Дневник священника Туркестанской епархии. 11. Путь в Наманганский уезд. Успенское. Малороссы-киевцы
В. Иларионов. Дневник священника Туркестанской епархии // Прибавления к Вологодским епархиальным ведомостям. 1905, № 19-23; 1906, № 1-14, 16, 19, 23; 1907, № 2, 6, 9/10, 13, 19, 22; 1908, № 1, 8/9, 12; 1909, № 6; 1912, № 22; 1913, № 3, 15, 16, 20, 21, 23, 24; 1914, № 4, 18; 1915, № 2, 3, 12, 15, 16.
Начало: 1. В Азию!
Предыдущая часть: 10. Более близкое знакомство с Верным. Перевод в Фергану
Следующая часть: 12. В Успенском. Поездки в Наманган, Чуст и Ташкент
Город Наманган, 1904. «То и дело шныряют по улицам велосипедисты. Проехали даже какие-то коммерсанты на моторе»
15 декабря 1902 г. Половину дороги проехали, хорошей дороги, а худая еще осталась впереди. Пока едем благополучно, если не считать маленьких неприятностей, неизбежных в дальней дороге. Например, сегодня нас смочило дождем неожиданно. По пути встречали всякую дорогу и погоду: дождь, где снег, грязи, воды. Проехали известный здесь Кастекский перевал. Это отроги Тянь-Шанских гор. Дорога через перевал тянется на 25 верст, половина подъем, а другая спуск с гор.
Теперь едем уже Сырдарьинской областью; вчера еще расстались с Семиречьем. Начиная от г. Пишпека, стали попадаться по дороге на каждой станции большие русские села, крестьянские, домов в 200-300. Так как усадебные места здешних сел большие, в 1 десятину, в 30 саж. по лицу, а села расположены в одну улицу, то и тянутся они на 6-8 верст.
Пропали красные околыши, серые казачьи шинели; казачьих поселков более не встретим. Пошли черные кафтаны, мерлушковые остроконечные шапки. Как-то неприглядны кажутся крестьянские деревни против чистеньких казачьих станиц и сел. Соломенные крыши, небеленые дома, в дворах неприбрано, нечистота: грязь, навоз. Усадьбы ничем не огорожены, по улицам насаждений нет. Даже сады имеются не при каждом доме. Вот доказательство, что наш крестьянин порядка не любит и не заведет, если ему не прикажут, если его не подтянут.
Сегодня проехали огромное село Чалдовар. Здесь служит священником о. В., вологжанин, земляк. Рассчитывал с ним повидаться, поговорить, но не удалось. После обедни, еще до нашего приезда, он уехал в соседнее село и не обещался быть до завтра.
Памятник воинам, павшим при взятии крепости Чимкента 22 сентября 1864 г.
20 декабря. Наконец добрались до последнего города, Чимкента, еще осталось 120 верст пути. Говорят, что еще придется ночевать до Ташкента, так как здесь очень много проезжающих по постройке Оренбургско-Ташкентской дороги: инженеров, подрядчиков и проч. Судя по тому, как мы ехали до Аулиэата, еще 18 нам нужно бы приехать в Ташкент, а дай Бог приехать завтра. И дорога плоха, и почтосодержатель неисправен; и лошади плохи, и мало их; на каждой станции задержка. Мы еще выгадали сутки, проехав четыре станции на вольных. Но благодаря этой выгоде едва не замерзли. Памятен останется для нас этот день 16 декабря. В этот день приезжаем на станцию Бурную, лошадей нет, да и не обещают дать до утра; а время еще рано - часа три. По совету старосты наняли пару вольных. Пока было светло - ехали скоро и благополучно. Стемнело и пошли неудачи. Сперва сбились с дороги, заехали в киргизский аул. Киргизы направили нас на дорогу. При переезде чрез одну небольшую речку подмочили одеяла и часть клади. Наконец снова сбились с дороги и поехали уже напрямик, придерживаясь телеграфных столбов. И немудрено сбиться. Снег только что выпал, и его немного. А до снегу было грязно, почему и наделано везде дорог для объездов. К довершению всего подул сильный ветер со снегом (буран). Наконец ехать так, без дороги стало невозможно. Надуло холмы снегу, лошади едва бредут. Дорога идет предгорьями, везде кругом кручи и обрывы. Полететь недолго с лошадьми и санями. Мы еще тепло одеты, хорошо. А ямщик в одной поношенной шубенке и кожаных сапогах. Досада. Село, где станция, куда нам нужно попасть, виднеется в двух верстах, а попасть не можем. Наконец решились отпустить ямщика верхом, а сами остались одни в степи. Наконец чрез час приезжает ямщик с провожатыми, которые и выводят нас в село чрез ¼ часа. Хозяин, у которого ночевали, говорит, что на этом перегоне часто плутают зимою вследствие постоянных ветров. Недаром и самая станция называется Бурною.
Есть такие перегоны, что почтовые лошади не могут проехать с почтою от станции до станции, посреди перегона почтовых выпрягают и берут сартовских лошадей. Грязь, в особенности в селах, такая, что представить невозможно. На одной станции ночевал вместе с нами военный диакон из Асхабада, едущий в Верный, на срок для рукоположения во священника. Он ехал на почтовых, а за ним гнали пару быков, нанятых им на тот случай, если бы почтовые лошади отказались везти. По почтовому тракту на быках! Это только может быть в Средной Азии. Нам здесь не привыкать. Есть же две станции на Ташкентско-Оренбургском тракте, где почтовые экипажи везутся верблюдами, иначе нельзя - пески.
Было несколько интересных и неожиданных встреч. Встретил между прочим одного офицера, который учился в Волог. гимназии. Отец у него в то время служил в Вологодском батальоне.
Памятник в гор. Аулиеате в память взятия его 4 июня 1864 г. отрядом полковника Черняева
В г. Аулиэата ночевали. Разговорились со станционным старостой. Оказалось, что он только нынешней весной выехал из Ферганы, жил в г. Намангане. Конечно, я постарался расспросить у него все, что нужно, про тамошнюю жизнь. С успенскими крестьянами, моими прихожанами, он встречался. Говорит, что живут все хорошо, но народ грубый будто бы. Вернее всего, он недоволен ими потому, что не пустили его к себе с кабаком, и он там, в Намангане, служил на винной части.
21 декабря. Наконец-то кончилось наше путешествие; в 5 ч. вечера приехали в Ташкент. Не дай Бог впредь ездить по этому тракту. Везут тихо. Лошади заморенные, ямщики неаккуратные, экипажи из рук вон плохие. На многих станциях ни кормовых, ни иных запасов нет. На одной станции отправляли казалинского уездного начальника и двух инженеров. Привязали сзади два дегтярные бочонка. Пассажиры было противились этому, но потом согласились, староста упросил, иначе, говорит, мазать экипажи нечем. Что хорошего на этом тракте, так это почтовые станции. Далеко виднеются они: каменные, отбеленные дома, высокие, с красными железными крышами. Внутри поместительны, чисты. Проезжающие многие уже отступаются, не пишут жалоб на неисправности и непорядки, да и писать негде, все жалобные книги исписаны от корки до корки. Говорят, что у почтосодержателя Аулиэатинского тракта скоро кончается срок контракта, а Ташкентско-Оренбургский тракт, содержимый им же, Ивановым, с окончанием железной дороги закроется. Значит, и тот и другой - он содержать не будет, поэтому и держит в таком запущении.
Туркестанская столица Ташкент походит на семиреченские города: обилие садов, те же дома из сырцового кирпича, то же преобладающее азиатское население в халатах, бешметах, белых чалмах, но есть много такого народа в Ташкенте, что ставит его на одну ногу с городами внутренней России. Дома крыты железом, газовое освещение, рессорные экипажи с фонарями, резиновыми шинами, шоссированные улицы. В Ташкенте четыре среднеучебных заведения, две гимназии, реальное училище и учительская семинария. Церквей кроме домовых три, и в 4 верстах от города единственный в крае женский монастырь. Есть за городом обсерватория.
К халатам и белым чалмам привыкли в Семиречье, но здесь их еще больше (белых чалм). Это потому, что чалмы носят грамотные и хаджи (бывавшие в Мекке). И тех и других здесь несравненно больше против Семиречья. Невольно обращают на себя внимание туземные женщины-сартянки, одетые все в одинаковые халаты из светло-серой с узкими темными полосами полушелковой материи. Точно привидения постоянно попадаются навстречу, халаты внакидку, рукава сзади болтаются, сшитые вместе, с закрытыми лицами. Лицо закрывают четырехугольными металлическими сетками, сделанными из того же материала, из какого делаются решета. В Семиречье, там туземки ходят открытыми.
