Вавилонская Башня 2.0: giovanni1313

giovanni1313

Вавилонская Башня 2.0

Sep 09, 2016 12:44

«…И теперь ничего не помешает им сделать все, что задумали».

Освоение письменности, безусловно, было прорывным достижением цивилизации. Однако для развития публичных коммуникаций требовались дальнейшие прорывы, причем совсем в иных аспектах. Дальнейшему росту сложности политической и культурной сфер стала мешать жёсткая иерархическая схема идеологического контроля, которой руководствовались элиты. Но рано или поздно возникли альтернативные модели.

С эволюцией механизмов непрямого контроля связан следующий этап развития коммуникационного пространства - так называемое Осевое время. Хотя Карл Ясперс полагал, что ключевой характеристикой этого периода является переход к критическому, рациональному мировоззрению, мы можем указать и на коммуникационные аспекты данных изменений.

Распространение новых воззрений - буддизма, древнегреческой философии, зороастризма и многих других - трудно представить в отрыве от технологий письменности. При этом наступление Осевого времени было обусловлено не только диффузией этой технологии - т.е. распространением грамотности среди большой части населения. Хотя и этот фактор, конечно, сыграл важную роль. Мы можем сослаться на работу А. Коротаева, имеющую схожий контекст. Коротаев объясняет социально-экономический прогресс протестантских стран в сравнении с католическими, в частности, тем, что в первых чтение Библии на родном языке было обязанностью верующего; во вторых даже перевод Библии с латыни был под запретом.

Тем не менее, грамотность населения сама по себе не означает трансформации публичного коммуникационного пространства. Так, клинописная система письма Междуречья возникла, что называется, в «бизнес-сфере», т.е. обслуживала нужды хозяйствования и торговли. Её использование для этих целей предопределяло существенную долю грамотных людей среди свободного населения государств Месопотамии. Однако очень долгое время такие письменные коммуникации обслуживали лишь частные вопросы и не формировали общественной повестки.

Именно поэтому Осевое время является периодом, обозначающим коренные преобразования в общественной сфере. Эти преобразования не могли возникнуть без появления рационального взгляда на общество, но и без широкого распространения письменности (обеспечивающей более высокий уровень сложности коммуникаций) они развиваться не могли.

Критическое мышление открывает тогдашним цивилизациям колоссальные возможности по совершенствованию социальных систем. Мыслители-архитекторы теперь способны абстрагироваться от архаичных рамок и жесткой детерминированности социальных моделей прошлого и настоящего. Появляется рефлексия, пускай в примитивном виде, но появляется целеполагание, появляется выделение проблем, появляются альтернативы действий, появляются критерии эффективности. Всё то, без чего сейчас немыслима любая организационная работа и без чего более ранние общества каким-то образом обходились.

Эти учения представляют собой теоретические попытки систематизировать свод правил метаязыка, реформировать его систему целей и упорядочить набор средств. Сделать его структуру более стройной и глубокой. Во многих смыслах это противоположно «смешению языков» - наоборот, люди искали для строителей цивилизации язык максимально эффективного взаимодействия.

Иными словами, формирующиеся концепции, как правило, были ориентированы на благо всего общества. Более того, рациональный подход позволял предложить идеи, которые способствовали повышению устойчивости социальной системы. Последнее являлось неоспоримым преимуществом для обществ, осваивавших новые практики управления.

При этом значимые учения и фигуры Осевого времени часто возникали независимо от субъектов политической власти. И по мере распространения новых идей в коммуникационном пространстве они становились все более весомыми с точки зрения управления обществом. Разумеется, для элит старого типа этот процесс означал ослабление прежней абсолютистской власти. И они редко с этим мирились.

Каждая идейная система, альтернативная текущей властной иерархии, была для последней потенциальной угрозой. Чем большее присутствие она (система) имела в публичных коммуникациях, тем опаснее был этот потенциал. Исходя из старой логики, такую альтернативную систему необходимо было уничтожить. Действительно, это был довольно распространенный ответ властных структур на появление идеологических «конкурентов». Выбор такого варианта и его успешность зависели от силы, которую успело набрать конкурирующее течение, его антагонистичности существующей системе иерархии, имеющихся в распоряжении ресурсов, а также ригидности действующей власти.

Однако данный метод означал лишь то, что элиты своими же руками устанавливали ограничение сверху на развитие общества. Полностью закрыть «опасные» альтернативы можно было бы, только искусственно сузив круг владеющих грамотой в обществе и защищая тотальную монополию в сфере культуры. Очевидно, что такой путь являлся тупиковым и неконкурентоспособным в долгосрочной перспективе.

