Кемь. «Лондон»
25 июня 2016, 16:00-17:00
«Вы хотите видеть скуку мира?
Будьте в воскресенье утром в Лондоне»
Виктор Гюго
В четыре часа, осмотрев Успенский собор, наша группа уехала в Рабочеостровск любоваться берегом Белого моря. А мы с Наташей остались в Кеми. У нас был час, чтобы пройтись по городу, зайти кое-куда, а затем пройти к району, который в 1930-е годы почему-то назывался «Лондон», а потом отправиться в строну улицы, ранее носившей название Вегеракша и там дождаться нашего автобуса.
В 1930 Управление Соловецких лагерей особого назначения (УСЛОН) было переведено на материк, в город Кемь. Здесь печаталась концлагерная газета «Новые Соловки». Заметки из этой газеты за 1930 год будут комментариями к нашему маршруту по Кеми.
Т.Ковенский писал в «Новых Соловках» еще в 1925 году. В заметке 1930-го года он знакомит нас с бородатым анекдотом о происхождении названия города Кемь, далее сообщает об отсутствии уличного освещения в городе, о постоянных очередях в магазинах («хвосты»), об отсутствии гостиницы для командировочных:
До 1928 года в Кеми было только два каменных здания Благовещенский собор и Казначейство, построенное в XIX веке:
Когда здесь, на Лепострове, был центр города. Еще в 1930-е годы здесь можно было видеть роскошные двухэтажные особняки, в которых проживала местная интеллигенция. Рядом с Казначейством находилось старое деревянное здание тюрьмы. Сейчас ничего этого уже нет.
Помянутый недобрым словом Т.Ковенским магазин «Беломор» снова попал в газету:
И снова вечная тема борьбы с «зеленым змием» с помощью образования:
А вот интересная заметка о строительстве очагов культуры. Не знаю, сохранился ли деревянный дом на острове Революции (сейчас Рабочеостровск), а вот два каменных дома в Кеми сохранились:
На фотографии те самые два дома, упомянутые в заметке. Со стороны реки:
В центре Благовещенский собор, слева от него здание с зеленой крышей, в котором предполагалось разместить гостиницу, фотографию и концлагерные службы, за ним видно высокое здание с темной крышей для магазина, банка и т.д.
Не знаю, удалось ли этому зданию на короткое время стать «экономическим центром» Кеми, потому что уже в конце 1929 года здесь не было ни столовой, ни банка, а было Управление Соловецких лагерей:
Мы с Наташей поднялись на второй этаж. Туда, где по проекту должна была быть столовая. В 1930-е годы в этом помещении располагался ПРО (Производственный отдел) УСЛОНа.
«Передо мной простирался огромный двухсветный зал (бывший ресторан) тесно заставленный столами за которыми что-то писали люди. Два угла у наружной стены были отгорожены стеклянными переборками в рост человека. В одном из этих «кабинетов» я увидел обожаемого Павла Васильевича Боролина. Напротив него сидел также хорошо ко мне относившийся, и тоже бывший заведующий Соловецкими электропредприятиями заключенный артиллерийский офицер - инженер-технолог Гейфель. На стуле, пришедший с докладом к главному механику, Боролину, сидел мой бывший начальник Александр Федорович Зиберт, теперь уже вольнонаемный, после окончаний срока заключения, заведующий электросетями СЛАГа. Меня поджидали и встреча со всеми троими была самая теплая. Без длинных фраз, без выражения чувств, так как из зала было все видно, а слышимость была идеальной, я почувствовал насколько все трое ко мне привязаны и меня не забыли. Только из-за одной такой встречи можно было рисковать переправой через бурное море» ( В.В. Яковлев «Так было. Глава XVIII. КОМАНДИРОВКА )
Сейчас здесь снова ресторан:
Из окна ресторана дивный вид на реку:
А также на второе здание, упомянутое в заметке, в которое предполагалось использовать как гостиницу для командировочных:
Только гостиница в этом здании была очень недолго.