Станция Ташкент. Вокзал. (mytashkent.uz)
Почтовая станция в Ташкенте очень поместительная. В ней оказалось до десятка проезжающих и из Семиречья на железную дорогу, и с последней в Семиречье. И те и другие живут по несколько дней, не платя, конечно, ни копейки за квартиру. А станционный староста очень доволен, когда у него проезжающих много, так как он получает по 20 коп. за самовар и за обеды по соглашению. Мы же даровой квартирой воспользоваться не пожелали, и так уже надоела десятидневная цыганская жизнь в дороге. Порешили сегодня же ехать с десятичасовым вечерним поездом. Каково там будет на новом месте, как устроимся, не знаем, но все-таки хочется попасть к праздникам. Вокзал хотя и огромный, но страшная теснота: так много публики, по преимуществу азиатской. Даже в зале первого класса - и там наполовину туземцев, видимо, богатеев, сидящих за бутылками пива или за чаем. У них теперь праздник (Малый байрам), потому так и много их. Видимо, они уже вкусили русской цивилизации. От многих пахнет водкой, многие с красными лицами обращают внимание громкими, неестественными разговорами - и пьют пиво. В поезде, в вагонах 3-го класса туземцы отделяются как козлища от овец: сарты в одних вагонах, русские - в других. Русских в сартовских, и сартов в русских очень мало. Заходил я в сартовский вагон, как сельдей в бочке набито: на полках, на полу. Они не взыскивают, не претендуют на то, что тесно, а очень рады, что в вагон попали, - лишь бы ехать. В 10 час. отправились. Жалко, что темно, ничего не видно. Видно лишь, что все кишлаки, кишлаки, сады, лес.
Станция Ташкент
22 декабря. В 2 ч. утра приехали на ст. Черняево, где линия разветвляется: одна идет на Самарканд и далее, другая на Андижан. Поэтому здесь пересадка. Те, что ехали на Самарканд, оказались счастливее нас: тотчас по приезде пересели и чрез полчаса уехали. Едущим же на Андижан, в числе коих были и мы, довелось бодрствовать целых пять часов. И в вагоны не дают садиться, говорят, что их нужно еще прибрать, и в вокзале места нет но только для того, чтобы лечь, но даже сесть негде. Совсем уже рассвело, когда тронулись в путь. Дорога идет Голодной степью: кругом серо, уныло, однообразно. Только вдали чернеются кишлаки на берегу Сырдарьи, которая идет параллельно железнодорожной линии, в недалеком от нее расстоянии, на протяжении более чем 200 в. Вот виднеется церковь, верстах в 15 от линии, это селение Сретенское, и вблизи него, верст на 20 раскинулось еще до десятка русских селений, так называемые великокняжеские поселки, устроенные стараниями и на средства великого князя Николая Константиновича, находящегося здесь. С правой стороны предгорья у самой линии, а с левой горы отодвинулись верст на 100.
Станция Коканд. Фото Лентовского и Литвинцева, не позднее 1903
От Ташкента до Нового Маргелана (400 вер.) всего на пути два города, Коканд и Ходжент. Последний в 12 верстах от дороги. За Ходжентом сартовские кишлаки попадаются чище и подходят к самой линии. Узкие улицы, дома без окон, обнесены высокими, аршина в 4, глиняными стенками, точно крепости. В кишлаках и кругом все сады и насаждения. Даже и поля сартовские все в лесу: большие арыки, головные - обсажены с обеих сторон талами, а малые - тутовыми деревьями. И те и другие деревья оканчиваются на вершине широкими кронами из прутьев-отростков. Тутовник ежегодно подрезается на высоте трех четырех аршин (вершина ссекается у пятилетнего дерева и оно так остается без вершины на всю жизнь), лист идет для выкормки шелковичных червей, а прутки на дрова. После подрезки, с июня до следующей весны прутья снова вырастают в 2-3 аршина. С талами поступают так же. Только у них прутки подрезаются чрез три-четыре года, вырастают за это время в жерди, и идут на дрова и постройки. Культура земли иная, чем в Семиречье. Вот виднеются грядки хлопковых плантаций, узенькие, в пол-аршина, точно насыпаны валики земли, - из них торчат срезанные стебли хлопка, медно-красного цвета. Вон поля джугары (крупного проса - в виде светло-серого горошка), и тут торчат толстые срезанные стебли, и земля вся изрыта, точно кротами. Ее до цвета мотыжат. Далее попадаются на пути рисовые поля. Под ними земля большими прямоугольниками - в 200-300 кв. с., окруженными арыками, окаймленными земляными валиками, чтоб вода стояла - рис растет все время в воде. Вода спускается с него чрез 20 дней на 2-3 дня. Такими же квадратиками, но меньшими, приготовляется земля и для клеверов. Из одного квадратика вода стекает в другой и т. д. - Удобнее для посева, чем большие площади.
Теперь все деревья голые, довольно унылый вид. Когда же распустится на них листва, вид будет совершенно иной.
Станция Черняево
Какие все громкие названия станций - министерские и генеральские: Черняево, Посьетовка, Веревкино, Драгомирово, Горчаково.
В 4 часа вечера, на самом закате приехали в Новый Маргелан.
23 декабря 1902 года. Ямщик-сарт завез нас на бывшую почтовую станцию; сюда же и кладь привезли. Оказалось, что отсюда был почтовый тракт, но закрыт. У сторожа нашлась одна свободная натопленная комната, где мы и ночевали. Этим избавились лишних расходов. В номерах здесь очень дорого - 2-3 руб., за свечи и постельное белье особо. Андижанская катастрофа - землетрясение - 2 декабря еще свежо помнится. Поэтому живут все с опаскою, и предосторожностями, в ночное время в особенности. Спят с огнями, иные во дворе, одетые, рамы зимние выставлены. Ожидают повторения катастрофы, так как легкие землетрясения еще бывают часто.
Новый Маргелан, как и все города Средней Азии, весь в лесу. По всем улицам аллеи громадных тополей, акаций. Есть здесь много южных деревьев, каких в Семиречье нет: чинары, айлантусы, грецкий орех, маклюра, туи. Дома из сырца кирпича, но наполовину с железными крышами, что тоже особенность против Семиречья. Обращают на себя внимание дома из жженого кирпича, как будто бы окрашенные в желтый цвет. Между тем они вовсе не окрашены, а таков натуральный цвет кирпича из глины жженной. Церквей две, и обе военные. Одна на губернаторской площади. Другая бригадная на краю города, вблизи казарм. Последняя небольшая, из сырцового кирпича. Выстроено вчерне громадное, трехэтажное здание мужской гимназии. На губернаторской площади прекрасный парк. Тут же, вблизи губернаторского дома, расположены все присутственные места, обе гимназии и более богатые магазины. Городом протекает горная речка, или, по-туземному, сай, - так ее называют и русские. Дороги и тротуары усыпаны галькой и сверху песком; поэтому в городе, говорят, грязи не бывает. Сартовский Маргелан, или Старый, расположен в 12 верстах от Нового и соединен железной дорогой. При первой же утренней экскурсии по городу я встретил своего знакомого из Верного. У него год жили на квартире мои дети, а сам он жил около года в Борохудзире, когда стоял казачий полк. Последний переведен сюда, и он с ним, как делопроизводитель штаба, приехал. Оба мы очень обрадовались, я - встретив в незнакомом городе знакомого, а он - как вестника с родины, - жена и дети у него в Верном. Посидели, поговорили, благо погода здесь чисто весенняя: снегу нет, и с 8 часов земля стала оттаивать. Бригадным священником оказался земляк, вологжанин, протоиерей П. Бартенев, недавно переведенный сюда с Кавказа. Как хотелось его увидеть, но не удалось. Оказалось, что он уехал куда-то по делам службы (он благочинным). Представиться губернатору не пришлось, он уехал в г. Андижан для раздачи пособий пострадавшим от землетрясения.
До г. Намангана отсюда всего 60 верст, и я рассчитывал, что найду какого-либо извозчика из русских за 5-6 руб. Но извозчики менее как за 25 руб. не везут. Остается одно: или вернуться по железной дороге в г. Коканд, откуда идет почтовый тракт до Намангана, или ехать на арбе за 5-6 рублей. Агент транспортной конторы «Надежда», куда я заходил справляться о своей клади, сказал, что на арбах здесь ездят даже чиновники: инженеры, акцизные и проч. Но меня один вид здешней арбы, с высочайшими колесами, пугает; таких я не видал в Семиречье Да и ехать все 60 верст степью, песками, - как-то сомнительно на первый раз, несмотря на уверения, что здесь спокойно. Познания мои в туземных языках, приобретенные в Семиречье, здесь не годятся: сартовский язык весьма разнится от киргизского. Порешили поэтому вернуться в Коканд.
