Академгородок, 1966. Пост 45. Бабий Яр (02). Прорыв стены молчания
Начало главы см.: Посты 1- 10, 11- 20, 21- 30, 31- 40, 41, 42, 43, 44.
Начало книги см. главы: Академгородок, 1959 ( 1- 20), 1960 ( 1- 12), 1961 ( 1- 29), 1962 ( 1- 19), 1963 ( 1- 2 9), 1964 ( 1- 42), 1965 ( 1 - 62).
первая попытка прорвать стену молчания
К слову ск
азать, первым, кто рассказал о попытке забыть Бабий Яр, вычеркнуть его из памяти людей, был другой киевлянин Виктор Некрасов (ставший знаменитым после того, как он написал роман «В окопах Сталинграда»). В 1959 году он опубликовал в «Литературной газете» яркую статью об уничтожении оврага, о стремлении уничтожить память о погибших, об отсутствии памятников в Бабьем Яре.
«Кому это могло прийти в голову - засыпать овраг и на месте величайшей трагедии резвиться и играть в футбол? Нет, этого допустить нельзя! Когда человек умирает, его хоронят, и на могиле ставят памятник. Неужели этой дани уважения не заслужили 195 тысяч киевлян, зверски расстрелянных в Бабьем Яру, на Сырце, Дарнице, в Кирилловской больнице, в Лавре, на Лукьяновском кладбище!»
Именно с подачи Виктора Некрасова Анатолий Кузнецов привел в Бабий Яр в 1961 году Евгения Евтушенко, тотчас написавшего и опубликовавшего ставшую сразу знаменитой поэму «Бабий Яр».
«Над Бабьим Яром памятников нет…»
По моим ощущениям, именно Виктор Некрасов и Евгений Евтушенко вдохновили Анатолия Кузнецова на его подвиг - создание бессмертной книги памяти «Бабий Яр».
роман-документ «Бабий Яр» - прорыв стены молчания
Роман «Бабий Яр» стоит в творчестве Анатолия Кузнецова особняком. Это роман-документ. Роман свидетеля злодеяний. И не простого свидетеля. Он еще эти злодеяния понял, прочувствовал и осмыслил.
Впервые я прочитал «Бабий Яр» в журнале «Юность», не зная, конечно, ни о том, что его сильно сократили и сильно «причесали». Но и в таком виде «Бабий Яр» произвёл шок. Я знал о злодеяниях нацистов, об истреблении евреев на оккупированных ими территориях, я знал еще с войны, что в Бабьем Яре немцы расстреляли десятки тысяч евреев, знал о геноциде еврейского населения Украины, Белоруссии и всех стран, которые немцы оккупировали. Но такой ПРАВДЫ я не читал. Это было честное и поэтому страшное свидетельство очевидца. И, с ужасом читая строки романа о хладнокровных убийствах тысяч евреев - стариков, женщин и детей, я удивлялся, как идеологи КПСС могли ТАКОЕ пропустить. Я уже привык тогда к тому, что о евреях не писали, а говорили о мирных советских гражданах.
Я понимал, что стена молчания прорвана. Было заявлено во весь голос о массовых убийствах евреев. Не на фронте, в бою, а в расистском угаре. Евреям было отказано в праве жить на земле. Всем - и старикам, и молодым и даже только что родившимся.
Читая эти строки, я понимал, что если бы мы волею судеб оказались бы на оккупированной немцами территории, то и наша семья была бы расстреляна в каком-либо рву. Я читал и содрогался от этих жутких картин и во мне вскипала ненависть к расистам и фанатикам, ослепленным ненавистью к людям, отличающимся от них внешним видом, языком, религией. К людям, ни в чем, ни перед кем не виноватым. Мирным. Добрым. Любящим…
Я их и сейчас ненавижу - этих фанатиков, кем бы они ни были. Они и сегодня делают своё чёрное дело, как могут. В своих странах они гноят несогласных с ними в тюрьмах, но если бы им было позволено, рубили бы головы, сжигали бы на кострах. В других странах они взрывают поезда и автобусы, направляют захваченные самолёты на здания. Ради достижения своих фанатичных целей они готовы взорвать весь мир. Особенно плохо то, что это безумие распространяется как заразная болезнь. Еще ужаснее, что при этом огромное число людей предпочитают это не видеть. Одним - так спокойнее им жить, другим - потому что они видят только то, что хотят. Кстати, последнее - тоже проявление фанатизма, и тоже крайне опасное.
