В низовьях Аму: Путевые очерки. 3. На пароходе «Самарканд». Рыбаки Кос-Арала
Н. Н. Каразин. В низовьях Аму. Путевые очерки // Вестник Европы. 1875. № 2, 3.
Глава I. Глава II. Глава III. Главы IV, V, VI. Главы VII, VIII, IX, X. Главы XI, XII. Главы XIII, XIV.
Н. Каразин. Город Казалинск. Вид с противоположного берега Сырдарьи. Казенные верфи и пристань. 1874
III
От Казалинска до острова Кос-Арала. - На пристани. - Казалинские дамы. - Русские огороды. - Воспоминания о саранче. - Kocapи-киргизы. - Аулы и их веселое население. - Препятствие в плавании. - Женщины и девушки. - Наездница. - Богатая кибитка и пирующие гости. - Крепость Чингала. - Переправа. - Камыши. - Остров Кос-Арал. - Рыбаки и рыбная ловля.
Утро превосходное. На пристани казалинских пароходов кипит самая оживленная деятельность. Пароход «Самарканд», один из лучших пароходов Аральской флотилии, развел уже пары, и черная полоса дыма потянулась через мутно-желтую Сыр-Дарью, расползаясь по низменному, противоположному берегу.
На палубе кипит самая горячая, суетливая работа «нагрузки и посадки»… Через полчаса предполагают сняться с якоря.
Когда я пришел на берег, то густая толпа зрителей и провожающих заняла уже весь берег пестрою, оживленною каймою; а подальше, немного в стороне, стояло несколько экипажей - дрожек-долгуш, принадлежащих влиятельным лицам степного города.
Несмотря на раннее время дня - семь часов утра - казалинские дамы поднялись, принарядились и пожаловали к пристани проводить отъезжающих.
«Европа, Европа!.. положительно Петербург!» - восторгался один из пассажиров, капитан здешних стрелков, рассматривая изящные фигуры дам, в прозрачных кисейных платьях, в белых безукоризненных перчатках, с самыми изысканными манерами, с букетом «mille-fleurs», так и бьющим в нос, несмотря даже на господствующий в воздухе запах, свойственный паровым машинам.
Если бы только не эта даль впереди, пустынная, ровная, однообразно-серая, если бы не эти приземистые обвалившиеся крепостные валы, с скучными казарменными фасадами, из-за них выглядывающими… не эти чахлые, запыленные кустарники тальника и еще какой-то дряни, носящие громкое название садов, наконец, не эти верблюды поблизости, убившие своим отвратительным запахом даже дамский mille-fleurs; не эти птахи, конкурирующие с свистом паровика; не эти полуголые фигуры в отрепанных халатах, сидящие на корточках по обрыву берега и наблюдающие за отплытием шайтан-каика (чертовой лодки)… то, пожалуй, и можно, особенно после завтрака, вообразить себе, что находишься в Европе, на пристани одного из комфортабельнейших пароходов, а не в Казалинске, чуть не за три тысячи верст от всего европейского.
Сегодня на пароходе «Самарканд» отплывают члены Амударьинской ученой экспедиции, и потому отплытие этого парохода получило несколько экстренный, исключительный характер.
С любопытством, жгучим и худо скрываемым, прелестные обитательницы Казалинска рассматривали, непосредственно и через стекла лорнеток, подъезжающих к пристани деятелей науки и искусства и перебрасывались между собою, не лишенными юмора, замечаниями. Особенно заинтересовала их длинная, флегматичная фигура англичанина Вуда (Wood), вся в светло-сером, медленно-мерно шагающая по сходцам… Ремешок фуражки, прихваченной под нижнею губою, бинокль в футляре у пояса, книжка в красном переплете в руках, такая же в кармане, такая же, только подлиннее, под мышкою… все это придавало этой фигуре самый стереотипный вид, хорошо знакомый по бесчисленным иллюстрациям, а более всего по карикатурам «L’Amusant» и «Pour rire».
Все готово. Свисток дан… Велено очищать палубу… Кончились целованья и всевозможные напутствования. Пароход отпихнули шестами, «отдали концы», выволокли на середину реки - и мы тронулись.
Сыр-Дарья у Казали огибает крутую дугу, так что, плывя по ней, мы долго еще видели на горизонте казалинские мельницы и темно-зеленую группу комендантского сада. Мало-помалу все это скрылось, наконец, из вида, и по обеим сторонам потянулись низменные, плоские берега, с правой стороны унизанные бесконечною цепью огородов и бахчей, слева же покрытые ярко-зеленым ковром молодого камыша и бесчисленными группами киргизских кибиток.
Глядя на правую сторону, на эти аккуратно разделанные грядки огородов, на русские фигуры, копающиеся между ними, на русские телеги и плужки, мне припомнились те труды, те колоссальные усилия, понадобившиеся переселенцам для покорения этой пустынной, дикой местности - я говорю о мирном покорении путем заступа и кирки, идущем, впрочем, по следу, проложенному револьвером и берданкою…
Верст за двадцать и более от Казалинска тянутся эти огороды, прямое, неопровержимое доказательство плодородия здешней почвы. Глядя на них, мне припомнились и те страшные бедствия, постигшие их в 1868 году и чуть не повторившиеся в 1870 г. Это были два замечательнейшие нашествия саранчи пешей и конной… Я думаю, читатель не посетует на меня, если я отклонюсь от прямого рассказа и посвящу несколько строк воспоминанию об этом бедствии, которого я был очевидцем.
В 1868 году, в половине июня, под вечер, прискакали киргизы с левого берега со страшною вестью: «Саранча идет!» Это была медленно подвигающаяся пешая саранча, т. е. ползущая. Первая линия этой вражеской армии была еще далеко, и в Казалинске успели принять все необходимые меры. Местность как нельзя более благоприятствовала защите: между полчищами саранчи и Казалею была широкая и довольно быстрая река - Сыр-Дарья, через которую, предполагали так сначала, невозможно будет перебраться этим прожорливым массам. На всякий случай на берег выведен был целый батальон солдат, вывезены даже орудия, и вдоль всей береговой линии огородов сложены кучи горючего материала, готовые, по данному сигналу, вспыхнуть цепью костров и отгородить поле этим огненным барьером. Все жители, от мала до велика, собрались и заняли берег; все это было вооружено чем попало, преимущественно инструментами, производящими шум…
К утру прискакали еще киргизы… Говорят: «Близко! земли не видать под саранчою… глазом не видно - где начинается она, где кончается!..»