«КЭС было сокращение от полного названия: Кемская электрическая станция Управления Соловецкого лагеря ОГПУ. КЭС была расположена в центре г. Кеми. Первоначально она была спроектирована и построена на небольшую мощность только для освещения гостиницы для иностранных туристов, построенной Соловецким лагерем Особого назначения в 1927-28 годах. Небольшой машинный зал с деревянной пристройкой помещался в первом этаже длинного каменного флигеля, расположенного почти на самом берегу реки Кеми, на задворках монументального здания гостиницы, в метрах двадцати от нее. В первом этаже флигеля с электростанцией граничили с одной стороны столовая и клуб вольнонаемных, с другой небольшое помещение механической мастерской, предназначенной для ремонта механизмов электростанции, отопительной водяной системы и водопровода зданий гостиницы и флигеля. Второй этаж флигеля был занят квартирами высшего концлагерного начальства - начальником УСЛАГа, его помощником и начальниками 3-го отдела, учетно-распределительного и общего отделов. Расположение электростанции в одном строении с жилыми помещениями, да еще под ними, было вопиющим нарушением правил техники безопасности, но факт оставался фактом» ( В.В. Яковлев «Так было. Глава II. КЭС ):
Мы вышли из здания УСЛОНа и обошли вокруг него.
В.В. Яковлев в 1933-1934 гг. был заведующим Кемской электростанций. Сначала он жил за проволокой в концлагере «Вегеракша». Но однажды произошло событие, в результате которого его переселили на жительство в здание УСЛОНа:
«Заболевшему ангиной начальнику концлагеря ночью после двух часов, когда уже не работала КЭС, стало очень плохо от наступившего удушья. Вызванный вольнонаемный врач установил в горле начальника большой нарыв, подлежащий немедленному вскрытию. По телефону ответственному дежурному по Управлению СЛАГа был дан приказ запустить КЭС, чтоб дать для операции начальствующего горла свет. Разбежавшийся помощник ответдежурного нашел замок на дверях КЭС и приказ не мог выполнить…. Начались поиски меня. В общежитии ответработников, куда позвонил ответдежурный, естественно меня не оказалось. Предприняли поиски на «Вегеракше», но учет заключенных сосредоточенный в УРБ, куда на работу допускались лишь заключенные чекисты, бытовики и уголовники был на такой «высоте», что меня и там не нашли. Начальнику сделали операцию при собранных со всего Управления керосиновых лампах, но поиск меня по инерции продолжался.
Мирно проспав в бараке на «Вегеракше» ночь, зайдя к Ней по дороге на КЭС позавтракать, ничего не зная о случившемся, пройдя на электростанцию, которую уже открыла выспавшаяся смена, я застал в машинном зале заключенного коменданта зданий Управления бледного, с трясущейся губой.
Оказалось, что начальник Управления, получив после операции возможность даже кричать, утром по телефону набросился на начальника ПРО Лозинского, почему заведующего КЭС нельзя найти? Лозинский вызвал Боролина, как главного механика, чтобы по ступенькам передать начальствующий разнос, хотя и в не такой резкой форме. Когда Лозинский выяснил о более чем трехмесячной волоките с моим переводом с «Вегеракши», он доложил об этом по телефону разгневанному начальству и тотчас же последовал грозный приказ немедленно оформить мой перевод, а коменданту зданий предоставить мне комнату в здании Управления и об исполнении доложить. Скромная просьба Боролина о переводе меня в общежитие ответственных работников, обернулась, чего никто не мог ожидать, поселением меня в здании Управления, вход в которое был по пропускам, проверяемым младшими командирами войск ОГПУ.
Отдельной комнаты в здании Управления не оказалось… Это была не комната в общепринятом понятии, а отгороженное тесовой перегородкой с дверью часть промежуточной площадки на черной лестнице, выходившей во двор. Отгороженное пространство позволяло поставить два топчана и столик между ними у окна, которое было перегорожено по горизонтали полом нашей «комнаты» и доходило до крышки стола, так что свет падал под стол. Эта конура, в которой постеснялись поселить любые хозяева своего лакея, показалась мне раем после двойных сплошных нар в общем бараке, а главное комната была вне проволоки и в городе» ( В.В. Яковлев «Так было. Глава III. ЗАКЛЮЧЕННЫМ В ГОРОДЕ КЕМИ )
Вход на ту самую черную лестницу находится со двора:
По моей просьбе официантка из ресторана согласилась сфотографировать для меня ту самую лестничную площадку (мне пройти туда было нельзя, т.к. это служебное помещение).
