"ПРАВДА"
Зима 1920 года. Пустынны улицы Москвы. Холодом дышат дома с погасшими печами и неработающим центральным отоплением, еле-еле отапливаемые крохотными жестяными «буржуйками». С электричеством плохо: фонари не горят, трамваи не ходят. Мало света в окнах. Снежные сугробы завалили улицы и тротуары.
Сворачиваю с Тверской (ставшей потом улицей Горького, а потом опять Тверской) на узкий двор дома 48 (ставшего потом 18). Здесь еще недавно печаталась одна из крупнейших дореволюционных газет «Русское слово». Издатель ее Иван Дмитриевич Сытин по-прежнему живет тут же, в верхнем этаже добротного дома фасадом на улицу. Именно он, этот крестьянский издатель-самородок первый стал выпускать для деревни массовыми тиражами двух- трехкопеечные книжки с рассказами и стихами русских классиков.
А конце двора два небольших четырехэтажных здания. В правом на втором этаже редакция «Правды», этажом выше редакция «Известий». Четвертый этаж пока пустует, но через несколько лет там появится третья редакция - «Экономической жизни», органа Совета Труда и Обороны. В доме налево - типография.
Туда-то мне и надо. Иду по объявлению «Правды», что требуется ночной корректор. Дело это мне знакомо. Жилось тогда трудно, и я решил попытаться совместить мою дневную работу в ЦК Горнорабочих (рабочий день тогда был коротким - 6 часов) с ночной, благо, «Правда» находилась вблизи дома, где я жил.
Подымаюсь на второй этаж. Никаких пропусков не надо ни в типографию, ни в редакцию. Направо - наборное отделение, налево - корректорская «Правды», небольшая комната с тремя столами, рядом - точно такая же корректорская «Известий».
В правдинской корректорской несколько стульев и телефон. Вот и все оборудование. В комнате двое. Один читает вслух гранку (узкая полоса бумаги с оттиском статьи из завтрашней газеты), другой ему подчитывает - следит по оригиналу.
Мне разъяснили, что я должен обратиться к выпускающему (ночному представителю редакции - Науму Максимовичу Вольпе).
А вот и он. Не задавая никаких вопросов, Вольпе сразу приступает к делу: дал мне гранку и предложил прочитать ее. Затем внимательно посмотрел мою работу и изрек свой приговор:
- Вы нам подходите. Работа через день с 8 часов вечера до подписания к печати последней полосы. Начните завтра.
Прошло несколько дней. Однажды в корректорскую вошел высокий мужчина средних лет с окладистой темной бородой и, вежливо поздоровавшись, спросил:
- Вы наш новый корректор?
- Да.
- А у Бориса Игнатьевича вы уже были?
- А кто такой Борис Игнатьевич?
- Это наш заведующий конторой. Я вам дам записку, а он вас оформит, иначе зарплаты не получите.
Моим собеседником, оказывается, был Анатолий Авдеевич Дивильковский, старый большевик-подпольщик из ленинской швейцарской эмигрантской гвардии. Он был тогда помощником Марии Ильиничны Ульяновой, ответственного секретаря «Правды». Вскоре его заменил Вениамин Серафимович Попов-Дубовской, брат писателя Серафимовича.
Постепенно я стал знакомиться с аппаратом центрального органа партии. Как все тогда было просто и в высшей степени скромно! Редакция тогда была крайне малочисленна, состояла преимущественно из молодежи и свободно размещалась в 12-15 небольших комнатах. Приходить туда мог всякий в любое время. В небольшой приемной находилась курьерша, если ее никуда не услали. Справа дверь в кабинет главного редактора Николая Ивановича Бухарина, слева кабинет Марии Ильиничны.
Типография, обслуживающая также «Известия», не подчинялась ни одной из этих редакций, хозяином ее был Мосполиграф. Командовал ею Платонов, мужчина твердый и решительный. По договору «Правда» должна была сдавать материал в определенные часы и определенного объема. Но выполнить эти условия было нелегко. Не говоря уже о том, что жизнь нельзя втиснуть в такие рамки, материал поступал в самом разношерстном виде: перепечатанный на машинке с различным шрифтом, и через один, и через два интервала, с полями и без полей, на листах разного размера, а то и в рукописном виде. Как тут уловить его объем?
Отсюда и бесконечные перепалки между Марией Ильиничной и Платоновым. Прибежит он ночью к нам в корректорскую и кричит по телефону:
- Мария Ильинична, материала больше не приму, как хотите!
После продолжительной бурной дискуссии материал все же принимается, но с грозным предостережением:
- В последний раз принимаю!