Гораздо более интересным был другой вариант. Новые учения и идеологии, в конечном счете, имели конструктивную направленность. А значит, их потенциал может рассматриваться не только как угроза существующей властной иерархии, но и как возможности для последней. Чтобы воспользоваться этими возможностями, структуры власти должны были искать способы взаимовыгодного сосуществования с новыми идейными силами, встраивать их в свои порядки, синтезировать новые модели управления на базе существующих, целенаправленно влиять на развитие новых идей и одновременно самой трансформироваться под их влиянием.

Одним словом, властным структурам нужно было меняться. Более того, такие изменения были сопряжены со сдачей позиций старых институтов управления. Такой сценарий являлся (является и сейчас) противоестественным для властных структур, от которых требуется поступиться частью своей силы. Увы, как отметил Л. Фейхтвангер, «властолюбие - надежнейшая из страстей».
Проблема в том, что решения элит далеко не всегда были рациональны. А степени рефлексии и гибкости, которые они демонстрировали, слишком часто не были адекватны сложности управляемой системы. Да что там, порой матрицы ценностей элиты и общества разбегались друг от друга так далеко, что единственным сценарием развития событий становился системный коллапс…

Какой бы ни была малопривлекательной для старой элиты «здоровая альтернатива» новых философий и течений, при достаточном распространении в публичном коммуникационном пространстве за ними стояла вполне реальная власть. А прежние структуры были далеко не всесильны. Поэтому, теми или иными путями, полицентрические системы метаязыка постепенно отвоевывали свое место. А общества, принявшие их на вооружение, могли воспользоваться достижениями новой ступеньки социального прогресса. Ведь полицентричность означала принципиальное усложнение структуры метаязыка. В свою очередь, более сложные публичные коммуникации позволяли поддерживать более сложную социальную организацию.

Наиболее продвинутые социальные общности уже стремились поставить систему гражданского права - формализованные правила метаязыка - над верховными властителями. Благо законы теперь могли конструироваться с рациональных позиций, а отсутствие идеологической монополии элит дало возможность при создании правовых норм руководствоваться интересами общества в целом.

В политической плоскости этот процесс привел к появлению первых республик. Первоначально это были достаточно скромные с точки зрения масштаба греческие города-государства (Афины - ок. 300 тыс. населения в 5 в. до н.э.; Лаконика - ок. 200 тыс. в 500 г. до н.э.). Однако достаточно скоро мы видим расцвет Карфагена, объединяющего к 3 в. до н.э. протяженные территории с населением в несколько миллионов человек. Параллельно возвышается Римская республика.

Рим, пожалуй, достаточно ярко иллюстрирует предел возможностей демократического устройства для тогдашнего технологического уровня. Буквально через несколько лет после разрушения Карфагена и подчинения Македонии и Греции в политической системе Рима начинается череда кризисов. Формально «республиканский» Рим еще успевает захватить обширные территории; в 50 г. до н.э. население под его контролем составляло не менее 20 млн. человек. Однако эта экспансия лишь ускоряет эрозию прежних институтов власти. Кроме того, управление на большей части захваченных земель изначально строится на колониальных отношениях - что несколько расходится с сегодняшними представлениями о демократии и «инклюзивности».

Очевидно, что на данном этапе раннедемократические формы правления проигрывают в конкурентоспособности авторитарным. Ограничения подтверждаются и более поздними примерами - Флорентийская республика могла насчитывать только 750 тыс. подданных в 1500 (здесь и далее - новой эры), да и по качеству институтов проигрывала Риму. Более обширные Новгородские земли в 15 в. населяло лишь 600-700 тыс. человек (про качество институтов здесь и говорить нечего).

Отчего же общества, вступившие на путь «демократических преобразований», не могут добиться значительных успехов в государственном строительстве? Дело в том, что республиканская форма управления создает очень большое число обратных связей в общественной системе. А обратные связи хороши лишь настолько, насколько адекватно они позволяют корректировать поведение управляющей подсистемы. Кроме того, специфика нашего случая (как правило) в том, что каждая обратная связь имеет равный вес. И, следовательно, требуется массовое обеспечение адекватности работы обратных связей.

Добиться адекватности можно, только обеспечив субъекта достаточно полным объемом значимой информации. Чем полнее информация - тем выше адекватность. Это правило в полной мере затрагивало и авторитарные политические системы. Но для демократии масштаб проблемы был на порядки больше. Возвращаясь к «Вавилонскому столпотворению», необходимо было, чтобы все строители вновь могли друг друга понимать.