Но сейчас я говорю о патологической агрессивности - страшной болезни человечества. И рецепта, как излечиться от нее, пока нет.
Анатолий Кузнецов писал не только о Бабьем Яре. Он писал о том времени, о войне и о событиях, свидетелем которых он невольно стал. И об этой патологической агрессивности эсэсовцев-немцах и их пособниках укранских националистах, и о воинствующем антисемитизме украинских властей, убивающих память.
Он рассказал и странную историю сдачи Киева и последующего уничтожения его исторического центра, его святынь (отнюдь не немцами, как утвержда советская пропаганда, и не евреями, как утверждала немецкая, а отступавшими советскими войсками). Пписывая нацистские зверства в Киеве, он привел не просто факты этой бойни, она у него приобрела смысл трагедии еврейского народа!
борьба за каждую строчку
Некоторые сравнивают «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына и «Бабий Яр». Не хочу сравнивать! «Архипелаг» писался в стол, и, следовательно, самоцензуры не было. Солженицын и не мечтал его опубликовать в СССР. «Бабий Яр» писался, чтобы быть немедленно опубликованным, в тех условиях, под идеологическим прессом, при невозможности рта раскрыть и слово лишнее сказать. Поэтому у Кузнецова, как у писателя, была страшная самоцензура. Он прекрасно знал, что может быть написано и опубликовано, и что не может. Поэтому, наступая самому себе на горло, он оставлял лишь документально подтвержденные факты. И он был потрясен, когда еще треть того, что он написал, была вырезана, а отдельные места (их много) сглажены, искажены или изменены цензурой редактора и официальной цензурой. Но Кузнецов шел на любые сокращения и изменения, лишь бы донести оставшуюся правду, а ее оставалось еще очень много, и она должна была дойти до людей. Он боролся с редакторами и цензорами до конца, до последней минуты за каждую строчку. Боролся даже за ремарку, которую он требовал внести, что это «сокращённый вариант», но которую все же изменили на нейтральную ремарку - «Журнальный вариант».
Приведу слова самого Кузнецова. Он рассказывает о борьбе за книгу:
«Когда я увидел, что из «Бабьего Яра» выбрасывается четверть особо важного текста, а смысл романа из-за этого переворачивается с ног на голову, я заявил, что в таком случае печатать отказываюсь, - и потребовал рукопись обратно.
Вот тут случилось нечто, уж совсем неожиданное. Рукопись не отдавали. <...> Дошло до дикой сцены в кабинете Б. Полевого, где собралось все начальство редакции, я требовал рукопись, я совсем ошалел, кричал: «Это же моя работа, моя рукопись, моя бумага, наконец! Отдайте, я не желаю печатать!» А Полевой цинично, издеваясь, говорил: «Печатать или не печатать - не вам решать. И рукопись вам никто не отдаст, и напечатаем, как считаем нужным».
Потом мне объяснили, что это не было самодурством или случайностью. В моем случае рукопись получила «добро» из самого ЦК, и теперь ее уже и не публиковать было нельзя. А осуди ее ЦК, опять-таки она нужна - для рассмотрения «в другом месте». Но я тогда, в кабинете Полевого, не помня себя, кинулся в драку, выхватил рукопись, выбежал на улицу Воровского, рвал, набивал клочками мусорные урны вплоть до самой Арбатской площади, проклиная день, когда начал писать.
Позже выяснилось, что в «Юности» остался другой экземпляр, а, может, и несколько, включая те, что перепечатывались для ЦК. Редакция позвонила мне домой и сообщила, что вся правка уже проделана, новый текст заново перепечатан, а мне лучше не смотреть, чтобы не портить нервы».