Однажды эта угроза приведена была в исполнение. Во время очередной сессии Коминтерна большой материал поступил поздно вечером. Слышим через лестничную площадку, что между Платоновым и Вольпе идет крутой разговор. Он оборвался на высокой ноте. В корректорскую вбежал взволнованный Наум Максимович и доложил по телефону Марии Ильиничне:
- Наборщики отказались набирать коминтерновский материал. Платонов ничего с ними не мог поделать.
Положив трубку, Вольпе сообщил:
- Скоро сама приедет.
Было заполночь. Поступление гранок из наборной прекратилось. Нам делать было нечего. Через некоторое время слышим - приехала машина. В корректорскую вошли Мария Ильинична, Молотов и Беленький. Мария Ильинична сообщила, что Дзержинский обещал прислать своих наборщиков. Беленький решил все же попытаться убедить рабочих не срывать выпуск номера и пошел к ним для переговоров, но скоро возвратился глубоко возмущенный и сказал:
- Я говорю им: «Товарищи, вы понимаете, идет сессия Коминтерна, надо во что бы то ни стало дать о ней информацию в завтрашнем номере». А они: «Какое нам дело до вашего Коминтерна?!»
Томительное ожидание затянулось надолго. Наконец, слышим, во двор опять въехала машина. И сейчас же появились бравые парни в кожаных куртках. Очередной номер вышел вовремя. Читатели и не подозревали, в каких муках он рождался. Только после этого типография была передана «Правде».
Душою газеты была Марию Ильинична. Она приезжала часов в 11-12, а уезжала обычно около часа ночи, делая перерыв лишь на обед. Но ее рабочий день (вернее, рабочая ночь) и тогда еще не кончался. Надо было дождаться телефонного звонка, когда закончится набор.
Происходило это так. Часа в два-три ночи Вольпе начинал вращать ручку телефона (тогда были только такие аппараты) и, дождавшись ответа, произносил:
- Дайте Кремль. Дайте верхний коммутатор. Дайте Марию Ильиничну. Мария Ильинична, надо снять триста строк.
И Мария Ильинична указывала, что надо «пусть в загон», то есть временно отложить.
Чрезвычайная скромность в быту была отличительной чертой руководства центрального органа партии. Помню, например, как был отпразднован в мае 1922 года десятилетний юбилей газеты. В коридор вынесли несколько простых канцелярских столов, сдвинули их, перекрыли газетными срывом (остаток от рулонов газетной бумаги), водрузили с края огромный самовар (подарок тульских рабочих), мобилизовали скудное поголовье стаканов и кружек, поставили какое-то уж очень убогое угощение - вот и все.
Другой пример. В 1922 году «Правда» получила на лето у подмосковной станции Вишняково Курской железной дороги несколько деревянных одноэтажных домиков без всяких удобств. В них отводились на лето по одной комнате сотрудникам, преимущественно с маленькими детьми, всем одинаково, независимо от должности. Дали комнату и мне.
Емкость типографского стереотипного отделения была ограниченной, поэтому выпускающие каждой газеты старались опередить друг друга и раньше сдать полосу (страницу). Тут начиналась горячка. Вольпе и известинский выпускающий Игорь Скоробогатов стояли над душой у корректора, подписывающего полосу.
Когда последняя полоса завтрашней газеты пошла в печать, все оригиналы и гранки заворачивались в срыв, на котором проставлялась дата. На следующий день курьерша относила сверток в крайнюю слева комнату, которая никогда не запиралась. Если номер прошел благополучно, сверток оставался неприкосновенным. Когда же обнаруживался «козел» (досадная опечатка или ляпсус), извлекались на свет божий соответствующая гранка или оригинал и выявлялся виновник. Поскольку никто не подозревался в злом умысле, дело ограничивалось вызовом к Марии Ильиничне и легкой головомойкой.
Какие подчас ценнейшие материалы, вплоть до перепечатанных на машинке рукописей Ленина, находились в этих пачках! О дальнейшей участи их я не знаю.
Трагически закончил свою жизнь Наум Максимович Вольпе. Он полетел в самолете, развозившем матрицы «Правды», когда она стала одновременно печататься в разных городах, и погиб при аварии самолета.
