в двух от нее, на левом берегу Хоргоса, и здесь разбили свой лагерь. Так как мы надеялись пробыть сравнительно долгое время у Хоргоса, то и расположились со всем возможным комфортом и распаковали весь свой багаж таким образом, чтобы все было у нас всегда под рукою, как для собирания коллекций, так и для удобства жизни. Мы отпустили верблюдов, щедро наградив проводников, но главный джигит, Кегембек, проводивший нас сюда из киргизского аула, согласился остаться при нас во все время нашей стоянки у Хоргоса.
Киргиз
Устья Хоргоса находятся приблизительно в 90 верстах на запад от Кульджи и вместе со всею речкою этого имени образуют теперь, со времени возврата Кульджинского края Китаю, нашу восточную границу в Илийской долине. […]
Расположились мы на левому берегу Хоргоса верстах в двух от впадения его в Или. Здесь русло Хоргоса раздваивается, образуя густо заросший деревьями и кустарниками остров; саженях в 400 ниже нашей стоянки оба русла снова соединяются. Левое русло в это время года было совершенно сухо и служило нам обычным путем, когда требовалось идти к Или.
Небольшая группа корявых деревьев (Ulmus et Salix) находилась в нескольких шагах от наших палаток, и к ним привязывались наши лошади на ночь, а также и купленные нами в киргизском ауле на Джар-су продовольственные бараны. Здесь, в необитаемой местности, мы уже не боялись конокрадов-людей, но нужно было, по словам киргиз, стеречь лошадей от врагов четвероногих. Пока мы несколько поустроились, вычистили оружие, разложили вещи, наступил вечер, и скоро запылал среди нашего стана яркий, большой костер.
[…]
Прежде чем продолжать повествование о ходе наших занятий, сообщу все известное мне о позвоночных, которые обитают в этой местности. Сведения, которые я могу дать, составлены мною как из личных наблюдений, так и из сообщений, взятых у туземцев, и в особенности у киргиз, близко знакомых с нравами многих зверей. Более подробно поговорю я о тиграх. Привожу здесь часть статьи об этом звере, помещенной мною в журнале «Природа и охота» за 1882 г., так как она заключает в себе все собранные нами сведения и дает довольно полную картину жизни юл-барса в Кульджинском крае. […]
Кульджинский край в настоящее время [Эта статья относится к 1879 году.], т. е. после страшной междоусобицы 60-х годов, сделался крайне малонаселенным, и тигры встречаются в нем повсюду, в большем или меньшем числе, смотря по удобствам, представляемым различными местностями для их жизни.
[Перейти к статье «Тигры в Кульджинском районе»]
Но скоро мы убедились , что добрые наши отношения к этим животным нарушены, и сделались более осмотрительными.
[…]
Занятия наши с первых же дней прихода на Хоргос распределились следующим образом. Товарищ мой, г. Скараманга, с двустволкою-дробовиком и с берданкою (реже с тяжелым штуцером) за плечами, отправлялся к озеру, на котором останавливались стаи пролетной водяной птицы, и добывал, по возможности, экземпляры для коллекции. Манджа или Николай его обыкновенно сопровождали. Но Манджа, как отличный наездник, предпринимал довольно часто, в сопровождении джигита Kэгембе́ка, более отдаленные экскурсии, тоже в розысках за зверями или птицами. Я же с Мищенкой отправлялся, обыкновенно с утра, в пески на охоту за чешуекрылыми и пресмыкающимися. […]
Сибо
19 (31) марта г. Скараманга, ездивший на охотничью экскурсию вниз по берегу Или, наткнулся на четверых сибинцев-рыбаков, спустившихся к устьям Хоргоса из окрестностей Кульджи для ловли очень крупной породы маринок (Schizothorax sp.). При виде моего спутника, которого сопровождал Манджа́, сибинцы попрятали[сь] под берег, и когда он возле них остановился, испугу их не было пределов. Как потом оказалось, они думали, что наши всадники были дунгане, и говорили, что если бы это было так действительно, то дунгане их неминуемо перестреляли бы, как то всегда бывает при встрече вооруженных дунган в уединенном месте с ненавистными им китайцами, солонами и сибинцами и др. Вот какие отношения существовали, еще во время нашего пребывания, между жителями Кульджинского