Он рассчитывал, что издание «Бабьего Яра» отдельной книгой в «Молодой Гвардии» будет более полным, но и здесь надежды его не оправдались. Оно было лишь немного более полным. А издание в «Детгизе» - еще менее полным, чем в «Молодой Гвардии».
внешняя дипломатия
Но и в таком виде «Бабий яр» производил сильнейшее впечатление. Его немедленно стали переводить на все основные языки.
Вот как Кузнецов описывает своё состояние. Это уже, когда страсти поулеглись, и он рассчитывал, что издание отдельной книгой будет более полным:
«С моей стороны книга с надписью [Щломо Эвен-Шошан просил сделать на книге дарственную надпись. МК], конечно же, будет. Только вот сейчас справлюсь с подготовкой текста, делаю ряд дополнений, которые, собственно, были написаны и раньше, но ”Юность“ сочла, что для журнальной публикации они - ”излишняя роскошь“. В отдельной книге такую роскошь я могу себе позволить. Как только будет упорядочен и согласован с издательством дополнительный текст, я его вышлю Вам».
Это он пишет в Израиль, поэтому опять весьма дипломатично, не допуская никаких высказываний, которые бдительные идеологи могли бы «превратно» истолковать.
«Бабий Яр» читают и критикуют
«Бабий Яр» читали миллионы людей. И, разумеется, общественное мнение разделилось. Как рассказывает в письме Кузнецов, «…позвонил какой-то дурак, не назвавший себя, и заявил: «Вы, Кузнецов, возвеличиваете евреев, вы сами скрытый еврей!»
Стандартная ситуация для России. Даже мёртвых евреев ничего не стоит облить грязью.
В чем возвеличивать? В смерти? И искреннее убеждение мракобеса - если ты, писатель, - не антисемит, значит, - скрытый еврей!
Но и «интернациональная» позиция Кузнецова в романе-документе, опубликованном в журнале «Юность», была многими замечена. На что автор, живущий в СССР и вынужденный отвечать иносказательно, чтобы его, не дай бог, не заподозрили в симпатии евреям, отвечает:
«Я ничего не делю и ничего не решаю. Я просто рассказываю в своей книге объективные факты, историческую правду, которая для меня важнее любых установившихся мнений. Я рассказываю, КАК БЫЛО. Моя книга - это документ, за каждое слово которого я готов поручиться под присягой в самом прямом юридическом смысле».
Нынешние «ревизионисты» Холокоста, которых я называю «отрицателями», не верят писателю Анатолию Кузнецову, считая его евреем и сионистом.
«Уроженец Киева Толя Кузнецов евреем, действительно, не был - ни по маме, украинке Марии Фёдоровне Семерик, ни по русскому папе, Василию Герасимовичу Кузнецову, из курских крестьян, - пишет Феликс Рохлин в очерке: «Два юбилея - Анатолий Кузнецов - 80 лет и Эвен шо-Шан - 100 лет». - Лишь помрачённый ненавистью мозг советского поэта С. Куняева мог измыслить, будто «на самом деле» он не Кузнецов, а… Герчик! <…>
Прочитав объявление, будущий автор «Яра» сперва подумал «словами деда, даже с его интонацией и злобой: «А! Ну и что? Вот пусть и едут в свою Палестину!» Но Бог судил этим детям родиться и жить именно вблизи того самого места, куда должны были явиться завтра, 29 сентября 1941 года все киевские евреи пришли на Куренёвку, возле Бабьего Яра. И уже утром мальчик увидел, как они идут сюда:
«Меня потрясло, как много на свете больных и несчастных людей. <…> Здоровых мужчин мобилизовали в армию, остались одни инвалиды. Кто мог эвакуироваться, у кого были деньги, кто мог уехать с предприятием или использовать блат, те уезжали. <…> А осталась в городе самая настоящая шолом-алейхемовская беднота, и вот она выползла на улицы. «Да зачем же это?- подумал я, сразу начисто забыв свой вчерашний антисемитизм». Вернувшись домой, Толя застал своего антисемита деда Семерика в ужасе: «А ты знаешь, - сказал он потрясённо, - ведь их не вывозят. Их стреляют» («Бабий Яр», глава «Приказ»).
Продолжение следует
Начало книги см. главы: Академгородок, 1959 ( 1- 20), 1960 ( 1- 12), 1961 ( 1- 29), 1962 ( 1- 19), 1963 ( 1- 2 9), 1964 ( 1- 42), 1965 ( 1 - 62).
первая попытка прорвать стену молчания
К слову ск
азать, первым, кто рассказал о попытке забыть Бабий Яр, вычеркнуть его из памяти людей, был другой киевлянин Виктор Некрасов (ставший знаменитым после того, как он написал роман «В окопах Сталинграда»). В 1959 году он опубликовал в «Литературной газете» яркую статью об уничтожении оврага, о стремлении уничтожить память о погибших, об отсутствии памятников в Бабьем Яре.
«Кому это могло прийти в голову - засыпать овраг и на месте величайшей трагедии резвиться и играть в футбол? Нет, этого допустить нельзя! Когда человек умирает, его хоронят, и на могиле ставят памятник. Неужели этой дани уважения не заслужили 195 тысяч киевлян, зверски расстрелянных в Бабьем Яру, на Сырце, Дарнице, в Кирилловской больнице, в Лавре, на Лукьяновском кладбище!»
Именно с подачи Виктора Некрасова Анатолий Кузнецов привел в Бабий Яр в 1961 году Евгения Евтушенко, тотчас написавшего и опубликовавшего ставшую сразу знаменитой поэму «Бабий Яр».
«Над Бабьим Яром памятников нет…»
По моим ощущениям, именно Виктор Некрасов и Евгений Евтушенко вдохновили Анатолия Кузнецова на его подвиг - создание бессмертной книги памяти «Бабий Яр».
роман-документ «Бабий Яр» - прорыв стены молчания
Роман «Бабий Яр» стоит в творчестве Анатолия Кузнецова особняком. Это роман-документ. Роман свидетеля злодеяний. И не простого свидетеля. Он еще эти злодеяния понял, прочувствовал и осмыслил.
Впервые я прочитал «Бабий Яр» в журнале «Юность», не зная, конечно, ни о том, что его сильно сократили и сильно «причесали». Но и в таком виде «Бабий Яр» произвёл шок. Я знал о злодеяниях нацистов, об истреблении евреев на оккупированных ими территориях, я знал еще с войны, что в Бабьем Яре немцы расстреляли десятки тысяч евреев, знал о геноциде еврейского населения Украины, Белоруссии и всех стран, которые немцы оккупировали. Но такой ПРАВДЫ я не читал. Это было честное и поэтому страшное свидетельство очевидца. И, с ужасом читая строки романа о хладнокровных убийствах тысяч евреев - стариков, женщин и детей, я удивлялся, как идеологи КПСС могли ТАКОЕ пропустить. Я уже привык тогда к тому, что о евреях не писали, а говорили о мирных советских гражданах.
Я понимал, что стена молчания прорвана. Было заявлено во весь голос о массовых убийствах евреев. Не на фронте, в бою, а в расистском угаре. Евреям было отказано в праве жить на земле. Всем - и старикам, и молодым и даже только что родившимся.
Читая эти строки, я понимал, что если бы мы волею судеб оказались бы на оккупированной немцами территории, то и наша семья была бы расстреляна в каком-либо рву. Я читал и содрогался от этих жутких картин и во мне вскипала ненависть к расистам и фанатикам, ослепленным ненавистью к людям, отличающимся от них внешним видом, языком, религией. К людям, ни в чем, ни перед кем не виноватым. Мирным. Добрым. Любящим…
Я их и сейчас ненавижу - этих фанатиков, кем бы они ни были. Они и сегодня делают своё чёрное дело, как могут. В своих странах они гноят несогласных с ними в тюрьмах, но если бы им было позволено, рубили бы головы, сжигали бы на кострах. В других странах они взрывают поезда и автобусы, направляют захваченные самолёты на здания. Ради достижения своих фанатичных целей они готовы взорвать весь мир. Особенно плохо то, что это безумие распространяется как заразная болезнь. Еще ужаснее, что при этом огромное число людей предпочитают это не видеть. Одним - так спокойнее им жить, другим - потому что они видят только то, что хотят. Кстати, последнее - тоже проявление фанатизма, и тоже крайне опасное.
Но сейчас я говорю о патологической агрессивности - страшной болезни человечества. И рецепта, как излечиться от нее, пока нет.
Анатолий Кузнецов писал не только о Бабьем Яре. Он писал о том времени, о войне и о событиях, свидетелем которых он невольно стал. И об этой патологической агрессивности эсэсовцев-немцах и их пособниках укранских националистах, и о воинствующем антисемитизме украинских властей, убивающих память.
Он рассказал и странную историю сдачи Киева и последующего уничтожения его исторического центра, его святынь (отнюдь не немцами, как утвержда советская пропаганда, и не евреями, как утверждала немецкая, а отступавшими советскими войсками). Пписывая нацистские зверства в Киеве, он привел не просто факты этой бойни, она у него приобрела смысл трагедии еврейского народа!
борьба за каждую строчку
Некоторые сравнивают «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына и «Бабий Яр». Не хочу сравнивать! «Архипелаг» писался в стол, и, следовательно, самоцензуры не было. Солженицын и не мечтал его опубликовать в СССР. «Бабий Яр» писался, чтобы быть немедленно опубликованным, в тех условиях, под идеологическим прессом, при невозможности рта раскрыть и слово лишнее сказать. Поэтому у Кузнецова, как у писателя, была страшная самоцензура. Он прекрасно знал, что может быть написано и опубликовано, и что не может. Поэтому, наступая самому себе на горло, он оставлял лишь документально подтвержденные факты. И он был потрясен, когда еще треть того, что он написал, была вырезана, а отдельные места (их много) сглажены, искажены или изменены цензурой редактора и официальной цензурой. Но Кузнецов шел на любые сокращения и изменения, лишь бы донести оставшуюся правду, а ее оставалось еще очень много, и она должна была дойти до людей. Он боролся с редакторами и цензорами до конца, до последней минуты за каждую строчку. Боролся даже за ремарку, которую он требовал внести, что это «сокращённый вариант», но которую все же изменили на нейтральную ремарку - «Журнальный вариант».
Приведу слова самого Кузнецова. Он рассказывает о борьбе за книгу:
«Когда я увидел, что из «Бабьего Яра» выбрасывается четверть особо важного текста, а смысл романа из-за этого переворачивается с ног на голову, я заявил, что в таком случае печатать отказываюсь, - и потребовал рукопись обратно.
Вот тут случилось нечто, уж совсем неожиданное. Рукопись не отдавали. <...> Дошло до дикой сцены в кабинете Б. Полевого, где собралось все начальство редакции, я требовал рукопись, я совсем ошалел, кричал: «Это же моя работа, моя рукопись, моя бумага, наконец! Отдайте, я не желаю печатать!» А Полевой цинично, издеваясь, говорил: «Печатать или не печатать - не вам решать. И рукопись вам никто не отдаст, и напечатаем, как считаем нужным».
Потом мне объяснили, что это не было самодурством или случайностью. В моем случае рукопись получила «добро» из самого ЦК, и теперь ее уже и не публиковать было нельзя. А осуди ее ЦК, опять-таки она нужна - для рассмотрения «в другом месте». Но я тогда, в кабинете Полевого, не помня себя, кинулся в драку, выхватил рукопись, выбежал на улицу Воровского, рвал, набивал клочками мусорные урны вплоть до самой Арбатской площади, проклиная день, когда начал писать.
Позже выяснилось, что в «Юности» остался другой экземпляр, а, может, и несколько, включая те, что перепечатывались для ЦК. Редакция позвонила мне домой и сообщила, что вся правка уже проделана, новый текст заново перепечатан, а мне лучше не смотреть, чтобы не портить нервы».
Он рассчитывал, что издание «Бабьего Яра» отдельной книгой в «Молодой Гвардии» будет более полным, но и здесь надежды его не оправдались. Оно было лишь немного более полным. А издание в «Детгизе» - еще менее полным, чем в «Молодой Гвардии».