25 декабря. Случилось, чего никак не ожидал. Рождество довелось в дороге быть. В Коканд приехали 23 еще рано, часа в 4. Рассчитывал, что в крайнем случае приедем в Наманган в ночь на Рождество, - ведь всего 100 верст переезд. Не тут-то было. Обещали дать лошадей вчера утром, а подали лишь в 8 ч. вечера. Понесло на наше несчастье какого-то почтового чиновника из Ташкента, и он нашу пару отбил, а другую взяли под почту. Так и просидели весь день в Коканде. В таком богатом по торговле и промышленности городе есть до десятка хлопкоочистительных заводов, и одна военная церковь, и то не настоящая. Помещается она где-то в крепости, в бывшем ханском дворце. Почтовый тракт здесь еще хуже Ташкентского: лошадей по две пары, служащие ямщики и старосты - очень грубы, - молокане, как и сам почтосодержатель. Станции маленькие, тесные, а экипажи, я уже не знаю, как описать их: какие-то длинные ящики-гробы на толстых дрогах, без кибиток, трясучие. Ночевали в Коканде в гостинице, на почтовой станции такая грязь, что смотреть тошно, да и там остановились еще какие-то кавказцы: то ли армяне, то ли персы, пользующиеся здесь дурною славою грабителей. Вчера отъехали 20 верст от города, и опять ночевать, ибо на следующем перегоне переправа чрез Сырдарью, а ночью не переправляют.
Сегодняшний день с 11 ч. и до 8 пробыли в заштатном городе Чусте. Въезжаем в него - видим как будто бы церковь. Или это мечеть? Нет, оказался молитвенный дом, устроенный стараниями пристава, из бывшей казармы, еще не освященный и, само собой, без причта.
У сартов праздник Малый байрам. По пути - в кишлаках разряженные толпы сартов, дорогою встречаются и обгоняют толпы верховых. В одном месте я недоумевал, что за сборище: не менее как тысячная толпа пеших и конных в кучке, а там за ними какие-то ездят верховые. Это их скачки, или козлодрание. Один из состязающихся берет живого козла и едет, за ним гонятся остальные Кто отнимет козла, стащит седока с лошади, тот и выигрывает приз - рублей в 100.
Город Чуст. Мечеть с благотворительными учреждениями, содержимая на доходы от вакуфных земель
26 декабря. Сегодня на утре только попали в Наманган, - 100 верст ехали полторы сутки. Остановились на почтовой станции. Эта станция оказалась всех лучше: чисто, для проезжающих две комнатки, староста такой хороший.
Был за литургией, но не служил. Церковь каменная, хорошенькая, недавно построена. В самом городе и окрестных кишлаках много хлопковых заводов. Заводские трубы пыхтят, свистки, что-то не похоже на Среднюю Азию, по крайней мере в Семиречье этого не видали. То и дело шныряют по улицам велосипедисты. Проехали даже какие-то коммерсанты на моторе, который я впервые вижу. Прежде всего отправилась с визитом к военному священнику. О. В. уже старичок и здесь служит в крае 25 лет. Он малоросс, уроженец Подольской епархии. Он меня сразу озадачил рассказами о моем новом приходе, описал его самыми мрачными красками. Не знаю, говорит, как вы там станете жить, не понравится. По его рассказам, мой новый приход таков. Село состоит из 80 домов киевских переселенцев, основано три года тому назад. Ни церкви, ни молитвенного дома там нет. Даже не по чему и не в чем служить: нет ни сосудов, ни риз, ни книг. Церковь начали строить еще осенью 1900 года. В первый год заложили только фундамент, на второй год вывели стены до половины окон, а в прошедшем году вовсе постройки не было. Подрядчик сарт, неумело, непрактично начавший постройку, видя, что на этой работе он прогорит, бросил постройку на второй же год, поступившись задатком. Весною будущего года будут достраивать церковь хозяйственным способом и вместе строить причтовый дом. О. В. там был всего два раза для служения, в Великий пост. Нет там даже свеч. Последних я думал захватить с собою из Верного, да рассудил, что это будет лишняя кладь. Да и можно ли было подумать, что ничего нет в поселке для служения, даже свеч, в поселке, основанном уже три года. О. В. очень порицает народ успенский: и грубы, и скупы, и пьяницы, и в церковь не зайдут, когда бывают в Намангане для торговли в базарные воскресные дни.
О. В. пока обещает дать мне книги, облачения, свечи. Сегодня же я отправил письма в Синодальную типографию о высылке богослужебных книг и в г. Верный заводчику о высылке свеч почтою.
Больше всего беспокоит меня квартира. По словам священника - домики у крестьян успенских все небольшие, в две комнатки, и по два дома редко кто имеет. Полы малороссийские земляные. И в довершение всего в селе нет ни одной бани, без которой не знаю уже как мы будем обходиться. Нет там даже мелочной лавочки. И все необходимое нужно покупать или в Намангане, или на базаре, бывающем в сартовском кишлаке, Дзаркенте, отстоящем от Успенского в 22 верстах. Вообще видно, что много предстоит мне дела по устройству церкви, прихода, своего дома и хозяйства.
Был с визитами у уездного начальника - немца и его помощника. Эти успокоили меня и относительно материального обеспечения, и относительно построек. Причтовой земли в Успенском 80 десятин. Уездный начальник говорит, что, имея такое количество земли, можно жить хорошо даже без жалованья, так как десятина земли дает здесь до 100 руб. чистого дохода. Конечно, можно жить, но как? Указывает на успенских крестьян, которые, приехав назад три года буквально голыми, теперь обзавелись всем хозяйством, имеют деньжонки, и половина из них уже приобрели по 10-20 десятин собственной земли. Но крестьяне иное дело, - они сами работают или присматривают. Хлеб там растет без полива. Хлопок в Успенском расти не может. Указывают еще на выгодные условия для пчеловодства, которыми уже несколько успенских крестьян занимаются. Во всяком случае, по рассказам уездного, священнику можно получить до 2 т. руб. всего в год. А в таком случае лучше будет для меня, чем в Борохудзире. Надо сказать, что цена на пшеницу здесь держится высокая, от 1 р. 40 к. осенью, а весною от 2 р. до 2 р. 60 к. за пуд.
Сегодня с раннего утра идет снег, еще первый в нынешнюю зиму здесь.
Намеревались было завтра же ехать в Успенское, но все отговаривают, советуют дождаться успенского пристава, который около Нового года непременно будет в городе. Он, по крайней мере, укажет или даже распорядится о квартире.
1 января 1903 г. Невесело встретил я Новый год. Да и все Святки скучны были. Первый день Рождества были в дороге, а затем в незнакомом городе, и притом ни в дороге, ни дома; ехать на новое место отсоветовали до приезда в г. Наманган местного пристава, и ввиду того, что там и квартиру еще нескоро найдешь. А при посредстве пристава квартирный вопрос лучше решить. Мои новые прихожане киевские малороссы, и притом новоселы, сами еще не устроились как следует. Дома у них в две комнаты, два дома не многие имеют. Дома глинобитные или из сырцового кирпича, с земляными полами. Многие советуют отказаться от этого прихода и проситься в другой. И жить там нечем, и неудобств много. Но ко всем этим толкам я отношусь критически. Неудобства мы перенесем, а о материальном обеспечении я не забочусь; уверен, что будет жизнь лучше в сравнении с Семиречьем.
Сегодня увидел своего пристава. Он успокоил меня и насчет квартиры, и жизни в Успенском, во всем. Он нанял для нас извозчика-сарта, который и повезет нас на арбе - двухколесной туземной телеге. Так как колеса у здешних арб очень большие, аршина три в диаметре, то перед арбы, во время езды, ниже, чем зад. Седоку приходится полулежать. Езда на такой громадине на одной лошади, само собой, шагом.
Вчера выпал первый снег, который сегодня весь растаял, сделалось грязно; такая здесь зима всегда, говорят. Снег падает и тает. И притом зима в январе уже.