А мы с Наташей отправились дальше в сторону «Лондона».
И еще одна любопытная заметка о гастролях «бывшего рабочего полиграфиста»:
Вообще-то «Куни и Пикассо» - это один человек - Моисей Абрамович Кунин (1897-1972). Сведения о том, что он был рабочим-полиграфистом в его официальной биографии отсутствуют. Возможно, в то время так проще было выжить. Чем объяснить «раздвоение личности» в газетной рекламе, не знаю. Журналисты, на то и журналисты, чтобы писать всякое…
А вот и фотография наконец открылась в здании УСЛОНа:
Трудна и опасна жизнь вольнонаемного чекиста. Почти как у сплавщика, только на пять рублей дешевле:
А вот любопытное разъяснение по квартплате для заключенных:
Действительно, некоторым заключенным - нужным для ГУЛАГа высококвалифицированным специалистам - разрешалось снимать квартиры и жить вместе с семьями. Например, главный механик СЛАГа, Павел Васильевич Боролин , получил право на постоянное совместное проживание с женой на частной квартире в г. Кеми. Потом, в 1938 году, его расстреляли.
Вот мы и подошли к Корге или «Лондону».
Корга - это остров, который во время приливов не заливается водой целиком. Соответственно и скалу, находящуюся на этом острове, так и именуют - Корга. В этом районе всего одна улица - Слободская, на которой жили поморы-рыбаки. Кому пришло в голову прозвать этот район Лондоном никто не знает. В заметке Гр. Еленина «Лондон в Кеми» («Новые Соловки», 1930 г.) есть описание Корги: «На «корге» старые, покосившиеся, маленькие срубы с небольшими отверстиями - окнами, стекла которых давно потеряли свой блеск. Треснувшие от старости бревна срубов серого цвета. Дома покосившись вросли в землю. В Лондоне есть дома, до крыши которых легко может достать рукой человек среднего роста.
Все здания похожи одно на другое, как два фордовских автомобиля. Три оконца на переднем фасаде, крыльцо с полуразвалившейся ступенькой, ветхий плетень… Зимой снежная вата залепляет - раны домов - «корга» выглядит не такой уже мрачной. Зато летом - это безрадостное зрелище.
В «Лондоне» нельзя проехать даже на телеге. По середине улицы громадные серые валуны. Козы, овцы и голодные тощие собаки лениво блуждают по дороге.
Изредка пройдет старушка с ведром.. Заговорим с ней. Она поморка-вдова рыбака. Она расскажет о том, что раньше лет 30 назад «Лондон» пользовался плохой славой. Здесь жила беднота, были «гулящие девки» и квартировали вечно подвыпившие солдаты. Молодым девушкам из кулацких домов на Воскресенской родители запрещали переходить скрипучий мостик на «коргу».
Теперь здесь - вдовье царство. «Живем коровами» - расскажет вам случайная собеседница и обязательно пожалуется на то, что в базе ей продали гнилого сена.
За самоваром здесь вспоминают «как жили» и, хвастаясь друг перед другом, вытаскивают из сундуков заветные цветистые шали, которые привез отец или муж из Норвегии, когда «ходил в море» в былые годы. Примеривают выцветшие поморские розовые с отделкой из местного жемчуга «повойники».
Чуть ли не через день старушки справляют какого-нибудь святого и пекут из картошки на «простакваше» кисловатые поджаристые шаньги.
В «Лондоне» пытаются жить так же, как жили и двадцать лет назад».