края. Бедные сибинцы! невесело, верно, было им ловить рыбу при постоянном страхе быть убитыми разбойничьими шайками, рыскавшими с целью убийства и грабежа по Илийской долине. Оказалось, что сибинцы спускались сюда в лодках как к месту, где Или была не столько бурлива, чтобы ловить очень крупный вид маринки (Schizothorax nov. sp.?), достигающей аршинной длины. Ловят они ее переметами, т. е. ставя на ночь поперек реки веревку, к которой привязаны тонкие веревочки на расстоянии нескольких вершков одна от другой, с прикрепленными к ним крючками. Насаживаются крючки или кусочками мяса, или же кусками той же маринки. Несколько раз во время нашей стоянки у Хоргоса сибинцы приносили нам этих крупных маринок, которых я имею много оснований считать еще не описанным видом. […]
Всего нам было доставлено около шести таких маринок, и нескольких мы сварили. Но мясо их оказалось еще хуже, чем у маринки обыкновенной (Sch. argentatus Kessl.), и кроме того у всех нас, поевших ее, сделались колики. Икра же этой рыбы, по словам сибинцев, еще ядовитее, чем у маринки обыкновенной [Любезный д-р Мацеевский, живший в Кульдже со времени занятия ее русскими, говорил нам, что ему ежегодно приходилось видеть случаи отравления людей икрою маринок, и что исходом болезни бывала почти всегда смерть.].
[…]
25 марта (7 апреля) нужно было кому-нибудь из нас съездить в Кульджу, и сделать это вызвался Мищенко, который хорошо ездил верхом, чем ни мой товарищ Скараманга, ни я похвастаться не могли.
В сопровождений торгоута Очура отправился Мищенко в Кульджу, избрав известный проводнику Очуру самый короткий, прямой путь. Вернулся он через день и по дороге имел небольшое столкновение с двумя всадниками-дунганами, требовавшими издали, чтобы Мищенко остановился, а потом начавшими стрелять в него из своих фитильных ружей; но пули не долетали до Мищенки. Когда же его пуля, из берданки, просвистела вблизи дунган, последние предпочли скорее скрыться из виду.
[…]
Так проводили мы дни в мирном занятии собирания коллекций вплоть до 3 апреля, ознаменовавшегося для нашего маленького лагеря сравнительно крупным событием - потерею двух из наших пяти лошадей.
Снова привожу выдержку из уже упомянутой статьи о тиграх, напечатанной в журнале «Природа и охота».
3 (15) апреля мы все вернулись к нашему лагерю раньше обыкновенного и, в ожидании обеда, я задремал.
[Перейти к статье «Тигры в Кульджинском районе»]
Уцелевшие лошади остались навсегда очень пугливыми, и нам их пришлось потом продать в Кульдже.
По возвращении в Россию, я получил из Кульджи письмо, в котором мне писали, что громадный тигр был убит на охоте на кабанов под Суйдуном, и что он успел ранить нескольких человек. Писали мне, что по следам оказалось, что тигр этот зашел сюда из камышей Хоргоса.
После этого для нас грустного случая занятия наши, однако же, шли своим чередом, но теперь по ночам кто-нибудь из нас караулил попеременно у костра со штуцером, боясь, чтобы тигры не похитили наших последних лошадей. […]
Пришла наконец пора подумать о возвращении в Кульджу, где нам предстояло снарядиться для странствования по горам, до осени. Поэтому я послал Манджу в киргизский аул, нам уже знакомый, за верблюдами. На следующий день вернулся Манджа́, а вскоре за ним пришли и верблюды и знакомые киргизы. Весь этот день провели мы в упаковке коллекций и вещей, а утром 9 (21) апреля покинули, конечно, не без сожаления, свою стоянку в богатом животною жизнью уголке Илийской долины.
[…]
Пройдя на следующий день развалины Новой Кульджи, мы остановились возле большого оросительного арыка, который исправлялся в это время и очищался от нанесенной глины окрестными земледельцами, причем работали мужчины, женщины и дети. Работа кипела; видно было, что всякий из работавших сознавал, что труд его, очень тяжелый, не пропадет даром и что от него зависит удачный урожай этого лета.
Переночевали мы здесь у большой группы деревьев довольно скверно и имели для питья мутную и невкусную воду. На следующее утро мы выступили чуть свет и к полудню были в Кульдже.
ПРОДОЛЖЕНИЕ