Прожили в Семиречье семь лет, нужно бы привыкнуть, кажется, и к туземцам, и ко всему. Нет. Здесь что-то страшно становится. Какая-то кучка русских забралась сюда и хозяйничает. Или там, в Семиречье, туземцы киргизы проще, но не культурны, а здесь туземцы сарты, оседлое население, более фанатичны, и так еще недавно под русскою властию (с 1878 г.). Поживем увидим.
Доводилось читать, что у англичан большие колонизаторские способности. Какие? И у нас, русских, пожалуй, есть. По крайней мере чиновники говорят по-сартовски все. Про солдат и офицеров и говорить не остается; эти объясняются с сартами все поголовно. В Намангане население в 60 тысяч, в том числе русских до 1½ тысяч, считая и войско в 1000 человек с 4 пушками. В уезде туземцев сартов и киргиз до 250 тысяч. И живут себе русские здесь куда спокойнее, чем в России. Ни грабежей, ни воровства нет. Среди сартов, вообще туземцев, случаются кражи и грабежи своими, но среди русских пока нет. Неслыханно, чтоб сарты ограбили или обидели русского дорогой, в городе или селе.
Как-никак выехали в 8 ч. утра из города. Экипаж арба такой, что не знаешь, как на него и залезать, со стула приходится. Арба крытая, вроде кибитки, но открытой спереди и сзади. Правда, в случае непогоды у возчика имеются ковер и войлок, которыми и можно закрыть перед и зад арбы. Возчик сидит верхом на лошади. На 20 верст от Намангана дорога идет сплошными селами, а поэтому и сплошными садами, которые, правда, в зимнее время не имеют ничего привлекательного. На протяжении 20 верст встретили несколько сартовских лавок, а чайханэ (чайные или, вернее, трактиры) попадаются на каждой версте, также караван-сараи (постоялые дворы). Здесь жизнь бьет ключом. В каждой чайханэ сидят, поджавши ноги, сарты и пьют чай с лепешками. Надо сказать, что у туземцев квасного хлеба нет, они его не знают. Лепешки это род наших толстых блинов, величиною в чайное блюдце. Свежие, мягкие вкусны, но чрез полсуток можно есть их разве в случае нужды. Сарты употребляют желтый чай, который имеет вяжущий вкус, скоро утоляет жажду, пьют без сахара. Для чаепития ни русские чашки, ни стаканы с блюдцами не употребляются. Пьют они из таких чашек, которые у нас употребляются во время еды, но меньшего размера. Замечательно, что они чай пьют понемногу, наливают из одного чайника двое-трое. Это на нашу меру 2-3 чайных чашки на человека, съедая 1-2 лепешки. Русский мужик с такого питания чрез неделю ног не поволочет. Вечером едят еще плов, и то не все, вот и вся пища. Говорят, так же едят они и в летнее, рабочее время. Сартовские чайханэ самого примитивного устройства. Это простой сарай, с одной стороны открытый, ни лавок, ни столов, ни стульев нет. В холодное время здесь не много согреешься. Правда, посреди чайханэ устроено в земле четырехугольное углубление, где на железном листе наложены горячие угли. Садятся, опуская ноги в эту яму с углями, - и греются. По-сартовски такой очаг тепла называется «сандал». Один чудак в Намангане называет их сандал - в шутку скандалом. Совершенно верно. Надо сказать, что сандал этот, или яма, закрыта одеялом.
На половине дороги, во время чаепития, встретили в чайханэ троих своих прихожан. Как они говорят смешно! Это уже чистые малороссы. В числе их оказалась та женщина, куда пристав наметил меня на квартиру. Я спросил, согласна ли взять нас на квартиру - согласилась охотно. Давно, говорят, ждем батюшку, скучно было жить без священника более трех лет.
За 20 верст от с. Успенского, в селении Дзаркент, по распоряжению пристава приготовлен был для нас ночлег, в доме сартовского волостного управителя. Для этого отведена нам была отдельная комната, убранная в сартовском вкусе: на полу, на стенах везде ковры. По приезде угостили нас чаем, к которому весь стол был установлен сартовскими и русскими сластями и лепешками всевозможных сортов. Ночлег был очень покойный.
4 января. Утром выехали с ночлега не рано, часов в 8. По пути еще заехали к приставу, у которого обедали и чаевали. Резиденция пристава селение Нанай в 10 верстах от Успенского. Отсюда уже пошел заметный подъем в гору, и с обеих сторон пути горы стали надвигаться ближе и ближе. Снегу здесь уже на пол-аршина, между тем за каких-нибудь пять верст земля едва покрыта снегом, а на протяжении 50 верст от Намангана его и вовсе не было, по дороге была грязь. Сартовских кишлаков (селений) не стало, пошла пустынная степь по предгорьям.
Едем, посматриваем - где же с. Успенское? По времени оно уже должно быть близко, а никак не видно. Оказалось, что оно стоит за большим холмом со стороны наманганской дороги и потому виднеется всего за полверсты.
Настал-таки конец нашему продолжительному с разными приключениями путешествию, в 2 часа дня приехали. Путешествие, с небольшими остановками, продолжалось 30 дней. По первому впечатлению Успенское не понравилось: дома небольшие, небеленые, крыты соломой, заборов и ворот во двор нет, как водится здесь. Кроме того, село сильно раскинуто: дом от дома 30 сажен, поэтому главная улица тянется на 1½ версты, затем, есть еще другая - небольшая. Как и все здешние русские села, оно расположено кварталами с улицами и переулками. А хуже всего - это то, что нет церкви и мало насаждений около домов.
Церковь, только еще начатая постройкою, также и дом для училища в 80 саженях от села, - не совсем удобно.
По приезде вскоре отправился с визитом к учителю. Учитель молодой еще человек, обучался в Ташкентской учительской семинарии, по окончании которой и поступил сюда, служит два года. Плоха уж очень у него квартира; тесно, не знаю, как они живут в ней с двумя ребятишками. Наша квартира хотя и просторнее, опять, пол земляной. И учитель народ очень не хвалит, грубый, говорит.
В 5 ч. начали служить всенощное бдение (суббота), в училище. Народу набралось очень много, узнали как-то скоро о моем приезде. Служил в самом угнетенном состоянии, с самыми грустными мыслями. Наводило грусть все: и убожество помещения, и обстановки. Тесная комната, земляной пол, небеленые стены. Ветхая риза, медные полинялое евангелие и крест. Одно лишь пение утешило. Набралось петь до десятка любителей с прекрасными малороссийскими, чистыми голосами. У двух дискантов голоса точно серебряные колокольчики, басы тоже два густые, нашлась октава. Из певчих же крестьян нашлись двое хороших чтецов. Пели очень стройно.
5 января. Отслужил часы, изобразительные, в 3 часа вечерню и освящение воды. Народу было очень много сегодня. Говорил небольшое вступительное поучение. Какое еще странное у них обыкновение: каждый ставит в чаше для водоосвящения ведро или другой какой-либо большой сосуд свой с водою. Этими сосудами заставили половину комнаты.
Из певчих оказалось двое, которые могут исполнять обязанности псаломщика до назначения настоящего. Один из них запасный солдат и во время службы состоял церковником, а другой обучался два года пению в монастырском хоре. Я избрал себе в псаломщики последнего как более молодого, развитого, могущего управлять хором и как хорошего чтеца.
Мои прихожане сразу обращают на себя внимание национальной одеждой, в особенности женщины. Те и другие в темно-коричневых толстого сукна кафтанах, с большими откидными воротниками. Только молодежь в свитах, наша поддевка фабричного производства. Женщины и большая часть девиц в сарафанах, с большими шейными крестами наружу и серебряными монистами. Мужчины носят смушковые, в виде усеченного конуса, шапки. Невольно перенесся мыслию в старину на 80 лет назад, когда и великороссы носили свою национальную, такую же одежду, не зная пиджаков и модных платьев. Правда, и малороссы, из молодежи, потершиеся в городах, начинают менять одежду. И, вероятно, чрез какие-нибудь 10-20 лет переоденутся, к сожалению, в пиджаки и пальто.
С учителем ходили смотреть церковь и училищное здание. Церковь выведена до половины окон и брошена. Материалов для нее нет никаких. Училищное здание, из жженого кирпича, внутри не отделанное еще, прикрыто от непогоды соломой. На лето училищное здание живо окончат. А церковь едва ли достроят. Церковь строит инженер, уже третий год, а училище в год окончат, без инженера, под наблюдением пристава.