Сейчас в «Лондоне» единственная Слободская улица заасфальтирована:
Родственники, приезжая на свидание в Кемь, снимали комнаты здесь, на «корге»:
«Через несколько дней после приезда матери на свидание со мной, хозяева квартиры пригласили нас на вечеринку посвященную отбытию хозяина-рыбака с артелью на осеннюю путину. В первый раз за четыре с половиной года я сидел за столом в кругу вольных людей, в домашней для них обстановке, не веря своим глазам. За годы заключения я общался только с заключенными и у меня уже выработался условный рефлекс при знакомстве с новым человеком мысленно сожалеть его, представляя мысленно себе его арест, допросы, ужас приговора, мучения этапа, долгие беспросветные годы заключения, повторяя то, что сам прошел и испытал. А эти рыбаки и их жены, не прошедшие такой жизненный путь, были для меня какими-то отдаленными, из нереального мира существами, мира в каком я когда-то очень давно, а порой казалось мне и никогда, вращался и в какой у меня не было надежды когда-нибудь вернуться. Взращенные морем, физически сильные, огрубевшие в постоянной борьбе с превратностями морской стихии, эти рыбаки показались мне похожими на несмышленых ребят, во многом очень наивных и совсем бесхитростных. По интеллигентности моей матери, хотя и бедно одетой, по моему плохонькому гражданскому одеянию, несмотря на галстух бабочкой, они без труда могли признать во мне заключенного, несмотря на это в течение всей вечеринки никто и намеком не обмолвился о моем положении. С этими простыми людьми я не испытывал никакого стеснения, чувствуя с их стороны полное доброжелательство и даже уважение. Разговор вертелся около их предстоящего промысла, но когда я вступал в разговор все умолкали и слушали меня, несмотря на то, что в рыбной ловле я был полнейший профан.
Стол был накрыт чрезвычайно богато не только с точки зрения изголодавшегося заключенного, но и по голодным годам начала тридцатых годов. Закуски и блюда были исключительно рыбные, грибные, овощные. Мяса у жителей Кеми не было. Зато было много водки, в результате чего все рыбаки перепились и женами постепенно были разведены по домам. Хозяина стащили волоком на кровать. Хозяйка, весьма хлебосольная, щедро угощавшая гостей тоже не пропустила случая приложиться к стаканчику. Тем не менее, она твердо держалась на ногах. Подавая гостю тарелку с едой она неизменно произносила «получайте», как привыкла сопровождать этим словечком подачу еды посетителям трактира, где она провела свою молодость подавальщицей. Пришлось и мне выпить немного водки за успех путины. Мой отказ от дальнейших возлияний крайне удивил присутствующих, которые никак не могли понять причины моего воздержания, очевидно подозревая, что в концлагере меня отучили пить или по выработавшейся у меня в концлагере привычки боюсь пить и находясь на воле.
Освобожденный из концлагеря, не стесненный концлагерным режимом я мог быть на любых вечеринках среди вольных людей, когда меня приглашали, но ни на одну из них я уже не шел с таким открытым сердцем, как шел к рыбакам в Кеми, потому что на воле, идя на вечеринку по приглашению, я всегда боялся скомпрометировать и хозяев и гостей своим общением с ними, как бывшим политзаключенным, находящимся под вечным тайным наблюдением агентов НКВД-МВД-КГБ, наблюдением которое часто бывало и слишком явным» (В.В. Яковлев, Кемь, 1933 год, ( «Так было. Глава III. ЗАКЛЮЧЕННЫМ В ГОРОДЕ КЕМИ )
Советская власть трепетно заботилась о благосостоянии кемлян, одной рукой давая, другой - изымая:
Мы вышли с Наташей на Загородную улицу и стали ждать наш автобус, который должен был вот-вот подойти. Поэтому пойти на Вегеракшу у нас не осталось времени. Сейчас Вегеракша называется Подужемской, потому что туда переселили жителей Подужемья, которое было затоплено после строительства ГЭС.
Мы ждали автобус и смотрели по сторонам.
Интересно, что было в этом доме в 1930 году:
Наш маршрут:
Воспоминания Д.С. Лихачева о замечательном поэте Владимире Кемецком (1902-1938) , стихотворение которого я опубликовала в начале.
******************
«от Онего до Белого моря»
23 июня 2016
Интерпоселок. Важеозерский монастырь
Кончезерский завод и Кончезерские Марциальные воды
Гирвас
«Осударева дорога»
24 июня 2016
Станция Медвежья Гора (1)
Надвоицы (1). Могила китайских бойцов
Надвоицы (2). Заброшенный рудник
Надвоицы (3). Вокруг ББ канала
Сорока (1). Устье Нижнего Выга
Сорока (2). Савватий, Герман и Зосима
25 июня 2016
Беломорские петроглифы
Кемь. Семужий и жемчужный промыслы
Кемь. Храмы
Кемь. «Лондон»
Станция Медвежья Гора (2)
26 июня 2016
Кивач. Петрозаводск
«Вы хотите видеть скуку мира?