Все ждали, затаив дыхание, и не без тревоги посматривали на противуположный берег, на эту серо-желтую полосу, в которой пока еще ничего не заметно было подозрительного.
Мало-помалу этот серо-желтый цвет стал делаться все темнее и темнее; зеленые места покрылись как будто ржавчиною… Вода у берега окрасилась в красновато-бурый цвет и вдоль этой ленты заклубилась белая пена, будто течение реки встретило какое-то плавучее препятствие.
Это начали спускаться в воду мириады насекомых.
Вся эта масса обладала одним только инстинктом - стремлением вперед, по данному направлению. Под влиянием этого инстинкта, передние ряды насекомых спустились в воду, их не успело еще подхватить течением, как уже новые и новые ряды навалились сверху. Все это не успевало тонуть, и на них, как на живую плотину, пребывали все новые и новые массы. Образовался клубящийся вал, подвигающийся безостановочно вперед, медленно сносимый наискось течением реки. Вот уже близок он от нашего берега; узкая полоса свободной воды пенится и прорывается с страшною быстротою; она становится все у́же и у́жe… Скоро живой ковер перекинулся на эту сторону и густым валом поднялся на наш берег… Трудно представить себе тому, кто не видел сам, эту оригинальную, страшную картину.
Выстрелы из пушек и ружей, трескотня барабанов и разных инструментов, вопли и крики тысячи голосов, наконец, громадные костры, вспыхнувшие по всему берегу, не могли остановить этого неудержимого стремления. Это была лавина снега, которую пытались остановить руками, песчаный ураган, которому противопоставили открытый зонтик.
Почти мгновенно, с треском и шипением, погасли костры, заваленные телами саранчи… Все зеленое мгновенно сожрано мириадами прожорливых желудков.
Часа три тянулось это опустошительное нашествие, по направлению к Кара-Кумам, где саранча положила в песок свои яйца. Зная это последнее обстоятельство, на будущий год ожидали повторения бедствия, но ранняя и дружная весна промыла зараженные пески и унесла зародыши в Аральское море.
От второго бедствия, в 1870 году, в июле месяце, казалинцы отделались дешевле, хотя нашествие саранчи имело по наружности еще более грандиозный, ужасающий характер.
Около обеда, странный шум в воздухе невольно обратил на себя общее внимание. Этот шум похож был на гул приближающегося урагана, только с каким-то чрезвычайно зловещим шипением. На юго-восточном горизонте показалась темная полоса, все более и более расширяющаяся, и скоро захватившая собою полнеба. Несмотря на время дня и высокое положение солнца, стало темно, как в самые густые сумерки. Это масса саранчи, шириною около десяти верст, толщиною в несколько десятков сажен и длиною до двадцати верст, надвинулась на Казалинск и заслонила собою солнце.
Саранча летела так низко, что трудно было ходить по улицам. По лицу, по голове, по чему ни попало, непрерывно хлестали летящие насекомые. Мириады садились на землю, мириады снимались и летели дальше. И опять все зеленое было объедено и истреблено… Потерю листвы выдержали только старые, хорошо укоренившиеся деревья, а таких в Казалинске было очень и очень немного.
__________
Цепь огородов, мимо которых проходил «Самарканд», кончилась; потянулись плоские берега, покрытые уже исключительно одним камышом. Всюду виднелись косари - киргизы и русские, и блистали на солнце косы… Кочевники только не более пяти лет как научились владеть косою, а до тех пор они и не знали, что такое заготовка корма на зиму.
Камышевое сено очень охотно едят даже лошади, и запасы его играют немаловажную роль в степном хозяйстве. За этой полосою, чисто прибрежной зелени, светло-зеленым, несколько пепельным ковром виднелись пастбища, покрытые уже исключительно степною растительностью. Там и сям, словно грибы, высовывались из зелени вершины киргизских кибиток. Бродили стада овец и коров, изредка небольшие косяки лошадей. Аулы лепились иногда на самом берегу, и с палубы нашего парохода можно было совершенно свободно рассмотреть все, что там делается. Даже внутреннее убранство кибиток было открыто для наблюдателя, по случаю поднятых для проветривания боковых войлоков… Пароход шел близко от берега - бинокли помогали наблюдениям. Вот, группа женщин в одних долгополых рубахах, в громадных джавлуках на головах, скоблят тупыми ножами воловью шкуру и обтирают эти ножи о свои же рубахи. Вот, одна тащит за рога барана, зажавши его между ног, точно верхом на нем едет. Дальше, группа детей и девушек - (последних очень легко отличить от женщин по головному убору) - собралась было купаться. Начали уже раздеваться, да заметили приближение «шайтан-каика» и отложили на время свое намерение.
Мужчин не было видно вовсе в аулах. Вдали только разъезжали несколько всадников, мелькая на горизонте чуть заметными точками.
Своим шумящим и посвистывающим пароходом мы взбудоражили все кочевое население; все повылезло из кибиток и заняло берег самыми пестрыми, живописными группами. Совсем голые ребятишки даже в воду полезли, чтобы поближе рассмотреть чудную лодку; другие - с криками и смехом бежали по берегу, провожая наше судно. Шаловливые киргизки, особенно девушки, смеялись, показывая при этом свои ослепительно белые, превосходные зубы, и махали в знак приветствия длинными рукавами своих рубашек.
Случалось пароходу проходить не более как в двух-трех саженях от берега: надо было видеть тогда оживление этих детей степи; надо было слышать эти шутки и остроты, которыми они перебрасывались с нашими матросами и стрелками… Все эти остроты, большею частью, отличались крайнею нецензурностью и доказывали полную беззастенчивость молодых, косоглазых, скуластых, но не лишенных некоторой миловидности красавиц. Женщины в своих солидных тюрбанах были гораздо скромнее, и ограничивались только тем, что поощряли молодежь одобрительными кивками голов, а иногда и смехом.
Одна из девиц не удовольствовалась, должно быть, тем, что успела подразнить нас, пока пароход проходил мимо; - она вскочила верхом на неоседланную лошадь и понеслась по берегу… Вся в красном, запыхавшаяся, взволнованная, с голыми до колен ногами, с черными косичками, выбившимися из-под платка, - она была чрезвычайно эффектна в эту минуту. Равняясь с пароходом, она проскакала версты три, с криками, не делающими чести ее целомудрию; наконец она, должно быть, выбилась из сил, остановилась, энергично плюнула в нашу сторону, расхохоталась и шагом поехала обратно к своему аулу.
