Как я попал в Академгородок. Часть 15.
Продолжение. Начало см. 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14.
выборы в местком института
В начале сентября в институте прошли выборы сначала профоргов лабораторий и отделов, а потом и профсоюзного комитета. На мое удивление меня избрали членом профкома и поручили руководить сразу тремя комиссиями - детской, жилищной и общественного контроля за магазинами. Это были в то время самые животрепещущие вопросы. Ни садика, ни яселек для детишек не было и даже не намечалось. Жилье строилось медленно. Заложено было много домов, но все видели, какими темпами они строились. Ну а магазин-вставка на углу Морского проспекта только что был сдан, но покупать там было почти нечего. Наверное, я был чересчур активен, так как я выступал на этом собрании и говорил о том, что наболело.
Мы с Любочкой намучались за последнее время бог знает как. Особенно Любочка. Но я говорил не о себе, а приводил в пример другие семьи молодых сотрудников, имевших детей. Их тогда уже было немало. И работу строителей критиковал. Правда, они уже сменились, но новые, видно, еще не раскачались.
На нашем собрании присутствовали Председатель Объединенного комитета профсоюза СО АН Николай Иванович Мосиенко и его освобожденный заместитель Александр Иванович Щербаков (освобожденный - значит, на полной ставке, не совмещающий работу в институте с работой в профкоме). Приехал даже председатель Обкома профсоюзов работников Высшей школы и научных учреждений Купчинский. На заседании присутствовал и Георгий Сергеевич Мигиренко, недавно избранный секретарем партбюро института. Когда после собрания мы на заседании избрали председателем нашего профкома Рем Ивановича Солоухина, потом его заместителем меня и распределили все комиссии, Александр Иванович сказал всем нам, что наши комиссии они рассматривают не как комиссии института гидродинамики, а как комиссии Академгородка. В нашем институте размещены пять других институтов, и мы должны помочь всем. Щербаков пригласил меня в ОКП, который находился в здании Западно-Сибирского филиала АН на ул. Мичурина д.23 поговорить.
Потом я узнал присказку, что «инициатива наказуема». Поактивничал, - тебе и карты в руки. Добивайся сам, чтобы то, что ты критикуешь, было исправлено. Но мне эта присказка никогда не нравилась. Я за все брался с огромным удовольствием. С радостью, если хотите. И никогда не увиливал ни от какой работы, если от нее была польза. Всегда включал голову и думал, как ее выполнить лучше.
Так в сентябре 1959 года началась моя профсоюзная деятельность в Академгородке, которая продолжалась семь с половиной лет. Не думал я тогда, что так надолго.
Выскажусь более выспренне: 14 сентября впервые советская ракета достигла луны, а я был запущен на орбиту профсоюзной деятельности. Денег это не принесло, а хлопот сразу прибавилось.
утонул Саша Коваль
Во второй половине сентября на Обском море штормило. Но Богдана Войцеховского это не останавливало, - испытания продолжались - чего-то там взрывали. В лодке было трое. Когда она перевернулась и люди оказались в холодной воде, двое поплыли к берегу. Но не доплыли. Одним из них был Саша Коваль, другим инженер Куприянов. Спасся, уцепившись за борт лодки, лаборант Васькович. Тела нашли через три дня. Сталина, вся заплаканная, ушедшая в себя, неотрывно смотрела на Сашу, а он был как живой, только неподвижный. Гроб стоял в конференц-зале. Выступил Рем Солоухин, как председатель профкома. Потом кто-то из ребят.
Я стоял и думал, как это несправедливо умереть так глупо такому молодому и талантливому человеку, такому доброжелательному и очень-очень доброму. Потом были похороны. Все, кто хотел поехать на кладбище, поместились в один пазик. Сидели по стенкам, а в середине стоял гроб. Моросил дождь. Мы выехали на Бердское шоссе и поехали в сторону города. Сразу за деревней Ельцовка свернули налево в сосновый лес.Ехали недолго. На пригорке прямо в сосновом лесу было кладбище. Могила была уже выкопана. Опять кто-то что-то сказал, но коротко, потому что все стояли под дождем. Мне хотелось утешить Сталину, но слов я не находил. Я подошел к ней и слегка приобнял. Она благодарно прижалась щекой к моему плечу.