Будьте в воскресенье утром в Лондоне»
Виктор Гюго
В четыре часа, осмотрев Успенский собор, наша группа уехала в Рабочеостровск любоваться берегом Белого моря. А мы с Наташей остались в Кеми. У нас был час, чтобы пройтись по городу, зайти кое-куда, а затем пройти к району, который в 1930-е годы почему-то назывался «Лондон», а потом отправиться в строну улицы, ранее носившей название Вегеракша и там дождаться нашего автобуса.
В 1930 Управление Соловецких лагерей особого назначения (УСЛОН) было переведено на материк, в город Кемь. Здесь печаталась концлагерная газета «Новые Соловки». Заметки из этой газеты за 1930 год будут комментариями к нашему маршруту по Кеми.
Т.Ковенский писал в «Новых Соловках» еще в 1925 году. В заметке 1930-го года он знакомит нас с бородатым анекдотом о происхождении названия города Кемь, далее сообщает об отсутствии уличного освещения в городе, о постоянных очередях в магазинах («хвосты»), об отсутствии гостиницы для командировочных:
До 1928 года в Кеми было только два каменных здания Благовещенский собор и Казначейство, построенное в XIX веке:
Когда здесь, на Лепострове, был центр города. Еще в 1930-е годы здесь можно было видеть роскошные двухэтажные особняки, в которых проживала местная интеллигенция. Рядом с Казначейством находилось старое деревянное здание тюрьмы. Сейчас ничего этого уже нет.
Помянутый недобрым словом Т.Ковенским магазин «Беломор» снова попал в газету:
И снова вечная тема борьбы с «зеленым змием» с помощью образования:
А вот интересная заметка о строительстве очагов культуры. Не знаю, сохранился ли деревянный дом на острове Революции (сейчас Рабочеостровск), а вот два каменных дома в Кеми сохранились:
На фотографии те самые два дома, упомянутые в заметке. Со стороны реки:
В центре Благовещенский собор, слева от него здание с зеленой крышей, в котором предполагалось разместить гостиницу, фотографию и концлагерные службы, за ним видно высокое здание с темной крышей для магазина, банка и т.д.
Не знаю, удалось ли этому зданию на короткое время стать «экономическим центром» Кеми, потому что уже в конце 1929 года здесь не было ни столовой, ни банка, а было Управление Соловецких лагерей:
Мы с Наташей поднялись на второй этаж. Туда, где по проекту должна была быть столовая. В 1930-е годы в этом помещении располагался ПРО (Производственный отдел) УСЛОНа.
«Передо мной простирался огромный двухсветный зал (бывший ресторан) тесно заставленный столами за которыми что-то писали люди. Два угла у наружной стены были отгорожены стеклянными переборками в рост человека. В одном из этих «кабинетов» я увидел обожаемого Павла Васильевича Боролина. Напротив него сидел также хорошо ко мне относившийся, и тоже бывший заведующий Соловецкими электропредприятиями заключенный артиллерийский офицер - инженер-технолог Гейфель. На стуле, пришедший с докладом к главному механику, Боролину, сидел мой бывший начальник Александр Федорович Зиберт, теперь уже вольнонаемный, после окончаний срока заключения, заведующий электросетями СЛАГа. Меня поджидали и встреча со всеми троими была самая теплая. Без длинных фраз, без выражения чувств, так как из зала было все видно, а слышимость была идеальной, я почувствовал насколько все трое ко мне привязаны и меня не забыли. Только из-за одной такой встречи можно было рисковать переправой через бурное море» ( В.В. Яковлев «Так было. Глава XVIII. КОМАНДИРОВКА )
Сейчас здесь снова ресторан:
Из окна ресторана дивный вид на реку:
А также на второе здание, упомянутое в заметке, в которое предполагалось использовать как гостиницу для командировочных:
Только гостиница в этом здании была очень недолго.