Село расположено в узкой, верст на 5, долине, ограниченной с севера и юга грядами высоких предгорий, как бы в коридоре. К востоку эта долина простирается верст на 20, далее идут предгорья и за 70 верст от села гряда снеговых гор Александровского хребта, а на запад долина расширяется, выходит к р. Сырдарье (80 вер.). В 10 и 7 верстах есть две довольно значительные горные реки. Водою село пользуется из ключей, лежащих за версту, оттуда вода течет по арыкам чрез село и зимой, и летом.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Начало: 1. В Азию!
Предыдущая часть: 10. Более близкое знакомство с Верным. Перевод в Фергану
Следующая часть: 12. В Успенском. Поездки в Наманган, Чуст и Ташкент
Город Наманган, 1904. «То и дело шныряют по улицам велосипедисты. Проехали даже какие-то коммерсанты на моторе»
15 декабря 1902 г. Половину дороги проехали, хорошей дороги, а худая еще осталась впереди. Пока едем благополучно, если не считать маленьких неприятностей, неизбежных в дальней дороге. Например, сегодня нас смочило дождем неожиданно. По пути встречали всякую дорогу и погоду: дождь, где снег, грязи, воды. Проехали известный здесь Кастекский перевал. Это отроги Тянь-Шанских гор. Дорога через перевал тянется на 25 верст, половина подъем, а другая спуск с гор.
Теперь едем уже Сырдарьинской областью; вчера еще расстались с Семиречьем. Начиная от г. Пишпека, стали попадаться по дороге на каждой станции большие русские села, крестьянские, домов в 200-300. Так как усадебные места здешних сел большие, в 1 десятину, в 30 саж. по лицу, а села расположены в одну улицу, то и тянутся они на 6-8 верст.
Пропали красные околыши, серые казачьи шинели; казачьих поселков более не встретим. Пошли черные кафтаны, мерлушковые остроконечные шапки. Как-то неприглядны кажутся крестьянские деревни против чистеньких казачьих станиц и сел. Соломенные крыши, небеленые дома, в дворах неприбрано, нечистота: грязь, навоз. Усадьбы ничем не огорожены, по улицам насаждений нет. Даже сады имеются не при каждом доме. Вот доказательство, что наш крестьянин порядка не любит и не заведет, если ему не прикажут, если его не подтянут.
Сегодня проехали огромное село Чалдовар. Здесь служит священником о. В., вологжанин, земляк. Рассчитывал с ним повидаться, поговорить, но не удалось. После обедни, еще до нашего приезда, он уехал в соседнее село и не обещался быть до завтра.
Памятник воинам, павшим при взятии крепости Чимкента 22 сентября 1864 г.
20 декабря. Наконец добрались до последнего города, Чимкента, еще осталось 120 верст пути. Говорят, что еще придется ночевать до Ташкента, так как здесь очень много проезжающих по постройке Оренбургско-Ташкентской дороги: инженеров, подрядчиков и проч. Судя по тому, как мы ехали до Аулиэата, еще 18 нам нужно бы приехать в Ташкент, а дай Бог приехать завтра. И дорога плоха, и почтосодержатель неисправен; и лошади плохи, и мало их; на каждой станции задержка. Мы еще выгадали сутки, проехав четыре станции на вольных. Но благодаря этой выгоде едва не замерзли. Памятен останется для нас этот день 16 декабря. В этот день приезжаем на станцию Бурную, лошадей нет, да и не обещают дать до утра; а время еще рано - часа три. По совету старосты наняли пару вольных. Пока было светло - ехали скоро и благополучно. Стемнело и пошли неудачи. Сперва сбились с дороги, заехали в киргизский аул. Киргизы направили нас на дорогу. При переезде чрез одну небольшую речку подмочили одеяла и часть клади. Наконец снова сбились с дороги и поехали уже напрямик, придерживаясь телеграфных столбов. И немудрено сбиться. Снег только что выпал, и его немного. А до снегу было грязно, почему и наделано везде дорог для объездов. К довершению всего подул сильный ветер со снегом (буран). Наконец ехать так, без дороги стало невозможно. Надуло холмы снегу, лошади едва бредут. Дорога идет предгорьями, везде кругом кручи и обрывы. Полететь недолго с лошадьми и санями. Мы еще тепло одеты, хорошо. А ямщик в одной поношенной шубенке и кожаных сапогах. Досада. Село, где станция, куда нам нужно попасть, виднеется в двух верстах, а попасть не можем. Наконец решились отпустить ямщика верхом, а сами остались одни в степи. Наконец чрез час приезжает ямщик с провожатыми, которые и выводят нас в село чрез ¼ часа. Хозяин, у которого ночевали, говорит, что на этом перегоне часто плутают зимою вследствие постоянных ветров. Недаром и самая станция называется Бурною.
Есть такие перегоны, что почтовые лошади не могут проехать с почтою от станции до станции, посреди перегона почтовых выпрягают и берут сартовских лошадей. Грязь, в особенности в селах, такая, что представить невозможно. На одной станции ночевал вместе с нами военный диакон из Асхабада, едущий в Верный, на срок для рукоположения во священника. Он ехал на почтовых, а за ним гнали пару быков, нанятых им на тот случай, если бы почтовые лошади отказались везти. По почтовому тракту на быках! Это только может быть в Средной Азии. Нам здесь не привыкать. Есть же две станции на Ташкентско-Оренбургском тракте, где почтовые экипажи везутся верблюдами, иначе нельзя - пески.
Было несколько интересных и неожиданных встреч. Встретил между прочим одного офицера, который учился в Волог. гимназии. Отец у него в то время служил в Вологодском батальоне.
Памятник в гор. Аулиеате в память взятия его 4 июня 1864 г. отрядом полковника Черняева
В г. Аулиэата ночевали. Разговорились со станционным старостой. Оказалось, что он только нынешней весной выехал из Ферганы, жил в г. Намангане. Конечно, я постарался расспросить у него все, что нужно, про тамошнюю жизнь. С успенскими крестьянами, моими прихожанами, он встречался. Говорит, что живут все хорошо, но народ грубый будто бы. Вернее всего, он недоволен ими потому, что не пустили его к себе с кабаком, и он там, в Намангане, служил на винной части.
21 декабря. Наконец-то кончилось наше путешествие; в 5 ч. вечера приехали в Ташкент. Не дай Бог впредь ездить по этому тракту. Везут тихо. Лошади заморенные, ямщики неаккуратные, экипажи из рук вон плохие. На многих станциях ни кормовых, ни иных запасов нет. На одной станции отправляли казалинского уездного начальника и двух инженеров. Привязали сзади два дегтярные бочонка. Пассажиры было противились этому, но потом согласились, староста упросил, иначе, говорит, мазать экипажи нечем. Что хорошего на этом тракте, так это почтовые станции. Далеко виднеются они: каменные, отбеленные дома, высокие, с красными железными крышами. Внутри поместительны, чисты. Проезжающие многие уже отступаются, не пишут жалоб на неисправности и непорядки, да и писать негде, все жалобные книги исписаны от корки до корки. Говорят, что у почтосодержателя Аулиэатинского тракта скоро кончается срок контракта, а Ташкентско-Оренбургский тракт, содержимый им же, Ивановым, с окончанием железной дороги закроется. Значит, и тот и другой - он содержать не будет, поэтому и держит в таком запущении.
Туркестанская столица Ташкент походит на семиреченские города: обилие садов, те же дома из сырцового кирпича, то же преобладающее азиатское население в халатах, бешметах, белых чалмах, но есть много такого народа в Ташкенте, что ставит его на одну ногу с городами внутренней России. Дома крыты железом, газовое освещение, рессорные экипажи с фонарями, резиновыми шинами, шоссированные улицы. В Ташкенте четыре среднеучебных заведения, две гимназии, реальное училище и учительская семинария. Церквей кроме домовых три, и в 4 верстах от города единственный в крае женский монастырь. Есть за городом обсерватория.
К халатам и белым чалмам привыкли в Семиречье, но здесь их еще больше (белых чалм). Это потому, что чалмы носят грамотные и хаджи (бывавшие в Мекке). И тех и других здесь несравненно больше против Семиречья. Невольно обращают на себя внимание туземные женщины-сартянки, одетые все в одинаковые халаты из светло-серой с узкими темными полосами полушелковой материи. Точно привидения постоянно попадаются навстречу, халаты внакидку, рукава сзади болтаются, сшитые вместе, с закрытыми лицами. Лицо закрывают четырехугольными металлическими сетками, сделанными из того же материала, из какого делаются решета. В Семиречье, там туземки ходят открытыми.