Все по порядку:
БАЗАР. ДНЕПР. ОРШИЦА
ДЕТСТВО
ДЕТСТВО (продолжаю)
ХЕДЕР
ГОРОДСКОЕ УЧИЛИЩЕ
ПОГРОМ
ПАНТЕЛЕЙМОН НИКОЛАЕВИЧ ЛЕПЕШИНСКИЙ
ДЕЛА БОЖЕСТВЕННЫЕ
МАССОВКА
ПУРГА
СУМАСШЕДШИЕ
МИНКА-САМЕЦ И ДРУГИЕ
КАПИТАН ГАРШИН
ОРШАНСКИЙ БАРОН МЮНХГАУЗЕН
А ЕЩЕ БЫЛ СЛУЧАЙ
ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА
Сворачиваю с Тверской (ставшей потом улицей Горького, а потом опять Тверской) на узкий двор дома 48 (ставшего потом 18). Здесь еще недавно печаталась одна из крупнейших дореволюционных газет «Русское слово». Издатель ее Иван Дмитриевич Сытин по-прежнему живет тут же, в верхнем этаже добротного дома фасадом на улицу. Именно он, этот крестьянский издатель-самородок первый стал выпускать для деревни массовыми тиражами двух- трехкопеечные книжки с рассказами и стихами русских классиков.
А конце двора два небольших четырехэтажных здания. В правом на втором этаже редакция «Правды», этажом выше редакция «Известий». Четвертый этаж пока пустует, но через несколько лет там появится третья редакция - «Экономической жизни», органа Совета Труда и Обороны. В доме налево - типография.
Туда-то мне и надо. Иду по объявлению «Правды», что требуется ночной корректор. Дело это мне знакомо. Жилось тогда трудно, и я решил попытаться совместить мою дневную работу в ЦК Горнорабочих (рабочий день тогда был коротким - 6 часов) с ночной, благо, «Правда» находилась вблизи дома, где я жил.
Подымаюсь на второй этаж. Никаких пропусков не надо ни в типографию, ни в редакцию. Направо - наборное отделение, налево - корректорская «Правды», небольшая комната с тремя столами, рядом - точно такая же корректорская «Известий».
В правдинской корректорской несколько стульев и телефон. Вот и все оборудование. В комнате двое. Один читает вслух гранку (узкая полоса бумаги с оттиском статьи из завтрашней газеты), другой ему подчитывает - следит по оригиналу.
Мне разъяснили, что я должен обратиться к выпускающему (ночному представителю редакции - Науму Максимовичу Вольпе).
А вот и он. Не задавая никаких вопросов, Вольпе сразу приступает к делу: дал мне гранку и предложил прочитать ее. Затем внимательно посмотрел мою работу и изрек свой приговор:
- Вы нам подходите. Работа через день с 8 часов вечера до подписания к печати последней полосы. Начните завтра.
Прошло несколько дней. Однажды в корректорскую вошел высокий мужчина средних лет с окладистой темной бородой и, вежливо поздоровавшись, спросил:
- Вы наш новый корректор?
- Да.
- А у Бориса Игнатьевича вы уже были?
- А кто такой Борис Игнатьевич?
- Это наш заведующий конторой. Я вам дам записку, а он вас оформит, иначе зарплаты не получите.
Моим собеседником, оказывается, был Анатолий Авдеевич Дивильковский, старый большевик-подпольщик из ленинской швейцарской эмигрантской гвардии. Он был тогда помощником Марии Ильиничны Ульяновой, ответственного секретаря «Правды». Вскоре его заменил Вениамин Серафимович Попов-Дубовской, брат писателя Серафимовича.
Постепенно я стал знакомиться с аппаратом центрального органа партии. Как все тогда было просто и в высшей степени скромно! Редакция тогда была крайне малочисленна, состояла преимущественно из молодежи и свободно размещалась в 12-15 небольших комнатах. Приходить туда мог всякий в любое время. В небольшой приемной находилась курьерша, если ее никуда не услали. Справа дверь в кабинет главного редактора Николая Ивановича Бухарина, слева кабинет Марии Ильиничны.
Типография, обслуживающая также «Известия», не подчинялась ни одной из этих редакций, хозяином ее был Мосполиграф. Командовал ею Платонов, мужчина твердый и решительный. По договору «Правда» должна была сдавать материал в определенные часы и определенного объема. Но выполнить эти условия было нелегко. Не говоря уже о том, что жизнь нельзя втиснуть в такие рамки, материал поступал в самом разношерстном виде: перепечатанный на машинке с различным шрифтом, и через один, и через два интервала, с полями и без полей, на листах разного размера, а то и в рукописном виде. Как тут уловить его объем?
Отсюда и бесконечные перепалки между Марией Ильиничной и Платоновым. Прибежит он ночью к нам в корректорскую и кричит по телефону:
- Мария Ильинична, материала больше не приму, как хотите!
После продолжительной бурной дискуссии материал все же принимается, но с грозным предостережением:
- В последний раз принимаю!
Однажды эта угроза приведена была в исполнение. Во время очередной сессии Коминтерна большой материал поступил поздно вечером. Слышим через лестничную площадку, что между Платоновым и Вольпе идет крутой разговор. Он оборвался на высокой ноте. В корректорскую вбежал взволнованный Наум Максимович и доложил по телефону Марии Ильиничне:
- Наборщики отказались набирать коминтерновский материал. Платонов ничего с ними не мог поделать.