Стоп! - мы толкнулись носом в отмель и стали, - всего и двух шагах от берега. В одно мгновение собрались многочисленные зрители, - но спектакль на этот раз продолжаю недолго; - матросы скоро справились, отпихнулись шестами, и пароход пошел дальше, делая по случаю мелей самые крутые, непредвиденные повороты.
Вообще, плавание по Сыр-Дарье, как известно, требует большого навыка и снаровки. Фарватер реки часто меняется, потому что мели переползают с места на место, и там, где вы легко прошли неделю тому назад, нельзя поручиться, что сегодня вы пройдете так же благополучно. По цвету воды, по характеру зыби, - опытный глаз капитана следит за подобный изменениями, но часто - особенность освещения поверхности, легкая тень от пробегающего облака - обманывают этот глаз, - и «натыкания» - как их здесь называют, случаются чуть ли на каждых десяти верстах пройденного пути. Дно реки везде песчаное или илистое, волнения нет никакого, а потому толчок судна о мель не представляет ничего опасного, и вызывает только минутную остановку. Иногда случаются и следующие характерные маневры: дурно слушаясь руля, пароход не успевает сделать нужный поворот, толкнется в берег носом и задержится на мгновение; а тем временем течение повернет судно кормою вперед, эта корма толкнется в противоположный берег, задержится там, и то же течение, занеся корму, в свою очередь занесет нос, и поставит судно в надлежащее положение. Такой точно маневр мы проделали у заворота Дарьи, пройдя от Казалинска верст тридцать, и оставили на мягких берегах изрядные отпечатки.
Случалось вам когда-нибудь наблюдать за щепкою, плывущей по водосточной канавке? - Сыр-дарьинские пароходы, в своих плаваниях вниз по реке, бывают часто очень похожи на эту щепку.
А, вот наконец и мужское население! На правом берегу виднеется большой аул, кибиток до сорока. Множество оседланных лошадей стоят на приколах около одной кибитки, отличающейся от прочих и размерами, и цветом. Кибитка эта вся обтянута белым войлоком, поверх него перетянуты широкие тесьмы, красного цвета с ковровым узором, боковые кошмы - стены - тоже приподняты, вместо дверей красный ковер, подобранный кверху валиком. Сквозь красный переплет деревянных решеток виднеются спины сидящих. Их довольно много, и одеты они в парадных костюмах, а не в обыденных верблюжьих халатах. У одного светло-синий бархатный халат расшит даже золотом по спине и воротнику. Должно быть, у хозяина дома какое-нибудь торжество, и к нему собрались гости. Поблизости от кибитки стоят на треногах два больших котла, и в них что-то варится; на разостланном войлоке краснеет свежеободранная баранья туша.
Скуластое лицо, в лисьей шапке, с бородкою «à la Napoléon», выглянуло из дверей, наставило руку над глазами от солнца, удовлетворило свое любопытство и успокоилось. Это все люди солидные, бывалые, много на своем веку видавшие, и их не удивишь каким-нибудь «шайтан-каиком»! Однако, едва только пароход поравнялся с этою кибиткою, - как и оттуда, торопясь и с трудом протискиваясь в узкие двери, вышли эти солидные люди поглазеть хотя бы и на вещь, давно ими виденную.
Женщины и девицы в этом ауле вели себя несравненно скромнее, чем в первых. Еще бы: «сами» дома! Дети же нисколько не стеснялись присутствием старшин, и чуть в воду не падали, лепясь по самому береговому обрыву.
На левом берегу виднеются полуразвалившиеся стены с остатками зубцов - это старинная крепостца Чингала. Около нее тоже сгруппировалось несколько кибиток. Оригинальные, изрытые водою, местами обвалившиеся стены отбрасывают на окружающий песок резкую, голубоватую тень; в этой тени приютилось стадо коз, а на самом верху, между двух уцелевших зубцов, сидит пастух-киргизёнок, весь голый, в коротеньких только штанах до колен, и во все горло тянет свою дикую песню.
- Эй ты - ворона! - кричит ему матрос с бака, наставив руки рупором.
- Сам ты ворона! - чуть слышно доносится с вершины стены.
- Знакомый - в Казани часто бывал, - объяснил мне матрос мое недоумение при звуке на русское воззвание - русского же ответа.
Пароход идет мимо. Скоро и аул с богатою кибиткою пирующего хозяина, и желтые стены Чингалы с своим киргизёнком, - все осталось далеко сзади. Песчаная мель виднеется впереди, она доходит почти до самой середины реки. Около нее качаются несколько лодок - каиков, грубо сколоченных в форме башмаков, с загнутыми кверху носками. Здесь киргизская переправа, не совсем законная переправа, потому что, по какому-то непонятному распоряжению, все фортовые переправы сданы на откуп и помимо их никто не смеет переправляться на протяжении сорока верст от форта, в обе стороны. Должно быть, это очень удобно несчастным киргизам, особенно тем, у которых кочевья занимают оба берега. Впрочем, бо́льшую часть лета, Сыр-Дарья легко переплывается лошадьми и даже мелким скотом, а потому странное распоряжение администрации остается для кочевников нечувствительным.
Местность стала очевидно ниже. Показались арыки, впадающие в реку. У некоторых устроены были запруды, для удержания воды. Вдоль берегов потянулись плохие пашни, засеянные просом, и бахчи с арбузами и дынями.
Сторожа сидят в своих камышевых шалашах и гоняют птиц трещотками и пращою, швыряя кусочками глины и мелкими камешками.
Большой рукав реки отделился вправо. Мы вошли в левый, узкий, но зато более глубокий. Кончились обработанные поля, начались густые камыши, и какие камыши! Несмотря на то, что теперь начало июня и растение это не достигает даже половины своего роста, всадник свободно может спрятаться в их чаще. Пароход идет между двух ярко-зеленых стен, чуть не задевая их своими колесами.
Поминутно из всколыхнувшейся чащи взлетают длинноногие цапли и плавно несутся над самыми камышами. У одной из них в клюве конвульсивно извивается маленькая змейка. Вот поднялось что-то большое, белое, тяжело взмахнуло свои крыльями, отлетело шагов на десять и с шумом опустилось вниз, щелкая по упругим стеблям, это - пеликан, так называемая баба-птица; они появляются здесь довольно часто. В одном месте пароход спугнул целую стаю хохлатых уток; пестрая вереница поднялась и с криком заметалась, не сразу сообразив, куда бы лететь от этого пыхтящего и посвистывающего чудовища.