Станция Ташкент. Вокзал. (mytashkent.uz)
Почтовая станция в Ташкенте очень поместительная. В ней оказалось до десятка проезжающих и из Семиречья на железную дорогу, и с последней в Семиречье. И те и другие живут по несколько дней, не платя, конечно, ни копейки за квартиру. А станционный староста очень доволен, когда у него проезжающих много, так как он получает по 20 коп. за самовар и за обеды по соглашению. Мы же даровой квартирой воспользоваться не пожелали, и так уже надоела десятидневная цыганская жизнь в дороге. Порешили сегодня же ехать с десятичасовым вечерним поездом. Каково там будет на новом месте, как устроимся, не знаем, но все-таки хочется попасть к праздникам. Вокзал хотя и огромный, но страшная теснота: так много публики, по преимуществу азиатской. Даже в зале первого класса - и там наполовину туземцев, видимо, богатеев, сидящих за бутылками пива или за чаем. У них теперь праздник (Малый байрам), потому так и много их. Видимо, они уже вкусили русской цивилизации. От многих пахнет водкой, многие с красными лицами обращают внимание громкими, неестественными разговорами - и пьют пиво. В поезде, в вагонах 3-го класса туземцы отделяются как козлища от овец: сарты в одних вагонах, русские - в других. Русских в сартовских, и сартов в русских очень мало. Заходил я в сартовский вагон, как сельдей в бочке набито: на полках, на полу. Они не взыскивают, не претендуют на то, что тесно, а очень рады, что в вагон попали, - лишь бы ехать. В 10 час. отправились. Жалко, что темно, ничего не видно. Видно лишь, что все кишлаки, кишлаки, сады, лес.
Станция Ташкент
22 декабря. В 2 ч. утра приехали на ст. Черняево, где линия разветвляется: одна идет на Самарканд и далее, другая на Андижан. Поэтому здесь пересадка. Те, что ехали на Самарканд, оказались счастливее нас: тотчас по приезде пересели и чрез полчаса уехали. Едущим же на Андижан, в числе коих были и мы, довелось бодрствовать целых пять часов. И в вагоны не дают садиться, говорят, что их нужно еще прибрать, и в вокзале места нет но только для того, чтобы лечь, но даже сесть негде. Совсем уже рассвело, когда тронулись в путь. Дорога идет Голодной степью: кругом серо, уныло, однообразно. Только вдали чернеются кишлаки на берегу Сырдарьи, которая идет параллельно железнодорожной линии, в недалеком от нее расстоянии, на протяжении более чем 200 в. Вот виднеется церковь, верстах в 15 от линии, это селение Сретенское, и вблизи него, верст на 20 раскинулось еще до десятка русских селений, так называемые великокняжеские поселки, устроенные стараниями и на средства великого князя Николая Константиновича, находящегося здесь. С правой стороны предгорья у самой линии, а с левой горы отодвинулись верст на 100.
Станция Коканд. Фото Лентовского и Литвинцева, не позднее 1903
От Ташкента до Нового Маргелана (400 вер.) всего на пути два города, Коканд и Ходжент. Последний в 12 верстах от дороги. За Ходжентом сартовские кишлаки попадаются чище и подходят к самой линии. Узкие улицы, дома без окон, обнесены высокими, аршина в 4, глиняными стенками, точно крепости. В кишлаках и кругом все сады и насаждения. Даже и поля сартовские все в лесу: большие арыки, головные - обсажены с обеих сторон талами, а малые - тутовыми деревьями. И те и другие деревья оканчиваются на вершине широкими кронами из прутьев-отростков. Тутовник ежегодно подрезается на высоте трех четырех аршин (вершина ссекается у пятилетнего дерева и оно так остается без вершины на всю жизнь), лист идет для выкормки шелковичных червей, а прутки на дрова. После подрезки, с июня до следующей весны прутья снова вырастают в 2-3 аршина. С талами поступают так же. Только у них прутки подрезаются чрез три-четыре года, вырастают за это время в жерди, и идут на дрова и постройки. Культура земли иная, чем в Семиречье. Вот виднеются грядки хлопковых плантаций, узенькие, в пол-аршина, точно насыпаны валики земли, - из них торчат срезанные стебли хлопка, медно-красного цвета. Вон поля джугары (крупного проса - в виде светло-серого горошка), и тут торчат толстые срезанные стебли, и земля вся изрыта, точно кротами. Ее до цвета мотыжат. Далее попадаются на пути рисовые поля. Под ними земля большими прямоугольниками - в 200-300 кв. с., окруженными арыками, окаймленными земляными валиками, чтоб вода стояла - рис растет все время в воде. Вода спускается с него чрез 20 дней на 2-3 дня. Такими же квадратиками, но меньшими, приготовляется земля и для клеверов. Из одного квадратика вода стекает в другой и т. д. - Удобнее для посева, чем большие площади.
Теперь все деревья голые, довольно унылый вид. Когда же распустится на них листва, вид будет совершенно иной.
Станция Черняево
Какие все громкие названия станций - министерские и генеральские: Черняево, Посьетовка, Веревкино, Драгомирово, Горчаково.
В 4 часа вечера, на самом закате приехали в Новый Маргелан.
23 декабря 1902 года. Ямщик-сарт завез нас на бывшую почтовую станцию; сюда же и кладь привезли. Оказалось, что отсюда был почтовый тракт, но закрыт. У сторожа нашлась одна свободная натопленная комната, где мы и ночевали. Этим избавились лишних расходов. В номерах здесь очень дорого - 2-3 руб., за свечи и постельное белье особо. Андижанская катастрофа - землетрясение - 2 декабря еще свежо помнится. Поэтому живут все с опаскою, и предосторожностями, в ночное время в особенности. Спят с огнями, иные во дворе, одетые, рамы зимние выставлены. Ожидают повторения катастрофы, так как легкие землетрясения еще бывают часто.
Новый Маргелан, как и все города Средней Азии, весь в лесу. По всем улицам аллеи громадных тополей, акаций. Есть здесь много южных деревьев, каких в Семиречье нет: чинары, айлантусы, грецкий орех, маклюра, туи. Дома из сырца кирпича, но наполовину с железными крышами, что тоже особенность против Семиречья. Обращают на себя внимание дома из жженого кирпича, как будто бы окрашенные в желтый цвет. Между тем они вовсе не окрашены, а таков натуральный цвет кирпича из глины жженной. Церквей две, и обе военные. Одна на губернаторской площади. Другая бригадная на краю города, вблизи казарм. Последняя небольшая, из сырцового кирпича. Выстроено вчерне громадное, трехэтажное здание мужской гимназии. На губернаторской площади прекрасный парк. Тут же, вблизи губернаторского дома, расположены все присутственные места, обе гимназии и более богатые магазины. Городом протекает горная речка, или, по-туземному, сай, - так ее называют и русские. Дороги и тротуары усыпаны галькой и сверху песком; поэтому в городе, говорят, грязи не бывает. Сартовский Маргелан, или Старый, расположен в 12 верстах от Нового и соединен железной дорогой. При первой же утренней экскурсии по городу я встретил своего знакомого из Верного. У него год жили на квартире мои дети, а сам он жил около года в Борохудзире, когда стоял казачий полк. Последний переведен сюда, и он с ним, как делопроизводитель штаба, приехал. Оба мы очень обрадовались, я - встретив в незнакомом городе знакомого, а он - как вестника с родины, - жена и дети у него в Верном. Посидели, поговорили, благо погода здесь чисто весенняя: снегу нет, и с 8 часов земля стала оттаивать. Бригадным священником оказался земляк, вологжанин, протоиерей П. Бартенев, недавно переведенный сюда с Кавказа. Как хотелось его увидеть, но не удалось. Оказалось, что он уехал куда-то по делам службы (он благочинным). Представиться губернатору не пришлось, он уехал в г. Андижан для раздачи пособий пострадавшим от землетрясения.
До г. Намангана отсюда всего 60 верст, и я рассчитывал, что найду какого-либо извозчика из русских за 5-6 руб. Но извозчики менее как за 25 руб. не везут. Остается одно: или вернуться по железной дороге в г. Коканд, откуда идет почтовый тракт до Намангана, или ехать на арбе за 5-6 рублей. Агент транспортной конторы «Надежда», куда я заходил справляться о своей клади, сказал, что на арбах здесь ездят даже чиновники: инженеры, акцизные и проч. Но меня один вид здешней арбы, с высочайшими колесами, пугает; таких я не видал в Семиречье Да и ехать все 60 верст степью, песками, - как-то сомнительно на первый раз, несмотря на уверения, что здесь спокойно. Познания мои в туземных языках, приобретенные в Семиречье, здесь не годятся: сартовский язык весьма разнится от киргизского. Порешили поэтому вернуться в Коканд.