Таким образом, цивилизации требовалось кардинально повысить интенсивность коммуникационных потоков. Как этого можно было достичь? Только за счёт повышения производительности труда в коммуникационной сфере. У производительности был свой естественный предел, но ее искусственный - задаваемый технологическим прогрессом - предел не просматривается и сегодня, чему подтверждением приведенный ниже график. Обществам предстояло создать технологическую инфраструктуру коммуникаций. И не просто создать, но всё время наращивать ее мощность.

Цивилизация = интенсивность коммуникационных потоков. По крайней мере, до прохождения технологической сингулярности.
К счастью, темп технологического прогресса находился в прямой зависимости от интенсивности коммуникаций. Эта взаимная интенсификация, изобретение печатного станка, фонетическая система письма и достаточный уровень грамотности довольно скоро привели европейские общества к впечатляющим результатам.

Но для нас, конечно, важнейшим было очередное перекраивание публичного коммуникационного пространства. Две тысячи лет назад это были идеи. В Возрождение это были уже конкретные формы организации коммуникаций. Они расширяли объем коммуникационного пространства невиданными ранее темпами, сами становясь его тканью - и в скором времени заняли в нем доминирующее положение.

Естественным ответом элит было желание подчинить себе возникшие средства массовой информации. По причинам, изложенным выше, такой сценарий был контрпродуктивен с точки зрения долгосрочного развития общества. С потерей полноты информации терялась и адекватность управления. Тем не менее, в 17 в. этот сценарий реализовался во всей Европе. На тот момент СМИ были еще слабы. Кроме того, их власть является «мягкой», непрямой, в то время как в распоряжении правительств имеется гораздо более действенная «жесткая сила».

Важным фактором был и низкий уровень идейной конкуренции во властном балансе. Только к 19 в. степень конкурентности в управлении обществом выросла до достаточного уровня, а СМИ существенно развились, чтобы начать переход к отношениям непрямого контроля правительства над печатью. Здесь стоит упомянуть и про низкие на тот момент технологические барьеры для печати, затрудняющие тотальный контроль над СМИ.

Эта эволюция не была спонтанной. Огромную роль в таких переменах сыграл новый этап развития рационального конструирования общественного устройства, соответствующий эпохе Просвещения.

Свободная пресса становится возможной лишь тогда, когда она осознает и принимает свою функциональную роль в рациональной модели общества. Одновременно государство формализует метаязык непрямого управления СМИ, создавая законы, описывающие «правила игры». Формализация идет и внутри системы СМИ - например, кодексы журналистской этики.

Еще раз повторим: для рациональных решений нужно было обеспечить демократическое общество достаточным объемом информации. Поток информации постоянно увеличивался. Только с насыщением коммуникационного пространства становились возможны те демократические основы, которые сейчас подаются как «незыблемые». Отмена рабства набирает силу лишь в конце 18 века; в странах с уже вполне развитой прессой. Женщины наделяются избирательными правами только с конца 19 в. Поражение в правах по расовому признаку держится еще дольше.

Интенсификация информационных потоков требовала усложнения технической инфраструктуры. В свою очередь, это вело к концентрации СМИ. Последнее означало растущую уязвимость для внешнего прямого контроля. Важным моментом здесь стало распространение технологий радиотрансляции. Мало того, что радио значительно снижало издержки коммуникационного процесса. Оно еще и давало преимущество вербальной формы коммуникаций, значительно более доступной для основной массы населения.

Многие государства в 20 веке поддаются соблазну воспользоваться этой уязвимостью. Конечный результат такой централизованной модели, как правило, был неудовлетворителен. Однако кое-где элиты продолжают выжимать последние капли из тренда растущей технической сложности СМИ «старого типа». Если интересно, можете посмотреть на стоимость инфраструктуры для вещания цифрового ТВ по сравнению с аналоговым.

Впрочем, ключевой вопрос для демократии в общем случае - конкурентоспособность. И здесь «всё не так однозначно» вплоть до середины 20 века. Только радиовещанию в конечном итоге удается расставить точки над i в историческом процессе и доказать, что следующие этажи Вавилонской Башни будут строиться исключительно демократическими методами…

The Tower of Babel. Linus
До поры до времени. Пока не придёт Веб 3.0 и не расставит свои точки. Веб 3.0 еще не пришел (про него немного позже). А без него нет и нового этапа развития публичных информационных коммуникаций. Интернет уже стал технологической революцией, но коммуникационная революция только-только зреет в паутине электронных компонентов. Посмотрим на эту новую среду и на то, какие процессы там идут сейчас.

Коммуникационная модель Интернета с его горизонтальными, peer-to-peer связями удивительным образом напоминает архаичную модель из далекого прошлого - базар. Разумеется, Веб концентрирует в себе наисовременнейшие технические достижения, позволяющие достичь невероятной интенсивности информационного обмена. Но принципы взаимодействия людей в Сети воскрешают множество старых, казалось бы, забытых с развитием массовых СМИ проблем. И одной из важнейших является проблема контроля.

Да, сегодня государства имеют в своем распоряжении больше средств контроля над Интернетом, чем у древних держав имелось в отношении базарных сплетней. Однако вопрос эффективности этих средств является далеко не тривиальным. Всё упирается в архитектуру Сети, которая является экстремально полицентрической. Прежние, директивные, основанные на идеологической монополии схемы контроля принципиально не в состоянии обеспечивать уровень сложности, требующийся для эффективной модерации такой системы.

Так что Джаред Коэн глубоко прав в том, что оптоволоконные сети гораздо эффективнее бомбардировок в деле свержения авторитарных режимов. Правда, Коэна наверняка огорчает, что такая постановка проблемы контроля является решаемой с достаточным развитием систем искусственного интеллекта. Но важнее то, что такая постановка проблемы сама по себе контрпродуктивна - см. подобные подходы выше.

Впрочем, еще более контрпродуктивно отсутствие контроля в Сети - а именно так можно охарактеризовать состояние большой части киберпространства сегодня. Свобода в Интернете - это не достижение и не преимущество. Свобода отдельных элементов лишь определяет энтропию всей системы. Чем меньше энтропия в системе, тем более сложных целей она может достичь. К сожалению, в настоящее время Сеть не может похвастаться сколь-нибудь серьезным созидательным потенциалом.

И это необходимо исправить. Сейчас инициативу берут правительства - благо у них есть нужные рычаги влияния, да и миссию социального развития с них никто не снимал. На данном этапе их активность сосредотачивается в вытеснении наиболее деструктивных практик коммуникационного поведения. Это формализуется, в частности, в виде принятии законов о запрете «риторики ненависти» в киберпространстве. Конечно, совершенствуются и механизмы реализации таких законов - см., например, выстраивание Еврокомиссией взаимодействия с Facebook, Twitter, Google и Microsoft.

Однако самый примечательный момент в этом процессе - правительства, в общем-то, становятся не так уж и нужны. Их грозная сила и разветвленные структуры были не в состоянии остановить волну базарного слуха. Сейчас, имея еще большую мощь и еще более сложный аппарат, они остаются неуклюжими и в киберпространстве.

Зато кардинально меняется ситуация для самих новых коммуникационных площадок. Они получают потенциально неограниченный контроль. Киберпространство - высшая степень развития информационных коммуникаций, и приставка «кибер-» вполне точно отражает суть.

Именно интернет-компаниям предстоит форматировать пространство онлайн-коммуникаций. Никто эффективнее них не сможет конструировать - ежедневно, ежечасно - новые правила взаимодействия в Сети и поверять их практикой, отыскивая наилучший вариант. Это непростой и небыстрый путь. И на этом пути придется преодолевать не только технологические вызовы. Не менее важно понимание интернет-компаниями своей роли в публичных коммуникациях, и настойчивость в движении вперед, к социальному прогрессу.

Ведь именно от них - Facebook, Twitter, Google и тех, кто придет им на смену - зависит, каким будет Интернет. Останется ли он «большой помойкой»? Будет ли он по-прежнему поражен организационной немощью? Будет ли Интернет чем-то большим, чем «пространством свободы»?

Потенциально неограниченный контроль открывает для Сети возможность стать лучше. По мере освоения этого потенциала модерация «риторики ненависти» перестанет быть проблемой, но это лишь малая толика возможностей, достижимых на этом пути. В общем и целом о подлинно новом этапе развития публичных коммуникаций можно будет говорить тогда, когда технологии управления информационным обменом в Сети позволят добиться зримого социального прогресса. Именно этот комплекс технологий я и называю Вебом 3.0.

Веб 3.0 будет сложнейшей системой как с технологической, так и с концептуальной точки зрения. Он будет объединять в себе множество аспектов социальной, политической, экономической, технической и идейной сфер, организуя их и управляя ими. Веб 3.0 вспыхнет сверхновой звездой в публичных коммуникациях, ломая их структуру в указанных сферах и выстраивая её заново. Веб 3.0 - децентрализованный, распределенный, цифровой - сам станет властью.

Но опять же, все эти изменения вряд ли произойдут спонтанно. Вебу 3.0 нужны архитекторы. Нужен новый Конфуций и новый Солон. Нужен новый Локк и новый Монтескьё.

