Академгородок, 1966. Пост 34. Художник Глазунов И.С. Несостоявшаяся выставка в Доме ученых
Начало главы см.: Посты 1 - 10, 11 - 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33.
Начало книги см. главы: Академгородок, 1959 (Посты 1 - 20), 1960 (Посты 1 - 12), 1961 (Посты 1 - 29), 1962 (Посты 1 - 19), 1963 (Посты 1 - 2 9), 1964 (Посты 1 - 42), 1965 (Посты 1 - 62).
Глазунов и сильные мира сего
В советское время некоторые к Глазунову относились хорошо, но только как к художнику-портретисту, хотя и тогда упрекали его за стремление к красивости. Считалось, что это он делает, чтобы угодить заказчикам. Скорее всего, так оно и было. Здесь он был широко востребован. А вот его живописные работы дружно ругали. Причем ругали и партийные идеологи и люди искусства. Партийные бонзы еще и преследовали. Но не так, чтобы смешать с грязью и растоптать, а не до конца. Преследовали, но прощали. Закрывали выставки, но даже разрешали выезд за рубеж.
Как известно, после выставки в Манеже 1 декабря 1962 года. последовали скандальные выступления Хрущева на встречах с интеллигенцией 17 декабря 1962 г. и 7-8 марта 1963 г., тогда же была создана Идеологическая комиссия ЦК. Идеологи ЦК Шелепин и Ильичев предлагали тогда вернуться к традиционным ценностям. И именно эту идею, с подачи Ильичева, высказал на заседании Идеологической комиссии Илья Глазунов. В его выступлении призывы к сохранению памятников русской истории перемежались с осуждением современного искусства.
Но вот в 1977 году выставка, содержащая картину «Дороги войны» (Глазунов предполагал предъявить ее в 1957 году как дипломную работу), была закрыта как «противоречащая советской идеологии». Картина же была уничтожена. Правда, я не нашел упоминаний о том, кто распорядился уничтожить картину (впоследствии художник написал авторскую копию).
Приведу слова самого Глазунова об этой картине. Он начинает с 1957 года::
«… суровым экзаменаторам очень уж не понравилась моя картина «Дороги войны». Один из преподавателей, брызжа слюной, кричал: «Глазунов, что себе позволяешь?! Вместо того чтобы прославлять великий подвиг советского народа-победителя, рисуешь отступление Красной Армии, скорбные лица беженцев. Мы драпаем от немцев, и это, по-твоему, дороги войны, да? Такое мог состряпать лишь духовный власовец! Тебя, сука, надо гнать поганой метлой из института, а мазню твою спалить к чертовой матери!»
И ведь картину действительно сожгли! Правда, не сразу, а какое-то время спустя. Я увез ее из Ленинграда в Москву, где «Дороги»… вскоре купили для Центрального музея Вооруженных Сил. Это сделали по настоянию генерала Востокова, начальника Главного политуправления, который помнил не только победный май 45-го, но и тяжесть поражений лета 41-го, кровопролитные бои под Сталинградом, Курском, Варшавой и Будапештом…
Мне заплатили за картину три тысячи рублей, огромную по тем временам сумму. Но деньги для художника - это еще не все. Любой творец желает долгой жизни своему детищу. Увы, «Дороги войны» никогда не выставлялись в музее. Как скрутили в рулон, так и не развернули, холст долго валялся в сарае с какими-то дровами, а потом вовсе сгинул. По слухам, пошел в топку...».
А вот немного о картине «Мистерия XX века», где среди лиц, изображенных на холсте, было и лицо гонимого тогда Солженицына:
«Я не мог не изобразить Солженицына на полотне «Мистерия XX века». Думаю, именно из-за Александра Исаевича картину запретили к показу в СССР, а у меня начались серьезные проблемы. Вплоть до угрозы лишения советского подданства и высылки из страны в 24 часа. Мне ведь предложили вместо диссидента и отщепенца Солженицына нарисовать товарища Брежнева, но я категорически отказался…».