«КЭС было сокращение от полного названия: Кемская электрическая станция Управления Соловецкого лагеря ОГПУ. КЭС была расположена в центре г. Кеми. Первоначально она была спроектирована и построена на небольшую мощность только для освещения гостиницы для иностранных туристов, построенной Соловецким лагерем Особого назначения в 1927-28 годах. Небольшой машинный зал с деревянной пристройкой помещался в первом этаже длинного каменного флигеля, расположенного почти на самом берегу реки Кеми, на задворках монументального здания гостиницы, в метрах двадцати от нее. В первом этаже флигеля с электростанцией граничили с одной стороны столовая и клуб вольнонаемных, с другой небольшое помещение механической мастерской, предназначенной для ремонта механизмов электростанции, отопительной водяной системы и водопровода зданий гостиницы и флигеля. Второй этаж флигеля был занят квартирами высшего концлагерного начальства - начальником УСЛАГа, его помощником и начальниками 3-го отдела, учетно-распределительного и общего отделов. Расположение электростанции в одном строении с жилыми помещениями, да еще под ними, было вопиющим нарушением правил техники безопасности, но факт оставался фактом» ( В.В. Яковлев «Так было. Глава II. КЭС ):
Мы вышли из здания УСЛОНа и обошли вокруг него.
В.В. Яковлев в 1933-1934 гг. был заведующим Кемской электростанций. Сначала он жил за проволокой в концлагере «Вегеракша». Но однажды произошло событие, в результате которого его переселили на жительство в здание УСЛОНа:
«Заболевшему ангиной начальнику концлагеря ночью после двух часов, когда уже не работала КЭС, стало очень плохо от наступившего удушья. Вызванный вольнонаемный врач установил в горле начальника большой нарыв, подлежащий немедленному вскрытию. По телефону ответственному дежурному по Управлению СЛАГа был дан приказ запустить КЭС, чтоб дать для операции начальствующего горла свет. Разбежавшийся помощник ответдежурного нашел замок на дверях КЭС и приказ не мог выполнить…. Начались поиски меня. В общежитии ответработников, куда позвонил ответдежурный, естественно меня не оказалось. Предприняли поиски на «Вегеракше», но учет заключенных сосредоточенный в УРБ, куда на работу допускались лишь заключенные чекисты, бытовики и уголовники был на такой «высоте», что меня и там не нашли. Начальнику сделали операцию при собранных со всего Управления керосиновых лампах, но поиск меня по инерции продолжался.
Мирно проспав в бараке на «Вегеракше» ночь, зайдя к Ней по дороге на КЭС позавтракать, ничего не зная о случившемся, пройдя на электростанцию, которую уже открыла выспавшаяся смена, я застал в машинном зале заключенного коменданта зданий Управления бледного, с трясущейся губой.
Оказалось, что начальник Управления, получив после операции возможность даже кричать, утром по телефону набросился на начальника ПРО Лозинского, почему заведующего КЭС нельзя найти? Лозинский вызвал Боролина, как главного механика, чтобы по ступенькам передать начальствующий разнос, хотя и в не такой резкой форме. Когда Лозинский выяснил о более чем трехмесячной волоките с моим переводом с «Вегеракши», он доложил об этом по телефону разгневанному начальству и тотчас же последовал грозный приказ немедленно оформить мой перевод, а коменданту зданий предоставить мне комнату в здании Управления и об исполнении доложить. Скромная просьба Боролина о переводе меня в общежитие ответственных работников, обернулась, чего никто не мог ожидать, поселением меня в здании Управления, вход в которое был по пропускам, проверяемым младшими командирами войск ОГПУ.
Отдельной комнаты в здании Управления не оказалось… Это была не комната в общепринятом понятии, а отгороженное тесовой перегородкой с дверью часть промежуточной площадки на черной лестнице, выходившей во двор. Отгороженное пространство позволяло поставить два топчана и столик между ними у окна, которое было перегорожено по горизонтали полом нашей «комнаты» и доходило до крышки стола, так что свет падал под стол. Эта конура, в которой постеснялись поселить любые хозяева своего лакея, показалась мне раем после двойных сплошных нар в общем бараке, а главное комната была вне проволоки и в городе» ( В.В. Яковлев «Так было. Глава III. ЗАКЛЮЧЕННЫМ В ГОРОДЕ КЕМИ )
Вход на ту самую черную лестницу находится со двора:
По моей просьбе официантка из ресторана согласилась сфотографировать для меня ту самую лестничную площадку (мне пройти туда было нельзя, т.к. это служебное помещение).