Я хоронил первый раз в жизни, и мне было не по себе. Никогда раньше я не встречался так близко смертью.
- Мы уехали, а Саша остался здесь. Насовсем. И ни Сталина, ни маленький Макс его никогда больше не увидят. И я лишился друга. И бросил лопату земли на гроб в могилу. Гроб, могила, похороны, - слова-то какие нехорошие.
Я много раз видел потом Максима. Сталина вырастила его. Но их жизнь хоть и шла параллельно, но мимо моей.
кого наказали
Когда на предприятии происходит несчастный случай со смертельным исходом, обычно производится расследование, чтобы установить виновника. А тут сразу две смерти. Как правило наказывают непосредственного начальника подразделения и технического руководителя предприятия, ответственного за технику безопасности. Мы все знали, что виноват Богдан Войцеховский, который, несмотря на штормовую погоду, продолжал испытания на Обском море. Ребята говорили ему, что штормит. А он приказал все-равно проводить. И ребята не могли его ослушаться. Я это понимаю, ослушаться Богдана было невозможно. У него в отделе вообще не было поначалу ни выходных, ни отпусков. И инструкции по технике безопасности были не в порядке.
Поначалу Михаила Алексеевича не было в Академгородке, и Христианович, исполнявший обязанности председателя сО АН, наказал Богдана, сняв его с должности завюотделом. Но приехал Михаил Алексеевич и потребовал, чтобы Богдана не трогали. Богдан был постоянно одержим идеями, и Михаил Алексеевич его очень ценил.
Наказали, вместо Богдана, Сергея Васильевича Токарева, заместителя директора по общим вопросам, которого объявили главным инженером. Правда, он и был им фактически. Для всех, но не для Богдана. И попробуй, сунься к Богдану, с требованиями разработать инструкции по ТБ и соблюдать их - сразу уволят.
Теперь Токареву объявили строгий выговор, и он, по обыкновению, смолчал. Если бы не смолчал и начал оправдываться или просто рассказывать, как было дело, он бы в институте сразу перестал бы работать. А так с выговором, но Токарев остался работать в институте.
Но этот эпизод имел и другие далеко идущие последствия. Возможно, что именно из-за Богдана произошла размолвка между Лаврентьевым и Христиановичем, завершившаяся снятием Христиановича сначала с поста первого заместителя председателя СО АН, потом с должности директора института теоретической и прикладной механики и, в конечном итоге, к отъезду его из Академгородка.
Приведу воспоминания Александра Павловича Филатова, который в ту пору был первым секретарем Новосибирского горкома КПСС. Как видите, все это тянулось с 1959 по 1961 г. и нужен был только повод, чтобы его изгнать из Академгородка:
«В 1961 году я был свидетелем крупной ссоры между академиками М.А.Лаврентьевым и С.А. Христиановичем. Начался конфликт из-за того, что Христианович освободил Б.В. Войцеховского от обязанностей заведующего отделом Института гидродинамики - после несчастного случая со смертельным исходом по причине грубого нарушения правил техники безопасности в этом отделе. Решение справедливое. Но Лаврентьев, вернувшись из загранкомандировки, возмутился - почему решение принято в его отсутствие? А в это время академик Христианович «провинился» в личном поведении. Более шести часов вместе с работниками ЦК КПСС мы пытались их «помирить», доказать Лаврентьеву, что «грехи» Христиановича не так серьезны, чтобы освобождать его от должности первого заместителя председателя Президиума СО АН. Но Лаврентьев категорично стоял на своем - «или я, или он».
организация университета
О том, что в Академгородке будет создан университет, мне говорили с самого начала. Более того, ребята из отдела гравитационных волн преподавали на курсах подготовки к поступлению в университет, которые располагались... А Владик Минин и Рем Солоухин готовили первые демонстрационные кабинеты. Минин считал всегда создание этого кабинета своей большой заслугой. Наверное, так оно и было.