Я сознательно привел примеры его инакомыслия. Но при том не могу не отметить, что на протяжении многих лет Глазунову покровительствовал Сергей Михалков, а затем и Министр культуры СССР Екатерина Фурцева, из рук которой Глазунов получил и жилье и 40-метровую студию-мастерскую. А его инакомыслие проявлялось отнюдь не в направлении демократии, которую Глазунов ненавидел, а в сторону национализма и православия.
Из интервью Глазунова:
«Тет-а-тет мы общались лишь дважды. В первый раз после моего возвращения из триумфальной поездки по Италии, куда в апреле 1963 года меня пригласили Феллини, де Сантис, Висконти, Лоллобриджида. Екатерина Алексеевна захотела ближе познакомиться с художником, заслужившим лестные отзывы на Западе. Видимо, желая смутить, сказала при встрече: «Итальянская пресса назвала вас Достоевским в живописи. Ну, посмотрим, посмотрим…» Правда, потом продолжила: «И чем же вам помочь?» Если бы начал перечислять все, в чем нуждался, список вышел бы длинный, но я ограничился тем, что попросил выделить какой-нибудь чердак под студию и дать возможность провести выставку в Москве».
И были у него минуты торжества, когда он написал работу для ЮНЕСКО в Париже, на международном конкурсе молодых художников в Праге получил гран-при за портрет Юлиуса Фучика, разработал интерьер Посольства в Испании, выполнил портреты артистов Ла Скалы, сначала отвергнутые Фурцевой, но впоследствии все же переданные в Ла Скала. Опять привожу слова из интервью Глазунова, так что это его видение происшедшего:
«Во второй раз (это Глазунов говорит о встречах с Екатериной Фурцевой) во время московских гастролей «Ла Скала» во главе с великим Гербертом фон Караяном. Руководство театра хотело по-особенному отметить историческое событие, и кому-то в голову пришла идея заказать мне портреты солистов миланской оперы: десять - двадцать рисунков. Так сказать, с учетом моего доброго отношения к Италии. Разумеется, я согласился и за месяц, пока длились выступления труппы на сцене Большого театра, сделал, что просили. Возник вопрос, как лучше передать гостям презенты. Я мог вручить их лично, но заместитель Фурцевой Калинин предложил иной вариант: пусть, мол, это станет подарком от Минкульта. Екатерина Алексеевна созвала комиссию, чтобы решить, достойны ли работы Глазунова представлять изобразительное искусство СССР. Я наивно полагал, что заседание - пустая формальность, и жестоко ошибся! Портреты расставили вдоль стен, мимо них прохаживались мэтры - Налбандян, Шмаринов, другие мастера соцреализма. Человек пятнадцать, наверное. Меня на совет не пригласили, велев ожидать вердикта в приемной министра. Не опасаясь неприятных сюрпризов, я спокойно сидел на стуле, как вдруг увидел вылетающую из кабинета разгневанную хозяйку.
Она быстрым шагом направилась в мою сторону. Екатерина Алексеевна остановилась так близко, что я ощутил легкий запах виски, исходивший от нее. Фурцева с первой фразы сорвалась на крик:
- Кто вам дал право, Глазунов, заниматься саморекламой и лезть к ведущим артистам «Ла Скала» со своими рисунками?
Я ответил:
- Они ко мне обратились. И вроде бы остались довольны работой.
Но мадам было уже не удержать:
- Вот как! А у наших экспертов, чьим оценкам я целиком и полностью доверяю, иное мнение. Вы, Глазунов, уши словно пельмени рисуете!
Я смотрел на Фурцеву с холодной ненавистью, из последних сил стараясь не сказать в лицо все, что думаю и о ней, и об ее советчиках. Особенно обидно было за Верейского, порядочного человека и хорошего художника, рекомендовавшего, к слову, меня в союз. В тех обстоятельствах он не мог встать на мою сторону, поддержать даже морально…
Накричавшись вволю, Фурцева завершила публичную выволочку словами:
- Забирайте свою мазню. Хотела помочь вам, Глазунов, но чем закончилась выставка в Манеже? Пришлось закрыть ее. Лишь вы шагаете в ногу со временем, остальные советские художники идут неправильно! Так, по-вашему?