Положив трубку, Вольпе сообщил:
- Скоро сама приедет.
Было заполночь. Поступление гранок из наборной прекратилось. Нам делать было нечего. Через некоторое время слышим - приехала машина. В корректорскую вошли Мария Ильинична, Молотов и Беленький. Мария Ильинична сообщила, что Дзержинский обещал прислать своих наборщиков. Беленький решил все же попытаться убедить рабочих не срывать выпуск номера и пошел к ним для переговоров, но скоро возвратился глубоко возмущенный и сказал:
- Я говорю им: «Товарищи, вы понимаете, идет сессия Коминтерна, надо во что бы то ни стало дать о ней информацию в завтрашнем номере». А они: «Какое нам дело до вашего Коминтерна?!»
Томительное ожидание затянулось надолго. Наконец, слышим, во двор опять въехала машина. И сейчас же появились бравые парни в кожаных куртках. Очередной номер вышел вовремя. Читатели и не подозревали, в каких муках он рождался. Только после этого типография была передана «Правде».
Душою газеты была Марию Ильинична. Она приезжала часов в 11-12, а уезжала обычно около часа ночи, делая перерыв лишь на обед. Но ее рабочий день (вернее, рабочая ночь) и тогда еще не кончался. Надо было дождаться телефонного звонка, когда закончится набор.
Происходило это так. Часа в два-три ночи Вольпе начинал вращать ручку телефона (тогда были только такие аппараты) и, дождавшись ответа, произносил:
- Дайте Кремль. Дайте верхний коммутатор. Дайте Марию Ильиничну. Мария Ильинична, надо снять триста строк.
И Мария Ильинична указывала, что надо «пусть в загон», то есть временно отложить.
Чрезвычайная скромность в быту была отличительной чертой руководства центрального органа партии. Помню, например, как был отпразднован в мае 1922 года десятилетний юбилей газеты. В коридор вынесли несколько простых канцелярских столов, сдвинули их, перекрыли газетными срывом (остаток от рулонов газетной бумаги), водрузили с края огромный самовар (подарок тульских рабочих), мобилизовали скудное поголовье стаканов и кружек, поставили какое-то уж очень убогое угощение - вот и все.
Другой пример. В 1922 году «Правда» получила на лето у подмосковной станции Вишняково Курской железной дороги несколько деревянных одноэтажных домиков без всяких удобств. В них отводились на лето по одной комнате сотрудникам, преимущественно с маленькими детьми, всем одинаково, независимо от должности. Дали комнату и мне.
Емкость типографского стереотипного отделения была ограниченной, поэтому выпускающие каждой газеты старались опередить друг друга и раньше сдать полосу (страницу). Тут начиналась горячка. Вольпе и известинский выпускающий Игорь Скоробогатов стояли над душой у корректора, подписывающего полосу.
Когда последняя полоса завтрашней газеты пошла в печать, все оригиналы и гранки заворачивались в срыв, на котором проставлялась дата. На следующий день курьерша относила сверток в крайнюю слева комнату, которая никогда не запиралась. Если номер прошел благополучно, сверток оставался неприкосновенным. Когда же обнаруживался «козел» (досадная опечатка или ляпсус), извлекались на свет божий соответствующая гранка или оригинал и выявлялся виновник. Поскольку никто не подозревался в злом умысле, дело ограничивалось вызовом к Марии Ильиничне и легкой головомойкой.
Какие подчас ценнейшие материалы, вплоть до перепечатанных на машинке рукописей Ленина, находились в этих пачках! О дальнейшей участи их я не знаю.
Трагически закончил свою жизнь Наум Максимович Вольпе. Он полетел в самолете, развозившем матрицы «Правды», когда она стала одновременно печататься в разных городах, и погиб при аварии самолета.
Все по порядку:
БАЗАР. ДНЕПР. ОРШИЦА
ДЕТСТВО
ДЕТСТВО (продолжаю)
ХЕДЕР
ГОРОДСКОЕ УЧИЛИЩЕ
ПОГРОМ
ПАНТЕЛЕЙМОН НИКОЛАЕВИЧ ЛЕПЕШИНСКИЙ
ДЕЛА БОЖЕСТВЕННЫЕ
МАССОВКА
ПУРГА
СУМАСШЕДШИЕ
МИНКА-САМЕЦ И ДРУГИЕ
КАПИТАН ГАРШИН
ОРШАНСКИЙ БАРОН МЮНХГАУЗЕН
А ЕЩЕ БЫЛ СЛУЧАЙ
ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА