Дочери офицеров против Исламского Халифата
Когда говорят про «государство в государстве», обычно понимают под этим не Сан-Марино или Ватикан, а некую обособленную, «закрытую» и при этом крупную организацию. Но есть один институт, который, несмотря на свою принципиальную открытость (и даже устремленность во внешний мир), вполне соответствует данному выражению.
Речь о Государственном Департаменте США.
Госдеп - бюрократический мамонт, колосс организационной сферы, структура потрясающего масштаба, уровня сложности - и возможностей. Семьдесят тысяч человек - и, поверьте, это далеко не худшие люди. 50 миллиардов долларов годового бюджета - в странах калибра пониже столько же тратят на всю оборону, включая танчики, кораблики и самолетики ПАК ФА. Мы часто с пренебрежением относимся к «бюрократической машине», приписывая ей тупость, неповоротливость и медлительность. Но эта машина - один из самых продвинутых, внимательных и влиятельных субъектов в нашем мире. Если поразмышлять над тем, чему обязана Америка своим сегодняшним глобальным превосходством, окажется, что успех в немалой степени обеспечивало вот это неказистое здание:
Конечно, не столько само здание, сколько работавшие в нем люди. И даже не столько люди сами по себе, сколько сложная система связей, инструкций и планов, объединяющая тысячи живых людей в одно целое. В ту самую машину, бездушную, но зато мощнейшую и весьма эффективную. Машину, постичь всю глубину, весь потенциал и все механизмы которой отдельно взятый человеческий ум попросту не в состоянии. Схемки вроде нижеследующей рассказывают нам не больше, чем рисунки Петра Апиана - об устройстве Вселенной...
Где-то там, в недрах бюрократического Левиафана, весной 2010 зародилась довольно тривиальная и вместе с тем заманчивая идея. Идея касалась так называемых «террористических групп» (далее - без кавычек), вроде Аль-Каиды, и особенно их сторонников. Заключалась она в том, что до неокрепших душ потенциальных радикалов доводится очень мало американской пропаганды. Повысить эффективность пиар-работы Госдепа и достучаться до сердца каждого салафита решили, естественно, посредством Всемирной Паутины.
То есть мы можем расплывчато заявить: «где-то в недрах Госдепа». Хотя в то же время мы знаем, что никто иной как Джаред Коэн последовательно продвигал внедрение онлайн-инструментов государственной политики, формально являлся экспертом по ближневосточному экстремизму, имел немалый опыт личного общения с боевиками-исламистами и сочувствующими им, и немногим позже, будучи уже директором Google Ideas, занимался темой идеологического противодействия радикализму. Джаред открыто заявлял о полной поддержке данной инициативы Госдепа. С другой стороны, ни один источник не указывает прямо на роль Коэна в проекте, а определенные детали истории (о которых ниже) могут указывать и на иные варианты.
Собственно, работы по указанному направлению предпринимались и раньше. Карен Хьюз, влиятельный PR-советник Джорджа Буша и в то время зам. госсекретаря США, в 2006 организовала «Digital Outreach Team» - в буквальном переводе «Команду цифрового досягания». «Команда» была призвана развенчивать очерняющие мифы о внешней политике Соединенных Штатов и поддерживать позитивный имидж страны. Однако в отсутствие внятной стратегии, без должной интеграции с иными структурами, с финансированием «по остаточному принципу» и мизерным штатом, результаты проекта были ожидаемо невразумительными.
«Государственная политика в 21 веке» ("21st Century statecraft") - новая доктрина, претворяемая в жизнь Хиллари Клинтон - требовала совершенно иного подхода к данной задаче. Но вместе с серьезностью и проработанностью возник еще один аспект: бескомпромиссность. Г-жа Клинтон сформулировала это следующим образом: «…мы находимся на войне. И я не собираюсь позволять людям говорить о нас неправду». Впрочем, риторика целей не так важна, как выбранный метод: «завоевание онлайн-пространства» («contesting online space»). «…Мы собираемся делать всё, что в наших силах, чтобы продолжать эту борьбу за их умы и сердца, и мы усиливаем накал».
В июле 2010 предложение по созданию обновленного центра интернет-пропаганды было представлено на заседании по национальной безопасности, которое проводил Барак Обама. Обаме эта идея очень понравилась. Однако были и серьезные противники: например, Джон О. Брэннан, тогда советник президента по госбезопасности; и Дэнис МакДано, тогда глава штаба Совета по национальной безопасности. Тем не менее, по поручению президента работа стартовала.
Несмотря на все мои славословия в адрес Государственного Департамента, этот институт в полной мере подчиняется законам функционирования бюрократических организаций. В частности, любым нововведениям приходится преодолевать значительную инертность. Сталкиваясь в том числе и с неприятием со стороны некоторых подразделений. Целый год после июльского заседания ушел на написание стратегий, программ и планов, внутриведомственные согласования, выделение бюджета и набор персонала. И только в сентябре 2011 Обамой был подписан указ, устанавливающий формальные основы новой организации.
Она получила название «Центр стратегических контртеррористических коммуникаций» (Center for Strategic Counterterrorism Communications, CSCC). Теперь его усилия были сфокусированы на дискредитации радикальных групп и идеологии радикального исламизма. Усилия эти были подкреплены серьезным аналитическим аппаратом и интеграцией с иными агентствами, противодействующими терроризму. Кроме того, за Центром были закреплена задача по формированию коммуникационной политики в данной области, которую применяли бы все заинтересованные государственные структуры. В задачи входила и помощь иностранным партнерам.
Иными словами, «Центр» был задуман как комплексная, полноценная структура по ведению информационной войны. И такой шаг был более чем логичен, особенно если мы учтем специфику его противника - на тот момент Аль-Каиды. С самого момента создания Аль-Каида была в первую очередь информационным феноменом. Идеологическим и в определенном смысле виртуальным. Что не отменяло её силы и влияния. После 11 сентября 2001 г. эта сущность не изменилась и лишь гротескным образом усилилась, будучи встроенной в неоимперский нарратив Соединенных Штатов. В то время, как западные медиа формировали феномен Аль-Каиды опосредованно, агрессивная внешняя политика США подпитывала Аль-Каиду самым прямым образом. Отметим при этом, что информационная сила Аль-Каиды росла еще по нескольким объективным и неизбежным причинам. Во-первых, развитие цифровых технологий давало больше преимуществ Аль-Каиде - как информационному субъекту. Во-вторых, она выигрывала от глобализации - в отличие от традиционных государств.
Нельзя сказать, что последние были в стороне от достижений ИТ-прогресса. Война в киберпространстве с экстремистскими группами шла своим чередом. Вернее, не война, а подавление - у экстремистов нет средств нанести сопоставимый урон государственным структурам. Однако она ограничивалась исключительно техническими средствами - такими, как взлом закрытых чатов, блокировка форумов и сбор информации. Отвечало за эти операции ЦРУ. Естественно, этих инструментов было недостаточно для того, чтобы обеспечить победу над экстремистской идеологией - для этого требовались иные методы.
Из которых Центр стратегических контртеррористических коммуникаций едва ли выбрал лучший. Если вы не понаслышке знакомы с бюрократическими организациями, то наверняка знаете: чем более «грозно» звучит название какой-нибудь конторы - тем более бесполезными делами она заведует…
Поначалу это не так сильно бросалось в глаза. В первую очередь потому, что CSCC обращался к потенциальным экстремистам только на арабском, урду, панджаби и сомалийском. Надо полагать, пресловутая мировая общественность не считала эти языки достойными своего внимания. Но в декабре 2013 Центр всё-таки решается запустить англоязычный твиттер-аккаунт. Следом была развернута целая тематическая кампания.
И убогость пропагандистских усилий Центра стала понятна всем без исключения. Вершиной их были словесные перепалки в социальных сетях. Когда сторонник радикалов, захлебываясь от неподдельного восторга, публиковал в своём твиттере очередное фото бородатых головорезов, позирующих на фоне своих жертв, сотрудник CSCC писал ему ответ из разряда «убивать нехорошо!», снабжая его наспех сделанной в фотошопе агиткой. Юный экстремист, потрясенный до глубины души тем, что его кто-то назвал неправым, во что бы то ни стало желает переспорить своего оппонента. К делу подключаются друзья экстремиста. Центр продолжает гнуть свою линию с изяществом карьерного бульдозера. Результаты такого «общения» вы не раз могли наблюдать на самых разных онлайн-площадках, причем по спектру вопросов, далеко выходящих за рамки религиозно-политических.
Это не самый худший из агитматериалов CSCC
Собственно, все механизмы такого рода взаимодействий давным-давно изучены и прописаны в соответствующих материалах по конфликтологии. Да и по практической специфике конфликта в интернет-коммуникациях накоплено достаточно знаний. Возникает резонный вопрос: зачем была выбрана именно такая тактика? Вопрос, на который трудно дать удовлетворительный ответ. В медиа онлайн-активность Центра поспешили окрестить «троллингом». Честно говоря, я вкладываю в это понятие несколько иное значение. Троллинг - в первую очередь искусство манипуляции, а не морализаторство. Впрочем, Альберто Фернандез, который в ту пору возглавлял CSCC, придерживается противоположной точки зрения: «для меня тролль - …это надоедливый, противный, тупой человек. Так что мы ничему этому не соответствуем, потому что отвечаем на их обвинения фактами».
Факты? Может быть, вы решили, что Фернандез - недалекий чиновник, по старинке мыслящий шаблонными категориями, который не в состоянии уловить дух современного Интернета? Нет, это ошибочное предположение. Напротив, Фернандез является одним из самых компетентных специалистов по Аль-Каиде, изучавших ее именно с информационной точки зрения, как медиа-феномен и как идеологию. Альберто Фернандез понимает тонкости PR-работы очень и очень хорошо. По поводу того же троллинга он говорит следующее: «что касается социальных медиа, две вещи мотивируют людей больше всего: юмор и злость». И в своей работе Центр часто задавал достаточно агрессивный, саркастический и порой граничащий с цинизмом тон. Тон, который был немыслим ранее (да и сейчас) для официальных лиц Госдепартамента, в интернет-баталиях CSCC смотрелся вполне органично. Более того, «вывести противника из равновесия» Центр декларировал как одну из целей своей тактики.
Фернандез знает, что его организация противостоит не виртуальным радикалам. Его организация призвана бороться с нарративом. И это не пустые слова. «Есть более важная вещь, чем идеологии и идеи - это то, как эти элементы упакованы, доставлены и усвоены широкой аудиторией. Нас в большей степени подталкивают и направляют нарративы - истории, образы, слоганы, мемы, стереотипы - нежели полностью сформированные идеологии», - отмечает Фернандез в одном из выступлений. Кстати, подзаголовок этого выступления - «Война идей в дезинформационную эпоху» («The War of Ideas in the Disinformation Age»). Там же он приводит слова своего коллеги по ту сторону фронта, Омара аль-Хамами: «Война нарративов стала даже более важной, чем война флотов, напалма и ножей».
Здесь самое время упомянуть про мощнейшие аналитические возможности Центра. Поток сообщений и воззваний от радикальных имамов, главарей террористических ячеек и прочих влиятельных джихадистов скрупулезно собирался, обрабатывался, систематизировался и задавал ориентиры для дальнейших действий. К услугам CSCC были авторитетные специалисты-психологи, как от военных, так и гражданские. Даже малая толика материалов, находящихся в свободном доступе, дает представление о глубине понимания экстремистской психологии.
Например, послушаем Томаса Хэггхаммера. «Растущее число микроуровневых исследований вербовки джихадистов говорят о незначительной роли доктрины и подчеркивают важность непосредственных стимулов, включая эмоции: удовольствие от сотрудничества, предвкушение приключений, радость товарищеских отношений и ощущение жизни «истинно исламским образом». Другими словами, есть много оснований полагать, что вербовка джихадистов - не только когнитивный процесс, но и эмоциональный».
Или Мишель Дугас и Ари Круглански: «Люди также могут испытывать чувство утери значимости, выступая в роли членов пренебрегаемой социальной группы. Хотя утеря значимости по социальному мотиву может показаться менее сильной формой утери по сравнению с персональным фиаско и унижением, она может умело эксплуатироваться в пропагандистских видео. Например, в фетве 1998 года, воззывающей к священной войне против Запада и Израиля, Усама бен Ладен говорил о «крестовом походе» Запада с целью сокрушить и унизить мусульман, используя это как повод, чтобы призвать каждого мусульманина начать войну против всех американцев, как военных, так и гражданских. Подчеркивая связь со всем мусульманским обществом, такие призывы к насилию несправедливость в отношении какого-либо мусульманина представляют как персональную несправедливость в отношении каждого мусульманина, чем и оправдывают месть, восстанавливающую чувство значимости».
Ребята вроде Хэггхаммера весьма прагматично относятся к тонким материям человеческой психики. «Загадочную душу экстремиста» они поместят под слепящий свет ламп, обмеряют, препарируют, каталогизируют результаты, скомпонуют их в алгоритмы и передадут другим специалистам - для поиска эффективного противодействия. Практика показывает, что чем больше человек мнит себя «исключительным» и «независимым», тем более подходящим является управление с помощью найденных шаблонов. Целевая аудитория экстремизма является идеальным объектом для такого «механического» подхода.
С учетом такого багажа знаний, поддержки экспертов и компетенции руководителя, решение сфокусироваться на прямолинейной адресной пропаганде вызывает еще больше вопросов… Да, Центр вел агитационную работу и в других направлениях. Например, было сделано около 300 видеороликов (включая версии на разных языках). Их качество было еще хуже, чем у медиа, используемых CSCC в дежурной переписке в соцсетях. Стоит ли говорить о каком-либо влиянии видеоматериалов Центра?
Конечно, удивляться тут надо не низкому качеству роликов. Для того, чтобы выпускать хорошее видео, нужны деньги. Приличные деньги. Удивляться надо тому, что Центр умудрился создать такое большое их количество в рамках своего скудного бюджета. В бюрократических системах не принято выносить на всеобщее обозрение бюджетные дрязги. Но для любого мало-мальски сведущего человека было понятно: Центр катастрофически недофинансируется. Его годовый бюджет - пять миллионов долларов - просто смехотворен по сравнению с масштабом возложенных на него задач.
Где-то к середине 2014 года стало очевидно, что поставленные перед ним задачи Центр стратегических контртеррористических коммуникаций не выполнил. Были ли эти задачи невыполнимы в рамках заданного бюджета? Да, скорее всего. В штате Центра было 10 арабоязычных специалистов. На 130-миллионную арабскую аудиторию. Да и те работали по «белому» графику: с двумя выходными и 8-часовым рабочим днем. Стоит ли говорить, что рабочее время за океаном слабо совпадало с пиком интернет-активности в арабских странах?
Но всё это не отменяет вопроса эффективности использования выделенных средств. Центр выбрал слишком привычный, слишком простой, слишком примитивный метод работы - который обречен был дать именно такой результат. Именно здесь лежит корень проблемы, хотя зам. госсекретаря США Ричард Стэнджел предпочитает жаловаться на ее плоды. «Мы проигрываем в объеме <транслируемой информации>». Госдеп по старинке опирается на количественные показатели. За три с лишним года с момента создания Центр произвел около 20 тыс. «контактов» с потенциальными экстремистами («в форме текста, графики и видео»). Сторонники одного только Исламского Халифата делают в соцсетях 90 000 сообщений. Ежедневно.
Но, господин Стэнджел, это ведь когнитивная война. Информационная, если хотите. Здесь эти ваши количественные закономерности - да, работают, но работают нелинейно и даже крайне нелинейно. Здесь качество переходит в количество, а не наоборот. Здесь ключевую роль играют знания - объект принципиально не масштабируемый.
Если в этой войне есть проигравший, то есть и выигравший. И им, без сомнения, стал Исламский Халифат. Как и Аль-Каида, Халифат (который в то время еще не был Халифатом) сначала оформился как информационный субъект. Причем «оформился» в информационном контексте не означает отделенности: и «Аль-Каида», и «ад-Дауля аль-Исламийя» были взаимопроникающими понятиями, включенными в более широкий контекст «джихада» и исламской теократии. В какой-то степени Халифат является плодом эволюции концепции «Аль-Каида», причем эта эволюция была неизбежной при экспансии из мира информационного в мир физический. С этой точки зрения возникновение Исламского Государства является причудливым и во многом жутким отражением возникновения другого государства - Израиля. Государство Израиль тоже долгое время существовало исключительно как информационный феномен, причем глобального масштаба. Оно тоже во многом опиралось на религиозную доктрину. Оно тоже возникло на землях, завоеванных Западом и ранее принадлежавших архаичному ближневосточному государству. Оно тоже стало обретать настоящие черты только после того, как Запад стал уходить из этих земель. Наконец, его возникновение тоже было бы невозможно поддержки ведущих мировых держав (пускай в случае Израиля эта поддержка и носила гораздо более открытый характер).
Однако один аспект кардинально отличает два этих субъекта. Израиль, при всех его апелляциях к историческим корням и репрессиях в отношении национальных меньшинств, всё-таки был государством, устремленным в будущее. Исламский Халифат же устремлен только в прошлое. Время покажет, насколько жизнеспособной окажется последняя концепция.
Тем не менее, повторюсь, Халифат - плод эволюции. Эволюции безразлично, зовет нас мироустройство в будущее или в прошлое, безразлично, искренни или лицемерны его сторонники, безразлична моральная оценка их действий. Единственный важный критерий для эволюции - эффективность. Медиа-эффективность - это то поле, где Исламский Халифат преуспел более всего. Настолько, что даже сейчас, после многих побед на «традиционных» полях сражений функционирование информационной ипостаси Халифата является важнейшим залогом существования Халифата в физическом мире.
Главный и неоспоримый итог этой информационной работы - более 20 тысяч боевиков, собравшихся из самых разных стран и вставших под черно-белое знамя Халифата. Без них не было бы ни Фаллуджи, ни Мосула, ни Ракки, ни Эль-Баба. Более того, без этой работы не было бы ни ливийского Сирта, ни рассыпанных по саванне городков южнее озера Чад, ни маковых полей в афганском Нангархаре и Гильменде. В нашу глобализованную эпоху география перестала иметь существенное значение.
При том, что сущность медиа-эволюции, совокупность изменений, вовсе не бросается в глаза. Поток нарратива джихадистов стал шире и объемнее? Да. Но это тот самый количественный аспект, который не в состоянии дать сколь-нибудь убедительного объяснения. Качество генерируемого контента стало выше за счет вовлечения PR-специалистов? Да. Но сам по себе этот фактор может описывать лишь изменения в рамках общего развития PR-технологий и практик за данный период времени. Дальше нам всё равно придётся выяснять, не кто делает контент, а как его делают (и, возможно, почему). Можно пробовать объяснить медиа-успех Халифата и внешними факторами. Например, экспансией потокового интернет-видео. А также развитием социальных сетей, на порядок облегчающее распространение контента. В конце концов, причины могут и не относиться к информационной сфере: например, объемы финансирования пропагандистской деятельности или внешнеполитические изменения. Как говорится, компетентные органы уже давно работают над этим вопросом. Вот только самые ценные результаты их работы останутся «под грифом».
Информационная кампания Халифата много сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Какие-то ее составляющие отвлекают на себя внимание, но сами по себе не в состоянии объяснить общий успех. Например, работающие круглые сутки интернет-кафе в Ракке, заполненные молодыми людьми, строчащими сообщения по указке медиа-департамента исламистов. Многие из них вполне искренне поддерживают Халифат. Впрочем, устремленность Халифата в прошлое означает в том числе и огромную безработицу среди молодежи. Интересно, сколько им платят за смену? Доллар? Два? Даже эти деньги имеют значение в разрушенной экономике. Причем даже при самых завышенных подсчетах «диванные войска» обходятся Халифату дешевле, чем CSCC обходится Госдепу. Однако нет, отнюдь не «диванные войска» обеспечили исламистам победу.
Другим большим упрощением было бы считать медиа-стратегию Халифата примитивной, апеллирующей только к низменным чувствам, опирающейся только на экстремальные, шокирующие приемы. Это лишь одна из сторон, один из инструментов информационной экспансии. Надо признать, оказавшийся довольно эффективным в нынешнем политкорректном медийном пространстве, в этих современных формулах табуирования. Прямое нарушение табу обладает универсальной сильной притягательностью, при этом противопоставить что-то этому соблазну очень непросто. Однако брутальный, шоковый контент представляет собой только поверхностный слой медиа-сущности Исламского Халифата. Поскольку деструктивные видео могут выполнять лишь ограниченный круг функций, вроде привлечения внимания и вирусного распространения. Достичь отношений лояльности, не говоря уже о фанатизме, сформировать нужные убеждения и создать целостную картину мира с одной их помощью практически нереально.
Несмотря на устремленность Исламского Государства в прошлое, его непосредственные идейные предпосылки, его информационная эволюция являлись отражением растущей глобализации нашего мира. Перед исламской религией, объективно стагнировавшей в течение уже нескольких веков (не в последнюю очередь вследствие своих внутренних особенностей), стояла потребность в модернизации. Катализатором модернизации стало крушение колониального мироустройства во второй половине 20 века. Одним из путей стала секуляризация ислама - по сути, стагнация сменялась выхолащиванием религии. Другой путь отвечал на существующие политические реалии совершенно иным, более агрессивным, бескомпромиссным и деструктивным образом.
Отметим, что ислам как очень глубокое, сложное и многогранное учение содержит в себе истоки обоих путей. Оба направления являются в той или иной степени органичными, и оба являются актуальными с точки зрения современных политических вызовов, что и обуславливает существенную популярность той модели, которую взял на вооружение (в самом прямом смысле) Исламский Халифат. Когда Фернандез говорит о «нарративе» радикалов - он не хочет признавать настоящий масштаб проблемы. Безусловно, нарратив как инструмент является чрезвычайно важным орудием борьбы. Но за этим нарративом стоят целые пласты смыслов, истории и коллективного сознания, простирающиеся вглубь не то что к седьмому веку н.э. - но к самым корням авраамических религий и культуры кочевников. Пласты, преемственные друг другу и ежедневно обогащаемые опытом нынешних поколений. В качестве маленькой иллюстрации опять обратимся к Т. Хэггхаммеру:
«[…] знание «культуры джихада» - набора своеобразных практик и творческих произведений, возникшего у арабов в Афганистане в 1980-ых и развившегося на возникших позднее фронтах джихада. Одним из важных её компонентов были *анашиды*, боевые гимны, которые пелись а капелла во время тренировок и совместного времяпрепровождения. Похожим компонентом была поэзия. Боевики-арабы в Афганистане, Боснии и Чечне постоянно сочиняли новые стихотворения и перечитывали их в лагерях. Ветераны должны были быть знакомы хотя бы с частью этого материала и распространяли бы его на совместных встречах в Королевстве <Саудовская Аравия - Giovanni>. Еще одним аспектом культуры джихада были военные истории времен пророка Магомета и его ближайших продолжателей. В то время как некоторые из этих историй были частью базового религиозного воспитания большинства саудитов, требовалось дополнительное старание, чтобы выучить множество или все из них и быть способным передать их слово в слово, как того требует обычай. В тренировочных лагерях и окопах эти истории рассказывались постоянно, так что ветераны джихада обычно знали намного больше этих историй, чем рядовой саудит».
И что этим пластам, от поэзии муджахидов до священных писаний тысячелетней давности, собрался противопоставить CSCC? Свои кондовые нравоучения? Своих «специалистов по цифровому досяганию» (у нас в России за такими закрепилось более ёмкое, пускай и оскорбительное наименование: «пропагандон»)? Всё это не в состоянии адекватно ответить на нарратив экстремистов, но гораздо важнее ответ Америки на то, что стоит за этим нарративом. Это та область, где на первый план выходит не пропаганда публичная дипломатия, а конкретные внешнеполитические действия. Это та область, где США «преуспели» - с обратным знаком, и их отрицательная эффективность стала залогом успеха Исламского Халифата. За считанные годы эйфорическое отношение арабского мира к Западу, кульминацией которого стала Арабская Весна, сменилось угрюмым разочарованием и, затем, тихой злобой.
Хотя не одна только внешняя политика оставляла желать лучшего, на масс-медиа-фронте дела тоже шли посредственно. Там тоже существует колосс на госфинансировании, Совет Руководителей Вещания (СРВ, Broadcasting Board of Governors). Структура ведает традиционными СМИ; горячо любимый Джоном Керри «Раша Тудэй» фактически создавался по лекалам своего заокеанского старшего брата. Несмотря на то, что США тратит на Совет Руководителей Вещания 750 миллионов долларов в год (в три раза больше, чем кровавый путинский режим - на RT), похоже, что деньги не идут впрок. Госпожа Клинтон описывает организацию как «практически неработающую». Керри также недоволен деятельностью СРВ (то он недоволен, что пропаганда работает, то недоволен, что пропаганда не работает. Тяжелы заботы госсекретаря…).
Подразделения СРВ на ближневосточном фронте, вроде «аль-Хурры», не имеют особого влияния на население. И в попытках объяснить их слабые результаты многие эксперты указывают на то, что «аль-Хурра» воспринимается именно как американский канал, транслирующий американскую повестку дня, и воспринимается он многими именно через призму более широкого отношения к западным ценностям. На этот момент стоит обратить внимание в контексте нашей темы. Источник информации и личность участника коммуникации являются важнейшими элементами нарратива. Специалисты Центра стратегических контртеррористических коммуникаций в общении со своими идеологическими антагонистами были обязаны идентифицировать себя как сотрудников Госдепарамента. Поскольку того требует американское законодательство. Всё, что транслировал в киберпространство Центр, снабжалось большим ярлыком, который экстремист читал как «ВРАГ». Сама целесообразность содержательного диалога (не говоря уже о собственно содержании) в этом случае находится под очень большим вопросом.
Конечно, руководство Центра может заявлять о том, что их целью являются не умы экстремистов, а умы тех, кто симпатизируют экстремистам, и даже не те, кто симпатизирует, а те, кто только собирается симпатизировать… Однако проблема в том, что негативное восприятие Америки (и тот самый ярлык с большими буквами) распространено значительно шире, чем та же поддержка Исламского Халифата. И даже те, кто не испытывает неприязнь к Штатам, весьма чувствительно отнесутся к тому факту, что чужая страна лезет со своими убеждениями к каждому, кто вызвал ее неудовлетворение. Увы, подобные неуклюжие попытки навязать свою точку зрения могут быть контрпродуктивны, усиливая антагонизацию целевой аудитории CSCC к США.
Естественно, обозначенная проблема всё время лежала на поверхности, и к ней были адресованы многочисленные документы, посвященные контртеррористическим коммуникациям. Взять хотя бы работу Майкла Пиццуто, молодого выпускника Университета Дж. Хопкинса: «Alter-Messaging: The Credible, Sustainable Counterterrorism Strategy». «Alter-Messaging» я обозначил в русском переводе как «контр-коммуникации».
«Эта работа предлагает концепцию «контр-коммуникаций», центром которой являются достоверные и подходящие источники информации, особенно бывшие террористы и люди, пережившие террористические атаки, кто мог бы донести альтернативное содержание в идеологию терроризма. Защита от потери доверия к источнику критически важна, и поддержание чёткой независимости от влияния или манипуляций правительства является ключом к успеху.
[…]
Доверие - один из основных определяющих факторов в информационной войне, хотя одно только доверие не принесет победы. […] Чтобы практикующие этот метод сохраняли необходимый уровень доверия и сильную связь с целевой аудиторией, контр-коммуникации должны осуществляться вне контроля государства, с обеспечением строго разделения и независимости от влияния и манипуляций государства. Если разделение нарушается, эти источники, скорее всего, потеряют доверие и могут даже причинить больше вреда, чем пользы.
[…]
Государству, как правило, недостает требуемого уровня доверия и свойств, чтобы противостоять распространяемой террористами информации, которая по своей природе является антиправительственной. Этот недостаток доверия может легко свести на нет превентивные контртеррористические усилия еще до того, как они стартуют, и может стать непреодолимым препятствием. Широко распространены убеждения, что подковёрные мотивы, руководившие действиями США, уничтожили те остатки доверия, которые правительство США еще имело. Еще больший ущерб доверию к США и, соответственно, их превентивным контртеррористическим усилиям наносит несоответствие между планами и действиями Штатов. Например, «Национальная контртеррористическая стратегия» от 2011 заявляет приверженность правам человека и верховенство закона, но Соединенные Штаты используют беспилотники, чтобы убивать террористов. Это является темой для горячих споров по многим причинам, включая объявление целями и убийства граждан США (напр., Анвара аль-Авлаки) и «побочный ущерб», ранящий и убивающий невинных гражданских, некоторые из которых - женщины и дети. Аль-Каида и другие эксплуатируют эти события, чтобы продвигать мнение о том, что Соединенные Штаты являются антимусульманскими, увеличивая таким образом пропасть между правительством США и мусульманским обществом.
Государство может страдать от недостатка правильного восприятия целевыми аудиториями, и может на самом деле оскорбить аудиторию из-за нехватки прямого знания культуры. Например, Соединенные Штаты могут транслировать сообщения, направленные на критику Аль-Каиды, но в процессе ненароком оскорбить широкое мусульманское общество. Эми Залман, эксперт по стратегическим коммуникациям, объясняет, что «отрицательные характеристики, [приписанные] врагу, легко просачиваются в сходное отношение ко всему населению». Это делает важным участие источника, который понимал бы целевую аудиторию, увеличивая вероятность того, что сообщение вызовет резонанс».
Знал ли всё это Альберто Фернандез? Разумеется, знал. И, тем не менее, его позиция отдает какой-то упрямой наивностью: “То, как я вижу это - мы участвуем на рынке идей». Рынок? Рынок? Но, господин Фернандез, это ведь когнитивная война. Война! И ваши противники усвоили этот пункт очень хорошо - чем обеспечили себе победы и в информационном пространстве, и в физическом. У войны свои законы, прямые и безжалостные, и сколь бы ни была привлекательна идеализированная концепция «рынка», попытка ограничить себя его мерками в пространстве идей вряд ли обеспечит достойный результат.
Κυβέρνησος ἐσχατιαί / Горизонты управления
[Список статей цикла]
Речь о Государственном Департаменте США.
Госдеп - бюрократический мамонт, колосс организационной сферы, структура потрясающего масштаба, уровня сложности - и возможностей. Семьдесят тысяч человек - и, поверьте, это далеко не худшие люди. 50 миллиардов долларов годового бюджета - в странах калибра пониже столько же тратят на всю оборону, включая танчики, кораблики и самолетики ПАК ФА. Мы часто с пренебрежением относимся к «бюрократической машине», приписывая ей тупость, неповоротливость и медлительность. Но эта машина - один из самых продвинутых, внимательных и влиятельных субъектов в нашем мире. Если поразмышлять над тем, чему обязана Америка своим сегодняшним глобальным превосходством, окажется, что успех в немалой степени обеспечивало вот это неказистое здание:
Конечно, не столько само здание, сколько работавшие в нем люди. И даже не столько люди сами по себе, сколько сложная система связей, инструкций и планов, объединяющая тысячи живых людей в одно целое. В ту самую машину, бездушную, но зато мощнейшую и весьма эффективную. Машину, постичь всю глубину, весь потенциал и все механизмы которой отдельно взятый человеческий ум попросту не в состоянии. Схемки вроде нижеследующей рассказывают нам не больше, чем рисунки Петра Апиана - об устройстве Вселенной...
Где-то там, в недрах бюрократического Левиафана, весной 2010 зародилась довольно тривиальная и вместе с тем заманчивая идея. Идея касалась так называемых «террористических групп» (далее - без кавычек), вроде Аль-Каиды, и особенно их сторонников. Заключалась она в том, что до неокрепших душ потенциальных радикалов доводится очень мало американской пропаганды. Повысить эффективность пиар-работы Госдепа и достучаться до сердца каждого салафита решили, естественно, посредством Всемирной Паутины.
То есть мы можем расплывчато заявить: «где-то в недрах Госдепа». Хотя в то же время мы знаем, что никто иной как Джаред Коэн последовательно продвигал внедрение онлайн-инструментов государственной политики, формально являлся экспертом по ближневосточному экстремизму, имел немалый опыт личного общения с боевиками-исламистами и сочувствующими им, и немногим позже, будучи уже директором Google Ideas, занимался темой идеологического противодействия радикализму. Джаред открыто заявлял о полной поддержке данной инициативы Госдепа. С другой стороны, ни один источник не указывает прямо на роль Коэна в проекте, а определенные детали истории (о которых ниже) могут указывать и на иные варианты.
Собственно, работы по указанному направлению предпринимались и раньше. Карен Хьюз, влиятельный PR-советник Джорджа Буша и в то время зам. госсекретаря США, в 2006 организовала «Digital Outreach Team» - в буквальном переводе «Команду цифрового досягания». «Команда» была призвана развенчивать очерняющие мифы о внешней политике Соединенных Штатов и поддерживать позитивный имидж страны. Однако в отсутствие внятной стратегии, без должной интеграции с иными структурами, с финансированием «по остаточному принципу» и мизерным штатом, результаты проекта были ожидаемо невразумительными.
«Государственная политика в 21 веке» ("21st Century statecraft") - новая доктрина, претворяемая в жизнь Хиллари Клинтон - требовала совершенно иного подхода к данной задаче. Но вместе с серьезностью и проработанностью возник еще один аспект: бескомпромиссность. Г-жа Клинтон сформулировала это следующим образом: «…мы находимся на войне. И я не собираюсь позволять людям говорить о нас неправду». Впрочем, риторика целей не так важна, как выбранный метод: «завоевание онлайн-пространства» («contesting online space»). «…Мы собираемся делать всё, что в наших силах, чтобы продолжать эту борьбу за их умы и сердца, и мы усиливаем накал».
В июле 2010 предложение по созданию обновленного центра интернет-пропаганды было представлено на заседании по национальной безопасности, которое проводил Барак Обама. Обаме эта идея очень понравилась. Однако были и серьезные противники: например, Джон О. Брэннан, тогда советник президента по госбезопасности; и Дэнис МакДано, тогда глава штаба Совета по национальной безопасности. Тем не менее, по поручению президента работа стартовала.
Несмотря на все мои славословия в адрес Государственного Департамента, этот институт в полной мере подчиняется законам функционирования бюрократических организаций. В частности, любым нововведениям приходится преодолевать значительную инертность. Сталкиваясь в том числе и с неприятием со стороны некоторых подразделений. Целый год после июльского заседания ушел на написание стратегий, программ и планов, внутриведомственные согласования, выделение бюджета и набор персонала. И только в сентябре 2011 Обамой был подписан указ, устанавливающий формальные основы новой организации.
Она получила название «Центр стратегических контртеррористических коммуникаций» (Center for Strategic Counterterrorism Communications, CSCC). Теперь его усилия были сфокусированы на дискредитации радикальных групп и идеологии радикального исламизма. Усилия эти были подкреплены серьезным аналитическим аппаратом и интеграцией с иными агентствами, противодействующими терроризму. Кроме того, за Центром были закреплена задача по формированию коммуникационной политики в данной области, которую применяли бы все заинтересованные государственные структуры. В задачи входила и помощь иностранным партнерам.
Иными словами, «Центр» был задуман как комплексная, полноценная структура по ведению информационной войны. И такой шаг был более чем логичен, особенно если мы учтем специфику его противника - на тот момент Аль-Каиды. С самого момента создания Аль-Каида была в первую очередь информационным феноменом. Идеологическим и в определенном смысле виртуальным. Что не отменяло её силы и влияния. После 11 сентября 2001 г. эта сущность не изменилась и лишь гротескным образом усилилась, будучи встроенной в неоимперский нарратив Соединенных Штатов. В то время, как западные медиа формировали феномен Аль-Каиды опосредованно, агрессивная внешняя политика США подпитывала Аль-Каиду самым прямым образом. Отметим при этом, что информационная сила Аль-Каиды росла еще по нескольким объективным и неизбежным причинам. Во-первых, развитие цифровых технологий давало больше преимуществ Аль-Каиде - как информационному субъекту. Во-вторых, она выигрывала от глобализации - в отличие от традиционных государств.
Нельзя сказать, что последние были в стороне от достижений ИТ-прогресса. Война в киберпространстве с экстремистскими группами шла своим чередом. Вернее, не война, а подавление - у экстремистов нет средств нанести сопоставимый урон государственным структурам. Однако она ограничивалась исключительно техническими средствами - такими, как взлом закрытых чатов, блокировка форумов и сбор информации. Отвечало за эти операции ЦРУ. Естественно, этих инструментов было недостаточно для того, чтобы обеспечить победу над экстремистской идеологией - для этого требовались иные методы.
Из которых Центр стратегических контртеррористических коммуникаций едва ли выбрал лучший. Если вы не понаслышке знакомы с бюрократическими организациями, то наверняка знаете: чем более «грозно» звучит название какой-нибудь конторы - тем более бесполезными делами она заведует…
Поначалу это не так сильно бросалось в глаза. В первую очередь потому, что CSCC обращался к потенциальным экстремистам только на арабском, урду, панджаби и сомалийском. Надо полагать, пресловутая мировая общественность не считала эти языки достойными своего внимания. Но в декабре 2013 Центр всё-таки решается запустить англоязычный твиттер-аккаунт. Следом была развернута целая тематическая кампания.
И убогость пропагандистских усилий Центра стала понятна всем без исключения. Вершиной их были словесные перепалки в социальных сетях. Когда сторонник радикалов, захлебываясь от неподдельного восторга, публиковал в своём твиттере очередное фото бородатых головорезов, позирующих на фоне своих жертв, сотрудник CSCC писал ему ответ из разряда «убивать нехорошо!», снабжая его наспех сделанной в фотошопе агиткой. Юный экстремист, потрясенный до глубины души тем, что его кто-то назвал неправым, во что бы то ни стало желает переспорить своего оппонента. К делу подключаются друзья экстремиста. Центр продолжает гнуть свою линию с изяществом карьерного бульдозера. Результаты такого «общения» вы не раз могли наблюдать на самых разных онлайн-площадках, причем по спектру вопросов, далеко выходящих за рамки религиозно-политических.
Это не самый худший из агитматериалов CSCC
Собственно, все механизмы такого рода взаимодействий давным-давно изучены и прописаны в соответствующих материалах по конфликтологии. Да и по практической специфике конфликта в интернет-коммуникациях накоплено достаточно знаний. Возникает резонный вопрос: зачем была выбрана именно такая тактика? Вопрос, на который трудно дать удовлетворительный ответ. В медиа онлайн-активность Центра поспешили окрестить «троллингом». Честно говоря, я вкладываю в это понятие несколько иное значение. Троллинг - в первую очередь искусство манипуляции, а не морализаторство. Впрочем, Альберто Фернандез, который в ту пору возглавлял CSCC, придерживается противоположной точки зрения: «для меня тролль - …это надоедливый, противный, тупой человек. Так что мы ничему этому не соответствуем, потому что отвечаем на их обвинения фактами».
Факты? Может быть, вы решили, что Фернандез - недалекий чиновник, по старинке мыслящий шаблонными категориями, который не в состоянии уловить дух современного Интернета? Нет, это ошибочное предположение. Напротив, Фернандез является одним из самых компетентных специалистов по Аль-Каиде, изучавших ее именно с информационной точки зрения, как медиа-феномен и как идеологию. Альберто Фернандез понимает тонкости PR-работы очень и очень хорошо. По поводу того же троллинга он говорит следующее: «что касается социальных медиа, две вещи мотивируют людей больше всего: юмор и злость». И в своей работе Центр часто задавал достаточно агрессивный, саркастический и порой граничащий с цинизмом тон. Тон, который был немыслим ранее (да и сейчас) для официальных лиц Госдепартамента, в интернет-баталиях CSCC смотрелся вполне органично. Более того, «вывести противника из равновесия» Центр декларировал как одну из целей своей тактики.
Фернандез знает, что его организация противостоит не виртуальным радикалам. Его организация призвана бороться с нарративом. И это не пустые слова. «Есть более важная вещь, чем идеологии и идеи - это то, как эти элементы упакованы, доставлены и усвоены широкой аудиторией. Нас в большей степени подталкивают и направляют нарративы - истории, образы, слоганы, мемы, стереотипы - нежели полностью сформированные идеологии», - отмечает Фернандез в одном из выступлений. Кстати, подзаголовок этого выступления - «Война идей в дезинформационную эпоху» («The War of Ideas in the Disinformation Age»). Там же он приводит слова своего коллеги по ту сторону фронта, Омара аль-Хамами: «Война нарративов стала даже более важной, чем война флотов, напалма и ножей».
Здесь самое время упомянуть про мощнейшие аналитические возможности Центра. Поток сообщений и воззваний от радикальных имамов, главарей террористических ячеек и прочих влиятельных джихадистов скрупулезно собирался, обрабатывался, систематизировался и задавал ориентиры для дальнейших действий. К услугам CSCC были авторитетные специалисты-психологи, как от военных, так и гражданские. Даже малая толика материалов, находящихся в свободном доступе, дает представление о глубине понимания экстремистской психологии.
Например, послушаем Томаса Хэггхаммера. «Растущее число микроуровневых исследований вербовки джихадистов говорят о незначительной роли доктрины и подчеркивают важность непосредственных стимулов, включая эмоции: удовольствие от сотрудничества, предвкушение приключений, радость товарищеских отношений и ощущение жизни «истинно исламским образом». Другими словами, есть много оснований полагать, что вербовка джихадистов - не только когнитивный процесс, но и эмоциональный».
Или Мишель Дугас и Ари Круглански: «Люди также могут испытывать чувство утери значимости, выступая в роли членов пренебрегаемой социальной группы. Хотя утеря значимости по социальному мотиву может показаться менее сильной формой утери по сравнению с персональным фиаско и унижением, она может умело эксплуатироваться в пропагандистских видео. Например, в фетве 1998 года, воззывающей к священной войне против Запада и Израиля, Усама бен Ладен говорил о «крестовом походе» Запада с целью сокрушить и унизить мусульман, используя это как повод, чтобы призвать каждого мусульманина начать войну против всех американцев, как военных, так и гражданских. Подчеркивая связь со всем мусульманским обществом, такие призывы к насилию несправедливость в отношении какого-либо мусульманина представляют как персональную несправедливость в отношении каждого мусульманина, чем и оправдывают месть, восстанавливающую чувство значимости».
Ребята вроде Хэггхаммера весьма прагматично относятся к тонким материям человеческой психики. «Загадочную душу экстремиста» они поместят под слепящий свет ламп, обмеряют, препарируют, каталогизируют результаты, скомпонуют их в алгоритмы и передадут другим специалистам - для поиска эффективного противодействия. Практика показывает, что чем больше человек мнит себя «исключительным» и «независимым», тем более подходящим является управление с помощью найденных шаблонов. Целевая аудитория экстремизма является идеальным объектом для такого «механического» подхода.
С учетом такого багажа знаний, поддержки экспертов и компетенции руководителя, решение сфокусироваться на прямолинейной адресной пропаганде вызывает еще больше вопросов… Да, Центр вел агитационную работу и в других направлениях. Например, было сделано около 300 видеороликов (включая версии на разных языках). Их качество было еще хуже, чем у медиа, используемых CSCC в дежурной переписке в соцсетях. Стоит ли говорить о каком-либо влиянии видеоматериалов Центра?
Конечно, удивляться тут надо не низкому качеству роликов. Для того, чтобы выпускать хорошее видео, нужны деньги. Приличные деньги. Удивляться надо тому, что Центр умудрился создать такое большое их количество в рамках своего скудного бюджета. В бюрократических системах не принято выносить на всеобщее обозрение бюджетные дрязги. Но для любого мало-мальски сведущего человека было понятно: Центр катастрофически недофинансируется. Его годовый бюджет - пять миллионов долларов - просто смехотворен по сравнению с масштабом возложенных на него задач.
Где-то к середине 2014 года стало очевидно, что поставленные перед ним задачи Центр стратегических контртеррористических коммуникаций не выполнил. Были ли эти задачи невыполнимы в рамках заданного бюджета? Да, скорее всего. В штате Центра было 10 арабоязычных специалистов. На 130-миллионную арабскую аудиторию. Да и те работали по «белому» графику: с двумя выходными и 8-часовым рабочим днем. Стоит ли говорить, что рабочее время за океаном слабо совпадало с пиком интернет-активности в арабских странах?
Но всё это не отменяет вопроса эффективности использования выделенных средств. Центр выбрал слишком привычный, слишком простой, слишком примитивный метод работы - который обречен был дать именно такой результат. Именно здесь лежит корень проблемы, хотя зам. госсекретаря США Ричард Стэнджел предпочитает жаловаться на ее плоды. «Мы проигрываем в объеме <транслируемой информации>». Госдеп по старинке опирается на количественные показатели. За три с лишним года с момента создания Центр произвел около 20 тыс. «контактов» с потенциальными экстремистами («в форме текста, графики и видео»). Сторонники одного только Исламского Халифата делают в соцсетях 90 000 сообщений. Ежедневно.
Но, господин Стэнджел, это ведь когнитивная война. Информационная, если хотите. Здесь эти ваши количественные закономерности - да, работают, но работают нелинейно и даже крайне нелинейно. Здесь качество переходит в количество, а не наоборот. Здесь ключевую роль играют знания - объект принципиально не масштабируемый.
Если в этой войне есть проигравший, то есть и выигравший. И им, без сомнения, стал Исламский Халифат. Как и Аль-Каида, Халифат (который в то время еще не был Халифатом) сначала оформился как информационный субъект. Причем «оформился» в информационном контексте не означает отделенности: и «Аль-Каида», и «ад-Дауля аль-Исламийя» были взаимопроникающими понятиями, включенными в более широкий контекст «джихада» и исламской теократии. В какой-то степени Халифат является плодом эволюции концепции «Аль-Каида», причем эта эволюция была неизбежной при экспансии из мира информационного в мир физический. С этой точки зрения возникновение Исламского Государства является причудливым и во многом жутким отражением возникновения другого государства - Израиля. Государство Израиль тоже долгое время существовало исключительно как информационный феномен, причем глобального масштаба. Оно тоже во многом опиралось на религиозную доктрину. Оно тоже возникло на землях, завоеванных Западом и ранее принадлежавших архаичному ближневосточному государству. Оно тоже стало обретать настоящие черты только после того, как Запад стал уходить из этих земель. Наконец, его возникновение тоже было бы невозможно поддержки ведущих мировых держав (пускай в случае Израиля эта поддержка и носила гораздо более открытый характер).
Однако один аспект кардинально отличает два этих субъекта. Израиль, при всех его апелляциях к историческим корням и репрессиях в отношении национальных меньшинств, всё-таки был государством, устремленным в будущее. Исламский Халифат же устремлен только в прошлое. Время покажет, насколько жизнеспособной окажется последняя концепция.
Тем не менее, повторюсь, Халифат - плод эволюции. Эволюции безразлично, зовет нас мироустройство в будущее или в прошлое, безразлично, искренни или лицемерны его сторонники, безразлична моральная оценка их действий. Единственный важный критерий для эволюции - эффективность. Медиа-эффективность - это то поле, где Исламский Халифат преуспел более всего. Настолько, что даже сейчас, после многих побед на «традиционных» полях сражений функционирование информационной ипостаси Халифата является важнейшим залогом существования Халифата в физическом мире.
Главный и неоспоримый итог этой информационной работы - более 20 тысяч боевиков, собравшихся из самых разных стран и вставших под черно-белое знамя Халифата. Без них не было бы ни Фаллуджи, ни Мосула, ни Ракки, ни Эль-Баба. Более того, без этой работы не было бы ни ливийского Сирта, ни рассыпанных по саванне городков южнее озера Чад, ни маковых полей в афганском Нангархаре и Гильменде. В нашу глобализованную эпоху география перестала иметь существенное значение.
При том, что сущность медиа-эволюции, совокупность изменений, вовсе не бросается в глаза. Поток нарратива джихадистов стал шире и объемнее? Да. Но это тот самый количественный аспект, который не в состоянии дать сколь-нибудь убедительного объяснения. Качество генерируемого контента стало выше за счет вовлечения PR-специалистов? Да. Но сам по себе этот фактор может описывать лишь изменения в рамках общего развития PR-технологий и практик за данный период времени. Дальше нам всё равно придётся выяснять, не кто делает контент, а как его делают (и, возможно, почему). Можно пробовать объяснить медиа-успех Халифата и внешними факторами. Например, экспансией потокового интернет-видео. А также развитием социальных сетей, на порядок облегчающее распространение контента. В конце концов, причины могут и не относиться к информационной сфере: например, объемы финансирования пропагандистской деятельности или внешнеполитические изменения. Как говорится, компетентные органы уже давно работают над этим вопросом. Вот только самые ценные результаты их работы останутся «под грифом».
Информационная кампания Халифата много сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Какие-то ее составляющие отвлекают на себя внимание, но сами по себе не в состоянии объяснить общий успех. Например, работающие круглые сутки интернет-кафе в Ракке, заполненные молодыми людьми, строчащими сообщения по указке медиа-департамента исламистов. Многие из них вполне искренне поддерживают Халифат. Впрочем, устремленность Халифата в прошлое означает в том числе и огромную безработицу среди молодежи. Интересно, сколько им платят за смену? Доллар? Два? Даже эти деньги имеют значение в разрушенной экономике. Причем даже при самых завышенных подсчетах «диванные войска» обходятся Халифату дешевле, чем CSCC обходится Госдепу. Однако нет, отнюдь не «диванные войска» обеспечили исламистам победу.
Другим большим упрощением было бы считать медиа-стратегию Халифата примитивной, апеллирующей только к низменным чувствам, опирающейся только на экстремальные, шокирующие приемы. Это лишь одна из сторон, один из инструментов информационной экспансии. Надо признать, оказавшийся довольно эффективным в нынешнем политкорректном медийном пространстве, в этих современных формулах табуирования. Прямое нарушение табу обладает универсальной сильной притягательностью, при этом противопоставить что-то этому соблазну очень непросто. Однако брутальный, шоковый контент представляет собой только поверхностный слой медиа-сущности Исламского Халифата. Поскольку деструктивные видео могут выполнять лишь ограниченный круг функций, вроде привлечения внимания и вирусного распространения. Достичь отношений лояльности, не говоря уже о фанатизме, сформировать нужные убеждения и создать целостную картину мира с одной их помощью практически нереально.
Несмотря на устремленность Исламского Государства в прошлое, его непосредственные идейные предпосылки, его информационная эволюция являлись отражением растущей глобализации нашего мира. Перед исламской религией, объективно стагнировавшей в течение уже нескольких веков (не в последнюю очередь вследствие своих внутренних особенностей), стояла потребность в модернизации. Катализатором модернизации стало крушение колониального мироустройства во второй половине 20 века. Одним из путей стала секуляризация ислама - по сути, стагнация сменялась выхолащиванием религии. Другой путь отвечал на существующие политические реалии совершенно иным, более агрессивным, бескомпромиссным и деструктивным образом.
Отметим, что ислам как очень глубокое, сложное и многогранное учение содержит в себе истоки обоих путей. Оба направления являются в той или иной степени органичными, и оба являются актуальными с точки зрения современных политических вызовов, что и обуславливает существенную популярность той модели, которую взял на вооружение (в самом прямом смысле) Исламский Халифат. Когда Фернандез говорит о «нарративе» радикалов - он не хочет признавать настоящий масштаб проблемы. Безусловно, нарратив как инструмент является чрезвычайно важным орудием борьбы. Но за этим нарративом стоят целые пласты смыслов, истории и коллективного сознания, простирающиеся вглубь не то что к седьмому веку н.э. - но к самым корням авраамических религий и культуры кочевников. Пласты, преемственные друг другу и ежедневно обогащаемые опытом нынешних поколений. В качестве маленькой иллюстрации опять обратимся к Т. Хэггхаммеру:
«[…] знание «культуры джихада» - набора своеобразных практик и творческих произведений, возникшего у арабов в Афганистане в 1980-ых и развившегося на возникших позднее фронтах джихада. Одним из важных её компонентов были *анашиды*, боевые гимны, которые пелись а капелла во время тренировок и совместного времяпрепровождения. Похожим компонентом была поэзия. Боевики-арабы в Афганистане, Боснии и Чечне постоянно сочиняли новые стихотворения и перечитывали их в лагерях. Ветераны должны были быть знакомы хотя бы с частью этого материала и распространяли бы его на совместных встречах в Королевстве <Саудовская Аравия - Giovanni>. Еще одним аспектом культуры джихада были военные истории времен пророка Магомета и его ближайших продолжателей. В то время как некоторые из этих историй были частью базового религиозного воспитания большинства саудитов, требовалось дополнительное старание, чтобы выучить множество или все из них и быть способным передать их слово в слово, как того требует обычай. В тренировочных лагерях и окопах эти истории рассказывались постоянно, так что ветераны джихада обычно знали намного больше этих историй, чем рядовой саудит».