Я молча развернулся и ушел. Больше с Фурцевой мы не встречались. А портреты мои все-таки попали к адресатам. Теперь они хранятся в музее «Ла Скала». Ошиблась товарищ Фурцева с приговором, погорячилась…»
Были у Глазунова и другие покровители. Хотя он и называет этих людей из властных структур не покровителями, а поклонниками. Вот еще одна выдержка из интервью Глазунова:
«Покровителей среди большого начальства у меня, отродясь, не было, но высокие поклонники водились. Скажем, Петр Решетов, одно время возглавлявший КМО, комитет молодежных организаций при ЦК ВЛКСМ. Когда перед очередным днем рождения Петя спрашивал о подарке, я отвечал, что обойдусь без хрустальных ваз, гжели и альбомов с репродукциями Налбандяна. Просил об одном: о звонке с партийного телефона. Решетов, умный, тонкий, глубокий, всякий раз делал вид, будто не понимает, о чем речь: «Что это значит, старик?» Я терпеливо растолковывал: «Тебе же не составит труда набрать номер Союза художников и вежливо поинтересоваться, почему твоему другу не дают заказов, не разрешают проводить персональные выставки?» Петя отвечал: «Так-то оно так, но…» Это сегодня все решают деньги, а раньше многое зависело от мнения высокопоставленных товарищей. Порой движения мизинца на левой руке хватало, чтобы стереть человека в порошок. Я знал: в ЦК партии были те, кто считал, что Глазунова надо раздавить. В воюющий Вьетнам я полетел, поскольку другие художники отказались ехать в горячую точку. Один из принимавших решение о моей командировке «удачно» пошутил: «Если Илью и убьют, не сильно жалко. Он даже не член союза…» К огорчению части коллег, я не только вернулся живым, но и сделал во Вьетнаме двести работ, после чего меня не могли не принять в Союз художников.
К тому времени я уже регулярно получал приглашения из-за границы. Звали короли, президенты, министры, артисты... Рисовал их портреты и возвращался домой, чем повергал многих в шок. Всегда понимал умом и чувствовал сердцем разницу между страной пребывания и Отечеством. Никогда не думал оставаться на Западе. Там я зарабатывал право на жизнь здесь. В СССР у меня была slave price - плата раба. Это и есть ответ на предыдущий вопрос о моих взаимоотношениях с высоким начальством на родине. Представьте ситуацию: вы приходите в магазин, берете колбасу, сыр, молоко, другие продукты, собираетесь рассчитаться за товар, но хозяин говорит: «Спрячь кошелек, уважаемый. Не надо платить. Дарю!» Конечно, вам будет приятно, и вы сделаете все, чтобы как-то отблагодарить столь щедрого и любезного человека. Нормальная реакция! Именно на нее я и надеялся».
Вышеприведенные обширные выдержки из интервью Глазунова взяты мною из блога al_ghe в Живом журнале «Илья Глазунов рассказывает о себе»:
( http://al-ghe.livejournal.com/18690.html и http://al-ghe.livejournal.com/19103.html).
Следующий эпизод характеризует Глазунова, уже маститого и заслуженного, во взаимоотношениях с руководством страной в постсоветский период. Вот как он прогнулся перед Путиным:
Премьер-министр России Владимир Путин посетил Московскую Государственную галерею на выставку народного художника Ильи Глазунова, которому сегодня исполнилось 79 лет, поздравил его с днем рождения и вручил постановление правительства, которым Всероссийской академии живописи, ваяния и зодчества присваивается имя Глазунова. Именинник был так растроган, что расцеловал высокопоставленного гостя, назвал этот день рождения самым счастливым в своей жизни и решил показать Путину свои работы. Экскурсия по галерее вызвала весьма оживленную реакцию Владимира Владимировича, причем местами - весьма непосредственную.
Глазунов подвел политика к масштабному полотну «История России», на котором изображены самые значимые персонажи - начиная с Андрея Первозванного и заканчивая Михаилом Горбачевым. Внимательно изучив картину, ВВП резюмировал:
- А вот Борис и Глеб (русские князья, погибшие от руки старшего брата в междоусобной борьбе, причислены православной церковью к лику святых), хотя и святые, но страну отдали без боя. Просто легли и ждали, когда их убьют. Это не может быть для нас примером...
- Я с вами совершенно согласен, - ответил Глазунов.
В следующем зале Путин задерживался у нескольких картин, в том числе у работы "Князь Олег и Игорь" (1972).
Премьеру бросился в глаза меч, который держал князь. "Меч коротковат, как ножик перочинный в руках смотрится", - сказал Путин.
Художник согласился и сказал, что придется доделать картину.
"Им (мечом) как будто колбасу режут", - добавил Путин.
Глазунов отметил хороший глазомер премьера.
"Я детали подмечаю", - сказал Путин.
Рассматривая картину "Вечная Россия", которая была создана в 1988 году и изображает всех ярких представителей России за долгий период, Путин спросил Глазунова: "Зачем Иосифа Виссарионовича (Сталина) в тройку посадили с Троцким?". Глазунов рассказал, что картину выстроил с исторической точки зрения, а Троцкий играл большую роль в истории России. Москва, 10 июня 2009 г.- РИА Новости.
Вояж Путина в картинную галерею не только вызвал бурную дискуссию в российских СМИ, но и вдохновил интернет-сообщество. Известный поэт и прозаик Алексей Цветков выложил в своем живом журнале басню, посвященную встрече национального лидера с художником:
Один премьер зашел к художнику когда-то
И на картину глядь:
Там у богатыря перо коротковато!
Пусть ноготь подпилить и чубчик подравнять -
Оно еще вполне сгодится,
Но чтобы натовских сатрапов проучить
Или кого в сортире замочить -
Богатырю пришлось бы сильно потрудиться...
Премьер-наставник, - всем он нам взамен отца -
Он тотчас ласково внимание творца
На несуразность обращает,
И тот в смущенье меч исправить обещает.
Мораль: чтобы врага искусно подстеречь,
рисуй гранатомет! Какой там, в ж...у, меч?!
Глазунов просит Путина
Премьер-министр и кандидат в президенты России Владимир Путин на встрече с доверенными лицами 7 февраля 2012 г. отказался запрещать современное искусство. Предложение поступило от художника Ильи Глазунова: мэтр попросил защитить реализм, который в условиях конкуренции не может пробиться, и художники-реалисты вынуждены уезжать из страны. В качестве примера Глазунов вспомнил про выставку современного искусства, центром экспозиции которой был унитаз, а мерой защиты предложил ограничение современного искусства.
Премьер желание «запрещать» не поддержал и напомнил про то, что раньше уезжали представители как раз новых направлений:
- Малевич ведь тоже когда-то уехал. И «Черный квадрат» он написал там, за границей, - приводят слова Путина РИА «Новости».
Затем премьер пустился в искусствоведческие размышления, заявив, что Малевич - «не живопись в традиционном понимании», а «философское выражение видения чего-то»:
- Он так представлял мир. Конечно, это («Черный квадрат» - «Парк культуры») не требует каких-то особых данных, но Малевич такими данными обладал, он хорошо рисовал, - заключил он.
Художник Юрий Шабельников считает, что высказывание Глазунова - это «провокация»:
- На протяжении всей советской эпохи современное искусство гнобили, преследовали - зачем? Чтобы сейчас выслушивать вот это? - так Шабельников прокомментировал «Парку культуры» предложение доверенного лица кандидата в президенты.
- Современное искусство вполне реалистично хотя бы потому, что оно стремится говорить на том же языке, которым мы пользуемся в жизни. Сегодня самый реалистичный вид искусства - это видеоарт. Художников, которые говорили бы «я хочу продолжать традиции XIX века», их нет, это нонсенс, - уверен директор музея современного искусства PERMM Марат Гельман.
Интересно, что и художник, и директор музея отказались считать самого Глазунова реалистом.
- Очень странно слышать от Глазунова о реализме. Его живопись это никакой не реализм, а иллюстрации к русским народным сказкам. В академической живописи Глазунов просто несостоятелен, - сказал Юрий Шабельников.
- Путин попал в неловкую ситуацию, - согласился с ним Гельман, - он как бы принял, что Глазунов реалист. А тот на самом деле рисует фантасмагории из собственной головы.
Причина же неловкости, по мнению галериста, в том, что культурной политикой должны заниматься не политические деятели, а художественные институции.
- Надо не ограничивать современное искусство, а сами разговоры об ограничении, - добавил Гельман.
Впрочем, в отличие от Глазунова, премьер был настроен вполне миролюбиво:
- Запрещать что-то или закрывать не стоит. Мы же уже закрывали, запрещали, - напомнил он. - Поддерживать реализм, безусловно, нужно. Не социалистический, а просто реализм.
Совершенно противоположного мнения придерживается Юрий Шабельников, потребовавший вместо расплывчатого «реализма» поддержать русский авангард:
- Почему на подобных встречах не ходит разговора о том, что у нас до сих пор нет музея русского авангарда, который почитают за честь выставлять все мировые музеи? - возмущался художник. - Почему никто из них не задал Путину этот вопрос?
Я принял решение персональную выставку Глазунова не устраивать
Мы были втроем в квартире Михаила Яновича Макаренко - сам Макаренко, Владимир Иванович Немировский и я.
Совет картинной галереи высказался против выставки Глазунова, и мне следовало принять окончательное решение. Я понимал, что, отказываясь пригласить Глазунова и устроить ему персональную выставку, я наживаю лютого врага в лице Антонова, Об этом я как бы про себя даже негромко высказался, так что меня услышал только Немировский. Он посмотрел на меня, но ничего не сказал. Он понимал, что я рискую.
Ни он, ни Макаренко не уговаривали меня, хотя я знал их мнение о Глазунове. Я уже писал о том, что, когда появилась просьба Антонова, Немировский передал мне слова Эрнста Неизвестного, с которым он успел подружиться, что он не считает его художником.
Наконец, я сказал:
- Глазунова мы приглашать не будем. Точка.
Михаил Янович Макаренко добавил тогда еще одну фразу.
- Спасибо. Я рад, что Вы приняли решение отказать, и, откровенно говоря, на такое решение и рассчитывал. Если бы выставка Глазунова состоялась, репутация Картинной галереи Дома ученых была бы погублена навсегда, а я бы больше картинной галереей заниматься не стал.
Это было в конце декабря 1966 года. После этого Антонов, действительно проникся ко мне лютой ненавистью. Это бы я еще пережил, но теперь возникли трудности при согласовании вопросов, выносимых на Президиум СОАН. Антонов, под разного рода предлогами, откладывал наши бумаги на потом. Если бы дело ограничилось только этим. Я узнал потом, что он всерьез начал «бороться» со мной, настраивая против меня академика Лаврентьева и распространяя обо мне порочащие меня слухи. Жаловаться на него было некому. Академик Лаврентьев жалобщика бы не понял. Антонов был в фаворе.
При «дворах» фавориты всегда оказываются до поры, до времени вне критики.
Первым мне о грязи, которую Антонов на меня стал в изобилии лить, сказал зам. председателя СОАН Лев Георгиевич Лавров:
- Это очень серьезно, - Михаил Самуилович. Подумайте над тем, как его остановить.
Признаться, я недооценил это предупреждение. Работа наша в профсоюзном комитете СОАН, с моей точки зрения, была успешной, и я думал, что только это может быть критерием моей полезности на посту председателя ОКП.
Оказалось, что это совершенно не так. В жизни порой действуют совершенно другие факторы.
Продолжение следует