25 декабря. Случилось, чего никак не ожидал. Рождество довелось в дороге быть. В Коканд приехали 23 еще рано, часа в 4. Рассчитывал, что в крайнем случае приедем в Наманган в ночь на Рождество, - ведь всего 100 верст переезд. Не тут-то было. Обещали дать лошадей вчера утром, а подали лишь в 8 ч. вечера. Понесло на наше несчастье какого-то почтового чиновника из Ташкента, и он нашу пару отбил, а другую взяли под почту. Так и просидели весь день в Коканде. В таком богатом по торговле и промышленности городе есть до десятка хлопкоочистительных заводов, и одна военная церковь, и то не настоящая. Помещается она где-то в крепости, в бывшем ханском дворце. Почтовый тракт здесь еще хуже Ташкентского: лошадей по две пары, служащие ямщики и старосты - очень грубы, - молокане, как и сам почтосодержатель. Станции маленькие, тесные, а экипажи, я уже не знаю, как описать их: какие-то длинные ящики-гробы на толстых дрогах, без кибиток, трясучие. Ночевали в Коканде в гостинице, на почтовой станции такая грязь, что смотреть тошно, да и там остановились еще какие-то кавказцы: то ли армяне, то ли персы, пользующиеся здесь дурною славою грабителей. Вчера отъехали 20 верст от города, и опять ночевать, ибо на следующем перегоне переправа чрез Сырдарью, а ночью не переправляют.
Сегодняшний день с 11 ч. и до 8 пробыли в заштатном городе Чусте. Въезжаем в него - видим как будто бы церковь. Или это мечеть? Нет, оказался молитвенный дом, устроенный стараниями пристава, из бывшей казармы, еще не освященный и, само собой, без причта.
У сартов праздник Малый байрам. По пути - в кишлаках разряженные толпы сартов, дорогою встречаются и обгоняют толпы верховых. В одном месте я недоумевал, что за сборище: не менее как тысячная толпа пеших и конных в кучке, а там за ними какие-то ездят верховые. Это их скачки, или козлодрание. Один из состязающихся берет живого козла и едет, за ним гонятся остальные Кто отнимет козла, стащит седока с лошади, тот и выигрывает приз - рублей в 100.
Город Чуст. Мечеть с благотворительными учреждениями, содержимая на доходы от вакуфных земель
26 декабря. Сегодня на утре только попали в Наманган, - 100 верст ехали полторы сутки. Остановились на почтовой станции. Эта станция оказалась всех лучше: чисто, для проезжающих две комнатки, староста такой хороший.
Был за литургией, но не служил. Церковь каменная, хорошенькая, недавно построена. В самом городе и окрестных кишлаках много хлопковых заводов. Заводские трубы пыхтят, свистки, что-то не похоже на Среднюю Азию, по крайней мере в Семиречье этого не видали. То и дело шныряют по улицам велосипедисты. Проехали даже какие-то коммерсанты на моторе, который я впервые вижу. Прежде всего отправилась с визитом к военному священнику. О. В. уже старичок и здесь служит в крае 25 лет. Он малоросс, уроженец Подольской епархии. Он меня сразу озадачил рассказами о моем новом приходе, описал его самыми мрачными красками. Не знаю, говорит, как вы там станете жить, не понравится. По его рассказам, мой новый приход таков. Село состоит из 80 домов киевских переселенцев, основано три года тому назад. Ни церкви, ни молитвенного дома там нет. Даже не по чему и не в чем служить: нет ни сосудов, ни риз, ни книг. Церковь начали строить еще осенью 1900 года. В первый год заложили только фундамент, на второй год вывели стены до половины окон, а в прошедшем году вовсе постройки не было. Подрядчик сарт, неумело, непрактично начавший постройку, видя, что на этой работе он прогорит, бросил постройку на второй же год, поступившись задатком. Весною будущего года будут достраивать церковь хозяйственным способом и вместе строить причтовый дом. О. В. там был всего два раза для служения, в Великий пост. Нет там даже свеч. Последних я думал захватить с собою из Верного, да рассудил, что это будет лишняя кладь. Да и можно ли было подумать, что ничего нет в поселке для служения, даже свеч, в поселке, основанном уже три года. О. В. очень порицает народ успенский: и грубы, и скупы, и пьяницы, и в церковь не зайдут, когда бывают в Намангане для торговли в базарные воскресные дни.
О. В. пока обещает дать мне книги, облачения, свечи. Сегодня же я отправил письма в Синодальную типографию о высылке богослужебных книг и в г. Верный заводчику о высылке свеч почтою.
Больше всего беспокоит меня квартира. По словам священника - домики у крестьян успенских все небольшие, в две комнатки, и по два дома редко кто имеет. Полы малороссийские земляные. И в довершение всего в селе нет ни одной бани, без которой не знаю уже как мы будем обходиться. Нет там даже мелочной лавочки. И все необходимое нужно покупать или в Намангане, или на базаре, бывающем в сартовском кишлаке, Дзаркенте, отстоящем от Успенского в 22 верстах. Вообще видно, что много предстоит мне дела по устройству церкви, прихода, своего дома и хозяйства.
Был с визитами у уездного начальника - немца и его помощника. Эти успокоили меня и относительно материального обеспечения, и относительно построек. Причтовой земли в Успенском 80 десятин. Уездный начальник говорит, что, имея такое количество земли, можно жить хорошо даже без жалованья, так как десятина земли дает здесь до 100 руб. чистого дохода. Конечно, можно жить, но как? Указывает на успенских крестьян, которые, приехав назад три года буквально голыми, теперь обзавелись всем хозяйством, имеют деньжонки, и половина из них уже приобрели по 10-20 десятин собственной земли. Но крестьяне иное дело, - они сами работают или присматривают. Хлеб там растет без полива. Хлопок в Успенском расти не может. Указывают еще на выгодные условия для пчеловодства, которыми уже несколько успенских крестьян занимаются. Во всяком случае, по рассказам уездного, священнику можно получить до 2 т. руб. всего в год. А в таком случае лучше будет для меня, чем в Борохудзире. Надо сказать, что цена на пшеницу здесь держится высокая, от 1 р. 40 к. осенью, а весною от 2 р. до 2 р. 60 к. за пуд.
Сегодня с раннего утра идет снег, еще первый в нынешнюю зиму здесь.
Намеревались было завтра же ехать в Успенское, но все отговаривают, советуют дождаться успенского пристава, который около Нового года непременно будет в городе. Он, по крайней мере, укажет или даже распорядится о квартире.
1 января 1903 г. Невесело встретил я Новый год. Да и все Святки скучны были. Первый день Рождества были в дороге, а затем в незнакомом городе, и притом ни в дороге, ни дома; ехать на новое место отсоветовали до приезда в г. Наманган местного пристава, и ввиду того, что там и квартиру еще нескоро найдешь. А при посредстве пристава квартирный вопрос лучше решить. Мои новые прихожане киевские малороссы, и притом новоселы, сами еще не устроились как следует. Дома у них в две комнаты, два дома не многие имеют. Дома глинобитные или из сырцового кирпича, с земляными полами. Многие советуют отказаться от этого прихода и проситься в другой. И жить там нечем, и неудобств много. Но ко всем этим толкам я отношусь критически. Неудобства мы перенесем, а о материальном обеспечении я не забочусь; уверен, что будет жизнь лучше в сравнении с Семиречьем.
Сегодня увидел своего пристава. Он успокоил меня и насчет квартиры, и жизни в Успенском, во всем. Он нанял для нас извозчика-сарта, который и повезет нас на арбе - двухколесной туземной телеге. Так как колеса у здешних арб очень большие, аршина три в диаметре, то перед арбы, во время езды, ниже, чем зад. Седоку приходится полулежать. Езда на такой громадине на одной лошади, само собой, шагом.
Вчера выпал первый снег, который сегодня весь растаял, сделалось грязно; такая здесь зима всегда, говорят. Снег падает и тает. И притом зима в январе уже.
Прожили в Семиречье семь лет, нужно бы привыкнуть, кажется, и к туземцам, и ко всему. Нет. Здесь что-то страшно становится. Какая-то кучка русских забралась сюда и хозяйничает. Или там, в Семиречье, туземцы киргизы проще, но не культурны, а здесь туземцы сарты, оседлое население, более фанатичны, и так еще недавно под русскою властию (с 1878 г.). Поживем увидим.