Н. Каразин. Устье Сырдарьи
Стало прохладнее; солнце спускалось. Камыши редели; показалось новое разветвление реки. Вдали чуть-чуть виднеются мачты… одна, другая, третья… их много. Это пароход «Перовск» с своими баржами, вышедший из Казалинска днем раньше. Он теперь стоит на причалах у острова Кос-Арала, близ выхода в Аральское море. Мы тоже должны прибыть туда же, нагрузиться саксаулом (местное топливо, о котором я буду говорить подробнее в своем месте), переночевать и утром выступить в море.
Чудную картину представлял остров Кос-Арал, когда мы, наконец, подошли к нему и стали на причал у самого берега. Остров образовался из большой отлогой косы и отмелей, поросших сначала камышом, а впоследствии и другою степною растительностью. Уровень этого острова очень низок, а потому он не закрывает Аральского моря, которое видно за ним широкою темно-синею полосою.
Солнце спускалось за эту полосу. Все небо горело, словно охваченное пожаром, и на этом огненном фоне резво очерчивались мачты судов с своими снастями и черные трубы пароходов. На берегу разбросаны были группы шалашей и кибиток, стоянка здешних рыбаков. У самой воды виднелись чудовищные котлы, вмазанные в кольцеобразные глиняные печи. В этих котлах вытапливался сомовий жир, и красное пламя лизало их закопченные бока, местами даже до́красна навалившиеся. Густые столбы черного дыма валили от печей и расползались по небу. Снизу эти столбы были багрово-красные, потом черные, потом опять красные, окрашенные уже последними лучами заходящего солнца. Рыбачьи лодки, вытащенные за берег для конопатки и осмолки, лежали на песке в самых живописных группах. Всюду виднелись развешанные на жердях для просушки канаты с крючьями, - варварский, дикий способ рыбной ловли, преследуемый на Доне, Урале и Волге как уголовное преступление и пользующийся здесь, на Сыр-Дарье, полною гражданственностью.
Громадные кучи саксаула, заготовленного для потребности пароходов, поднимались на берегу словно горы. Сотни белых рубах копошились у их подножий. Это стрелки переносили топливо с берега на суда, и быстро, торопливо, ну точно муравьи за работою, - сновали от куч к пароходам, от пароходов к кучам, таская тяжелые, узловатые, корявые куски этого странного дерева.
__________
На Кос-Арале рыба́чат около пятнадцати отдельных хозяйств. Русских между рабочими мало - преимущественно киргизы, но зато хозяева все без исключения русские.
Нанимая киргизов по цене от сорока до пятидесяти рублей в год и закупив рублей на сто веревок и крючьев, хозяин фирмы совершенно обеспечивает себе хороший барыш, благодаря баснословному обилию рыбы.
Ловится преимущественно «шип» (род осетра, только тупоголовее), сом, усач… ловится и другая речная рыба: сазаны, лини и щуки, но последнею рыбаки пренебрегают. Чтобы определить приблизительно доходность этой ловли, нужно знать только цены, по которым продается здесь рыбный товар на казалинском рынке. Хорошая, жирная морская осетрина не дороже четырех копеек за фунт, пудами - по рублю пятидесяти копеек. Так называемые почтари, т. е. осетры, заходяшие далеко в реку, измученные продолжительною борьбою с течением, худые и бесвкусные, отдаются чуть не даром. Икра свежая по десяти копеек за фунт, жир осетровый - четыре рубля пуд, а сомовий - до двух с полтиною. Способ солки икры и рыбы и выварки жира - самый варварский, а потому продукты получаются не особенно хороших качеств; особенно это отражается на икре, скоро приходящей в совершенную негодность. Это последнее обстоятельство зависит также и от качества соли, добываемой верст за девяносто отсюда прямо из земли, взламыванием осадочных напластований. Не подверженная предварительной обработке, соль эта содержит много примесей, и скоро приобретает противный, горький вкус с запахом гнили.
Ловля крючьями производится следующим образом: поперек реки, на более удобных местах, хорошо известных по опыту, протягиваются канаты - переметы, с деревянными поплавками, и на них, с промежутком не более трех вершков, вешаются на бичевках железные крючья, очень острые, с зазубринами на кончиках. Благодаря течению, крючья эти находятся в постоянном движении и впиваются во все живое, что только проходит мимо; несчастный осетр или сом, попавши на подобный крючок, начинает биться, и в него тотчас же впиваются другие крючья, иногда штук двадцать, так что рыба, несмотря на свою силу, не может уже сорваться. Через известные промежутки времени рыбаки на лодках объезжают переметы, «завозы», осматривают их, обирают добычу и исправляют повреждения.
Пойманную рыбу тут же пластают на берегу, внутренности кипятят в котлах для выварки жиру, отделяют клей и икру и солят мясо в больших деревянных ларях, просмоленных и проконопаченных, чтоб не пропускали раствора «тузлука».
При мне пришли со взморья две лодки, вернувшиеся «с сбора». Они начали выгружать свой груз, и целый ряд громадных осетров вытянулся на песке, представляя безобразное, отвратительное зрелище. Окровавленные рыбы, с распоротыми боками и разорванными жабрами, бились на песке в последних конвульсиях - были экземпляры до двух аршин длины и даже более, была и мелочь, которую рыбаки швыряли ногами, и относились к ней с полным пренебрежением.
Ветром потянуло от салотопных котлов и заразило воздух отвратительною вонью. Трудно дышать было от этого запаха, но, к счастию, скоро потянуло в другую сторону, а то ночь на Кос-Арале не оставила бы по себе приятного воспоминания.
Кончилась нагрузка топлива; заснули усталые солдаты, угомонились и рыбаки в своих берлогах. Остров заснул, и слышался только глухой плеск берегового прибоя, да резкий звук выбиваемых «стклянок» на пароходах. Небо чистое, звездное. Барометр стоит хорошо (29+), все предвещает на завтра хорошую погоду.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Еще о кос-аральских рыбаках:
• А. И. Макшеев. Путешествия по Киргизским степям и Туркестанскому краю.
Другие произведения Н. Н. Каразина:
• От Оренбурга до Ташкента
• Скорбный путь
• Писанка
• Тюркмен Сяркей
• Кочевья по Иссык-Кулю
• На далеких окраинах
• Тьма непроглядная. Рассказ из гаремной жизни
• В камышах [отрывок]
• Старый Кашкара
• Юнуска-головорез
• Джигитская честь
• Докторша
• Богатый купец бай Мирза-Кудлай
• Наурус и Джюра, братья-кудукчи
• Как чабар Мумын берег вверенную ему казенную почту
• Три дня в мазарке
• Байга
• Наурусова яма
• Таук. (Из записной книжки разведчика)
• Ночь под снегом
• Атлар. Повесть-быль из среднеазиатской жизни
• Охота на тигра в русских пределах
• «Не в добрый час»
Глава I. Глава II. Глава III. Главы IV, V, VI. Главы VII, VIII, IX, X. Главы XI, XII. Главы XIII, XIV.
Н. Каразин. Город Казалинск. Вид с противоположного берега Сырдарьи. Казенные верфи и пристань. 1874
III
От Казалинска до острова Кос-Арала. - На пристани. - Казалинские дамы. - Русские огороды. - Воспоминания о саранче. - Kocapи-киргизы. - Аулы и их веселое население. - Препятствие в плавании. - Женщины и девушки. - Наездница. - Богатая кибитка и пирующие гости. - Крепость Чингала. - Переправа. - Камыши. - Остров Кос-Арал. - Рыбаки и рыбная ловля.
Утро превосходное. На пристани казалинских пароходов кипит самая оживленная деятельность. Пароход «Самарканд», один из лучших пароходов Аральской флотилии, развел уже пары, и черная полоса дыма потянулась через мутно-желтую Сыр-Дарью, расползаясь по низменному, противоположному берегу.
На палубе кипит самая горячая, суетливая работа «нагрузки и посадки»… Через полчаса предполагают сняться с якоря.
Когда я пришел на берег, то густая толпа зрителей и провожающих заняла уже весь берег пестрою, оживленною каймою; а подальше, немного в стороне, стояло несколько экипажей - дрожек-долгуш, принадлежащих влиятельным лицам степного города.
Несмотря на раннее время дня - семь часов утра - казалинские дамы поднялись, принарядились и пожаловали к пристани проводить отъезжающих.
«Европа, Европа!.. положительно Петербург!» - восторгался один из пассажиров, капитан здешних стрелков, рассматривая изящные фигуры дам, в прозрачных кисейных платьях, в белых безукоризненных перчатках, с самыми изысканными манерами, с букетом «mille-fleurs», так и бьющим в нос, несмотря даже на господствующий в воздухе запах, свойственный паровым машинам.
Если бы только не эта даль впереди, пустынная, ровная, однообразно-серая, если бы не эти приземистые обвалившиеся крепостные валы, с скучными казарменными фасадами, из-за них выглядывающими… не эти чахлые, запыленные кустарники тальника и еще какой-то дряни, носящие громкое название садов, наконец, не эти верблюды поблизости, убившие своим отвратительным запахом даже дамский mille-fleurs; не эти птахи, конкурирующие с свистом паровика; не эти полуголые фигуры в отрепанных халатах, сидящие на корточках по обрыву берега и наблюдающие за отплытием шайтан-каика (чертовой лодки)… то, пожалуй, и можно, особенно после завтрака, вообразить себе, что находишься в Европе, на пристани одного из комфортабельнейших пароходов, а не в Казалинске, чуть не за три тысячи верст от всего европейского.
Сегодня на пароходе «Самарканд» отплывают члены Амударьинской ученой экспедиции, и потому отплытие этого парохода получило несколько экстренный, исключительный характер.
С любопытством, жгучим и худо скрываемым, прелестные обитательницы Казалинска рассматривали, непосредственно и через стекла лорнеток, подъезжающих к пристани деятелей науки и искусства и перебрасывались между собою, не лишенными юмора, замечаниями. Особенно заинтересовала их длинная, флегматичная фигура англичанина Вуда (Wood), вся в светло-сером, медленно-мерно шагающая по сходцам… Ремешок фуражки, прихваченной под нижнею губою, бинокль в футляре у пояса, книжка в красном переплете в руках, такая же в кармане, такая же, только подлиннее, под мышкою… все это придавало этой фигуре самый стереотипный вид, хорошо знакомый по бесчисленным иллюстрациям, а более всего по карикатурам «L’Amusant» и «Pour rire».
Все готово. Свисток дан… Велено очищать палубу… Кончились целованья и всевозможные напутствования. Пароход отпихнули шестами, «отдали концы», выволокли на середину реки - и мы тронулись.
Сыр-Дарья у Казали огибает крутую дугу, так что, плывя по ней, мы долго еще видели на горизонте казалинские мельницы и темно-зеленую группу комендантского сада. Мало-помалу все это скрылось, наконец, из вида, и по обеим сторонам потянулись низменные, плоские берега, с правой стороны унизанные бесконечною цепью огородов и бахчей, слева же покрытые ярко-зеленым ковром молодого камыша и бесчисленными группами киргизских кибиток.
Глядя на правую сторону, на эти аккуратно разделанные грядки огородов, на русские фигуры, копающиеся между ними, на русские телеги и плужки, мне припомнились те труды, те колоссальные усилия, понадобившиеся переселенцам для покорения этой пустынной, дикой местности - я говорю о мирном покорении путем заступа и кирки, идущем, впрочем, по следу, проложенному револьвером и берданкою…
Верст за двадцать и более от Казалинска тянутся эти огороды, прямое, неопровержимое доказательство плодородия здешней почвы. Глядя на них, мне припомнились и те страшные бедствия, постигшие их в 1868 году и чуть не повторившиеся в 1870 г. Это были два замечательнейшие нашествия саранчи пешей и конной… Я думаю, читатель не посетует на меня, если я отклонюсь от прямого рассказа и посвящу несколько строк воспоминанию об этом бедствии, которого я был очевидцем.
В 1868 году, в половине июня, под вечер, прискакали киргизы с левого берега со страшною вестью: «Саранча идет!» Это была медленно подвигающаяся пешая саранча, т. е. ползущая. Первая линия этой вражеской армии была еще далеко, и в Казалинске успели принять все необходимые меры. Местность как нельзя более благоприятствовала защите: между полчищами саранчи и Казалею была широкая и довольно быстрая река - Сыр-Дарья, через которую, предполагали так сначала, невозможно будет перебраться этим прожорливым массам. На всякий случай на берег выведен был целый батальон солдат, вывезены даже орудия, и вдоль всей береговой линии огородов сложены кучи горючего материала, готовые, по данному сигналу, вспыхнуть цепью костров и отгородить поле этим огненным барьером. Все жители, от мала до велика, собрались и заняли берег; все это было вооружено чем попало, преимущественно инструментами, производящими шум…
К утру прискакали еще киргизы… Говорят: «Близко! земли не видать под саранчою… глазом не видно - где начинается она, где кончается!..»
Все ждали, затаив дыхание, и не без тревоги посматривали на противуположный берег, на эту серо-желтую полосу, в которой пока еще ничего не заметно было подозрительного.
Мало-помалу этот серо-желтый цвет стал делаться все темнее и темнее; зеленые места покрылись как будто ржавчиною… Вода у берега окрасилась в красновато-бурый цвет и вдоль этой ленты заклубилась белая пена, будто течение реки встретило какое-то плавучее препятствие.
Это начали спускаться в воду мириады насекомых.
Вся эта масса обладала одним только инстинктом - стремлением вперед, по данному направлению. Под влиянием этого инстинкта, передние ряды насекомых спустились в воду, их не успело еще подхватить течением, как уже новые и новые ряды навалились сверху. Все это не успевало тонуть, и на них, как на живую плотину, пребывали все новые и новые массы. Образовался клубящийся вал, подвигающийся безостановочно вперед, медленно сносимый наискось течением реки. Вот уже близок он от нашего берега; узкая полоса свободной воды пенится и прорывается с страшною быстротою; она становится все у́же и у́жe… Скоро живой ковер перекинулся на эту сторону и густым валом поднялся на наш берег… Трудно представить себе тому, кто не видел сам, эту оригинальную, страшную картину.
Выстрелы из пушек и ружей, трескотня барабанов и разных инструментов, вопли и крики тысячи голосов, наконец, громадные костры, вспыхнувшие по всему берегу, не могли остановить этого неудержимого стремления. Это была лавина снега, которую пытались остановить руками, песчаный ураган, которому противопоставили открытый зонтик.
Почти мгновенно, с треском и шипением, погасли костры, заваленные телами саранчи… Все зеленое мгновенно сожрано мириадами прожорливых желудков.
Часа три тянулось это опустошительное нашествие, по направлению к Кара-Кумам, где саранча положила в песок свои яйца. Зная это последнее обстоятельство, на будущий год ожидали повторения бедствия, но ранняя и дружная весна промыла зараженные пески и унесла зародыши в Аральское море.
От второго бедствия, в 1870 году, в июле месяце, казалинцы отделались дешевле, хотя нашествие саранчи имело по наружности еще более грандиозный, ужасающий характер.
Около обеда, странный шум в воздухе невольно обратил на себя общее внимание. Этот шум похож был на гул приближающегося урагана, только с каким-то чрезвычайно зловещим шипением. На юго-восточном горизонте показалась темная полоса, все более и более расширяющаяся, и скоро захватившая собою полнеба. Несмотря на время дня и высокое положение солнца, стало темно, как в самые густые сумерки. Это масса саранчи, шириною около десяти верст, толщиною в несколько десятков сажен и длиною до двадцати верст, надвинулась на Казалинск и заслонила собою солнце.
Саранча летела так низко, что трудно было ходить по улицам. По лицу, по голове, по чему ни попало, непрерывно хлестали летящие насекомые. Мириады садились на землю, мириады снимались и летели дальше. И опять все зеленое было объедено и истреблено… Потерю листвы выдержали только старые, хорошо укоренившиеся деревья, а таких в Казалинске было очень и очень немного.
__________
Цепь огородов, мимо которых проходил «Самарканд», кончилась; потянулись плоские берега, покрытые уже исключительно одним камышом. Всюду виднелись косари - киргизы и русские, и блистали на солнце косы… Кочевники только не более пяти лет как научились владеть косою, а до тех пор они и не знали, что такое заготовка корма на зиму.
Камышевое сено очень охотно едят даже лошади, и запасы его играют немаловажную роль в степном хозяйстве. За этой полосою, чисто прибрежной зелени, светло-зеленым, несколько пепельным ковром виднелись пастбища, покрытые уже исключительно степною растительностью. Там и сям, словно грибы, высовывались из зелени вершины киргизских кибиток. Бродили стада овец и коров, изредка небольшие косяки лошадей. Аулы лепились иногда на самом берегу, и с палубы нашего парохода можно было совершенно свободно рассмотреть все, что там делается. Даже внутреннее убранство кибиток было открыто для наблюдателя, по случаю поднятых для проветривания боковых войлоков… Пароход шел близко от берега - бинокли помогали наблюдениям. Вот, группа женщин в одних долгополых рубахах, в громадных джавлуках на головах, скоблят тупыми ножами воловью шкуру и обтирают эти ножи о свои же рубахи. Вот, одна тащит за рога барана, зажавши его между ног, точно верхом на нем едет. Дальше, группа детей и девушек - (последних очень легко отличить от женщин по головному убору) - собралась было купаться. Начали уже раздеваться, да заметили приближение «шайтан-каика» и отложили на время свое намерение.
Мужчин не было видно вовсе в аулах. Вдали только разъезжали несколько всадников, мелькая на горизонте чуть заметными точками.
Своим шумящим и посвистывающим пароходом мы взбудоражили все кочевое население; все повылезло из кибиток и заняло берег самыми пестрыми, живописными группами. Совсем голые ребятишки даже в воду полезли, чтобы поближе рассмотреть чудную лодку; другие - с криками и смехом бежали по берегу, провожая наше судно. Шаловливые киргизки, особенно девушки, смеялись, показывая при этом свои ослепительно белые, превосходные зубы, и махали в знак приветствия длинными рукавами своих рубашек.
Случалось пароходу проходить не более как в двух-трех саженях от берега: надо было видеть тогда оживление этих детей степи; надо было слышать эти шутки и остроты, которыми они перебрасывались с нашими матросами и стрелками… Все эти остроты, большею частью, отличались крайнею нецензурностью и доказывали полную беззастенчивость молодых, косоглазых, скуластых, но не лишенных некоторой миловидности красавиц. Женщины в своих солидных тюрбанах были гораздо скромнее, и ограничивались только тем, что поощряли молодежь одобрительными кивками голов, а иногда и смехом.
Одна из девиц не удовольствовалась, должно быть, тем, что успела подразнить нас, пока пароход проходил мимо; - она вскочила верхом на неоседланную лошадь и понеслась по берегу… Вся в красном, запыхавшаяся, взволнованная, с голыми до колен ногами, с черными косичками, выбившимися из-под платка, - она была чрезвычайно эффектна в эту минуту. Равняясь с пароходом, она проскакала версты три, с криками, не делающими чести ее целомудрию; наконец она, должно быть, выбилась из сил, остановилась, энергично плюнула в нашу сторону, расхохоталась и шагом поехала обратно к своему аулу.
Стоп! - мы толкнулись носом в отмель и стали, - всего и двух шагах от берега. В одно мгновение собрались многочисленные зрители, - но спектакль на этот раз продолжаю недолго; - матросы скоро справились, отпихнулись шестами, и пароход пошел дальше, делая по случаю мелей самые крутые, непредвиденные повороты.