Практически всеми делами Университета занимался Борис Осипович Солоноуц. Только с его приездом в Академгородок дела с его организацией начали двигаться.
О целях, которые ставили перед собой отцы-основатели Новосибирского научного центра, не скажешь лучше, чем это сделал в своих воспоминаниях академик Сергей Львович Соболев:
«Создание университетской системы логически связано с опытом Московского Физико-технического института. Ясно было, что в новосибирском Академгородке нужно продолжать линию, начатую Физтехом, так что система НГУ рождалась не на пустом месте - мы творчески перерабатывали имевшийся опыт. Определенное влияние на нас имел и опыт физико-технического факультета Ленинградского политехнического института. Известно, что именно в Ленинграде сложилась школа, давшая стране физиков-ядерщиков, что ленинградский Физтех был связан с научно-исследовательским институтом. Это было совершенно особое учебное заведение, там впервые готовили кадры таким образом, как впоследствии в МФТИ и НГУ».
Все здесь ясно и понятно, именно таким и мы видели университет. Только одну маленькую ошибку делает в вопоминаниях Сергей Львович. В Ленинградском политехническом институте был не физтех, а физмех - физико-механический факультет, который я и закончил. И готовил он не только физиков-ядерщиков, но и физиков прочнистов и гидродинамиков - специалистов в области механики сплошной среды и механики жидкости и газа. И в институте гидродинамики работали рядом со мной выпускники кафедры А.И.Лурье Саша Иванов и его жена Римма Иванова (Семенова), и Валерий Кедринский - выпускник кафедры Л.Г.Лойцянского. И эти две школы - Лурье и Лойцянского - дали стране многих выдающихся ученых. И мы пытались передать студентам университета тот дух, которым мы сами были пропитаны. И у меня никогда не было зависти к выпускникам физтеха. Я был и буду верен духу физмеха.
Борис Осипович Солоноуц
О Борисе Осиповиче Солоноуце следует сказать отдельно. Он был, как сейчас бы сказали, выдающийся топ-менеджер. Удивительная фигура. Все делал сам. Все нити держал в своих руках и все успевал. Ничего не забывал. Помнил все и каждого, с кем хоть бы раз сталкивался. Он всюду успевал. Когда я принимал вступительные экзамены, он появлялся в нашем помещении, где мы были с Овсянниковым, минимум два раза каждый день. Слушал, какие вопросы мы задаем, как студенты отвечают. Смотрел, какие отметки им мы ставим. Ничего не говорил нам, но какие-то свои выводы делал.
Только подвигом, который он совершил тогда в 1959 году, я могу объяснить, что университет открылся.
Солоноуц пользовался безоговорочной поддержкой Михаила Алексеевича, который доверял ему безраздельно. Он был первый декан, когда был создан первый и единственный факульте естественных наук. У меня тогда сложилось впечатление, что этот факультет специально был создан, чтобы принять его на работу и платить зарплату. Потому что в период подготовки и начала работы университета не было видно ни ректора, ни проректоров, а был только декан Солоноуц, который вершил все дела, был папой и мамой.
Лаврентьев, Векуа и другие академики и член-корреспонденты занимались учебными планами и программами, стратегическими вопросами тоже крайне необходимыми в период организации нового учебного заведения. Но практической работой занимался Борис Осипович Солоноуц, - БОС ( а вообще то звучало, как БОСС), так его за глаза, а иногда и, забываясь, прямо в глаза, все звали. Именно к нему обращались студенты, когда у них возникали какие-либо вопросы. И он никого не отбрасывал. Для каждого вопроса находил решение, каждому студенту уделял внимание, каждую инициативу поддерживал. И все с улыбкой. Потрясающая личность. Если в университете и надо ставить кому-либо памятник, так это Борису Осиповичу Солоноуцу - БОССу.
Да, идея создания университета по системе физтеха была Лаврентьева, Соболева и Христиановича. Да, первым ректором был Илья Несторович Векуа. Но создателем новосибирского университета и его духа был Борис Осипович Солоноуц. Он был носителем этого духа в МФТИ, - он и принес его в новосибирский университет. Потрясающая по мощи фигура.
Уже написав все это, я, побегав по интернету, нашел в воспоминаниях академика С.Т. Беляева «Через три круга физтеха» несколько строк о Солоноуце в период создания Физико-технического института (знаменитого физтеха) в период, когда сам Спартак был студентом его второго курса. Он перешел туда с 1-го курса физфака МГУ.
Спартак пишет, что « все только начинало образовываться, многое решалось спотанно, на-ощупь. «Управлять всем этим хаотическим процессом мог только выдающийся человек. Им явно был Борис Осипович Солоноуц (или, как было общепринято, БОС), хотя и не формальный, но действующий декан. Он был центром всего, все знал и решал. Для первых студентов Физтеха БОС был главным наставником, к нему обращались по всем вопросам и всегда получали помощь. (Через много лет мои контакты с ним возобновились и продолжались до его кончины.)»
Спартака Тимофеевича в 1965 г. начали сватать на должность ректора Университета. Он долго отказывался, но в конце концов, как он пишет, «его дожали». Не могу не привести его длинную цитату об этом:
«... Сдвиг произошел, благодаря беседам с академиком В.В. Воеводским... Последние сомнения из меня выбил Александр Данилович Александров. Я пытался понять задачи и ответственность ректорской должности, выпытывая его опыт ректорства в ЛГУ. Любитель парадоксальных высказываний, он выдал мне: «Ваше главное преимущество как раз в том, что Вы никогда не занимали никаких административных постов». Я понимал это так: «Никаких готовых рецептов ждать не следует, надо самим думать и решать». Потом я понял, что на практике эта формула, к сожалению, требует дополнения - «всячески преодолевая внешние препятствия».
И вот, наконец, основная цитата о Б.О. Солоноуце:
«Не хочу здесь углубляться в трясину внешних обстоятельств (министерство, обком и т.д.) и их преодоления. Хочу лишь отдать дань глубокого уважения и благодарности за поучительные беседы и многочисленные практические советы Борису Осиповичу Солоноуцу, легендарному физтеховскому БОСу. Лаврентьев, зная о его явно не ординарной роли в практическом воплощении идей Физтеха, пригласил БОСа в Новосибирск для аналогичной роли в НГУ. К сожалению, он пробыл там недолго, не найдя, по-видимому, взаимопонимания с Векуа. (Этот момент БОС никогда не затрагивал в наших беседах, но зная обоих, не могу представить рядом сановное достоинство одного и купучую энергию и инициативность другого.) Почти каждый раз, оказываясь в Москве, я приходил в его маленькую уютную квартиру в старом деревянном московском доме, и мы долго за чаем обсуждали дела на Физтехе и в НГУ».
Борис Осипович был знатоком науки «преодоления внешних препятствия» в нашем социалистическом государстве, и, конечно, мог многое рассказать начинающему ректору, которого «бросили» в «трясину внешних обстоятельств». Но не надо забывать, что за спиной у Солоноуца, Векуа, а потом и Беляева стоял Михаил Алексеевич Лаврентьев, умело решающий вопросы «на самом верху».
студенты о Солоноуце
Таня Янушевич, студентка первого набора и один из трех авторов-БЯФовцев и редактор знаменитой еженедельной университетскоц стенгазеты тех лет (1959-1962), в своих воспоминаниях смотрит на БОСа из толпы тех, ради которых он жил:
«Университет набирал силу. С первых дней в его бравурном марше еще неразличимы были две темы.
Одну - вел декан общего тогда факультета естественных наук Борис Осипович Солоноуц - БОС, конечно, его называли. У него был тонкий, как говорят, бабий голос, который он никогда не повышал, - чтобы его услышать, притихали, - на вопросы он отвечал, как Маяковский: мгновенно, коротко, едко (я потом узнаю от него, что с их курсом математиков Московского университета Маяковский дружил, часто бывал у них. «Одного нашего переманил в литературу...» - БОС замечательно умел делать паузы, - «Льва Кассиля»).