Конфуций писал про добродетели и обычаи. Локк писал про права и свободы. Архитекторы Веба 3.0 будут писать про алгоритмы.

Алгоритм может быть несовершенным с точки зрения внешнего наблюдателя. Поэтому так важно его рациональное конструирование, так важно правильное целеполагание, наконец, так важны децентрализация и конкуренция. Совершенствовать алгоритм можно только за счет повышения его сложности, и предела этому совершенству нет. Мы не можем создать идеальный мир, но мы станем всё больше и больше приближаться к нему. Мы знаем, что невозможно реализовать утопию - тем не менее, она будет притягательно близкой.

The tower of Babel. Tony Zhou Shuo
Сложность алгоритмов - наиболее эффективной формы управления - будет стремительно эволюционировать. Но чтобы совершенствовать управление дальше, нам придется отбросить персонифицированную власть с ее «врожденными» недостатками. Тот огромный созидательный потенциал, который будет нам доступен, рано или поздно превысит предел способностей отдельной личности.

Веб 3.0 - это операционная система нашего будущего общества. Веб 3.0 - это метаязык, воплощенный в миллиардах строк интегрированного кода, написание и оптимизация которого не прекращается ни на мгновение. Мы декомпилируем Матрицу, в которой живем, и будем собирать новые реальности, каждая из которых будет лучше предыдущей.

Это колоссальный, беспрецедентный рост возможностей человечества. Но без него нам не воздвигнуть следующие этажи. Ведь Вавилонская Башня - это метафора развития нашей цивилизации.

Это символ земной верховной власти? Да, но без отношений власти общество рассеивается на атомы и перестает существовать. И уж тем более без власти оно не может идти вперед и открывать новые горизонты.

Это символ тяги к познанию? Да. И без знаний об этом мире движение вперед тоже невозможно. Но главное - знать, куда идти.

Это символ устойчивости и защиты от стихии? Да. В погоне за устойчивостью мы и не замечаем, что оказываемся всё выше и выше на лестнице прогресса. Статическая устойчивость недостижима, но альтернативой является небытие.

Так что мы выбираем погоню.

Мы не знаем, когда и с чего началась эта история, но точно знаем, что она не окончится Вебом 3.0. Хотя туман грядущего скрывает и искажает контуры событий не хуже, чем мгла веков. И пускай описать Веб 3.0, глядя из сегодняшнего дня, можно лишь несколькими грубыми мазками, я бы всё-таки хотел сказать несколько слов и про ту ступень, которая будет следовать за ним.

Веб 4.0 доведет до логического завершения те тренды, на развитии которых будут базироваться сетевые технологии предыдущего поколения. Системы искусственного интеллекта станут участвовать в Сети на равных правах и возможностях с homo sapiens. Потенциал абсолютного управления информационными коммуникациями будет реализован с целью максимальной интенсификации социального прогресса.

Синтез этих достижений будет означать поразительные изменения. Каждое сообщение, транслируемое в Сеть, будет преобразовано Сетью для максимизации позитивного эффекта. Каждая информационная единица, полученная из Сети, будет уникальным образом персонализирована и актуализована в соответствии с текущей ситуацией - с той же целью.

Письменность отменяла физическое ограничение на присутствие автора сообщения. Веб 4.0 отменит авторство как таковое. Сеть сама станет автором. Но Сеть отменит и свободу выбора источника информации. Ей придется стать единственным источником - жертвуя свободой в борьбе с энтропией.

Babel. Bratt MacDonald
Сама Сеть станет когнитивным субъектом, причем субъектом более высокого ранга, чем составляющие ее люди и ИИ. Валентин Турчин назвал бы это когнитивным метасистемным переходом.

Эти невероятные технологии обработки информации откроют принципиально новые схемы коллективного творчества, в т.ч. смешанных коллективов ИИ и homo. Веб 4.0 полностью растворит коммуникационные барьеры. «Один язык и одни слова» будут вновь обретены. И это будет самое важное орудие строителей Башни.

Мы были рассеяны по всей земле. Но Веб 4.0 объединит нас.
В созидании. В совершенствовании. В творчестве.

Ведь только так мы можем стать ближе к Творцу.

…Утерев пот со лба и запрокинув голову, мы вглядываемся в бездонную синеву над нами. Сколько еще этажей нам придется возвести?

Кирпич за кирпичом - мы становимся ближе…

Κυβέρνησος ἐσχατιαί / Горизонты управления
[Список статей цикла]

политика, демократия, социодинамика, прогнозирование, технологии, #хэштегом, медиа, элита, институты, синергетика