Моя философия. Синопсис. - 50
Моя философия. Синопсис. - ( 1), ( 2), ( 3), ( 4), ( 5), ( 6), ( 7), ( 8), ( 9), ( 10), ( 11), ( 12), ( 13), ( 14), ( 15), ( 16), ( 17), ( 18), ( 19), ( 20), ( 21), ( 22), ( 23), ( 24), ( 25), ( 26), ( 27), ( 28), ( 29), ( 30), ( 31), ( 32), ( 33), ( 34), ( 35), ( 36), ( 37), ( 38), ( 39), ( 40), ( 41), ( 42), ( 43), ( 44), ( 45), ( 46), ( 47), ( 48), ( 49).
Да, так вот! Таким образом, несмотря на слабость «русской мысли» и несостоятельность «русской философии» 19-начала 20 века, а также на то обстоятельство, что в этой «русской мысли» русское национальное сознание тесно переплетно с московско-государственным пропагандистским бредом - кое что важное «русская философия» все же сказала, и это сказанное ею, несомненно, представляет определенный интерес.
Я имею в виду, конечно, прежде всего, концепцию «соборности», которая стала центральной для всей русской философии. У нас с некоторого времени принято над этой «соборностью» хихикать, и, надо признать, во многом это справедливо - учитывая, что эта концепция так и не нашла в «русской философии» глубокого и серьезного философского обоснования, при этом наши философы пытались отыскать эту «соборность» черт знает где (в частности, именно отсюда проистекает упомянутая ниже любовь наших славянофилов и прочих консерваторов к русской крестьянской общине - в которой они находили эту самую «соборность»), а шарлатан Соловьев в своей «философии всеединства» превратил эту концепцию в какое-то полное мракобесие и бред. Тем не менее, сама эта концепция довольно интересная, и - при должном ее философском обосновании - она вполне могла стать (и еще может стать) основанием для оригинальной русской философии, которая заняла бы достойное место в европейской философской мысли. И поэтому я далее уделю этому вопросу некоторое внимание.
Начну, как и положено, с происхождения самого этого слова. «Собор» - слово славянское (оно встречается в разных славянских языках), которое означает «собрание», «сбор», то есть соединение нескольких людей для принятия каких-либо совместных решений или для ведения совместных дел. Однокоренные слова - выбирать, выборы, подбирать, прибирать и т.д. И в начале это слово использовалось для обозначения «собрания людей», а также места такого собрания: «княжеский собор», «сбор войска» и т.д. - то есть съезд князей или воинов. Так, у Пушкина в «Борисе Годунове» встречаем:
Собором положили
В последний раз отведать силу просьбы
Над скорбною правителя душой.
То есть приняли, посовещавшись, единое совместное - соборное - решение.
Позднее это слово стало использоваться для перевода греческого слова «συναγωγή», «синагога», которое встречается в Ветхом и Новом завете, и означает примерно то же: собрание людей (а также место такого собрания) - но уже в религиозных целях. И отсюда это славянское слово приобрело религиозный смысл. Поэтому «соборами» на Руси стали называть главные храмы города, где обычно служит архиепископ с несколькими архиереями и священниками (аналог «кафедрального собора» в католицизме и протестантизме), а также обряд елеосвящения иногда называли «соборованием» - поскольку этот обряд по строгим канонам (согласно «Требнику») может проводить только собрание из семи священников.
Наконец, в православных церковных и богословских книгах на славянском языке слово «соборный» в какой-то момент стало использоваться вместо термина «кафолический» («католический») - причем, по одной из версий, впервые это сделали чуть ли не сами Кирилл и Мефодий (что я считаю сомнительным - скорее всего, это стали делать уже после разделения церквей). Слово «кафолический» (от καθολικός - всеобщий, универсальный) - тоже греческое, означающее «всеобщий», «всецелый», «вселенский», которое в христианском богословии (точнее говоря, в специальном разделе богословия - экклезиологии, учении о Церкви) играет довольно важную роль как некое существенное свойство христианской Церкви - как ее пространственная, временная и качественная универсальность, когда каждая ее отдельная часть (поместная Церковь или отдельный приход) обладает той же полнотой истины и богопричастности, что и вся Церковь в целом. Но поскольку термин «кафолическая» присвоила себе Римская Церковь, сделав ее своим наименованием, то в православных славянских книгах этот термин стали заменять термином «соборный». Так, в Никео-Цареградской Символе Вере говорится: «Верую во Единую, Святую, Соборную и Апостольскую Церковь» - понимая под этим Православную Церковь, где ее «соборность» означает «вселенскость» («кафоличность») этой Церкви.
И вот примерно в таком смысле это слово «соборность» и появилось в русской философии.