Вообще, плавание по Сыр-Дарье, как известно, требует большого навыка и снаровки. Фарватер реки часто меняется, потому что мели переползают с места на место, и там, где вы легко прошли неделю тому назад, нельзя поручиться, что сегодня вы пройдете так же благополучно. По цвету воды, по характеру зыби, - опытный глаз капитана следит за подобный изменениями, но часто - особенность освещения поверхности, легкая тень от пробегающего облака - обманывают этот глаз, - и «натыкания» - как их здесь называют, случаются чуть ли на каждых десяти верстах пройденного пути. Дно реки везде песчаное или илистое, волнения нет никакого, а потому толчок судна о мель не представляет ничего опасного, и вызывает только минутную остановку. Иногда случаются и следующие характерные маневры: дурно слушаясь руля, пароход не успевает сделать нужный поворот, толкнется в берег носом и задержится на мгновение; а тем временем течение повернет судно кормою вперед, эта корма толкнется в противоположный берег, задержится там, и то же течение, занеся корму, в свою очередь занесет нос, и поставит судно в надлежащее положение. Такой точно маневр мы проделали у заворота Дарьи, пройдя от Казалинска верст тридцать, и оставили на мягких берегах изрядные отпечатки.
Случалось вам когда-нибудь наблюдать за щепкою, плывущей по водосточной канавке? - Сыр-дарьинские пароходы, в своих плаваниях вниз по реке, бывают часто очень похожи на эту щепку.
А, вот наконец и мужское население! На правом берегу виднеется большой аул, кибиток до сорока. Множество оседланных лошадей стоят на приколах около одной кибитки, отличающейся от прочих и размерами, и цветом. Кибитка эта вся обтянута белым войлоком, поверх него перетянуты широкие тесьмы, красного цвета с ковровым узором, боковые кошмы - стены - тоже приподняты, вместо дверей красный ковер, подобранный кверху валиком. Сквозь красный переплет деревянных решеток виднеются спины сидящих. Их довольно много, и одеты они в парадных костюмах, а не в обыденных верблюжьих халатах. У одного светло-синий бархатный халат расшит даже золотом по спине и воротнику. Должно быть, у хозяина дома какое-нибудь торжество, и к нему собрались гости. Поблизости от кибитки стоят на треногах два больших котла, и в них что-то варится; на разостланном войлоке краснеет свежеободранная баранья туша.
Скуластое лицо, в лисьей шапке, с бородкою «à la Napoléon», выглянуло из дверей, наставило руку над глазами от солнца, удовлетворило свое любопытство и успокоилось. Это все люди солидные, бывалые, много на своем веку видавшие, и их не удивишь каким-нибудь «шайтан-каиком»! Однако, едва только пароход поравнялся с этою кибиткою, - как и оттуда, торопясь и с трудом протискиваясь в узкие двери, вышли эти солидные люди поглазеть хотя бы и на вещь, давно ими виденную.
Женщины и девицы в этом ауле вели себя несравненно скромнее, чем в первых. Еще бы: «сами» дома! Дети же нисколько не стеснялись присутствием старшин, и чуть в воду не падали, лепясь по самому береговому обрыву.
На левом берегу виднеются полуразвалившиеся стены с остатками зубцов - это старинная крепостца Чингала. Около нее тоже сгруппировалось несколько кибиток. Оригинальные, изрытые водою, местами обвалившиеся стены отбрасывают на окружающий песок резкую, голубоватую тень; в этой тени приютилось стадо коз, а на самом верху, между двух уцелевших зубцов, сидит пастух-киргизёнок, весь голый, в коротеньких только штанах до колен, и во все горло тянет свою дикую песню.
- Эй ты - ворона! - кричит ему матрос с бака, наставив руки рупором.
- Сам ты ворона! - чуть слышно доносится с вершины стены.
- Знакомый - в Казани часто бывал, - объяснил мне матрос мое недоумение при звуке на русское воззвание - русского же ответа.
Пароход идет мимо. Скоро и аул с богатою кибиткою пирующего хозяина, и желтые стены Чингалы с своим киргизёнком, - все осталось далеко сзади. Песчаная мель виднеется впереди, она доходит почти до самой середины реки. Около нее качаются несколько лодок - каиков, грубо сколоченных в форме башмаков, с загнутыми кверху носками. Здесь киргизская переправа, не совсем законная переправа, потому что, по какому-то непонятному распоряжению, все фортовые переправы сданы на откуп и помимо их никто не смеет переправляться на протяжении сорока верст от форта, в обе стороны. Должно быть, это очень удобно несчастным киргизам, особенно тем, у которых кочевья занимают оба берега. Впрочем, бо́льшую часть лета, Сыр-Дарья легко переплывается лошадьми и даже мелким скотом, а потому странное распоряжение администрации остается для кочевников нечувствительным.
Местность стала очевидно ниже. Показались арыки, впадающие в реку. У некоторых устроены были запруды, для удержания воды. Вдоль берегов потянулись плохие пашни, засеянные просом, и бахчи с арбузами и дынями.
Сторожа сидят в своих камышевых шалашах и гоняют птиц трещотками и пращою, швыряя кусочками глины и мелкими камешками.
Большой рукав реки отделился вправо. Мы вошли в левый, узкий, но зато более глубокий. Кончились обработанные поля, начались густые камыши, и какие камыши! Несмотря на то, что теперь начало июня и растение это не достигает даже половины своего роста, всадник свободно может спрятаться в их чаще. Пароход идет между двух ярко-зеленых стен, чуть не задевая их своими колесами.
Поминутно из всколыхнувшейся чащи взлетают длинноногие цапли и плавно несутся над самыми камышами. У одной из них в клюве конвульсивно извивается маленькая змейка. Вот поднялось что-то большое, белое, тяжело взмахнуло свои крыльями, отлетело шагов на десять и с шумом опустилось вниз, щелкая по упругим стеблям, это - пеликан, так называемая баба-птица; они появляются здесь довольно часто. В одном месте пароход спугнул целую стаю хохлатых уток; пестрая вереница поднялась и с криком заметалась, не сразу сообразив, куда бы лететь от этого пыхтящего и посвистывающего чудовища.
Н. Каразин. Устье Сырдарьи
Стало прохладнее; солнце спускалось. Камыши редели; показалось новое разветвление реки. Вдали чуть-чуть виднеются мачты… одна, другая, третья… их много. Это пароход «Перовск» с своими баржами, вышедший из Казалинска днем раньше. Он теперь стоит на причалах у острова Кос-Арала, близ выхода в Аральское море. Мы тоже должны прибыть туда же, нагрузиться саксаулом (местное топливо, о котором я буду говорить подробнее в своем месте), переночевать и утром выступить в море.