Доводилось читать, что у англичан большие колонизаторские способности. Какие? И у нас, русских, пожалуй, есть. По крайней мере чиновники говорят по-сартовски все. Про солдат и офицеров и говорить не остается; эти объясняются с сартами все поголовно. В Намангане население в 60 тысяч, в том числе русских до 1½ тысяч, считая и войско в 1000 человек с 4 пушками. В уезде туземцев сартов и киргиз до 250 тысяч. И живут себе русские здесь куда спокойнее, чем в России. Ни грабежей, ни воровства нет. Среди сартов, вообще туземцев, случаются кражи и грабежи своими, но среди русских пока нет. Неслыханно, чтоб сарты ограбили или обидели русского дорогой, в городе или селе.
Как-никак выехали в 8 ч. утра из города. Экипаж арба такой, что не знаешь, как на него и залезать, со стула приходится. Арба крытая, вроде кибитки, но открытой спереди и сзади. Правда, в случае непогоды у возчика имеются ковер и войлок, которыми и можно закрыть перед и зад арбы. Возчик сидит верхом на лошади. На 20 верст от Намангана дорога идет сплошными селами, а поэтому и сплошными садами, которые, правда, в зимнее время не имеют ничего привлекательного. На протяжении 20 верст встретили несколько сартовских лавок, а чайханэ (чайные или, вернее, трактиры) попадаются на каждой версте, также караван-сараи (постоялые дворы). Здесь жизнь бьет ключом. В каждой чайханэ сидят, поджавши ноги, сарты и пьют чай с лепешками. Надо сказать, что у туземцев квасного хлеба нет, они его не знают. Лепешки это род наших толстых блинов, величиною в чайное блюдце. Свежие, мягкие вкусны, но чрез полсуток можно есть их разве в случае нужды. Сарты употребляют желтый чай, который имеет вяжущий вкус, скоро утоляет жажду, пьют без сахара. Для чаепития ни русские чашки, ни стаканы с блюдцами не употребляются. Пьют они из таких чашек, которые у нас употребляются во время еды, но меньшего размера. Замечательно, что они чай пьют понемногу, наливают из одного чайника двое-трое. Это на нашу меру 2-3 чайных чашки на человека, съедая 1-2 лепешки. Русский мужик с такого питания чрез неделю ног не поволочет. Вечером едят еще плов, и то не все, вот и вся пища. Говорят, так же едят они и в летнее, рабочее время. Сартовские чайханэ самого примитивного устройства. Это простой сарай, с одной стороны открытый, ни лавок, ни столов, ни стульев нет. В холодное время здесь не много согреешься. Правда, посреди чайханэ устроено в земле четырехугольное углубление, где на железном листе наложены горячие угли. Садятся, опуская ноги в эту яму с углями, - и греются. По-сартовски такой очаг тепла называется «сандал». Один чудак в Намангане называет их сандал - в шутку скандалом. Совершенно верно. Надо сказать, что сандал этот, или яма, закрыта одеялом.
На половине дороги, во время чаепития, встретили в чайханэ троих своих прихожан. Как они говорят смешно! Это уже чистые малороссы. В числе их оказалась та женщина, куда пристав наметил меня на квартиру. Я спросил, согласна ли взять нас на квартиру - согласилась охотно. Давно, говорят, ждем батюшку, скучно было жить без священника более трех лет.
За 20 верст от с. Успенского, в селении Дзаркент, по распоряжению пристава приготовлен был для нас ночлег, в доме сартовского волостного управителя. Для этого отведена нам была отдельная комната, убранная в сартовском вкусе: на полу, на стенах везде ковры. По приезде угостили нас чаем, к которому весь стол был установлен сартовскими и русскими сластями и лепешками всевозможных сортов. Ночлег был очень покойный.
4 января. Утром выехали с ночлега не рано, часов в 8. По пути еще заехали к приставу, у которого обедали и чаевали. Резиденция пристава селение Нанай в 10 верстах от Успенского. Отсюда уже пошел заметный подъем в гору, и с обеих сторон пути горы стали надвигаться ближе и ближе. Снегу здесь уже на пол-аршина, между тем за каких-нибудь пять верст земля едва покрыта снегом, а на протяжении 50 верст от Намангана его и вовсе не было, по дороге была грязь. Сартовских кишлаков (селений) не стало, пошла пустынная степь по предгорьям.
Едем, посматриваем - где же с. Успенское? По времени оно уже должно быть близко, а никак не видно. Оказалось, что оно стоит за большим холмом со стороны наманганской дороги и потому виднеется всего за полверсты.
Настал-таки конец нашему продолжительному с разными приключениями путешествию, в 2 часа дня приехали. Путешествие, с небольшими остановками, продолжалось 30 дней. По первому впечатлению Успенское не понравилось: дома небольшие, небеленые, крыты соломой, заборов и ворот во двор нет, как водится здесь. Кроме того, село сильно раскинуто: дом от дома 30 сажен, поэтому главная улица тянется на 1½ версты, затем, есть еще другая - небольшая. Как и все здешние русские села, оно расположено кварталами с улицами и переулками. А хуже всего - это то, что нет церкви и мало насаждений около домов.
Церковь, только еще начатая постройкою, также и дом для училища в 80 саженях от села, - не совсем удобно.
По приезде вскоре отправился с визитом к учителю. Учитель молодой еще человек, обучался в Ташкентской учительской семинарии, по окончании которой и поступил сюда, служит два года. Плоха уж очень у него квартира; тесно, не знаю, как они живут в ней с двумя ребятишками. Наша квартира хотя и просторнее, опять, пол земляной. И учитель народ очень не хвалит, грубый, говорит.
В 5 ч. начали служить всенощное бдение (суббота), в училище. Народу набралось очень много, узнали как-то скоро о моем приезде. Служил в самом угнетенном состоянии, с самыми грустными мыслями. Наводило грусть все: и убожество помещения, и обстановки. Тесная комната, земляной пол, небеленые стены. Ветхая риза, медные полинялое евангелие и крест. Одно лишь пение утешило. Набралось петь до десятка любителей с прекрасными малороссийскими, чистыми голосами. У двух дискантов голоса точно серебряные колокольчики, басы тоже два густые, нашлась октава. Из певчих же крестьян нашлись двое хороших чтецов. Пели очень стройно.
5 января. Отслужил часы, изобразительные, в 3 часа вечерню и освящение воды. Народу было очень много сегодня. Говорил небольшое вступительное поучение. Какое еще странное у них обыкновение: каждый ставит в чаше для водоосвящения ведро или другой какой-либо большой сосуд свой с водою. Этими сосудами заставили половину комнаты.
Из певчих оказалось двое, которые могут исполнять обязанности псаломщика до назначения настоящего. Один из них запасный солдат и во время службы состоял церковником, а другой обучался два года пению в монастырском хоре. Я избрал себе в псаломщики последнего как более молодого, развитого, могущего управлять хором и как хорошего чтеца.
Мои прихожане сразу обращают на себя внимание национальной одеждой, в особенности женщины. Те и другие в темно-коричневых толстого сукна кафтанах, с большими откидными воротниками. Только молодежь в свитах, наша поддевка фабричного производства. Женщины и большая часть девиц в сарафанах, с большими шейными крестами наружу и серебряными монистами. Мужчины носят смушковые, в виде усеченного конуса, шапки. Невольно перенесся мыслию в старину на 80 лет назад, когда и великороссы носили свою национальную, такую же одежду, не зная пиджаков и модных платьев. Правда, и малороссы, из молодежи, потершиеся в городах, начинают менять одежду. И, вероятно, чрез какие-нибудь 10-20 лет переоденутся, к сожалению, в пиджаки и пальто.
С учителем ходили смотреть церковь и училищное здание. Церковь выведена до половины окон и брошена. Материалов для нее нет никаких. Училищное здание, из жженого кирпича, внутри не отделанное еще, прикрыто от непогоды соломой. На лето училищное здание живо окончат. А церковь едва ли достроят. Церковь строит инженер, уже третий год, а училище в год окончат, без инженера, под наблюдением пристава.
Село расположено в узкой, верст на 5, долине, ограниченной с севера и юга грядами высоких предгорий, как бы в коридоре. К востоку эта долина простирается верст на 20, далее идут предгорья и за 70 верст от села гряда снеговых гор Александровского хребта, а на запад долина расширяется, выходит к р. Сырдарье (80 вер.). В 10 и 7 верстах есть две довольно значительные горные реки. Водою село пользуется из ключей, лежащих за версту, оттуда вода течет по арыкам чрез село и зимой, и летом.
ПРОДОЛЖЕНИЕ