внешняя дипломатия
Но и в таком виде «Бабий яр» производил сильнейшее впечатление. Его немедленно стали переводить на все основные языки.
Вот как Кузнецов описывает своё состояние. Это уже, когда страсти поулеглись, и он рассчитывал, что издание отдельной книгой будет более полным:
«С моей стороны книга с надписью [Щломо Эвен-Шошан просил сделать на книге дарственную надпись. МК], конечно же, будет. Только вот сейчас справлюсь с подготовкой текста, делаю ряд дополнений, которые, собственно, были написаны и раньше, но ”Юность“ сочла, что для журнальной публикации они - ”излишняя роскошь“. В отдельной книге такую роскошь я могу себе позволить. Как только будет упорядочен и согласован с издательством дополнительный текст, я его вышлю Вам».
Это он пишет в Израиль, поэтому опять весьма дипломатично, не допуская никаких высказываний, которые бдительные идеологи могли бы «превратно» истолковать.
«Бабий Яр» читают и критикуют
«Бабий Яр» читали миллионы людей. И, разумеется, общественное мнение разделилось. Как рассказывает в письме Кузнецов, «…позвонил какой-то дурак, не назвавший себя, и заявил: «Вы, Кузнецов, возвеличиваете евреев, вы сами скрытый еврей!»
Стандартная ситуация для России. Даже мёртвых евреев ничего не стоит облить грязью.
В чем возвеличивать? В смерти? И искреннее убеждение мракобеса - если ты, писатель, - не антисемит, значит, - скрытый еврей!
Но и «интернациональная» позиция Кузнецова в романе-документе, опубликованном в журнале «Юность», была многими замечена. На что автор, живущий в СССР и вынужденный отвечать иносказательно, чтобы его, не дай бог, не заподозрили в симпатии евреям, отвечает:
«Я ничего не делю и ничего не решаю. Я просто рассказываю в своей книге объективные факты, историческую правду, которая для меня важнее любых установившихся мнений. Я рассказываю, КАК БЫЛО. Моя книга - это документ, за каждое слово которого я готов поручиться под присягой в самом прямом юридическом смысле».
Нынешние «ревизионисты» Холокоста, которых я называю «отрицателями», не верят писателю Анатолию Кузнецову, считая его евреем и сионистом.
«Уроженец Киева Толя Кузнецов евреем, действительно, не был - ни по маме, украинке Марии Фёдоровне Семерик, ни по русскому папе, Василию Герасимовичу Кузнецову, из курских крестьян, - пишет Феликс Рохлин в очерке: «Два юбилея - Анатолий Кузнецов - 80 лет и Эвен шо-Шан - 100 лет». - Лишь помрачённый ненавистью мозг советского поэта С. Куняева мог измыслить, будто «на самом деле» он не Кузнецов, а… Герчик! <…>
Прочитав объявление, будущий автор «Яра» сперва подумал «словами деда, даже с его интонацией и злобой: «А! Ну и что? Вот пусть и едут в свою Палестину!» Но Бог судил этим детям родиться и жить именно вблизи того самого места, куда должны были явиться завтра, 29 сентября 1941 года все киевские евреи пришли на Куренёвку, возле Бабьего Яра. И уже утром мальчик увидел, как они идут сюда:
«Меня потрясло, как много на свете больных и несчастных людей. <…> Здоровых мужчин мобилизовали в армию, остались одни инвалиды. Кто мог эвакуироваться, у кого были деньги, кто мог уехать с предприятием или использовать блат, те уезжали. <…> А осталась в городе самая настоящая шолом-алейхемовская беднота, и вот она выползла на улицы. «Да зачем же это?- подумал я, сразу начисто забыв свой вчерашний антисемитизм». Вернувшись домой, Толя застал своего антисемита деда Семерика в ужасе: «А ты знаешь, - сказал он потрясённо, - ведь их не вывозят. Их стреляют» («Бабий Яр», глава «Приказ»).
Продолжение следует