БОС похож на крупного породистого лиса, его хорошо было рисовать в каждом «Щелчке». Он смеялся тонко, а ко мне обращался: "Главвред, милейший, я же обязан реагировать на Ваш бойцовский листок, прикажете всех стипендии лишать?" Никого не лишал, конечно.
БОС пребывал всюду, - куда ни прибежишь: в учебную часть, в библиотеку, в столовую, везде, - «как скажет Борис Осипович»...
В общежитие он приходил часто, с удовольствием пил с нами очень крепкий чай без сахара.
Собрания, вечера, праздники при нем были всегда общими, необходимыми, как совет общины, и он на них - наш старейшина.
Другие же преподаватели и профессора приходили читать лекции. Академик А.М. Будкер прилетал из Москвы на свои лекции, места в аудитории занимали с вечера...
БОСа побаивались. Правильнее, боялись, не оказаться достойными. Сдать ему математику на пятерку было очень непросто, а с тройкой - пожалуйста, получи и иди, только ведь со стыда сгоришь.
Кто-то вызнал, выискал и сделал акцент, что БОС - "всего лишь кандидат".
Цену себе он знал. Однажды при мне он говорил по телефону с вышестоящим:
- Нет, этого не будет. Пока я здесь... (пауза)..., этого не будет.
Он замечательно интонировал, - было сразу ясно, что "этого" не будет, и скоро стало ясно, что и его здесь тоже может не быть...
Вторая тема, - откуда взялись ее первые опасные аккорды?: «он всего лишь кандидат»; «разве это учебник?», в котором не сплошь тройные интегралы, которые мы еще официально не проходили; ...; а недодуманные задачки по физике, не имеющие решения, что сочиняли для нас аспиранты по дороге из сортира, когда-а уж мы осмелились пикироваться с ними, с аспирантами, и подлавливать их в свою очередь тупиковыми вопросами...
Откуда взялась эта тема «гениальности»?
Сначала - будто вспышки бенгальских огней: искры остроумия, блеск и бурлески, - все совпадает с тональностью БОСа; выдумки, артистический выпендреж, - все соответствует нашему естественному куражу; свобода слов и благородство действий, - все отвечает времени и чуть отдает временами Маяковского; и только чуть еще отдает снобизмом...
К четвертому курсу университет крепчает, набирает силу... и амбицию.
Два-три гения канули в психиатрическую клинику, подтвердив тезис о тождестве гениальности и сумасшествия; несколько хороших ребят оставило университет, стыдясь занимать места «настоящих»; кое-кто из нас стал на короткую ногу с академиками, - «пани-братство» оказалось ничуть не хуже просто «братства».
Так случилось, что к тому же времени бабий голос БОСа перестал звучать в стенах нашего университета, к нему теперь прислушивались в Физтехе, куда он снова вернулся, - это было первое детище нашего декана, откуда его пригласили, по-видимому, на тот срок, пока он был нужен...».
Тане, по ее выражению, в университете стало «тесно, тесно, хоть кричи», и она убежала с «получетвертого курса». И «уже из «воли вольной», из «бродяжничества» она написала БОСу письмо, и получила от него такой ответ:
«Ну что сказать Вам, сударыня, - если хочется еще погулять в девках от науки, гуляйте. Будет нужда передохнуть - заглядывайте в Москву, - мой дом всегда к Вашим услугам. А «гордыня, смирение», - Вы пишете, - «сравнять свою вспучившуюся вершину с землей» - ...? Подумайте еще, прикиньте. Бегут ведь по-разному: кто от слабости, кто от избытка силы. Закономерная последовательность многих пугает. Бывает, что отступление помогает найти себя, но бывает, оно уводит в сторону. Не всякий уход есть смирение. Вот Поль Сезанн все уходил, чуть что не по нему, надевает шляпу и уходит. Что это, - протест? гордыня? Есть еще такие слова: гигиена, чистоплюйство. Все они легко подменяют друг друга. В этом ли дело?
Важно верно поймать свой ракурс. А примеров того или иного толка хоть отбавляй. Мне по душе слово «убежденность». Впрочем, довольно назиданий. Погуляйте».
Комментировать я не буду.
Продолжение следует