А мы с Наташей отправились дальше в сторону «Лондона».
И еще одна любопытная заметка о гастролях «бывшего рабочего полиграфиста»:
Вообще-то «Куни и Пикассо» - это один человек - Моисей Абрамович Кунин (1897-1972). Сведения о том, что он был рабочим-полиграфистом в его официальной биографии отсутствуют. Возможно, в то время так проще было выжить. Чем объяснить «раздвоение личности» в газетной рекламе, не знаю. Журналисты, на то и журналисты, чтобы писать всякое…
А вот и фотография наконец открылась в здании УСЛОНа:
Трудна и опасна жизнь вольнонаемного чекиста. Почти как у сплавщика, только на пять рублей дешевле:
А вот любопытное разъяснение по квартплате для заключенных:
Действительно, некоторым заключенным - нужным для ГУЛАГа высококвалифицированным специалистам - разрешалось снимать квартиры и жить вместе с семьями. Например, главный механик СЛАГа, Павел Васильевич Боролин , получил право на постоянное совместное проживание с женой на частной квартире в г. Кеми. Потом, в 1938 году, его расстреляли.
Вот мы и подошли к Корге или «Лондону».
Корга - это остров, который во время приливов не заливается водой целиком. Соответственно и скалу, находящуюся на этом острове, так и именуют - Корга. В этом районе всего одна улица - Слободская, на которой жили поморы-рыбаки. Кому пришло в голову прозвать этот район Лондоном никто не знает. В заметке Гр. Еленина «Лондон в Кеми» («Новые Соловки», 1930 г.) есть описание Корги: «На «корге» старые, покосившиеся, маленькие срубы с небольшими отверстиями - окнами, стекла которых давно потеряли свой блеск. Треснувшие от старости бревна срубов серого цвета. Дома покосившись вросли в землю. В Лондоне есть дома, до крыши которых легко может достать рукой человек среднего роста.
Все здания похожи одно на другое, как два фордовских автомобиля. Три оконца на переднем фасаде, крыльцо с полуразвалившейся ступенькой, ветхий плетень… Зимой снежная вата залепляет - раны домов - «корга» выглядит не такой уже мрачной. Зато летом - это безрадостное зрелище.
В «Лондоне» нельзя проехать даже на телеге. По середине улицы громадные серые валуны. Козы, овцы и голодные тощие собаки лениво блуждают по дороге.
Изредка пройдет старушка с ведром.. Заговорим с ней. Она поморка-вдова рыбака. Она расскажет о том, что раньше лет 30 назад «Лондон» пользовался плохой славой. Здесь жила беднота, были «гулящие девки» и квартировали вечно подвыпившие солдаты. Молодым девушкам из кулацких домов на Воскресенской родители запрещали переходить скрипучий мостик на «коргу».
Теперь здесь - вдовье царство. «Живем коровами» - расскажет вам случайная собеседница и обязательно пожалуется на то, что в базе ей продали гнилого сена.
За самоваром здесь вспоминают «как жили» и, хвастаясь друг перед другом, вытаскивают из сундуков заветные цветистые шали, которые привез отец или муж из Норвегии, когда «ходил в море» в былые годы. Примеривают выцветшие поморские розовые с отделкой из местного жемчуга «повойники».
Чуть ли не через день старушки справляют какого-нибудь святого и пекут из картошки на «простакваше» кисловатые поджаристые шаньги.
В «Лондоне» пытаются жить так же, как жили и двадцать лет назад».
Сейчас в «Лондоне» единственная Слободская улица заасфальтирована:
Родственники, приезжая на свидание в Кемь, снимали комнаты здесь, на «корге»:
«Через несколько дней после приезда матери на свидание со мной, хозяева квартиры пригласили нас на вечеринку посвященную отбытию хозяина-рыбака с артелью на осеннюю путину. В первый раз за четыре с половиной года я сидел за столом в кругу вольных людей, в домашней для них обстановке, не веря своим глазам. За годы заключения я общался только с заключенными и у меня уже выработался условный рефлекс при знакомстве с новым человеком мысленно сожалеть его, представляя мысленно себе его арест, допросы, ужас приговора, мучения этапа, долгие беспросветные годы заключения, повторяя то, что сам прошел и испытал. А эти рыбаки и их жены, не прошедшие такой жизненный путь, были для меня какими-то отдаленными, из нереального мира существами, мира в каком я когда-то очень давно, а порой казалось мне и никогда, вращался и в какой у меня не было надежды когда-нибудь вернуться. Взращенные морем, физически сильные, огрубевшие в постоянной борьбе с превратностями морской стихии, эти рыбаки показались мне похожими на несмышленых ребят, во многом очень наивных и совсем бесхитростных. По интеллигентности моей матери, хотя и бедно одетой, по моему плохонькому гражданскому одеянию, несмотря на галстух бабочкой, они без труда могли признать во мне заключенного, несмотря на это в течение всей вечеринки никто и намеком не обмолвился о моем положении. С этими простыми людьми я не испытывал никакого стеснения, чувствуя с их стороны полное доброжелательство и даже уважение. Разговор вертелся около их предстоящего промысла, но когда я вступал в разговор все умолкали и слушали меня, несмотря на то, что в рыбной ловле я был полнейший профан.
Стол был накрыт чрезвычайно богато не только с точки зрения изголодавшегося заключенного, но и по голодным годам начала тридцатых годов. Закуски и блюда были исключительно рыбные, грибные, овощные. Мяса у жителей Кеми не было. Зато было много водки, в результате чего все рыбаки перепились и женами постепенно были разведены по домам. Хозяина стащили волоком на кровать. Хозяйка, весьма хлебосольная, щедро угощавшая гостей тоже не пропустила случая приложиться к стаканчику. Тем не менее, она твердо держалась на ногах. Подавая гостю тарелку с едой она неизменно произносила «получайте», как привыкла сопровождать этим словечком подачу еды посетителям трактира, где она провела свою молодость подавальщицей. Пришлось и мне выпить немного водки за успех путины. Мой отказ от дальнейших возлияний крайне удивил присутствующих, которые никак не могли понять причины моего воздержания, очевидно подозревая, что в концлагере меня отучили пить или по выработавшейся у меня в концлагере привычки боюсь пить и находясь на воле.
Освобожденный из концлагеря, не стесненный концлагерным режимом я мог быть на любых вечеринках среди вольных людей, когда меня приглашали, но ни на одну из них я уже не шел с таким открытым сердцем, как шел к рыбакам в Кеми, потому что на воле, идя на вечеринку по приглашению, я всегда боялся скомпрометировать и хозяев и гостей своим общением с ними, как бывшим политзаключенным, находящимся под вечным тайным наблюдением агентов НКВД-МВД-КГБ, наблюдением которое часто бывало и слишком явным» (В.В. Яковлев, Кемь, 1933 год, ( «Так было. Глава III. ЗАКЛЮЧЕННЫМ В ГОРОДЕ КЕМИ )
Советская власть трепетно заботилась о благосостоянии кемлян, одной рукой давая, другой - изымая:
Мы вышли с Наташей на Загородную улицу и стали ждать наш автобус, который должен был вот-вот подойти. Поэтому пойти на Вегеракшу у нас не осталось времени. Сейчас Вегеракша называется Подужемской, потому что туда переселили жителей Подужемья, которое было затоплено после строительства ГЭС.
Мы ждали автобус и смотрели по сторонам.
Интересно, что было в этом доме в 1930 году:
Наш маршрут:
Воспоминания Д.С. Лихачева о замечательном поэте Владимире Кемецком (1902-1938) , стихотворение которого я опубликовала в начале.
******************
«от Онего до Белого моря»
23 июня 2016
Интерпоселок. Важеозерский монастырь
Кончезерский завод и Кончезерские Марциальные воды
Гирвас
«Осударева дорога»
24 июня 2016
Станция Медвежья Гора (1)
Надвоицы (1). Могила китайских бойцов
Надвоицы (2). Заброшенный рудник
Надвоицы (3). Вокруг ББ канала
Сорока (1). Устье Нижнего Выга
Сорока (2). Савватий, Герман и Зосима
25 июня 2016
Беломорские петроглифы
Кемь. Семужий и жемчужный промыслы
Кемь. Храмы
Кемь. «Лондон»
Станция Медвежья Гора (2)
26 июня 2016
Кивач. Петрозаводск