Первым в русскую философию понятие «соборность» внес славянофил Хомяков. Но поскольку этот термин у него уже претендовал на философское значение (а не только богословское), требовалось как-то объяснить, что он означает, и зачем и почему понадобился этот термин вместо уже хорошо известных «всеобщий», «вселенский», «всемирный», «всецелый» и т.д. Поэтому Хомяков правильно сделал, что первым делом попытался дать свое определение «соборности». И вот что он писал князю Ивану Гагарину, члену тайного «кружка шестнадцати», впоследствии - убежденному западнику, который принял католицизм, вступил в орден иезуитов и стал католическим священником:
«Естественно возникает вопрос: существовало ли на Славянском языке слово, вполне соответствующее понятию всеобщности? Можно бы привести несколько таких слов, но достаточно указать на два: всемирный и вселенский. <…> Первое из приведенных слов (всемирный) встречается в очень древних песнопениях; древность второго (вселенский) также несомненна; оно употребляется, говоря о Церкви, для выражения ее всеобщности (вселенская Церковь) и говоря о соборах (Вселенский собор - concile oecuménique). Итак, вот к каким словам прибегли бы первые переводчики для передачи слова кафолический, если б они придавали ему значение всемирности. Я, разумеется, нисколько не отрицаю, что слово καθολικος (из κατὰ и ολα, с подразумеваемым ἔθνη - народы, или другим однородным существительным) может иметь и значение всемирности; но я утверждаю, что не в таком смысле было оно понято Славянскими первоучителями (Кириллом и Мефодием, которые, по одной из версий, первыми перевели «кафолическая» как «соборная» - прим. мое). Им и на мысль не пришло определить Церковь географически или этнографически; такое определение, видно, не имело места в их богословской системе. Они остановились на слове соборный, собор выражает идею собрания не только в смысле проявленного видимого соединения многих в каком-либо месте, но и в более общем смысле всегдашней возможности такого соединения, иными словами: выражает идею единства во множестве». (конец цитаты)
То есть Хомяков как бы намекает, что речь идет о некоем «единстве во множестве», причем понимаемом уже не только в узком церковно-богословском смысле, но и в более широком - философском смысле. Что ж, дело хорошее, ведь «единство многого» - то есть откуда и почему берется в нашем мире единство и множественность, и как они соотнесены между собой (в том числе в наших понятиях и в нашем разуме и мышлении) - это главная проблема всей философии, о ней много рассуждал Платон в своих диалогах, о ней говорил Аристотель и все другие философы, и все они предлагали свое решение этой проблемы. То есть проблема далеко не новая. И если Хомяков вводит в философию новый термин - «соборность» - для выражения идеи «единства во множестве», то это подразумевает, что у него есть свое, принципиально новое, решение этой проблемы, которое отсутствовало в греческой и европейской философии.
Однако никакого своего решения у Хомякова, конечно, не было - так как и никакой своей философии у него тоже не было. Ну, то есть какие-то «философские взгляды» у него были, и они (по крайней мере, в отношении человеческой истории) представляли собой повторение глупостей Шеллинга и Гегеля, однако если вся «новизна» его собственной философии сводилась только к одному понятию, позаимствованному им из православного славянского богословия, то этого было явно маловато. Поэтому сам Хомяков, в сущности, мог сколько-нибудь членораздельно объяснить, что значит эта его «соборность», только в богословском смысле (что он и попытался сделать в своем письме Гагарину) - то есть чем православная Церковь лучше католической и протестантской.
Эта мысль, что единство в православной Церкви какое-то особое, и оно отличается от единства в католицизме и протестантизме, и далее неоднократно звучала в русской философии. И, пожалуй, наиболее ясно ее выразил много позже Бердяев («русская мысль», наконец, дозрела до того, чтобы более-менее ясно сформулировать, о чем она все это время вещала), по мнению которого «соборность противоположна и католической авторитарности, и протестантскому индивидуализму, она означает коммюнитарность, не знающую внешнего над собой авторитета, но не знающую и индивидуалистического уединения и замкнутости». Иначе говоря, речь идет о некоем особом единстве множества людей, об особой идентичности, отличной как от католической тотальности, где человеческая личность не получает должной свободы и развития, так и от протестантской идентичности, где, напротив, индивидуальное начало получает чрезмерное развитие в ущерб общей идентичности.
То есть здесь уже вполне можно говорить не просто о чисто богословских проблемах или о проблемах православной, католической и протестантской идентичности и об отличиях между ними, а о более широкой проблеме идентичности человека как такового - то есть о попытке «русской философии» нащупать свое решение проблемы соотношения личного, индивидуального, начала в человеке и «природы человека», общей для всех людей. А это уже проблема философской антропологии. Или, говоря еще шире, проблема философской онтологии и метафизики.
Нет, я вовсе не хочу сказать, что эта заявка русской философии на некую оригинальность была совершенно глупой и безнадежной. Это была заявка вполне правильная, и во многом обоснованная. И само введение Хомяковым термина «соборность» в качестве ключевого термина, в котором эта заявка была высказана и оформлена, тоже была вполне правильной. Я лишь хочу сказать, что эта заявка в русской философии так и не была реализована. И нам нужно понять, почему.