Чудную картину представлял остров Кос-Арал, когда мы, наконец, подошли к нему и стали на причал у самого берега. Остров образовался из большой отлогой косы и отмелей, поросших сначала камышом, а впоследствии и другою степною растительностью. Уровень этого острова очень низок, а потому он не закрывает Аральского моря, которое видно за ним широкою темно-синею полосою.
Солнце спускалось за эту полосу. Все небо горело, словно охваченное пожаром, и на этом огненном фоне резво очерчивались мачты судов с своими снастями и черные трубы пароходов. На берегу разбросаны были группы шалашей и кибиток, стоянка здешних рыбаков. У самой воды виднелись чудовищные котлы, вмазанные в кольцеобразные глиняные печи. В этих котлах вытапливался сомовий жир, и красное пламя лизало их закопченные бока, местами даже до́красна навалившиеся. Густые столбы черного дыма валили от печей и расползались по небу. Снизу эти столбы были багрово-красные, потом черные, потом опять красные, окрашенные уже последними лучами заходящего солнца. Рыбачьи лодки, вытащенные за берег для конопатки и осмолки, лежали на песке в самых живописных группах. Всюду виднелись развешанные на жердях для просушки канаты с крючьями, - варварский, дикий способ рыбной ловли, преследуемый на Доне, Урале и Волге как уголовное преступление и пользующийся здесь, на Сыр-Дарье, полною гражданственностью.
Громадные кучи саксаула, заготовленного для потребности пароходов, поднимались на берегу словно горы. Сотни белых рубах копошились у их подножий. Это стрелки переносили топливо с берега на суда, и быстро, торопливо, ну точно муравьи за работою, - сновали от куч к пароходам, от пароходов к кучам, таская тяжелые, узловатые, корявые куски этого странного дерева.
__________
На Кос-Арале рыба́чат около пятнадцати отдельных хозяйств. Русских между рабочими мало - преимущественно киргизы, но зато хозяева все без исключения русские.
Нанимая киргизов по цене от сорока до пятидесяти рублей в год и закупив рублей на сто веревок и крючьев, хозяин фирмы совершенно обеспечивает себе хороший барыш, благодаря баснословному обилию рыбы.
Ловится преимущественно «шип» (род осетра, только тупоголовее), сом, усач… ловится и другая речная рыба: сазаны, лини и щуки, но последнею рыбаки пренебрегают. Чтобы определить приблизительно доходность этой ловли, нужно знать только цены, по которым продается здесь рыбный товар на казалинском рынке. Хорошая, жирная морская осетрина не дороже четырех копеек за фунт, пудами - по рублю пятидесяти копеек. Так называемые почтари, т. е. осетры, заходяшие далеко в реку, измученные продолжительною борьбою с течением, худые и бесвкусные, отдаются чуть не даром. Икра свежая по десяти копеек за фунт, жир осетровый - четыре рубля пуд, а сомовий - до двух с полтиною. Способ солки икры и рыбы и выварки жира - самый варварский, а потому продукты получаются не особенно хороших качеств; особенно это отражается на икре, скоро приходящей в совершенную негодность. Это последнее обстоятельство зависит также и от качества соли, добываемой верст за девяносто отсюда прямо из земли, взламыванием осадочных напластований. Не подверженная предварительной обработке, соль эта содержит много примесей, и скоро приобретает противный, горький вкус с запахом гнили.
Ловля крючьями производится следующим образом: поперек реки, на более удобных местах, хорошо известных по опыту, протягиваются канаты - переметы, с деревянными поплавками, и на них, с промежутком не более трех вершков, вешаются на бичевках железные крючья, очень острые, с зазубринами на кончиках. Благодаря течению, крючья эти находятся в постоянном движении и впиваются во все живое, что только проходит мимо; несчастный осетр или сом, попавши на подобный крючок, начинает биться, и в него тотчас же впиваются другие крючья, иногда штук двадцать, так что рыба, несмотря на свою силу, не может уже сорваться. Через известные промежутки времени рыбаки на лодках объезжают переметы, «завозы», осматривают их, обирают добычу и исправляют повреждения.
Пойманную рыбу тут же пластают на берегу, внутренности кипятят в котлах для выварки жиру, отделяют клей и икру и солят мясо в больших деревянных ларях, просмоленных и проконопаченных, чтоб не пропускали раствора «тузлука».
При мне пришли со взморья две лодки, вернувшиеся «с сбора». Они начали выгружать свой груз, и целый ряд громадных осетров вытянулся на песке, представляя безобразное, отвратительное зрелище. Окровавленные рыбы, с распоротыми боками и разорванными жабрами, бились на песке в последних конвульсиях - были экземпляры до двух аршин длины и даже более, была и мелочь, которую рыбаки швыряли ногами, и относились к ней с полным пренебрежением.
Ветром потянуло от салотопных котлов и заразило воздух отвратительною вонью. Трудно дышать было от этого запаха, но, к счастию, скоро потянуло в другую сторону, а то ночь на Кос-Арале не оставила бы по себе приятного воспоминания.
Кончилась нагрузка топлива; заснули усталые солдаты, угомонились и рыбаки в своих берлогах. Остров заснул, и слышался только глухой плеск берегового прибоя, да резкий звук выбиваемых «стклянок» на пароходах. Небо чистое, звездное. Барометр стоит хорошо (29+), все предвещает на завтра хорошую погоду.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Еще о кос-аральских рыбаках:
• А. И. Макшеев. Путешествия по Киргизским степям и Туркестанскому краю.
Другие произведения Н. Н. Каразина:
• От Оренбурга до Ташкента
• Скорбный путь
• Писанка
• Тюркмен Сяркей
• Кочевья по Иссык-Кулю
• На далеких окраинах
• Тьма непроглядная. Рассказ из гаремной жизни
• В камышах [отрывок]
• Старый Кашкара
• Юнуска-головорез
• Джигитская честь
• Докторша
• Богатый купец бай Мирза-Кудлай
• Наурус и Джюра, братья-кудукчи
• Как чабар Мумын берег вверенную ему казенную почту
• Три дня в мазарке
• Байга
• Наурусова яма
• Таук. (Из записной книжки разведчика)
• Ночь под снегом
• Атлар. Повесть-быль из среднеазиатской жизни
• Охота на тигра в русских пределах
• «Не в добрый час»