И что этим пластам, от поэзии муджахидов до священных писаний тысячелетней давности, собрался противопоставить CSCC? Свои кондовые нравоучения? Своих «специалистов по цифровому досяганию» (у нас в России за такими закрепилось более ёмкое, пускай и оскорбительное наименование: «пропагандон»)? Всё это не в состоянии адекватно ответить на нарратив экстремистов, но гораздо важнее ответ Америки на то, что стоит за этим нарративом. Это та область, где на первый план выходит не пропаганда публичная дипломатия, а конкретные внешнеполитические действия. Это та область, где США «преуспели» - с обратным знаком, и их отрицательная эффективность стала залогом успеха Исламского Халифата. За считанные годы эйфорическое отношение арабского мира к Западу, кульминацией которого стала Арабская Весна, сменилось угрюмым разочарованием и, затем, тихой злобой.
Хотя не одна только внешняя политика оставляла желать лучшего, на масс-медиа-фронте дела тоже шли посредственно. Там тоже существует колосс на госфинансировании, Совет Руководителей Вещания (СРВ, Broadcasting Board of Governors). Структура ведает традиционными СМИ; горячо любимый Джоном Керри «Раша Тудэй» фактически создавался по лекалам своего заокеанского старшего брата. Несмотря на то, что США тратит на Совет Руководителей Вещания 750 миллионов долларов в год (в три раза больше, чем кровавый путинский режим - на RT), похоже, что деньги не идут впрок. Госпожа Клинтон описывает организацию как «практически неработающую». Керри также недоволен деятельностью СРВ (то он недоволен, что пропаганда работает, то недоволен, что пропаганда не работает. Тяжелы заботы госсекретаря…).
Подразделения СРВ на ближневосточном фронте, вроде «аль-Хурры», не имеют особого влияния на население. И в попытках объяснить их слабые результаты многие эксперты указывают на то, что «аль-Хурра» воспринимается именно как американский канал, транслирующий американскую повестку дня, и воспринимается он многими именно через призму более широкого отношения к западным ценностям. На этот момент стоит обратить внимание в контексте нашей темы. Источник информации и личность участника коммуникации являются важнейшими элементами нарратива. Специалисты Центра стратегических контртеррористических коммуникаций в общении со своими идеологическими антагонистами были обязаны идентифицировать себя как сотрудников Госдепарамента. Поскольку того требует американское законодательство. Всё, что транслировал в киберпространство Центр, снабжалось большим ярлыком, который экстремист читал как «ВРАГ». Сама целесообразность содержательного диалога (не говоря уже о собственно содержании) в этом случае находится под очень большим вопросом.
Конечно, руководство Центра может заявлять о том, что их целью являются не умы экстремистов, а умы тех, кто симпатизируют экстремистам, и даже не те, кто симпатизирует, а те, кто только собирается симпатизировать… Однако проблема в том, что негативное восприятие Америки (и тот самый ярлык с большими буквами) распространено значительно шире, чем та же поддержка Исламского Халифата. И даже те, кто не испытывает неприязнь к Штатам, весьма чувствительно отнесутся к тому факту, что чужая страна лезет со своими убеждениями к каждому, кто вызвал ее неудовлетворение. Увы, подобные неуклюжие попытки навязать свою точку зрения могут быть контрпродуктивны, усиливая антагонизацию целевой аудитории CSCC к США.
Естественно, обозначенная проблема всё время лежала на поверхности, и к ней были адресованы многочисленные документы, посвященные контртеррористическим коммуникациям. Взять хотя бы работу Майкла Пиццуто, молодого выпускника Университета Дж. Хопкинса: «Alter-Messaging: The Credible, Sustainable Counterterrorism Strategy». «Alter-Messaging» я обозначил в русском переводе как «контр-коммуникации».
«Эта работа предлагает концепцию «контр-коммуникаций», центром которой являются достоверные и подходящие источники информации, особенно бывшие террористы и люди, пережившие террористические атаки, кто мог бы донести альтернативное содержание в идеологию терроризма. Защита от потери доверия к источнику критически важна, и поддержание чёткой независимости от влияния или манипуляций правительства является ключом к успеху.
[…]
Доверие - один из основных определяющих факторов в информационной войне, хотя одно только доверие не принесет победы. […] Чтобы практикующие этот метод сохраняли необходимый уровень доверия и сильную связь с целевой аудиторией, контр-коммуникации должны осуществляться вне контроля государства, с обеспечением строго разделения и независимости от влияния и манипуляций государства. Если разделение нарушается, эти источники, скорее всего, потеряют доверие и могут даже причинить больше вреда, чем пользы.
[…]
Государству, как правило, недостает требуемого уровня доверия и свойств, чтобы противостоять распространяемой террористами информации, которая по своей природе является антиправительственной. Этот недостаток доверия может легко свести на нет превентивные контртеррористические усилия еще до того, как они стартуют, и может стать непреодолимым препятствием. Широко распространены убеждения, что подковёрные мотивы, руководившие действиями США, уничтожили те остатки доверия, которые правительство США еще имело. Еще больший ущерб доверию к США и, соответственно, их превентивным контртеррористическим усилиям наносит несоответствие между планами и действиями Штатов. Например, «Национальная контртеррористическая стратегия» от 2011 заявляет приверженность правам человека и верховенство закона, но Соединенные Штаты используют беспилотники, чтобы убивать террористов. Это является темой для горячих споров по многим причинам, включая объявление целями и убийства граждан США (напр., Анвара аль-Авлаки) и «побочный ущерб», ранящий и убивающий невинных гражданских, некоторые из которых - женщины и дети. Аль-Каида и другие эксплуатируют эти события, чтобы продвигать мнение о том, что Соединенные Штаты являются антимусульманскими, увеличивая таким образом пропасть между правительством США и мусульманским обществом.
Государство может страдать от недостатка правильного восприятия целевыми аудиториями, и может на самом деле оскорбить аудиторию из-за нехватки прямого знания культуры. Например, Соединенные Штаты могут транслировать сообщения, направленные на критику Аль-Каиды, но в процессе ненароком оскорбить широкое мусульманское общество. Эми Залман, эксперт по стратегическим коммуникациям, объясняет, что «отрицательные характеристики, [приписанные] врагу, легко просачиваются в сходное отношение ко всему населению». Это делает важным участие источника, который понимал бы целевую аудиторию, увеличивая вероятность того, что сообщение вызовет резонанс».
Знал ли всё это Альберто Фернандез? Разумеется, знал. И, тем не менее, его позиция отдает какой-то упрямой наивностью: “То, как я вижу это - мы участвуем на рынке идей». Рынок? Рынок? Но, господин Фернандез, это ведь когнитивная война. Война! И ваши противники усвоили этот пункт очень хорошо - чем обеспечили себе победы и в информационном пространстве, и в физическом. У войны свои законы, прямые и безжалостные, и сколь бы ни была привлекательна идеализированная концепция «рынка», попытка ограничить себя его мерками в пространстве идей вряд ли обеспечит достойный результат.
Κυβέρνησος ἐσχατιαί / Горизонты управления
[Список статей цикла]
- Стать #хэштегом
- Титаны эпохи
- Их мир
- Виртуальная свобода
- "Если знаешь место боя..."
- Декомпиляция Матрицы
- Дочери офицеров против Исламского Халифата
- Как "Искренний голос" стал еще искреннее
- Уничтожая доверие
- Силы финансового притяжения
- "А зачем им деньги?.."
- Свет на дне колодца
- Кролики голосуют за Дарта Вейдера!
- Объединяй и властвуй
- Кто победит Катю Андрееву?
- Высшая ценность
- В погоне за устойчивостью
- Вавилонская Башня 2.0
- Размерность имеет значение!
- Знание победит
- Электронная Немезида
- Обреченный быть константой
- Инженерия человеческих душ
Логика прогресса
Бремя первых- Фактор страха
- Гипнотическая улыбка капитализма
- ...